КНИГА XL

КНИГА XL

1. (1) В начале следующего года [182 г.] консулы и преторы жеребьевкой распределили между собой обязанности. Консулам, впрочем, нечего было и назначать, кроме только Лигурии. Городская претура выпала Марку Огульнию Галлу, судебные дела с чужеземцами – Марку Валерию. (2) Ближняя Испания досталась Квинту Фульвию Флакку, Дальняя – Публию Манлию, Луций Цецилий Дентр получил Сицилию, Гай Теренций Истра – Сардинию. Консулам было приказано заняться набором войска. (3) Квинт Фабий еще прежде написал из Лигурии, что апуаны склонны к восстанию и можно опасаться нападения на Пизанскую область. (4) Об Испаниях было известно, что в Ближней тоже идет война и там сражаются с кельтиберами, а в Дальней из-за долгой болезни претора порядок в войсках расстроен бездействием и распутством. (5) Потому-то и было решено набрать новые войска: четыре легиона для действий в Лигурии, в каждом по пять тысяч двести пехотинцев и по триста конников; к легионам добавлены были пятнадцать тысяч пехоты и восемьсот конников из латинских союзников – это и должно было составить два консульских войска. (6) Кроме того, было приказано набрать семь тысяч пехотинцев и четыреста конников из латинских союзников и послать их в Галлию Марку Марцеллу, которому после консульства власть была продлена. (7) Для обеих Испаний приказано было набрать четыре тысячи пехотинцев и двести всадников из римских граждан, а также семь тысяч пехотинцев и триста конников из союзников. (8) Квинту Фабию Лабеону было оставлено его войско в Лигурии, а власть тоже была продлена на год.

2. (1) Весна в тот год была бурная. Накануне Парилий1 около полудня поднялась страшная буря и причинила большой ущерб храмам и прочим зданиям. Буря эта повалила бронзовые статуи на Капитолии, (2) а дверь храма Луны, что на Авентине, сорвала, унесла и привалила к задней стене храма Цереры2. В Большом цирке она опрокинула другие статуи вместе с колоннами, на которых они стояли, (3) а с нескольких храмов сорвала и разметала кровлю. Такая буря была сочтена знамением, и гаруспики приказали принести очистительные жертвы. (4) Заодно были принесены жертвы и по другим поводам: пришло известие, что в Реате родился трехногий мул, а из Формий сообщили, что молния ударила в храм Аполлона в Кайете3. По случаю этих знамений были принесены в жертву двадцать взрослых животных и устроено однодневное молебствие.

(5) В эти дни из письма пропретора Авла Теренция стало известно, что в Дальней Испании умер Публий Семпроний, болевший уже более года. Поэтому преторам было приказано поторопиться с отъездом в Испанию.

(6) Затем сенат принял заморские посольства, сначала от царей Эвмена и Фарнака4, а затем от родосцев, жаловавшихся на разгром Синопы. (7) В это же время прибыли послы Филиппа, а также ахейцев и лакедемонян. Сенат ответил им, предварительно выслушав Марция, который был послан ознакомиться с обстановкой в Греции и Македонии5. (8) Царям Азии и родосцам был дан ответ, что сенат направит послов, чтобы ознакомиться с их делами.

3. (1) Насчет же Филиппа беспокойство после Марциевой речи усилилось, ибо доложено было, что Филипп хоть и выполняет распоряжения сената, но видно, что делать это он будет не долее, чем сочтет нужным. (2) Было ясно, что он собирается возобновить войну, и все, что он тогда делал и говорил, вело к этому. (3) Почти всех граждан приморских городов он уже переселил с семьями в область, которая ныне зовется Эматией, а прежде называлась Пеонией6, (4) города же передал для заселения фракийцам и другим варварам, полагая, что люди из этих племен будут надежнее в войне с Римом. (5) Эта мера вызвала небывалый ропот по всей Македонии, и только немногие из оставлявших вместе с женами и детьми свои очаги сносили горе молча: у прочих ненависть побеждала страх, и из отправляющихся в дорогу толп слышны были проклятья царю. (6) От этого он почти обезумел и стал подозревать всех и вся, (7) а в конце концов открыто стал говорить, что окажется в безопасности, только если и дети тех, кого он казнил, будут взяты под стражу один за одним и перебиты7.

4. (1) Такая жестокость, и без того отвратительная, предстала еще более гнусной из-за горькой участи одного семейства. (2) Еще за много лет до того Филипп казнил Геродика, знатного фессалийца, а впоследствии умертвил и его зятьев. Остались вдовствующие дочери, у которых было по малолетнему сыну. (3) Звали этих женщин Феоксена и Архо. Феоксена отвергла замужество, хотя многие к ней и сватались, (4) Архо же вышла за некоего Порида, знатного мужа из племени энианов8, и, родив от него нескольких детей, умерла, оставив их еще малыми. (5) Тогда Феоксена, чтобы вырастить детей сестры, сама вышла за Порида и стала заботиться обо всех детях, как о собственных. (6) Узнавши о царском приказе взять под стражу детей казненных, она, сочтя, что они станут жертвой надругательств не только царя, но и стражей, решилась на страшное дело и осмелилась даже сказать, (7) что лучше она своей рукою лишит их жизни, чем допустит, чтобы они попали во власть Филиппа. (8) От таких слов Порид пришел в ужас и сказал, что переправит детей в Афины к надежным людям, своим гостеприимцам, и что он сам будет сопровождать их в бегстве. (9) Они отправляются из Фессалоники в Энею9 на ежегодное торжественное жертвоприношение в честь Энея, основателя города10. (10) Проведя день за праздничным пиром, они после полуночи, когда все уснули, поднимаются на приготовленный Поридом корабль, будто бы собираясь вернуться в Фессалонику; на самом же деле задумано было переправиться на Евбею. (11) Однако тщетно пытались они преодолеть встречный ветер, и рассвет застиг их невдалеке от берега. Охранявшие гавань царские люди выслали быстроходный легкий корабль, чтобы возвратить их судно, строго приказав без него не возвращаться. (12) Преследователи уже приближались, и Порид то изо всех сил воодушевлял гребцов и матросов, то, простирая руки к небу, молил богов о помощи. (13) Между тем безжалостная женщина, вернувшись к задуманному, разводит в чаше яд и вынимает мечи. Поставив их на виду, она сказала: «Только смерть – наша избавительница. (14) Вот дороги к смерти; кому какая ближе, по той и бегите от царского произвола. Давайте, юноши мои, сначала старшие: берите клинки либо глотайте из чаши, если медленная смерть вам угоднее». Феоксена была полна решимости выполнить свой замысел, а враги уже были рядом. (15) И дети предали себя смерти. Еще полуживыми их сбросили с корабля; а мать, обнявши мужа – своего спутника в смерти, сама бросилась в море. Опустевший корабль достался царским служителям11.

