КНИГА XXIV

КНИГА XXIV

1. (1) Ганнон, вернувшись из Кампании в Бруттий1, напал с помощью бруттийцев и под их водительством на греческие города2, которым оставаться в союзе с римлянам было тем легче, что они видели, как бруттийцы, которых они и ненавидели, и боялись, переходят на сторону карфагенян. (2) Регий был первым осажденным городом; много дней было зря под ним потеряно. Тем временем локрийцы перетаскивали в город с полей хлеб, дрова и прочее нужное в обиходе; не хотели ничего оставлять неприятелю. (3) С каждым днем изо всех ворот высыпало все больше народу, и наконец в городе оставались только те, кто был обязан поправлять стены и ворота и сносить метательные снаряды на передовые посты. (4) На эту толпу, в которой перемешались все возрасты и сословия, бродившую по полям в большинстве своем безоружной, карфагенянин Гамилькар выпустил всадников, запретив на кого-нибудь нападать: пусть, преграждая путь, не пускают в город разбежавшихся по окрестностям. (5) Сам полководец с возвышенности видел и город, и его окрестности; он велел когорте бруттийцев подойти к городским стенам, вызвать для переговоров локрийских старейшин, обещать им дружбу с Ганнибалом и уговаривать передать ему город. (6) Сначала ни одному слову бруттийцев не поверили, но, когда на холмах показались карфагеняне, а немногие, успевшие укрыться в городе, сообщили, что все остальное множество людей во власти врага, тогда, перепугавшись, локрийцы ответили Ганнону, что посоветуются с народом. (7) Сходку созвали сразу же. Людям легкомысленным хотелось переворота и новшеств; те, чьих родственников неприятель отрезал от города, чувствовали себя, как давшие заложников; (8) меньшинство молчаливо одобряло неизменную верность Риму. Общее согласие на сдачу карфагенянам; было, несомненно, кажущимся. (9) Луций Атилий, начальник гарнизона, и римские солдаты, с ним бывшие, тайком были выведены в гавань и посажены на корабли, чтобы отбыть в Регий. (10) Гамилькара и карфагенян впустили в город с условием, что сейчас же и на равных правах будет заключен союз. Обещания сдавшимся едва не были нарушены: карфагеняне обвиняли локрийцев, что они обманом выпустили римлян, (11) а локрийцы винили в этом бегстве самого Ганнона и даже послали вдогонку всадников: не задержит ли суда прилив, не прибьет ли их случайно к берегу. Преследуемых не догнали: увидели другие корабли, направлявшиеся от Мессаны в Регий: (12) на них были римские воины – гарнизон, посланный претором Клавдием занять город. (13) От Регия сразу же отошли. С локрийцами по приказу Ганнибала был заключен мир: они будут свободны, будут жить по своим законам, город будет открыт карфагенянам, гавань – во власти локрийцев; главное условие: карфагеняне локрийцам и локрийцы карфагенянам будут помогать на войне и в мире.

2. (1) Карфагеняне не тронули ни Регий, ни Локры и отплыли под ропот бруттийцев, давно назначавших эти города себе на разграбление. (2) Ни у кого не спрашиваясь, они набрали и вооружили пятнадцать тысяч молодежи и отправились осаждать Кротон, город греческий и приморский, (3) они рассчитывали, что силы их значительно увеличатся, если им удастся захватить город, хорошо укрепленный, с гаванью. (4) Тревожило их, что они не смеют не позвать на помощь себе карфагенян, чтобы не показаться плохими союзниками. Если же карфагеняне опять окажутся скорей миротворцами, чем помощниками в войне, то не бесполезной ли будет их, бруттийцев, борьба за свободу Кротона, как раньше – за свободу Локр. (5) Сочли за лучшее отправить послов к Ганнибалу и заручиться его согласием: пусть взятый Кротон принадлежит бруттийцам. (6) Ганнибал ответил, что совещаться об этом надо на месте действия, и отослал послов к Ганнону; Ганнон решительного ответа не дал. (7) Он не хотел, чтобы знаменитый и богатый город был разграблен, и надеялся, что в случае если бруттийцы осадят его, а карфагеняне покажут, что не одобряют этой осады и не помогают ей, то тем скорее кротонцы отпадут к ним. (8) Кротонцы строили планы разные и разного хотели; города Италии словно постигла одна болезнь: разногласие между чернью и знатью3 – сенат благоволил к римлянам, простой народ тянуло к карфагенянам. (9) Об этом разногласии сообщил бруттийцам перебежчик из города. Он говорил, что главарь черни Аристомах советует сдать город; что в большом, широко раскинувшемся городе сенаторские караулы расставлены редко, а туда, где на карауле стоят люди из простого народа, проникнуть легко. (10) По совету перебежчика и по его указаниям бруттийцы обложили город; чернь впустила их, и с первого же натиска они захватили все, кроме крепости, (11) Крепость держали в своих руках оптиматы, заготовившие себе заранее убежище на такой случай; туда же бежал и Аристомах, словно он советовал передать город карфагенянам, а не бруттийцам.

