Глава 4. Гибель святого императора и его семьи

Глава 4. Гибель святого императора и его семьи

При всех достоинствах император св. Маврикий обладал одним крупным недостатком — он не умел располагать к себе людей. Его экономность в делах государственного управления на фоне дорогих подарков собственным родственникам не могли не вызвать обоснованного раздражения у населения столицы. Нашествие аваров на Константинополь в 588 г. не прибавило симпатий к нему со стороны горожан, и лишь с большим трудом при помощи патриарха удалось умиротворить византийцев.

Желая уменьшить военные расходы, св. Маврикий дважды пытался осуществить свой замысел — сменить виды солдатского довольствия, и оба раза неудачно. К величайшему сожалению, среди современников совершенно неоправданно за ним укрепилась репутация жадного к деньгам и весьма скаредного правителя. Конечно, как и любой другой человек, св. Маврикий имел недостатки, производные от любви к семейству. Не обладая в отличие от, скажем, св. Юстиниана Великого, широким кругозором, он рассматривал государство как свою вотчину. Когда в 597 г. император находился при смерти в приступе тяжелой болезни, было составлено царское завещание, согласно которому его сын Феодосий получал в наследство… Константинополь, а другой сын, Тиберий, — Рим. И хотя затем царь выздоровел, эта история запомнилась[512].

Говорят, некоторые события дурно предзнаменовали. Когда на Пасху 601 г. супруга поднесла в качестве подарка св. Маврикию золотую корону, тот не надел её на голову, а положил на престол в храме Св. Софии. Императрица очень обиделась на мужа, а окружающие усмотрели в этом верное свидетельство скорого падения его царства[513]. В другой день некий монах, известный строгим, аскетическим образом жизни, прошёл по Константинополю от центральной площади до Медного крыльца с обнажённым мечом и всем объявлял, что самодержец вскоре умрёт от меча[514].

Это суеверное мнение родилось не на пустом месте. Как повествует летописец, при заключении последнего мирного договора между Константинополем и аварским ханом, вождь варваров предложил императору выкупить византийских солдат, томившихся у него в плену, по одной золотой монете за человека. Император отказал, тогда хан уменьшил сумму выкупа вдвое, но и теперь царь не принял этого предложения, желая ещё более уменьшить цену за пленных. Он полагал, будто, желая получить средства, авар согласится освободить солдат на приемлемых условиях. Разъярённый хан отдал приказ умертвить всех пленников, которых было по различным подсчётам до 12 тыс., что и было сделано его людьми[515].

Только тогда император понял, какую ошибку он совершил, и какой страшный грех взял на свою душу. Находясь в глубоком раскаянии, царь часто молился, и однажды ему было видение, будто он стоит в храме, а Божий глас спрашивает его, где он хотел бы получить возмездие за грех: здесь или в будущей жизни. Святой Маврикий ответил, что здесь, на земле, и услышал ответ, что он отдаст власть простому солдату. Немедленно по всем провинциям Римской империи, монастырям и скитам были посланы царские гонцы, прося молитв перед Господом за себя, чтобы Спаситель наказал императора при этой жизни (!). И вся Кафолическая Церковь ежедневно взывала к Господу с этой просьбой. Наконец, в один из дней императору передали послание от пустынного старца, который сказал ему: «Господь, приняв твоё раскаяние, спасёт твою душу и упокоевает тебя со святыми, но ты потеряешь царство с позором и опасностью!». Услышав это, св. Маврикий возблагодарил со слезами на глазах Христа за великую милость и послушно ждал развития событий, конец которых был ему уже известен. Кара Господня не заставила себя долго ждать[516].

Поздней осенью 602 г. император, как уже указывалось выше, отдал приказ своему брату Петру, командующему придунайской армии, перезимовать в землях славян. Это известие вызвало ропот среди солдат, и так уже пресыщенных воинскими походами, битвами и лишениями. В этих обстоятельствах Пётр действовал далеко не лучшим образом. Опасаясь враждебного отношения солдат, он разбил свою палатку вдалеке от основного лагеря, совершенно упустив из рук инициативу и даже не пытаясь успокоить солдат. Что же удивительного в том, что через несколько дней к нему явилась делегация от армии с требованием прекратить зимовку и вернуться на родину? Сам Пётр совсем не считал приказ своего царственного брата правильным и в разговорах с ближайшими офицерами свиты горячо осуждал образ действий св. Маврикия, который, как считал сам Пётр, ошибочно хотел уменьшить расходы казны на содержание армии, предоставив ей кормиться грабежом на захваченных землях славян[517].