5. (1) Жестокость содеянного еще сильней разожгла пламя ненависти к царю,– теперь уже всюду проклинали его самого и детей его. И проклятия эти вскоре услышаны были богами, обратив свирепость царя на собственное его потомство. (2) Было так: Персей, видя, что его брат Деметрий все больше снискивает расположение и уважение македонян и милость римлян, решил, что только преступление сохранит ему надежду на царство, и на это направил все свои помыслы. (3) Однако, с бабьей своей душой, он не полагал себя самого достаточно сильным, чтобы осуществить свой замысел, и стал неясными речами поодиночке испытывать отцовских друзей. (4) Поначалу некоторые из них делали вид, что с возмущением отвергают такие происки, поскольку связывали с Деметрием больше надежд. (5) Но потом, видя растущую со дня на день ненависть Филиппа к римлянам, которой Персей способствовал, а Деметрий изо всех сил противился, друзья отца, предчувствуя неизбежную гибель юноши, оставлявшего без внимания козни брата, решают помогать неминуемому будущему и поддерживать сильнейшую сторону, а потому присоединяются к Персею. (6) Отложивши на время осуществление прочих замыслов, пока что они начинают всячески настраивать царя против римлян, всеми силами подталкивать его к войне, к которой он и сам уже склонялся душою. (7) При этом они, чтобы Деметрий представлялся царю все более подозрительным, нарочно переводили разговоры на то, что делается у римлян; одни осмеивали нравы их и обычаи, другие – их деяния, третьи – облик самого города, еще не украшенного ни общественными, ни частными зданиями, четвертые – какого-нибудь видного римлянина. (8) А неосторожный юноша как по любви своей к римлянам12, так и из соперничества с братом старался все это защитить и тем делал себя подозрительным для отца и уязвимым для доносов. (9) Поэтому отец не посвящал Деметрия ни в какие свои намерения относительно Рима, а, целиком оборотившись к Персею, днем и ночью вынашивал с ним все свои замыслы. (10) Случилось так, что в это время возвратились люди, которых царь посылал к бастарнам13 за помощью, и они привели с собою оттуда знатных юношей, некоторых даже царского рода, и один из них обещал свою сестру в жены сыну Филиппа. Союз с этим народом вдохнул в царя уверенность. (11) И тогда Персей сказал: «Что в том пользы? Не столько защиты обещает нам помощь извне, сколько опасности – внутренняя измена. (12) Пусть не предатель, но лазутчик несомненно находится среди нас. Подержав его заложником в Риме, римляне нам вернули его тело, но душу его оставили у себя. (13) К нему прикованы взоры почти всех македонян, уверенных, что только поставленный римлянами царь будет ими править». (14) Такие речи тревожили больной ум старика, и он впитывал их душою, хотя не показывал этого.

6. (1) Тут как раз пришло время войскового смотра, который происходит по такому обряду: голову разрубленной надвое собаки вместе с передней частью туловища кладут по правую сторону дороги, а заднюю часть с внутренностями – по левую. (2) Между половинами жертвенного животного проводят вооруженное войско. Впереди несут прославленное оружие всех македонских царей от самого начала царства. (3) Далее следует сам царь с детьми, за ним – царский отряд и телохранители, а замыкает шествие остальное войско.

(4) Бок о бок с Филиппом шли молодые люди – его сыновья: Персей, которому шел уже тридцатый год, и Деметрий, пятью годами моложе. Первый был в полной силе юности, второй в ее цвету, и они являли бы собой достойное потомство счастливого отца, будь тот в здравом уме. (5) На смотрах был обычай: после священнодействия войско перестраивалось и, разделившись надвое, сходилось, изображая битву. (6) Царевичи были назначены командующими в этом потешном сражении. Однако дело вышло нешуточное: отряды схватились так, как будто бились за царство, и много ранений было нанесено палками14, так что для настоящего боя недоставало только мечей. (7) Половина войска, которой командовал Деметрий, намного превзошла другую. Хотя Персей сокрушался о поражении, его рассудительные друзья были довольны, говоря, что этот случай еще будет поводом обвинить Деметрия.

7. (1) В тот же день каждый из братьев устроил свой пир для бывших с ним в потешном сражении товарищей, поскольку на приглашение Деметрия к совместному пиру Персей ответил отказом. (2) Богатое угощение по случаю праздника и свойственное молодости веселье склонили обоих братьев к обильной выпивке. (3) На пирах вспоминали подробности потешной битвы, вышучивали противников и даже командующих. (4) Один из сотрапезников Персея, посланный подслушивать, что говорят у Деметрия, неосторожно попался на глаза его молодым людям, как раз вышедшим из триклиния, был ими схвачен и избит. (5) Не знавший об этом Деметрий сказал: «Почему бы нам не продолжить пир у брата? Если гнев его после сражения еще не прошел, попробуем унять его нашим простодушием и веселостью». (6) Идти изъявили желание все, кроме молодых людей, которые опасались быть наказанными за избиение соглядатая; поскольку же Деметрий и их потащил с собой, они спрятали под одеждой оружие, чтобы при случае защититься. (7) Но в междоусобице нету тайн: оба дома были полны соглядатаев и предателей. К Персею поспешил доносчик с известием, что с Деметрием идут четверо вооруженных юношей. (8) Хотя было ясно, в чем дело – Персей уже знал, что эти молодые люди избили его сотрапезника,– но, чтобы очернить брата, он приказал запереть двери и стал из верхних окон гнать криком гуляк от дверей, словно они явились его убить. (9) Наткнувшись на запертую дверь, разгоряченный вином Деметрий громко закричал от обиды и, ни о чем не подозревая, вернулся к себе на пир.