3. (1) Стена, окружавшая Кротон до прихода Пирра в Италию4, имела в окружности двенадцать миль; (2) после опустошений, произведенных тою войной, заселена была едва половина города5. Река6 протекала раньше в центре города, теперь она текла по местам, мало застроенным, крепость же оказалась вдали от всякого жилья. (3) В шести милях от знаменитого города находился еще более знаменитый храм Лацинийской Юноны7, почитаемой всеми окрестными народами. (4) Он стоял в густой роще, огражденный высокими пихтами8; в середине ее было роскошное пастбище, где пасся всякий скот, посвященный богине. (5) Пастуха там не было, вечером стада разных животных возвращались в хлева раздельно. Звери на них никогда не нападали, люди не обижали, (6) и поэтому доход от скота был большой. На эти деньги сделали колонну, всю из золота9, и посвятили ее богине; храм был славен богатством, не только святостью. (7) Таким замечательным местам приписывают обычно какие-нибудь чудеса; тут шла молва, что в преддверии храма есть алтарь, пепел с которого не сдует никакой ветер10. (8) Крепость в Кротоне одной стороной выдается над морем, другой обращена к полям. Когда-то она была защищена только своим естественным положением, но потом ее обвели стеной с той стороны, с какой хитростью с противоположной стороны захватил ее сицилийский тиран Дионисий11. (9) В этой, казалось, надежной крепости и держались кротонские оптиматы, осаждаемые своим народом совместно с бруттийцами. (10) Бруттийцы наконец увидели, что своими силами им крепость не взять; необходимость вынудила их обратиться к Ганнону и умолять о помощи. (11) Он попытался склонить кротонцев к сдаче на таких условиях: они потерпят у себя колонию бруттийцев, пока обширный, обезлюдевший после войн город не застроится густо, как в старину. Речь эта подействовала на одного Аристомаха: (12) все заявили, что скорее умрут, чем смешаются с бруттийцами и усвоят чужие обряды, нравы, законы, а потом даже и язык. (13) Только Аристомах, который безуспешно советовал сдаться, не найдя случая выдать крепость, как он выдал город, бежал к Ганнону. (14) Послы-локрийцы вскоре с разрешения Ганнона вошли в крепость и убедили осажденных уйти в Локры и не доводить себя до гибели. (15) Этого локрийцы добились от Ганнибала, к которому они отправляли послов. Итак, из Кротона ушли. Кротонцев привели к морю и посадили на корабли; эта многочисленная толпа отправилась в Локры. (16) В Апулии зима для римлян и Ганнибала была беспокойной: в Луцерии зимовал консул Семпроний, недалеко от Арп – Ганнибал. Между войсками случайно или при возможности происходили легкие стычки, но римляне с каждым днем становились сильнее и осторожнее и в ловушки не попадали.

4. (1) В Сицилии все для римлян изменилось со смертью Гиерона и переходом власти к его внуку Гиерониму12, мальчику, которому не под силу было умеренно пользоваться даже своей свободой, а не то что властью. Его возрастом и наклонностями воспользовались опекуны и друзья и столкнули его в самый омут. Говорят, Гиерон, предвидя это, хотел в глубокой старости оставить Сиракузы свободными, чтобы государство, созданное и окрепшее в добрых нравах, не погибло, став игрушкой для владыки-мальчика. (3) Этому намерению из всех сил воспротивились дочери13, рассчитывая, что мальчик будет называться царем, править же всем будут они и мужья их, Адранодор и Зоипп, которые оставлены были главными опекунами. (4) Нелегко было старику на девяностом году жизни, день и ночь осаждаемому женскими ласками, сохранить мысли свободными и думать не о семье, а о государстве. (5) Он только оставил мальчику пятнадцать опекунов и, умирая, просил их хранить верность римскому народу, нерушимо им пятьдесят лет соблюдаемую14, а мальчика вести по следам деда и наставлять в правилах, в которых он был воспитан. (6) Опекуны обнародовали это завещание и вывели к собравшемуся народу мальчика – ему было уже лет пятнадцать. (7) Среди народа расставили несколько человек, которые криками одобрили бы завещание, но остальные словно потеряли отца и всего боялись в осиротелом государстве. (8) Народ взял на себя последний долг: скорее любовь граждан, а не заботы родственников, сделала похороны царскими и славными. (9) Вскоре Адранодор удалил остальных опекунов, твердя, что Гиероним уже юноша и способен править; сам сложил с себя опекунские обязанности, общие у него со многими, но вполне использованные только им.

5. (1) Даже хорошему, разумному преемнику Гиерона, столь любимого сиракузянами, нелегко было бы сохранить их благосклонность. (2) Но Гиероним своими пороками заставлял тосковать по деду: (3) прежде всего он видом своим показывал, какова пропасть между ним и остальными. (4) Люди, за столько лет привыкшие к тому, что ни Гиерон, ни его сын Гелон15 не отличались от прочих граждан одеждой или какой-то особой приметой, увидели Гиеронима в пурпурной мантии с диадемой, выезжавшего из дворца как тиран Дионисий, четверней белых коней в сопровождении вооруженной свиты. (5) Этой горделивой пышности соответствовали пренебрежение ко всем, манера свысока слушать, обидные слова, доступ, затрудненный не только чужим, но даже опекунам, новые прихоти, бесчеловечная жестокость16. (6) Такой ужас напал на всех, что некоторые опекуны добровольной смертью или бегством избавили себя от страха пыток. (7) Разговоры троих, единственно вхожих во дворец, – Адранодора и Зоиппа, Гиеронимовых зятьев, и некоего Фразона – не обращали на себя особого внимания юноши, (8) не их горячие споры (Фразона тянуло к римлянам, а двух других – к карфагенянам) иногда его занимали. (9) В это время составлен был заговор на жизнь царя, о чем донес некий Каллон, ровесник Гиеронима, с детства состоявший при нем на правах своего человека. (10) Доносчик мог назвать только одного из заговорщиков, Феодота, который сам ему открылся. Схваченный и переданный Адранодору на пытку, Феодот сейчас же сознался, но сообщников не выдал; (11) наконец, истерзанный муками нестерпимыми, притворясь, что побежден болью, показал, но не на соучастников, а на людей невиновных и оболгал Фразона, назвав его главой заговора: товарищи его отважились-де на такое дело, только полагаясь на столь могущественного предводителя. (12) Стеная от боли, он поминал самых гнусных приспешников царя, какие только приходили в голову. (13) Услышав имя Фразона, царь вполне уверился в правдивости доносчика. Фразона тотчас повели на казнь, а с ним и прочих – тоже невиновных. (14) Никто из заговорщиков не скрывался и не бежал, хотя пытки продолжались долго: до такой степени полагались на мужество и верность Феодота и до такой степени сам Феодот был уверен, что у него хватит сил скрыть то, что надлежит скрывать.