Трудно сейчас проникнуть в существо подлинных замыслов императора, вполне возможно, зная его бережливость, что он действительно желал ослабить расходы казны. Но трудно отделаться от предположения, что им двигали и иные, гораздо более практичные помыслы. Не очень веря в миролюбие славян и аваров, опасаясь, что с уходом римского войска они вновь попытаются весной сделать нападение на Балканы, он решил оставить свою армию на их землях для превентивного предупреждения возможной агрессии.

Как бы там ни было, но Пётр поступил двояко: с одной стороны, он «за глаза» ругал приказ императора (но так, что об этом «тайном» непослушании скоро узнали многие), но публично лично приехал в солдатский лагерь и объявил свой приказ по армии остаться на зимовку. Среди легионеров поднялось ужасное волнение, а Пётр вместо того, чтобы попытаться смягчить гнев войска, со своими ближними офицерами спешно убежал в Константинополь. По существу, он оставил армию без командования на чужой, враждебной земле; рядом с солдатами не осталось никакого авторитетного командира из числа победоносных военачальников, приписанных к войску. И тогда войско подняло на щит смутьяна и узурпатора сотника Фоку и объявило его своим вождём. С ним мы уже встречались во время недавнего прибытия в столицу солдатской делегации по делу Коменциола[518].

Надо сказать, в такой ситуации это было самое естественное и легко угадываемое решение придунайской армии, за которым последовали и не менее естественные действия людей, поднявших бунт и хорошо понимавших, чем для них закончится его подавление со стороны законной власти. А так ничего и не предпринявший для успокоения войска Пётр прибыл в Константинополь и объявил царю о восстании солдат.

Получив известие о том, император не предпринял никаких ответных шагов, будто опасности не было вовсе. Вместо организации обороны от мятежников царь давал ристания народу — видимо, он уже ощутил себя в Руке Божьей и терпеливо ждал часа расплаты за свой отмоленный грех. Когда стало известно, что Фока находится уже неподалеку от столицы, св. Маврикий направил к нему послов, но мятежники не приняли их[519]. В это же время его сыну Феодосию, отдыхавшему в имении в 20 км от Константинополя, пришло послание Фоки, в котором глава мятежной армии предлагал царевичу принять на себя верховную власть или передать её Герману, поскольку армия отказывается подчиняться императору. Взволнованный Феодосий немедленно отправился к отцу, который велел расставить караулы на крепостных стенах столицы. Но никаких новых мер он опять не предпринял.

Словно общая слепота овладела всеми, включая самого царя. Целое войско шло к столице, но никто не противостоял мятежникам. Напротив, Фоку приветствовали восторженными криками, будто ждали от него избавления от бед, нахлынувших на Римскую империю. В этих условиях св. Маврикий перестал доверять самым близким людям, включая Германа, поспешно обвинённого в измене и бежавшего от явной смерти, а константинопольцы с нетерпением ожидали подхода армии Фоки, всячески понося императора бранными словами. Потеряв самообладание, император решил покинуть столицу и спастись бегством. Сняв царские одежды, он и его семья погрузились на корабль, но на море была буря (стоял ноябрь месяц), и им с большим трудом удалось пристать к пристани около города Пренета, близ храма мученика Автонома. Истрёпанный бурей, св. Маврикий окончательно занемог — его мучила подагра, и попытался использовать последний шанс, чтобы спасти хотя бы сына. Феодосия он направил к персидскому царю Хосрову, своему названному сыну, но по дороге царевича, который был уже в Никее, неожиданно настиг приказ отца вернуться обратно.

Тем временем в столице разыгрались настоящие страсти по опустевшему трону. Герман, чудесным образом спасший свою жизнь, решил попытать счастья и занять царский престол, но прасины не поддержали его и выдвинули кандидатуру Фоки, которого все ждали, как лучшего преемника недостойного, как казалось тогда всем, царя. К этому моменту мятежное войско остановилось в Евдоме, куда Фока пригласил патриарха, ипподромные партии и сенат. На состоявшемся вскоре заседании радостными криками было названо имя нового царя — узурпатора Фоки. Избрание было завершено торжественным шествием в храм Св. Иоанна Предтечи. Новый самодержец пышно въехал в столицу, разбрасывая по сторонам золотые монеты из царской казны, а затем выдал солдатам обычное в таких случаях вознаграждение. Через 5 дней его жена Леонтия была провозглашена императрицей[520].