8. (1) На следующий день, как только появилась возможность обратиться к отцу, Персей с взволнованным выражением лица вошел во дворец и молча встал поодаль от Филиппа, но у него на виду. (2) Когда отец спросил его: «Как здоровье?» – и осведомился, чем он расстроен, Персей ответил: «Радуйся хотя бы тому, что я жив. Уже не тайными кознями грозит мне брат. Ночью он приходил с вооруженными людьми меня убить, и лишь стены и запертая дверь спасли меня от его ярости». (3) Внушив отцу страх, смешанный с изумлением, Персей добавил: «Если ты захочешь меня выслушать, я могу представить доказательства». (4) Филипп сказал, что он, конечно же, выслушает его, и приказал тут же вызвать Деметрия. Кроме того, он пригласил двух своих друзей и советников, Лисимаха и Ономаста, непричастных к соперничеству молодых людей, потому что теперь они редко бывали во дворце. (5) В ожидании друзей Филипп прохаживался, погруженный в глубокое раздумье, а Персей стоял поодаль. (6) Когда было доложено, что все пришли, Филипп удалился с друзьями во внутренние покои, сопровождаемый двумя телохранителями. Каждому из сыновей Филипп разрешил взять с собой трех безоружных сопровождающих. (7) Заняв свое место, Филипп начал речь:

«Вот сижу я, несчастнейший отец, судьею меж двух сыновей – обвинителем и обвиняемым в деле о братоубийстве, чтобы, к моему позору, обнаружить среди родных детей либо клеветника, либо преступника. (8) Уже и раньше страшился я этой надвигавшейся бури, когда видел вовсе не братские выражения ваших лиц, когда слышал некоторые ваши речи. (9) Но иногда я все же надеялся, что злоба ваша угаснет и вы освободитесь от подозрений. Ведь даже народы, сложив оружие, договариваются между собой, и недруги мирятся. (10) Когда-нибудь, думалось мне, вы вспомните о вашем родстве, о том, как дружны вы были в детстве, о тех наставлениях, наконец, что я давал вам, да, боюсь, не в глухие ли уши пел! (11) Сколько раз приводил я вам примеры вражды между братьями и рассказывал о страшных ее последствиях, когда братья безвозвратно губили себя, свое потомство, свои дома и царства15. (12) Приводил и другие примеры – отрадные: согласное сотрудничество двух лакедемонских царей, благотворное на протяжении веков как для них самих, так и для их отчизны. (13) И это же самое государство погибло, когда вошло в обычаи каждому из них добиваться тиранической власти. (14) А вот братья Эвмен и Аттал, начав со столь малого, что их царями-то назвать было стыдно, не чем иным, как братским единодушием привели свое царство к тому, что оно сравнялось в моим, с Антиоховым, да и с любым теперешним царством16. (15) Не обходил примерами я и римлян, рассказывая вам о том, что видел и слышал: о воевавших со мной Тите и Луции Квинкциях, о победивших Антиоха Публии и Луции Сципионах, об отце их и дяде, постоянно единодушных в жизни и соединенных друг с другом и смертью. (16) Но, видно, мои рассказы о злодеяниях и злосчастье одних, о здравомыслии и благоденствии других не смогли вас образумить и отвратить от безумных раздоров. (17) Еще живу я, еще дышу, а вы уже, питая нечестивые надежды и стремления, распределили наследство. (18) Вы хотите, чтобы я жил лишь до тех пор, когда я, пережив одного из вас, оставлю другого бесспорным царем. Ни брата, ни отца терпеть вы не можете. Нет для вас ничего дорогого, ничего святого. Вместо всего – ненасытная жажда одной только царской власти. (19) Говорите ж, оскорбляйте отцовский слух, соперничайте в обвинениях, вы, готовые соперничать уже и оружием. Говорите открыто хоть правду, если вы на это способны, хоть ложь, если она вам угоднее. (20) Ныне я слушаю вас, а впредь буду глух к тайным наговорам друг на друга». Когда он произнес все это, кипя от гнева, у всех на глазах навернулись слезы, и долго стояло горестное молчание.

9. (1) Тогда заговорил Персей: «Что ж, выходит, надо было отворить ночью дверь, впустить вооруженных гостей и подставить им горло, раз только совершенному деянию есть вера, и я, жертва злодеяния, поставлен на одну доску с разбойником и заговорщиком! (2) Не зря люди говорят, отец, что у тебя только один сын – Деметрий, а меня называют ублюдком, рожденным от наложницы. (3) Будь я дорог тебе как сын, ты разгневался бы не на того, кто жалуется на раскрытый заговор, а на того, кто этот заговор замыслил. (4) И не ценил бы ты тогда мою жизнь так дешево, что тебя не взволновала ни миновавшая меня опасность, ни будущая, грозящая мне, если этот заговор останется не покаран. (5) Так что, если бы необходимо было умереть молча, я бы и молчал, моля богов только об одном: чтобы начавшееся с меня злодеяние на мне и кончилось, чтобы сквозь мое тело меч не вошел бы в тебя. (6) Но поскольку природой устроено так, что попавший в беду человек зовет на помощь людей, которых никогда не видал, то дозволено так же и мне позвать на помощь, когда я увидел направленное на меня оружие. Представь, отец, что среди ночи ты слышишь, как я тебя заклинаю святым для меня отчим именем, (7) спешишь, пробужденный, ко мне на помощь, и застаешь в моей передней в этот неурочный час Деметрия с вооруженными людьми! Что я тогда в страхе сказал бы тебе, на то жалуюсь и наутро.