6. (1) Итак, когда Фразона не стало и оборвалось единственное звено, соединявшее Сиракузы с Римом, сразу началась очевидная подготовка к отпадению; (2) к Ганнибалу отправлены были послы, а от него прибыли вместе со знатным юношей Ганнибалом17 Гиппократ и Эпикид18, родившиеся в Карфагене, но происходившие из Сиракуз: дед их был изгнанником, а по матери они были пунийцами. (3) При их посредничестве заключен был союз между Ганнибалом и сиракузским царем; послы остались у царя – Ганнибал этого и хотел. (4) Аппий Клавдий, претор, в чьем ведении была Сицилия, узнав об этом, тотчас же отправил к Гиерониму послов заявить, что они пришли возобновить союз, который был с его дедом. Гиероним выслушал их с усмешкой и спросил, издеваясь, сколь удачна была для них битва под Каннами; (5) рассказам Ганнибаловых послов трудно поверить, он же хочет узнать правду и тогда решить, кого ему держаться. (6) Римляне ушли, сказав, что они вернутся, когда Гиероним будет их слушать серьезно; они его скорей убеждали, чем просили, опрометчиво не нарушать договора. (7) Гиероним отправил послов в Карфаген, чтобы союз с Ганнибалом был скреплен договором между народами. Договорились: по изгнании римлян из Сицилии (а это случится вскоре, если Карфаген пришлет флот и войско) река Гимера19, которая делит остров почти пополам, будет границей между царством сиракузян и Карфагена. (8) Льстецы вскружили голову юноше: пусть помнит он не только о Гиероне, но и о царе Пирре, своем деде по матери20. И он отправил другое посольство: справедливо-де уступить ему всю Сицилию, а карфагенскому народу искать себе власти над Италией. (9) Этому хвастливому легкомыслию не удивлялись в юноше безумствующем и не спорили с ним, только бы отвратить его от союза с римлянами.

7. (1) Все влекло Гиеронима к стремительной гибели. Он послал вперед Гиппократа и Эпикида с двумя тысячами воинов попытаться взять города, которые занимали римские гарнизоны, (2) а сам с остальным войском (было тысяч пятнадцать пехоты и конницы) отправился в Леонтины21. (3) Заговорщики (все они оказались в войске) заняли свободный дом над узкой улицей, по которой царь обычно спускался к форуму. (4) Вооруженные, выстроившись, они ожидали, когда пройдет царь. Одному из них, Диномену по имени, было поручено, как царскому телохранителю, когда царь подойдет к дверям, задержать в узкой улочке под каким-либо предлогом царский отряд. (5) Сделано было, как условились. Диномен, будто распуская на ноге туго затянутый ремень, задержал толпу, свита отстала, и царю было нанесено несколько ран, прежде чем могли прийти ему на помощь. (6) Слышали тревожные крики, в Диномена, умышленно загораживающего дорогу, полетели копья, его дважды ранило, но он спасся. (7) Свита, увидя царя лежащим, разбежалась. Убийцы направились одни на форум к толпе обрадовать ее освобождением, а другие – в Сиракузы помешать намерениям Адранодора и прочих царских советников. (8) Положение было неопределенным. Аппий Клавдий, видя, что война вот-вот разразится, письменно уведомил сенат о том, (9) что Сицилия в дружбе с Ганнибалом и народом карфагенским; сам он, чтобы воспрепятствовать планам сиракузян, поставил все войска на границе провинции и царских владений22.

(10) В конце года Квинт Фабий23, уполномоченный сенатом, укрепил Путеолы, ставшие за время войны оживленной торговой гаванью, и поставил там гарнизон. (11) Прибыв в Рим для проведения выборов, он назначил их на первый же день, пригодный для народного собрания, и с ходу, минуя город, прибыл на Марсово поле24. (12) В тот день жребий голосовать первой выпал центурии младших Аниенской трибы25, и она стала выбирать в консулы Тита Отацилия и Марка Эмилия Регилла; тогда Квинт Фабий, водворив тишину26, произнес такую речь:

8. (1) «Если бы в Италии был мир или мы воевали бы не с таким врагом, в войне с которым любой промах поведет к гибели, то я счел бы, что человек, ставящий преграду благосклонности, с какой вы на Марсовом поле наделяете почетными должностями людей, вам угодных, забыл о вашей свободе. (2) Но в этой войне, с этим противником, ошибка любого полководца влекла для всех нас великие бедствия, и вы с такой же заботливостью, с какой вооружаетесь, идя на войну, должны выбирать консулов, спрашивая себя: „Называю ли я консула, равного военачальнику Ганнибалу?” (3) В этом году под Капуей вызов знатного кампанского всадника Вибеллия Тавреи принял Азелл Клавдий27, знатный римский всадник. (4) Против галла, бросившего некогда вызов с моста через Аниен, предки наши выслали Тита Манлия28, полагавшегося и на свое мужество, и на свои силы. (5) Немного лет спустя Марк Валерий вооружился и смело пошел на такой же вызов галла29. (6) Мы ведь хотим, чтобы наши пехота и конница были сильнее неприятельских или по крайней мере ей не уступали; поищем же военачальника, равного неприятельскому вождю. (7) Мы выберем лицо, стоящее во главе государства, но сравним того, кто неожиданно для самого себя выбран на год, и старого вождя, которого не стесняют ни срок, ни законы; он действует и распоряжается, как требует военное время; (8) у нас год оканчивается30, а мы в разгаре приготовлений к не начатому еще делу. (9) Каких людей надлежит вам выбирать в консулы, об этом сказано достаточно; мне остается немного сказать о тех, кого одарила своей благосклонностью голосующая первой центурия. (10) Марк Эмилий Регилл, жрец Квирина31: мы не можем ни отозвать его от служения божеству, ни задержать в городе, не погрешив или против требований войны, или же против богов32. (11) Тит Отацилий женат на дочери моей сестры, и у него от нее дети, однако не столь малы ваши заслуги передо мной и моими предками, чтобы мне предпочесть частные интересы государственным. (12) Любой моряк, любой человек на корабле может править им, если море спокойно; в жестокую бурю, когда корабль несет ветром по взволнованному морю, нужен мужественный кормчий33. (13) Мы плывем не по спокойному морю; несколько раз в шторм чуть не потонули; посадить к рулю следует человека, хорошо проверенного. Мы, Отацилий, испытали тебя в малом; ты ничем не доказал, что тебе можно доверить большее. (14) Флот, которым ты командовал в этом году34, мы построили ради трех целей: опустошать африканское побережье, охранять берега Италии, а главное, не допускать, чтобы Ганнибалу из Карфагена подвозили подкрепления, деньги и провиант. (15) Выбирайте в консулы Тита Отацилия, если он выполнил – не говорю все, – а хоть что-то на пользу государству. Если же, пока ты командовал флотом, Ганнибалу доставляли с родины, словно морской войны и не было, в целости и сохранности все, в чем он нуждался; (16) если в этом году на италийском побережье было тревожнее, чем на африканском, то скажи, почему именно тебя посылать нам полководцем против Ганнибала-врага? (17) Если бы ты был консулом, мы решили бы, по примеру предков наших, назначить диктатора, и тебе нечего было бы досадовать, что кого-то в римском государстве считают более, чем тебя, способным руководить военными действиями. Никто больше тебя не стремится взваливать тебе на шею ношу, под которой ты свалишься. (18) И я очень вам советую: с тем же настроением, с каким вы, уже готовые к бою, неожиданно выбирали бы двух полководцев под командованием и ауспициями которых вам предстоит (19) сражаться, поставьте сегодня консулами тех, кому будут присягать ваши дети, по чьему приказу будут они сражаться, под чьим заботливым попечением будут служить. (20) Воспоминания о Тразименском озере и Каннах печальны, но и полезны: это урок, как избегнуть подобных бедствий. Глашатай, зови снова центурию младших Аниенской трибы к голосованию».

9. (1) Тит Отацилий яростно кричал и шумел, что Фабий желает продлить свое консульство; Фабий велел ликторам подойти к Отацилию и напомнил ему, что (2) поскольку он, Фабий, минуя город, с ходу направился на Марсово поле, то перед ним несут топоры и розги35. (3) Тем временем центурия, голосовавшая первой, приступила к голосованию. Выбраны были в консулы Квинт Фабий Максим в четвертый и Марк Марцелл в третий раз. Остальные центурии согласно выбрали их консулами. (4) В преторы повторно избрали только Квинта Фульвия Флакка, остальные же были новые: Тит Отацилий Красс (второй раз)36, Квинт Фабий, сын консула, бывший тогда курульным эдилом, Публий Корнелий Лентул. (5) По избрании преторов сенат постановил: Квинт Фульвий вне порядка37 становится городским претором и он же, по отбытии консулов на войну, ведает Городом.

(6). В этом году [215 г.] дважды было сильное наводнение; Тибр залил поля, рухнуло много домов, погибло много людей и скота.

(7) На пятом году Второй Пунической войны [214 г.] вступившие в должность консулы – Квинт Фабий Максим в четвертый, а Марк Клавдий Марцелл в третий раз – особенно занимали внимание граждан; давно уже такие люди не были одновременно консулами. (8) Старики вспоминали Максима Рулла с Публием Децием, избранных для Галльской войны38; Папирия и Карвилия – для войны против самнитов, бруттийцев, луканцев и Тарента39. (9) Марцелла избрали консулом в его отсутствие: он находился при войске; Фабию, который сам проводил выборы, консульство было продолжено. (10) Военное время требовало своего, положение страны было угрожающим40, и никому не приходило в голову искать подвоха или подозревать консула во властолюбии. (11) Его скорее хвалили за душевное величие: он знал, что государство нуждается в хорошем военачальнике, что он именно такой военачальник, больше думал об общей пользе, чем о том, что его могут за все это возненавидеть.

10. (1) В тот день, когда консулы вступили в свою должность, сенат заседал на Капитолии. (2) Прежде всего было поставлено: пусть консулы жребием или договорившись между собой решат, прежде чем отправляться на войну, кто проведет выборы цензоров. (3) Продолжено было командование всем, кто был в войске: велено оставаться Тиберию Гракху в Луцерии, где он стоял с войском из рабов-добровольцев41; Гаю Теренцию Варрону в Пиценской области, Марку Помпонию в Галльской. (4) Преторы прошлого года получали как пропреторы в управление: Квинт Муций – Сардинию, Марк Валерий – все побережье вплоть до Брундизия и следит, не зашевелился ли Филипп, царь Македонский. (5) Претор Публий Корнелий Лентул получил в свое ведение Сицилию; Тит Отацилий – тот самый флот, который имел в прошлом году против карфагенян.

(6) Сообщено было в этом году о многих страшных знамениях; их оказывалось тем больше, чем больше было доверчивых и богобоязненных простецов: в Ланувии, в храме Юноны Спасительницы42, вороны свили гнезда; (7) в Апулии пальма вся в зелени вдруг вспыхнула; в Мантуе река Минция43 разлилась кровавым болотом; в Калах шел меловой дождь, а в Риме над Бычьим рынком – кровавый; (8) на Инстейской улице44 с такой силой прорвались подземные воды, что стоявшие там долии и большие кувшины45 завертело словно буйным потоком; (9) молния попала в архив на Капитолии и в храм Вулкана на Марсовом поле, в сабинской земле в храм Вакуны46 и в общественную дорогу, в Габиях – в стену и ворота. (10) Рассказывали и о других чудесах: в Пренесте дрожало копье Марса, хотя никто к нему не притрагивался; в Сицилии заговорил бык; в области марруцинов ребенок во чреве матери закричал: «Ио, триумф!»; в Сполето женщина превратилась в мужчину; в Адрии47 видели в небе алтарь и вокруг него как бы людей в белых одеждах. (11) В Риме, в самом городе, видели на форуме рой пчел. Некоторые утверждали, что видели на Яникуле48 вооруженные легионы; взволнованные граждане схватились за оружие, (12) но люди, бывшие на Яникуле, утверждали, что, кроме обычно работавших на земле, на Яникуле никого не было. (13) Богов умилостивили, по совету гаруспиков49 принеся в жертву крупных животных, и объявили молебствие всем богам, которым в Риме устраивали угощение50.