После этого судьба несчастного императора св. Маврикия была решена. Мстительный и злопамятный Фока не желал сохранять ему жизнь и отдал приказ умертвить святое семейство, который привёл в исполнение его близкий поверенный Лилий. Святого Маврикия, его жену и детей привезли в Халкидон, где им публично отсекли головы. Как гласит предание, одна благочестивая женщина решила подменить маленького царского сына своим ребёнком, но св. Маврикий не позволил этого сделать. Для прибавления мучений отцу, сначала отрубили головы его сыновьям — св. Маврикий стоял на коленях и молился Богу со словами: «Праведен еси, Господи, и прав суд Твой!». Потом настал и его смертный час[521].

Эта картина столь красноречива, что не нуждается в комментариях. Тела казнённых бросили в море, а головы выставили на Военном поле в Константинополе на всеобщее обозрение. После св. Маврикия казнили его брата Петра, Коменциола, доместика Петра Презентина, стратега Филиппика Георгия и сенатора, который некогда таскал Фоку за бороду на заседании синклита. Возвращённый с полпути отцом, царевич Феодосий искал спасения в церкви Св. Автонома, но и его убили слуги Фоки.

Бывшая императрица с тремя дочерьми была препровождена в дом префекта, а затем, по-видимому, в темницу, но и их постигла страшная участь. Некоторое время дочь императора Тиберия, ставшая царицей, томилась с детьми, гадая о своей судьбе и молясь за упокоение души казнённого мужа и сыновей. Но уже скоро стало ясно, что Фока не намерен дарить им жизнь. Для проформы их ложно обвинили в подготовке государственного заговора, хотя для всех была очевидна нелепость и беспочвенность таких обвинений, а затем предали пыткам и казни на том самом месте, где погибли их муж, сыновья и братья. Они были погребены в храме св. Маманта.

Спустя века, на надгробном камне царицы сохранялась трогательная элегия от лица несчастной императрицы Константины: «Я, несчастнейшая сродница двух царей, дочь Тиберия и жена Маврикия, я, многочадная царица, мать доблестных и державных детей, я лежу здесь вместе с детьми и отцом семьи, падши под ударами бешеного и буйного войска. Я потерпела больше Гекубы, Иокасты и Ниобеи — и тяжело лежать костям моим! Пусть бы они убили мать, но за что они убили малых детей, не знающих людской злобы? Рим уже не будет осеняем нашими отраслями, ибо корень исторгнут фракийскими ветрами»[522]. Если семейство св. Маврикия, давшее Церкви двух святых, и было в чём-то виновато перед Богом, то кровь невинных детей и императрицы смыли все их грехи.

Можно без труда предположить, что смерть витала и над головой св. Сосипатры — единственной оставшейся в живых дочери св. Маврикия и Константины. Но, видимо, Фока понял, что казнь благочестивой игуменьи, пользовавшейся большим уважением в народе, оставившей земную жизнь ради спасения души, вызовет гневную реакцию в народе. Как бы там ни было, но св. Сосипатра осталась живой.

Вслед за этим меч палача стал работать со скоростью гильотины. Все, кто хоть как-то был связан с царской семьей, попали в «чёрный» список. Им выкалывали глаза, вырывали языки, отрезали руки и ноги, некоторых сжигали живьём, и простая смерть казалась величайшей милостью Небес — им завидовали остальные обречённые на страдания[523].

Страшными и таинственными явлениями ответило Небо на смерть царя и его семейства. Летописи сообщают, что в день их казни мощи св. Евфимии, хранящиеся в Халкидоне, стали обильно источать кровь, которую местный епископ собирал губкой[524]. А в Александрии один человек, возвращавшийся домой ночью, видел, как статуи, стоявшие на улицах города, начали двигаться и провозгласили весть о гибели св. Маврикия. Долго ещё ходили упорные слухи о том, будто царевич Феодосий спасся, и многие с надеждой ожидали его чудесного прибытия, но, конечно, эти мечты не сбылись. «С тех пор, — как написал летописец, — не прекращались различные и чрезвычайные несчастия в Римском царстве»[525].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.