(8) Брат, давно уже мы живем друг с другом не как сотрапезники на пирах. Любой ценою желаешь ты царствовать. Но твоей надежде мешает мой возраст, мешает право народов, мешает древний македонский обычай, мешает, наконец, и воля отца. (9) Преодолеть все это ты можешь, только пролив мою кровь. Ты идешь на все, пробуешь все. До сих пор твоему злодейству препятствовали то моя осторожность, то случай. (10) Вчера на смотре, в ученье, потешном бою ты устроил едва ли не смертельную схватку, и меня спасло от гибели только то, что я стерпел поражение своих. (11) После жестокой схватки, а будто бы братских забав, ты хотел затащить меня на твой пир. И ты, отец, поверишь, что я пировал бы среди безоружных? Я, к кому в гости они явились вооруженными? Поверишь, что мне ночью не грозили мечи, если днем на твоих глазах меня едва не убили палками?

(12) Почему же, брат, ты пришел ко мне этой ночью? Почему – враждебный к разгневанному? Почему – с вооруженными людьми? Я не доверился тебе – сотрапезнику; неужели я принял бы тебя, явившегося с мечами? (13) Отец, если бы двери мои были растворены, не жалобы мои слушал бы ты, а похороны мои готовил сейчас! Я не готовлю дело, как обвинитель, не собираю сомнительные доводы. (14) Так что же? Разве смеет сам он отрицать, что явился к моей двери с толпою или что у них было оружие? Я назову имена, вызови их! Правда, осмелившиеся на такое могут решиться на все; но отпираться они не посмеют. (15) Если бы их, схваченных у меня в доме, я доставил к тебе вместе с оружием, у тебя были бы несомненные улики; считай же сознавшихся за пойманных с поличным.

10. (1) Проклинай же, отец, стремление к власти, взывай к фуриям, мстящим за братоубийство! Но дабы твои проклятия не оказались слепыми, разбери, различи заговорщика от его жертвы и порази виновного. (2) Кто собирался убить брата, на того пусть и гневаются отеческие боги, а кто должен был погибнуть от братнина злодеяния, пусть тому будут прибежищем состраданье и справедливость отца. (3) К чему еще прибегнуть мне, которому ни твое выстроенное на торжественный смотр войско, ни военные игры, ни дом, ни пир, ни ночь, природой назначенная для отдыха,– ничто не сулит безопасности? (4) Отправься я, приглашенный, к брату – смерть, впусти я к себе сотрапезником брата – смерть. (5) Ни в гостях, ни дома не избежать мне опасности. Куда же деться? Только богов, только тебя, отец, я всегда почитал. У римлян не могу я искать убежища: они желают мне гибели, потому что я скорблю о причиненных тебе обидах и возмущен, что у тебя отнято столько городов, столько народов, а недавно еще и приморье Фракии. Пока я и ты живы, римляне не надеются овладеть Македонией. (6) Но если меня унесет в могилу злодеяние брата, а тебя – старость, чего они, впрочем, могут и не дожидаться, то они знают: и македонский царь, и его царство будут принадлежать им17. Я-то думал, что если римляне оставили тебе что-нибудь вне Македонии, то по крайней мере там мне найдется убежище. (7) Скажут, что и в Македонии мне найдется защита. Но ты видел вчера, как бросались на меня воины. Чего им не хватало, кроме оружия? Чего недоставало днем, то сотрапезники брата достали ночью. (8) Что говорить о большей части знатных людей, у которых все надежды на почести и на успех связаны с римлянами и еще с тем, кто может всего добиться у римлян?! Его, право слово, предпочитают не только мне, старшему брату, но едва ли и не тебе, царю и отцу! (9) Ведь это благодаря ему римский сенат простил тебе провинности18, это он и теперь защищает тебя от римского оружия, считая удобным, что твоя старость находится в должниках и даже заложниках у его молодости. (10) За него римляне, за него все города, освободившиеся от твоей власти, за него македоняне, радующиеся миру, обеспеченному властью Рима. А я? Кроме тебя, отец, на кого еще я могу надеяться, где укрыться?

11. (1) Как ты полагаешь, отец, к чему клонит Тит Квинкций в том недавнем письме19, где он тебе пишет, что ты правильно поступил, послав Деметрия в Рим, и призывает, чтобы ты его снова туда отправил, на этот раз с еще большим числом послов и знатных македонян? (2) Теперь Тит Квинкций – вдохновитель всех замыслов Деметрия и его учитель. От тебя, отца, Деметрий отрекся – ты для него замещен теперь Квинкцием. С ним он и раньше плел свои тайные заговоры. (3) Теперь, когда Тит Квинкций велел тебе послать с Деметрием больше знатных македонян, они ищут исполнителей. А ведь те, что простодушными и неиспорченными отправляются отсюда в Рим, полагая, что царь их – Филипп, возвращаются оттуда отравленными римским зельем. (4) Один Деметрий для них – всё, его они называют царем при живом отце. А попробуй я возмутиться, как тут же услышу о жажде царствовать – и не только от посторонних, но и от тебя, отец. (5) Так вот, если это – открытое обвинение, то я его не признаю. Может быть, я кого-нибудь оттесняю, чтобы занять его место? Только один человек впереди меня – мой отец, и, молю богов, пусть так будет подольше! (6) Если я его переживу (а думаю я лишь о том, как мне заслужить, чтобы он желал этого сам), я царство приму по наследству, будь на то его воля. (7) Жаждет царства, злодейски жаждет, тот, кто спешит преступить закон старшинства и природы, нарушить македонский обычай и право народов. Он думает: „Помеха мне старший брат, которому и по праву, и по воле отца принадлежит царство. (8) Пусть будет устранен! Не я первый получу царство через братоубийство. Оставшись один, старый отец больше будет бояться за себя, чем помышлять об отмщении за убийство. Римляне будут рады, они одобрят злодеяние и защитят меня”. (9) Эти надежды, отец, еще не твердые, но уже не пустые. (10) Вот что: ты можешь отвратить от меня угрозу, наказав тех, кто взялся за оружие, чтобы убить меня; если ж они преуспеют в преступном замысле, ты уж не сможешь отомстить за мою смерть».