11. (1) Свершив все, что требовалось, дабы умилостивить богов, консулы доложили сенату о состоянии государства и о делах военных – где и сколько войска находится. (2) Решено было выставить восемнадцать легионов51: консулам – каждому по два; в Галлии, Сардинии и Сицилии разместить по два легиона; (3) двумя командует в Апулии претор Квинт Фабий; двумя добровольческими под Луцерией – Тиберий Гракх; по легиону оставить проконсулу Гаю Теренцию в Пиценской области и Марку Валерию – при флоте под Брундизием и два – для охраны города. (4) Чтобы получить такое число, следовало набрать шесть новых легионов. (5) Консулам велено было прежде всего набрать их и построить флот, дабы вместе с кораблями, стоявшими у берегов Калабрии, получить флот в сто пятьдесят военных кораблей. (6) Закончив набор и спустив на воду сто новых судов, Квинт Фабий провел выборы цензоров: выбраны были Марк Атилий Регул и Публий Фурий Фил.

(7) Все чаще стали поговаривать о том, что в Сицилии идет война. Титу Отацилию велено было отправиться туда с флотом. Так как моряков не хватало52, то консулы по распоряжению сената издали указ: тот, кто при цензорах Луции Эмилии и Гае Фламинии53 имел имущество (сам или его отец) на сумму от пятидесяти до ста тысяч ассов, выставляет одного моряка и дает шестимесячное его жалованье: (8) тот, у кого от ста тысяч да трехсот тысяч, – трех моряков и дает годовое их жалованье; тот, у кого от трехсот тысяч и до миллиона, – пятерых моряков; у кого больше миллиона – семерых; каждый сенатор выставляет восьмерых моряков и дает годовое их жалованье. (9) Повинуясь этому указу, хозяева моряков вооружили их и снабдили месячным запасом продовольствия; впервые римский флот был снаряжен на частные средства.

12. (1) Эта необычная подготовка напугала особенно кампанцев: как бы римляне не начали войну с осады Капуи; (2) они отправили послов к Ганнибалу с просьбой подойти с войском в Капуе: римляне набирают новое войско, чтобы осадить ее – ни один город своим отпадением так их не раздражил. (3) С великим страхом говорили об этом, и Ганнибал решил поторопиться, чтобы римляне его не предупредили: он пошел из Арп к Тифатам и расположился в прежнем лагере54 над Капуей. (4) Оставив испанцев и нумидийцев для защиты лагеря и Капуи, он с остальным войском спустился к Авернскому озеру55 будто бы для жертвоприношения, а на самом деле чтобы напасть на Путеолы и стоявший там гарнизон. (5) Максим, когда ему донесли, что Ганнибал вышел из Арп и возвращается обратно в Кампанию, отбыл к войску, ни днем ни ночью в пути не останавливаясь. (6) Тиберию Гракху он велел передвинуть войско от Луцерии к Беневенту; претору Квинту Фабию (сыну консула) сменить под Луцерией Гракха. (7) В Сицилию в это же время отбыло два претора: Публий Корнелий командовать войском; Тит Отацилий – морскими силами (в его же ведении было побережье). (8) Остальные разъехались по своим провинциям; те, кому командование было продолжено, получили те же области, что и в прошлом году.

13. (1) К Ганнибалу, когда он был у Авернского озера, пришли пять знатных юношей из Тарента; одни из них были взяты в плен у Тразименского озера, другие – под Каннами. Ганнибал тогда ласково отпустил их и отправил домой; такое обращение с римскими союзниками было для Пунийца обычно. (2) Юноши донесли ему, что, помня о его благодеяниях, они натолкнули значительную часть тарентинской молодежи на решение предпочесть Риму дружбу с Ганнибалом и союз с ним. (3) Их послали свои просить Ганнибала подойти с войском поближе к городу; если в Таренте увидят его знамена, его лагерь, то город незамедлительно будет передан ему во власть: простой народ во власти молодежи, а Тарент в руках простого народа. (4) Ганнибал похвалил юношей и с грудой обещаний отослал домой поторопиться с тем, что задумано; он придет вовремя; обнадежив тарентинцев, он отпустил их. (5) Его самого охватило большое желание овладеть Тарентом; он понимал, что если царь Филипп переправится в Италию, то постарается завладеть этим городом – приморским, богатым, славным и так кстати обращенным в сторону Македонии (Брундизий был у римлян).

(6) Свершив жертвоприношение, ради которого он и прибыл, и пока что опустошив до самого Мизенского мыса56 область Кум, он вдруг повернул к Путеолам, рассчитывая уничтожить римский гарнизон: (7) там стояло шесть тысяч человек; это место сделала неприступным не только природа. Три дня простоял Пуниец, со всех сторон нападая на гарнизон, ничего не смог сделать и ушел, опустошив Неаполитанскую область скорее с досады, чем надеясь овладеть городом. (8) Появление его в соседней области взбудоражило ноланскую чернь, давно уже косившуюся на римлян и ненавидевшую свой сенат57. К Ганнибалу пришли послы пригласить его и обещать выдать ему город: пусть не сомневается. (9) Разрушил этот план консул Марцелл, приглашенный знатью. За один день он пришел из Кал в Свессулу, хотя его и задержала переправа через реку Вултурн. (10) Оттуда он следующей ночью ввел в Нолу шесть тысяч пехоты и пятьсот всадников, чтобы они были сенату охраной. (11) Консул стремительно занял Нолу; Ганнибал же упускал время – он уже раньше дважды неудачно пытался занять Нолу и не очень доверял ноланцам.

14. (1) В эти дни консул Квинт Фабий пытался освободить Казилин, занятый пунийским гарнизоном58, а к Беневенту подошли, словно сговорившись, с одной стороны Ганнон из Бруттия с большим отрядом конницы и пехоты, а с другой – Тиберий Гракх от Луцерии. (2) Он вошел в город и, услышав, что Ганнон расположился лагерем у реки Калора59, милях в трех от города, и занят грабежом, сам вышел за городскую стену и стал лагерем примерно в одной миле от врага. Там он созвал солдат. (3) Легионы его состояли в значительной части из рабов-добровольцев, которые громко не требовали свободы, но уже второй год молчаливо старались ее заслужить. Выступая из зимних лагерей, он слышал, как добровольцы тихонько перешептываются: будут ли они когда-нибудь воевать уже свободными. (4) Он написал сенату не о том, чего они хотят, но о том, что они заслужили: все время служат они доблестно и честно; чтобы стать образцом настоящего воина, им не хватает одного – свободы. (5) Ему разрешили действовать, как он сочтет нужным и полезным для государства. Накануне сражения Гракх объявил им, что пришел наконец день, когда они могут получить желанную свободу, – они его давно ждали. (6) Завтра они будут сражаться на открытой голой равнине, где бояться засад нечего, где все решит истинная доблесть. (7) Кто принесет голову врага, того он немедленно прикажет освободить; оставивший свой пост будет казнен как раб60. Судьба каждого в его руках. (8) Свободу дарует не только он, но и консул Марцелл и весь сенат, предоставивший ему право решения. (9) Затем он прочитал письмо консула и сенатское постановление. Поднялся дружный громкий крик: воины грозно и настоятельно требовали дать сигнал к бою. (10) Гракх, пообещав сражение на завтра, распустил сходку. (11) Солдаты обрадовались, особенно те, кто рассчитывал получить свободу за один день сражения. Остаток дня провели, готовя оружие к бою.

15. (1) На следующий день они, только протрубили трубы, первыми в полной готовности собрались у палатки командующего. По восходе солнца Гракх вывел их в боевом строю; не собирались откладывать сражения и враги. (2) У них было семнадцать тысяч пехоты (преимущественно бруттийцы и луканцы) и тысяча двести всадников, почти все мавры, а затем нумидийцы; италийцев было совсем мало. (3) Сражались упорно и долго. В течение четырех часов сражение оставалось нерешенным. Победе римлян больше всего мешало обещание свободы за голову врага: (4) храбрец, убивший врага, во-первых, терял время, отрезая голову в суматохе и беспорядке боя; а затем правая рука у него была занята этой головой и он не мог проявить себя в полной мере; воевать предоставлялось вялым трусам. (5) Военные трибуны доложили Гракху: никто не нападает на врага, стоящего на ногах, воины, будто палачи, кромсают лежащих и отрубают им головы, не мечи у них в руках – человеческие головы. Гракх немедленно приказал бросить головы и ринуться на врага: (6) доблесть солдат очевидна и замечательна; таких удальцов несомненно ждет свобода. Сражение возобновилось; на врага выпустили конницу. (7) Нумидийцы не дрогнули; у всадников и у пехотинцев завязался жаркий бой; исход сражения опять стал сомнительным. Полководцы – и римлянин и пуниец – осыпали противника бранью: римлянин корил бруттийцев и луканцев, столько раз побежденных и покоренных его предками, пуниец называл римских солдат рабами, жалкими колодниками. (8) Гракх наконец объявил: если в этот день враг не будет разбит и обращен в бегство, то нечего и надеяться на свободу.

16. (1) Слова эти воспламенили воинов: с криком, словно став другими людьми, они с такой силой ударили по врагу, что выдержать этот натиск было невозможно. (2) Сначала передовые пунийцев, а за ними и вторая линия61 не выдержали; дрогнуло и обратилось в бегство все войско; беглецы, не помня себя от страха, бросились в лагерь; и ни в воротах, ни на валу никто не подумал сопротивляться; римляне, следовавшие за ними, возобновили сражение в кольце неприятельского вала. (3) Чем труднее было сражаться в тесноте, тем более жестокой была бойня. На помощь пришли и пленные: захватив в суматохе оружие в сбившись гурьбой, они избивали карфагенян, нападая с тыла и не давая убежать. (4) Из целого войска спаслись сам вождь и меньше двух тысяч человек (в большинстве всадники). (5) Все остальные были перебиты или взяты в плен; захвачено было тридцать восемь знамен. Победителей пало около двух тысяч; вся добыча, кроме пленных, отдана была воинам; не отдали также и скот, хозяева которого в течение тридцати дней могут явиться, чтобы опознать его. (6) Солдаты, нагруженные добычей, вернулись в лагерь, но около четырех тысяч рабов-добровольцев, которые сражались кое-как и не ворвались в лагерь одновременно с другими, боясь наказания, заняли холм недалеко от лагеря. (7) На следующий день военные трибуны свели их вниз, как раз когда Гракх собрал на солдатскую сходку. (8) Консул прежде всего наградил старых солдат сообразно их доблестному поведению и заслугам в последнем бою; (9) что же касается добровольцев, то он предпочитает сегодня всех – и достойных, и недостойных – хвалить, а не ругать; он всех объявляет свободными – да будет это к счастью и благоденствию государства. (10) В ответ поднялся громкий радостный крик: люди обнимались и поздравляли друг друга, воздевали руки к небу; желали всяческих благ римскому государству и самому Гракху, (11) Гракх прервал их: «Прежде чем вы все не получили права, сравнявшие вас с остальными гражданами благодаря мне, я не хотел разбираться, кто из вас хороший солдат, а кто трус: теперь, когда государство свое обещание выполнило, нельзя, чтобы исчезла всякая разница между доблестью и трусостью. (12) Я прикажу принести мне списки всех, кто, помня, что предстоит битва, от нее уклонился и сбежал перед самым боем, вызову каждого поодиночке и, если он клятвенно не заверит, что не явился, потому что был болен, заставлю до конца его службы есть и пить не иначе как стоя62. (13) Не возмущайтесь: сообразите, что легче наказать вашу трусость нельзя». (14) Затем он отдал приказ выступать. Солдаты, неся добычу и гоня перед собой скот, со смехом и шутками вошли в Беневент; (15) возвращались, будто с праздничного веселого пира, а не с поля битвы. (16) Жители Беневента толпой высыпали к воротам им навстречу: воинов обнимали, поздравляли, приглашали к себе (17) Во двориках всех домов стояло угощение: просили Гракха разрешить солдатам попировать; Гракх разрешил с оговоркой: пусть угощаются на глазах у всех, а угощение будет выставлено перед дверьми63. Все было вынесено. (18) Добровольцы пировали в колпаках64 или обвив головы белой шерстью, одни лежа, другие – те, кто одновременно и ел, и прислуживал – стоя. (19) Зрелище было столь примечательно, что Гракх, вернувшись в Рим, велел изобразить это торжественное празднество на картине в храме Свободы, который отец его построил на Авентине на деньги от штрафов65.