12. (1) Когда Персей кончил говорить, все присутствующие устремили взгляды на Деметрия, ожидая его ответа. (2) Наступило долгое молчание, и всем стало ясно, что говорить он не может: лицо его заливали слезы. Но он справился с волнением и, когда ему приказали говорить, начал так:

(3) «Обвинитель уже использовал все те средства, какие принадлежали до сих пор обвиняемым. Его поддельные слезы, пролитые ради чужой гибели, сделали мои настоящие слезы подозрительными. (4) С тех пор как я возвратился из Рима, Персей денно и нощно тайно готовит со своими людьми заговоры, а заговорщиком, явным разбойником и убийцей хочет представить меня. (5) Он запугивает тебя якобы грозящей ему опасностью, чтобы при твоем посредстве погубить невиновного брата. Затем он и говорит, что нету ему на свете прибежища, чтобы не оставить мне последней надежды даже и на твою помощь. (6) Мое положение человека затравленного, одинокого, беспомощного он усугубляет ненавистной благосклонностью ко мне чужеземцев – скорее пагубной, чем полезной. Злонамеренность Персея видна уже из того, что ночное происшествие, цену которому ты, отец, сейчас узнаешь, он дополняет нападками на весь мой образ жизни. (7) И это беспочвенное обвинение моих надежд, желаний, замыслов он подкрепляет этим ночным, им же выдуманным событием! (8) А ведь он и о том позаботился, чтобы обвинение представлялось не заранее подготовленным, а внезапно возникшим в замешательстве этой ночи. (9) Однако, Персей, если я предал отца и царство, если я вошел в сговор с римлянами и другими врагами отца, то следовало не ждать этой ночи, чтобы сочинять о ней небылицы, а еще до того обвинить меня в предательстве. (10) А если само по себе твое обвинение ничего не стоит и в нем обнаружилась скорей твоя ненависть ко мне, чем моя вина, то и сегодня о ночном происшествии следовало бы либо вовсе не говорить, либо отложить его обсуждение до другого раза, (11) чтобы стало наконец ясно, я ли против тебя злоумышляю или ты, охваченный небывалой ненавистью, расставляешь мне западни. (12) Попробую же я, насколько возможно среди общего смятения, распутать то, что ты перемешал, и выяснить, чей же это был заговор этой ночью: мой или твой?

(13) Персей хочет представить дело так, будто я составил заговор с целью его убить для того, разумеется, чтобы, устранив старшего брата, которому должно достаться царство по праву народов, по обычаю македонян и даже по твоему, отцовскому, как он говорит, решению, я, младший брат, занял бы место убитого. (14) Но при чем здесь тогда другая часть произнесенной им речи о том, что я почитаю римлян и что надежда на царство возникла у меня из-за уверенности в их поддержке? (15) Ведь если бы я считал, что римляне обладают такой властью, что могут поставить царем Македонии кого хотят, и полагался бы только на их доброе ко мне отношение, то зачем бы понадобилось мне братоубийство? (16) Чтобы носить диадему, обагренную кровью брата? Чтобы меня прокляли и возненавидели те самые римляне, которые, если и полюбили меня, то именно за мою подлинную ли, напускную ли порядочность? (17) Уж не полагаешь ли ты, Персей, что Тит Квинкций, чьему знаку или совету я будто бы повинуюсь, тот самый Квинкций, который сам так братски живет со своим братом, может быть вдохновителем затеянного мной братоубийства? (18) С одной стороны, Персей говорит, что в мою пользу не только расположение римлян, но и мнение македонян и согласие чуть не всех богов и людей, так что он даже не надеется быть мне равным в соперничестве. (19) И тут же, с другой стороны, он объявляет, будто я настолько ему уступаю во всех отношениях, что прибегаю к злодейству как к последней надежде. (20) Не хочешь ли расследования на таком условии: „Кто из двоих боится, как бы другой не показался более достойным царства, того пусть сочтут замышлявшим братоубийство”?

13. (1) Однако же проследим по порядку весь ход его так ли, иначе ли выдуманного обвинения. Многими способами, говорит он, я на него покушался – и все в один день. (2) Я хотел-де убить его среди дня после смотра, в потешном бою – убить (да помилуют боги!) прямо в день очистительного обряда! Хотел убить, пригласив на обед,– надо думать, ядом. Хотел, когда со мной пошли в гости вооруженные люди, зарезать брата. (3) Ты видишь, отец, какое было выбрано время для братоубийства: игрище, пир, гульба. А какой день? Священный день очищения войска, когда все проходили между половинами жертвенного животного, когда перед войском несли оружие всех былых македонских царей и только мы двое следовали верхом, тебя, отец, прикрывая с боков, а за нами следовало македонское войско. (4) Может быть, в прошлом я и допускал поступки, требовавшие искупления, но неужели я, очищенный от них священным обрядом, устремляя взгляд на положенное по обе стороны шествия жертвенное животное, мог перебирать в уме братоубийство, отраву, мечи, приготовленные для пирушки? А будь это так, то какими еще священнодействиями очистил бы я потом свою душу, замаранную всеми возможными преступлениями?

(5) Но Персей, ослепленный жаждою обвинения, хочет все выставить подозрительным и все перемешивает без разбора. (6) Ведь если я хотел отравить тебя за обедом, то что было бы нелепее, чем упорством в сражении и дракой рассердить тебя так, чтобы ты из-за этого, как и следовало ждать, отказался от приглашения на обед? (7) А уж если ты рассердился и не пошел, то что было делать мне: стараться ли тебя успокоить, чтобы поискать другой случай употребить все равно уже приготовленный яд, (8) или метнуться к другому замыслу и попытаться в тот же самый день, придя будто бы на пирушку, пустить в ход мечи? (9) Ведь если бы я только подумал, что это из страха смерти уклонился ты от обеда, то неужели я бы не догадался, что из-за того же страха ты и к себе на пирушку меня не пустишь?!

14. (1) Мне нечего стыдиться, отец, если в праздничный день, среди сверстников я выпил больше обычного. (2) Ведь подумай только, с какой радостью, среди какого веселья справлял я вчерашний пир, с ликованием, может быть, и неуместным, потому что в военной игре наша сторона оказалась отнюдь не слабее! (3) Это уж теперь несчастье и страх легко прогнали похмелье, а ведь если бы не это, мы, заговорщики, спали бы до сих пор непробудным сном! (4) Персей, если я собирался приступом взять твой дом и убить тебя, то разве не умерил бы я на один день свои возлияния, разве не удержал бы от вина моих воинов? (5) А чтобы не один я защищался с чрезмерным простосердечием, этот мой вовсе не зложелательный и не подозрительный брат говорит: „Знаю одно, обвиняю в одном: ко мне пришли в гости с оружием”. (6) Но если я спрошу, откуда ты это узнал, то тебе придется признать либо то, что мой дом полон твоих соглядатаев, либо то, что мои люди так открыто вооружались, что все это видели. (7) И вот, чтобы не показаться ни заранее все разведавшим, ни сейчас выдумывающим обвинения, Персей предлагает тебе, отец, спросить у названных им людей, было ли у них с собою оружие, чтобы, как в деле неясном, считать признавшихся уличенными. (8) Но почему, брат, не предлагаешь ты спросить, для того ли, чтобы тебя убить, взяли они оружие, по моему ли приказу, с моего ли ведома? Потому что ты хочешь представить все дело не так как следует из их признаний и как видно на самом деле. „Мы вооружились для защиты”,– говорят они. (9) Правильно они поступили или неправильно, они все объяснят сами, но не смешивай это дело с моим, оно не имеет к нему отношения! Или, например, объясни, собирались ли мы напасть на тебя открыто или тайно? Если открыто, то почему оружие было не у всех? (10) Почему только у тех, кто избил твоего лазутчика? (11) Если же тайно, то каков был у нас замысел? Чтобы, когда я, гость, уйду после пира, они вчетвером остались, чтобы напасть на тебя сонного? Но как они спрятались бы? Они вам чужие, они у меня на службе, они подозрительней всех, потому что уже участвовали в драке! Как они, умертвив тебя, ускользнули бы сами? Да мог ли быть взят с четырьмя мечами твой дом?

15. (1) Персей, почему бы тебе не бросить ночные небылицы и не перейти к тому, что тебя мучит, сжигает ненавистью? (2) „Почему откуда-то вдруг пошел разговор о твоем воцарении, Деметрий? Почему кому-то вдруг стало казаться, что ты более достоин наследовать отцовской удаче, чем я? Почему мою надежду на царство, такую твердую без тебя, ты делаешь сомнительною и шаткой?” – (3) так думает Персей, хоть и не говорит, это и делает его моим врагом, моим обвинителем, это наполняет твой дом и царство доносами и подозрениями. (4) Я же, отец, ни теперь не могу надеяться на твое царство, ни в будущем не должен притязать на него, потому что я младший, потому что ты хочешь предпочесть старшего и потому что не хотел я и не хочу показаться недостойным ни тебя, отец, ни всех македонян: (5) ведь недостойно добиваться царства своими пороками, а не скромностью, заставляющей уступать тому, кому принадлежат все права.

Брат, ты попрекаешь меня римлянами, превращая в вину то, что должно служить моей славе. (6) Я не просил отдавать меня в Рим заложником и отправлять меня в Рим послом. Ты, отец, отправил меня – я повиновался. Оба раза я старался не посрамить ни тебя, ни твое царство, ни македонский народ. (7) Стало быть, отец, ты виною тому, что я подружился с римлянами. Пока у них мир с тобой, до тех пор они и мне рады; если ж начнется война, то я, столь небесполезный заложник и посол отца, сразу стану злейшим их врагом. (8) И сегодня я не рассчитываю на благосклонность римлян – лишь бы она мне не повредила. Эта благосклонность возникла не во время войны, и не для войны она предназначена: я был залогом мира, я был послом для поддержания мира. Ни то, ни другое нельзя мне поставить ни в вину, ни в заслугу. (9) Если я допустил какое нечестие по отношению к тебе, отец, если какое злодейство против брата, то безропотно приму любое наказание. Но если я невиновен, то молю, чтобы меня, которого не смогло погубить обвинение, не испепелила ненависть.

(10) Не впервые брат обвиняет меня; но впервые – открыто и незаслуженно. Если бы отец сам на меня разгневался, то тебе, как старшему брату, следовало бы просить за младшего, добиваться снисхождения к ошибке молодости. Но там, где место прибежищу,– я вижу погибель. (11) Еще не проспавшийся после ночного пира, я схвачен для ответа по обвинению в братоубийстве. Я принужден сам говорить за себя, без защитников, без покровителей. (12) Если бы надо было защищать другого, я попросил бы время для размышления и сочинения речи, хотя опасался бы только за славу моего дарования! Не зная, зачем призван, я услышал твой гневный приказ отвечать на обвинения брата. (13) У него речь была заранее приготовлена и обдумана,– у меня же, чтобы понять, о чем говорится, было только то время, пока меня обвиняли. (14) Что мне было делать: слушать обвинителя или обдумывать защиту? Пораженный внезапной бедой, я едва мог понять, что на меня обрушилось; и уж подавно не мог сообразить, как защититься. (15) Какая осталась мне надежда, кроме той, что судит меня отец? Отец, если я в любви твоей и побежден братом, то, обвиняемый, в милосердии твоем побежден быть не должен. (16) Ведь я прошу, чтобы ты сберег меня – ради меня самого и ради тебя, а брат требует, чтобы ты убил меня для его спокойствия. Как ты полагаешь, что он сделает со мной, когда ты передашь ему царство, если уже теперь он хотел бы ублаготворить себя моей кровью?!»20