17. (1) Пока это происходило в Беневенте, Ганнибал, опустошив Неаполитанскую область, двинулся к Ноле. (2) Консул, узнав о его приближении, призвал пропретора Помпония с войском, стоявшем в лагере над Свессулой66 и приготовился идти навстречу врагу и не откладывать сражения. (3) Он выпустил в ночной тишине Гая Клавдия Нерона67 с отборной конницей через ворота, противоположные стороне, откуда должен был появиться Ганнибал, велел ему обойти врага, незаметно издали следовать за ним и кинуться на него, увидев, что сражение началось. (4) Неизвестно, почему Нерон не исполнил приказа: заблудился ли, не рассчитал ли времени. (5) Сражение началось без него; превосходство римлян было несомненно, но, так как конница своевременно не прибыла, план сражения нарушился. Марцелл не рискнул преследовать отступавших и дал своим, победившим, приказ отступать. (6) Пишут, что в этот день было все-таки убито больше двух тысяч врагов; римлян пало меньше четырехсот человек. (7) К заходу солнца вернулся Нерон, напрасно истомив за сутки людей и лошадей и не увидев даже врага. Консул накинулся на него: по его вине не отомстили как следует за Канны68. (8) На следующий день римляне вышли в боевом строю; карфагеняне, молчаливо признавая свое поражение, оставались в лагере. На третий день, отчаявшись овладеть Нолой (все попытки были неудачны), Ганнибал отправился к Таренту, вполне уверенный в передаче ему города.

18. (1) Делами внутренними занимались с тем же настроением, с каким воевали. (2) Цензоры никого не могли подряжать для общественных работ – казна была пуста; и они обратились к исправлению людских нравов и обличению пороков, рожденных войной: так же как в больном теле одна застарелая немощь порождает другую. (3) Сначала цензоры призвали к ответу тех, о ком говорили, что они после каннского бедствия отступились от государства69. Во главе их стоял Марк Цецилий Метелл70, бывший тогда квестором. (4) Ему и прочим, виновным в том же преступлении, велено было предстать перед судом. Обелить себя они не смогли, и цензоры объявили их виновными в противогосударственных речах и в подготовке заговора с целью покинуть Италию. (5) Затем призвали бывших в плену и слишком хитроумно истолковавших свою клятву вернуться. Они действительно тайком вернулись в лагерь Ганнибала и думали, что свою клятву исполнили71. (6) У тех и других были отобраны казенные кони (у кого они были), а сами они исключены из триб и зачислены в эрарии72. (7) Цензоры не ограничились заботой об исправлении сената и всаднического сословия. Из списков лиц, годных к военной службе, извлечены были имена тех, кто, не имея законного отпуска и не будучи больным, не служил более четырех лет. (8) Их оказалось больше двух тысяч – они зачислены были в эрарии и исключены из триб. (9) К столь суровому решению цензоров сенат добавил грозное постановление: пусть все отмеченные цензорским порицанием, служат в пехоте, их отправят в Сицилию к остаткам войска, уцелевшего после Канн73. Для этих солдат служба кончится не раньше, чем неприятель будет изгнан из Италии.

(10) Итак, казна была пуста, но, когда цензоры перестали сдавать подряды на ремонт храмов, поставку лошадей и прочее, (11) к ним пришли подрядчики74, обычно такие подряды бравшие, с просьбой поступать так, словно казна полна; до окончания войны денег никто не потребует. (12) Пришли хозяева рабов, отпущенных Тиберием Гракхом на свободу под Беневентом, вызванные триумвирами получить за них деньги75, но хозяева сказали, что они возьмут эти деньги только по окончании войны. (13) Люди стремились помочь опустевшей казне, стали вносить в нее сначала сиротские, а потом вдовьи деньги. (14) Они считали, что вернее всего сохранят их, доверив государству; поэтому если что-то приготовляли или покупали для сирот и вдов, то квестор это записывал. Так же щедры оказались и воины: ни один центурион, ни один всадник не брал жалованья; (15) бравших корили и называли наемниками.