16. (1) Слезы сдавили Деметрию горло и прервали его речь. Отослав сыновей, Филипп недолго посовещался с друзьями и объявил, (2) что дело их он рассудит не по словам и не по кратком размышлении, но разобравшись в образе жизни каждого и сопоставив их слова и дела в большом и в малом. (3) Всем стало ясно, что обвинение прошлой ночи легко опровергнуто, но подозрительной остается чрезмерная близость Деметрия к римлянам. Так еще при жизни Филиппа были посеяны семена македонской войны, которую римлянам предстояло вести с Персеем.

(4) Оба консула отправились в Лигурию, которая в тот год была единственной консульской провинцией, и так как их действия там были успешны, назначено было однодневное благодарственное молебствие. (5) Около двух тысяч лигурийцев подошли к самой границе провинции Галлия, где находился лагерь Марцелла, с просьбой, чтобы их приняли под покровительство21. Марцелл, приказав лигурийцам ждать на месте, письмом запросил приказаний у сената. (6) Сенат повелел претору Марку Огульнию написать Марцеллу, что правильнее будет, если не сенат, а консулы, которые ведают этой провинцией, решат, что отвечает интересам государства; все же нежелательно, если лигурийцы будут приняты не как сдавшиеся в плен, а у сдавшихся в плен следует отобрать оружие. Таким образом, лигурийцев сенат почел нужным передать в распоряжение консула.

(7) В это же время преторы прибыли в Испанию: Публий Манлий – в Дальнюю, которой он управлял также и в прошлую свою претуру22, а Квинт Фульвий Флакк – в Ближнюю, где он принял войско от Теренция. А в Дальней Испании в это время из-за смерти проконсула Публия Семпрония23 командующего не было. (8) На Фульвия Флакка, осаждавшего испанский город Урбикну, напали кельтиберы; в нескольких жестоких сражениях были убиты и ранены многие римские воины. Но верх взяло упорство Фульвия, потому что никакая сила не могла заставить его прекратить осаду; (9) утомленные непрестанными стычками, кельтиберы отступили. Лишенный их поддержки, город через несколько дней был захвачен и разграблен; добычу претор всю отдал воинам. Кроме того, что Фульвий взял эту крепость, (10) а Публий Манлий только собрал воедино рассредоточенное войско, не произошло ничего примечательного, и они отвели войска на зимовку. (11) Таковы были события в Испании в это лето. Теренций же по возвращении из этой провинции вошел в Рим с овацией: пронесено было девять тысяч триста двадцать фунтов серебра, восемьдесят два фунта золота, а также шестьдесят семь золотых венков.

17. (1) В этом же году римские посредники разбирали на месте спор о землях между городом Карфагена и царем Масиниссой24. (2) Эти земли захватил у карфагенян отец Масиниссы Гала. Галу изгнал оттуда Сифак, впоследствии он ради своего тестя Газдрубала передал эти земли в дар карфагенянам (3), но в том же году карфагенян оттуда изгнал Масинисса. Это дело обсуждалось перед римлянами с не меньшим пылом, чем на поле брани. (4) Карфагеняне твердили, что искони это были земли их предков, а затем прямо переданы им Сифаком. Масинисса заявлял, что он вернул себе входившую в отцовское царство землю и обладает ею по праву народов и по существу дела и по нынешнему владению преимущество на его стороне. (5) Единственно, чего он опасается в этом споре, это скромности римлян, которые будут бояться, что покажутся угождающими дружественному царю и союзнику против общих своих и его врагов. Римские послы, не пересматривая ничьих владельческих прав, дело передали на новое рассмотрение сенату в Рим25.

(6) В Лигурии в этот год больше ничего не произошло. Лигурийцы отступили в неприступные ущелья, а затем, распустив войско, разошлись по своим деревням и крепостям. (7) Консулы также хотели распустить войско и запросили мнение сената на этот счет. Сенат приказал одному из них, распустив войско, прибыть в Рим для проведения выборов, а другому – зимовать с легионами в Пизе. (8) Ходили слухи, что заальпийские галлы вооружают свою молодежь, но не было известно, на какую область Италии обрушатся их орды. Консулы решили, что проводить выборы отправится Гней Бебий, потому что его брат Марк Бебий сам добивался консульства.

18. (1) Состоялись выборы консулов: избраны были Публий Корнелий Лентул26 и Марк Бебий Тамфил. (2) Потом были избраны преторы: два Квинта Фабия – Максим и Бутеон, Тиберий Клавдий Нерон, Квинт Петилий Спурин, Марк Пинарий Руска и Луций Дуроний. (3) После вступления в должность обязанности по жребию распределились между ними так: консулам выпала Лигурия, из преторов Квинту Петилию достались дела городские, а Квинту Фабию Максиму – дела с иноземцами, Квинту Фабию Бутеону – Галлия, Тиберию Клавдию Нерону – Сицилия, Марку Пинарию – Сардиния, Луцию Дуронию – Апулия. (4) Ему поручили также управиться с истрийцами, потому что из Тарента и Брундизия сообщали, что на тамошнем побережье разбойничают с заморских кораблей. Также и массилийцы жаловались на корабли лигурийцев. (5) Затем были распределены войска. Консулам было выделено четыре легиона по пять тысяч двести римских пехотинцев и триста всадников в каждом, а также пятнадцать тысяч пехотинцев и восемьсот конников из союзников и латинов. (6) В Испаниях прежним преторам была продлена власть и оставлены их войска. Кроме того, им было дано подкрепление в три тысячи пехотинцев и двести конников из римских граждан да шесть тысяч пехотинцев и триста конников из латинов-союзников. (7) Не остались без внимания и морские дела. Консулам было приказано назначить дуумвиров27, которые укомплектовали бы двадцать спущенных на воду кораблей моряками из римских граждан – бывших рабов28, и только начальниками должны были быть свободнорожденные. (8) Дуумвиры получили по десять кораблей и разделили между собою морской берег так: один охранял его от мыса Минервы вправо до Массилии, а другой – влево до Бария29.