19. (1) Консул Квинт Фабий стоял лагерем под Казилином, который удерживали две тысячи кампанцев и семьсот Ганнибаловых солдат. Командовал ими Статий Метий, отправленный туда ателланцем Гнеем Магием, в тот год главой76 всей Кампании, (2) который вооружал, не разбирая, и рабов, и чернь и рассчитывал напасть на римский лагерь, пока консул целиком занят осадой Казилина. Обмануть Фабия, однако, не удалось ни тому, ни другому. (3) Он послал к коллеге в Нолу: пока Казилин в осаде, надо выставить против кампанцев другое войско; (4) можно, конечно, оставить в Ноле небольшой гарнизон и прибыть к нему; если же его удерживает Нола и от Ганнибала опасно, пусть отзовет от Беневента проконсула Тиберия Гракха. (5) Получив это известие, Марцелл, оставив две тысячи солдат защищать Нолу, с остальным войском прибыл под Казилин; с его прибытием волнение в Кампании улеглось. (6) Теперь Казилин осаждали два консула; римские воины подходили к его стенам, не остерегаясь, и отходили назад израненные, ни в чем не успев. Фабий решил оставить Казилин: осада его была трудной и труда не стоила; между тем дела более важные настоятельно требовали заняться ими. (7) Марцелл говаривал, что знаменитым полководцам не стоит браться за что попало, но, взявшись, уже не следует отступаться; тут можно и обесславить себя. Он удержал Фабия: нельзя уходить, не завершив начатого. (8) Стали подвозить навесы77 и разные стенобойные машины; кампанцы просили Фабия позволить им спокойно уйти в Капую. (9) Когда немногие вышли, Марцелл стал в воротах, через которые выходили; убивали всех, кто подвернется78: сначала оказавшихся у ворот, затем, когда ворвались в город, находившихся в городе. (10) Человек пятьдесят кампанцев, успевших выйти, кинулись к Фабию и под его охраной пришли в Капую. Пока тянулись переговоры об условиях, на которых Казилин будет сдан, город нечаянно-негаданно был взят. (11) Пленных кампанцев и оказавшихся в городе Ганнибаловых воинов отправили в Рим и заключили в тюрьму; горожан взяли под стражу, распределив по соседним городам.

20. (1) В эти самые дни, когда войско после удачных действий под Казилином ушло обратно, в Лукании Гракх послал несколько когорт, набранных в этой же местности, опустошать под началом префекта союзников неприятельскую землю. (2) Люди разбрелись в разные стороны, и Ганнон напал на них – это было ударом, ответом на тот, который ему нанесли под Беневентом. Опасаясь, что Гракх будет его преследовать, Ганнон поспешно ушел в Бруттий. (3) Марцелл вернулся обратно в Нолу; Фабий двинулся в Самний – разорять имения и силой возвращать отпавшие города. (4) Особенно опустошил он Кавдинский округ: выжжены были большие поля, угнаны люди и скот, (5) взяты города Компультерия, Телезия, Компса, а также Фугифулы и Орбитаний у луканцев; Бланда в Апулии и Эки осаждены. (6) В этих городах было убито и взято в плен двадцать пять тысяч человек и захвачено триста семьдесят перебежчиков. Консул отправил их в Рим; их высекли в Комиции и затем сбросили всех со скалы79. (7) Все это заняло у Квинта Фабия несколько дней. Болезнь удерживала Марцелла в Ноле и мешала ему заняться войной. (8) Пропретор Квинт Фабий, ведавший Луцерией и ее окрестностями, взял в эти дни город Акука80 и укрепил лагерь под Арданеями81.

(9) Пока римляне были заняты в разных местах этими делами, Ганнибал уже подошел к Таренту. (10) Этот поход был сущим бедствием для всех, через чьи владения пролегала дорога; солдаты присмирели только в окрестностях Тарента: с дороги не сходили и не чинили насилий. Дело было, конечно, не в том, что вождь укротил солдат, да и себя: Ганнибал хотел расположить к себе тарентинцев. (11) Когда он подошел ближе к городу, то в городе при виде войска вопреки его расчетам ничто и не шевельнулось; он стал лагерем примерно в одной миле от города. (12) Дня за три до того, как Ганнибал подошел к городу, пропретор Марк Валерий, командовавший флотом у Брундизия, отправил в Тарент Марка Ливия, (13) который быстро набрал отряд молодежи и расставил людей у всех ворот и по стенам, где это требовалось; днем и ночью зорко следил он за караулами и не давал ни врагам, ни сомнительным союзникам возможности что-то предпринять. (14) Ганнибал зря потратил несколько дней: никто из приходивших к Авернскому озеру82 ни сам не явился и не прислал ни вестника, ни письма; (15) видя, что он положился на пустые обещания, Ганнибал снялся с лагеря, в землях тарентинцев он ничего не тронул. Хотя эта притворная благожелательность оказалась бесполезной, он все-таки надеялся пошатнуть их верность. Прибыв в Салапию83, он свез хлеб с полей Метапонта и Гераклеи84 – лето уже подходило к концу, и место для зимнего лагеря ему понравилось – (16) он разослал нумидийцев и мавров по Саллентинскому округу85 и апулийским пастбищам, чтобы пограбить. Угнали табун лошадей (прочая добыча была невелика); тысячи четыре коней были розданы всадникам, чтобы они их объездили.

21. (1) В Сицилии началась война, и ею нельзя было пренебречь; со смертью тирана86 в Сиракузах появились вожди деятельные; обстоятельства и настроения не изменились. Консулу Марку Марцеллу было поручено ведать этой провинцией. (2) Сразу же после убийства Гиеронима солдаты в Леонтинах подняли мятеж и свирепо орали, что поминки по царю следует справить кровью заговорщиков. (3) Потом частые упоминания о восстановленной свободе (сладкое для слуха слово)87 и надежда на щедрые раздачи из царской казны и на службу под началом лучших командиров. Раскрыты были мерзостные преступления тирана и еще более мерзостные его похождения; резко изменилось отношение к царю, недавно еще так любимому: люди спокойно оставили его тело валяться без погребения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.