19. (1) Много зловещих предзнаменований было в тот год в Риме, и о многих сообщали из других мест. (2) На священном участке Вулкана и Согласия30 прошел кровавый дождь; понтифики сообщили, что дрогнули копья в храме Марса31, в Ланувии статуя Юноны Спасительницы32 источала слезы. (3) Мор был по всей Италии – в полях, городках, торжищах; в самом Риме – такой, что едва хватало потребного для похорон. (4) Обеспокоенные этими предзнаменованиями и бедствиями, сенаторы постановили, чтобы консулы принесли в жертву богам, каким сочтут нужным, взрослых животных, а децемвиры обратились к Сивиллиным книгам. (5) Согласно постановлению децемвиров было назначено однодневное молебствие перед ложами всех богов. По их же указанию сенат предписал и консулы распорядились, чтобы по всей Италии были проведены трехдневные молебствия и праздники. (6) А мор был такой силы, что когда из-за отпадения корсиканцев и мятежа илийцев33 в Сардинии было решено набрать восемь тысяч пехотинцев и триста конников из латинских союзников, чтобы претор Марк Пинарий переправился с ними в Сардинию, (7) то консулы доложили о стольких умерших и о стольких больных, что набрать нужное число воинов не удалось. (8) Претору было приказано добрать недостающих воинов у проконсула Гнея Бебия, зимовавшего в Пизе, а потом переправиться в Сардинию.

(9) Претору Луцию Дуронию, которому досталась Апулия, было дополнительно поручено следствие о вакханалиях. Некоторые сохранившиеся семена этого давнего зла дали всходы еще в предыдущем году, (10) а начатое претором Луцием Пупием расследование не было доведено до конца34. Отцы-сенаторы приказали новому претору искоренить это зло, чтобы оно еще раз не расползлось. (11) Также по решению сената консулы представили народному собранию закон о предвыборных злоупотреблениях35.

20. (1) Затем консулы представили сенату посольства – сначала от царей Эвмена, Ариарата Каппадокийского, а также Фарнака Понтийского. Им было отвечено лишь, что сенат отправит послов разобрать их споры и принять решение. (2) Затем были приняты послы от лакедемонских изгнанников и послы ахейцев. Изгнанников обнадежили, пообещав, что сенат напишет ахейцам, чтобы их восстановили в правах. Ахейцы, к удовлетворению сенаторов, сообщили, что Мессена взята и там наведен порядок. (3) И от Филиппа, царя Македонии, прибыли два посла, Филокл и Апеллес, без какой-то особой просьбы к сенату, а больше чтобы разузнать о тех римлянах (и прежде всего о Тите Квинкции), в разговорах с которыми насчет царства и против брата обвинял Деметрия Персей. (4) Царь послал их как людей умеренных и не предубежденных в пользу того или другого из братьев, однако на самом деле и они были помощниками и участниками Персеевых происков.

(5) Поначалу Деметрий, плохо осведомленный о своем положении и знавший только о внезапно обнаружившихся кознях брата, сохранял хоть слабую надежду умилостивить отца. Но потом, видя, что отец склоняет слух только к брату, он стал все меньше доверять и отцу. (6) Теперь он был осторожен во всех словах и поступках, чтобы не усугубить ничьих подозрений, и особенно избегал любого упоминания о римлянах и соприкосновения с ними, так что и не хотел, чтобы они писали ему,– он понимал, что обвинение в такой переписке особенно ожесточает отца.

21. (1) Между тем Филипп, чтобы войско не коснело в бездействии, а римляне не подозревали, что он затевает войну против них, решил пойти походом на медов, назначив сборным местом Стобы в Пеонии. (2) Его одолело желание взойти на вершину горы Гем, потому что он верил общей молве, что оттуда видны сразу и Понт, и Адриатическое море, и река Истр, и Альпы. Охватить все это одним взглядом, думал он, будет важно для задуманной войны с Римом. (3) Когда он стал расспрашивать людей, знакомых с местностью, о дороге на Гем, то все в один голос заявили, что войску пути туда совсем нет, (4) а взойти можно только нескольким людям – налегке, и то с величайшим трудом. (5) Тогда Филипп, желая задобрить младшего сына, которого решил с собою не брать, обратился к нему по-родственному и спросил у него сначала, следует ли при таких трудностях упорствовать в начатом или отступиться? Если упорствовать, продолжал Филипп, то он не может забыть, как когда-то Антигон36, попав в жестокую бурю со всем семейством на одном корабле, будто бы сказал сыновьям, чтобы они и сами запомнили, и своим потомкам наказали не подвергаться опасности всей семьей. (6) Памятуя об этом, он не подвергнет сразу двух сыновей всем случайностям опасного пути! И так как он берет с собою старшего сына, то младшего пошлет назад в Македонию для защиты царства и в залог надежды на будущее. (7) Но Деметрию было ясно, что его отсылают, дабы он не присутствовал на совете, когда Филипп и Персей, имея перед глазами всю местность, будут решать, как повести войско к Адриатическому морю и Италии, и обсудят замысел будущей войны. (8) Пришлось не только повиноваться отцу, но и согласиться с ним, чтобы не вызвать подозрения, что он повинуется против воли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.