Глава 27 ЭФИОПИЯ

Глава 27

ЭФИОПИЯ

1 февраля 1934 года Муссолини сообщил генералу Де Боно, что намеревается покорить Эфиопию, которую в Британии, а иногда и в Италии все еще называли по-старому — Абиссинией. Эфиопия — единственное государство в Африке, за исключением Республики Либерия, которое не было ни колонией, ни протекторатом какой-либо европейской державы. Это была отсталая страна, во многих ее областях еще процветало рабство. И ситуация подталкивала к тому, чтобы какая-нибудь европейская страна начала оказывать помощь в ее экономическом развитии. Итальянцы присматривались к Абиссинии с 1880-х годов, но их осторожные попытки захвата были отражены победой войск императора Менелика в 1896 году под Адовой.

Муссолини мог бы помогать экономическому развитию Эфиопии, не завоевывая ее. У него сохранились дружеские отношения с эфиопским негусом (императором) Хайле Селассие еще с 1924 года, когда тот останавливался на вилле Торлониа. Так что негус приветствовал бы такую помощь Италии своей стране. В XIX веке итальянцы побаивались, что, если они не покорят Абиссинию, ею завладеют Англия или Франция и воспрепятствуют экономическому внедрению Италии на Африканском континенте. Но в 1934 году Муссолини прекрасно понимал, что нет никакой угрозы завоевания Эфиопии ни Англией, ни Францией, ни какой-либо другой европейской державой. Муссолини намеревался завоевать ее, потому что хотел видеть Италию империей. Он напоминал итальянцам о славе древнего императорского Рима. В «Энциклопедиа Италиана» он написал, что «фашистское государство есть желание власти и силы. Согласно фашистской доктрине, империя — это понятие не только территориальное, военное или коммерческое, но также духовное и моральное». Он видел в империализме логическое продолжение национализма. В 1914 году он отверг социалистический интернационализм, так как осознал, что массы скорее вдохновляются призывами о национальном превосходстве, чем призывами к интернациональной солидарности. Муссолини знал, что итальянский народ живо откликнется, если он скажет, что сделает их, белую итальянскую расу, хозяевами, которые правят низшей черной расой эфиопов. То есть итальянцы прореагируют точно так же, как народы Британии и Франции в XIX веке во времена Англо-бурской войны или французского покорения Алжира.

Весной 1934 года итальянцы зачитывались романом «Черная любовь» — о любовной связи молодого итальянца и черной девушки. Муссолини запретил этот роман, который был тут же изъят из обращения. Он объявил барону Помпео Алоизи, главе своего кабинета, а также недавно назначенного итальянским делегатом в Лиге Наций, что запретил эту книгу, потому что тема сексуальных взаимоотношений между итальянцем и негритянкой «недопустима для нации, желающей создать империю в Африке».

Муссолини не пришлось долго искать предлога для нападения на Эфиопию. Согласно итало-эфиопскому договору от 1928 года, точная граница между Эфиопией, Итальянским Сомали и Британским Сомали должна была быть установлена на месте представителями всех трех наций. 5 ноября 1934 года британские и эфиопские офицеры осматривали границу в Уаль-уале, когда туда прибыл мощный отряд итальянцев и стал вести себя угрожающе, причем над головами летал их самолет. Британский офицер решил, что разумнее будет удалиться, дабы избежать инцидента. Эфиопы, однако, остались и, по утверждению итальянцев, убили нескольких итальянских солдат. Тогда итальянцы перешли в контратаку с использованием большого количества людей, а самолет по-прежнему кружил над головой. Они заняли приграничные территории, убив более сотни эфиопов.

Муссолини потребовал от Эфиопии извинений и компенсации, а также наказания эфиопских офицеров, ответственных за этот инцидент. Он отверг все предложения о передаче этого спора на рассмотрение арбитрам, тем более в Лигу Наций. С самого начала он занял позицию: Эфиопия — варварская, нецивилизованная страна, в которой существует рабство и которую вовсе не следует ставить на одну доску с такой великой цивилизованной державой, как Италия. Он дал указания итальянским представителям в Сомалиленде и Женеве отказаться от переговоров с эфиопами и покидать зал заседания всякий раз, когда те явятся на совещание.

Станут ли Англия и Франция предпринимать какие-либо действия для предотвращения завоевания Эфиопии Италией? Муссолини считал, что не станут. У Британии в Эфиопии нет экономических интересов. Франция же вложила деньги в железную дорогу от Аддис-Абебы, столицы, до порта Джибути на французской территории. Но он не сомневался, что сможет убедить французов, что если Италия завоюет Эфиопию, то не станет вмешиваться во французские интересы в связи с железной дорогой. Поскольку общественное мнение Британии было настроено крайне пацифистски, британское правительство не будет вступать в войну, чтобы помешать итальянскому захвату Эфиопии. И французское не будет, так как рассчитывает на Италию как на союзника против Гитлера. Муссолини тревожило лишь одно: Гитлер может воспользоваться ситуацией и вторгнется в Австрию, пока итальянская армия будет воевать в далекой Эфиопии. Но он надеялся, что Британия и Франция воспротивятся немецкому вторжению в Австрию, а Гитлер еще не готов сделать шаг, который приведет его к конфликту с Британией и Францией.

Однако сначала Муссолини надо было удостовериться в позиции Франции. 5 января 1935 года французский министр иностранных дел Пьер Лаваль прибыл в Рим. Лаваль, выходец из крестьянской семьи в Оверни, был блестящим адвокатом. Ему исполнился 51 год. Как и Муссолини, он начинал свою политическую карьеру крайне левым и перешел в ряды чуть не самых крайне правых. Он пробыл около года премьер-министром в 1931 году, показал себя вполне компетентным и в отношении Италии придерживался дружественной политики. Он был знаменит умением улаживать конфликты, лукавым видом, циничным юмором, вечно мятыми белыми галстуками и тем, что выкуривал по сотне сигарет «Голуаз» в день. В ноябре 1934 года он стал министром иностранных дел.

Лаваль приехал в Рим, надеясь покончить с напряженностью во франко-итальянских отношениях, последовавшей за убийством югославского короля Александра. После трех дней переговоров с Муссолини ему это удалось. Муссолини согласился не заявлять каких-либо претензий на французский Тунис. Лаваль рассказал ему о своих переговорах с советским министром иностранных дел Литвиновым относительно пакта между Францией и Советским Союзом, который должен был стать оборонительным военным альянсом против Германии. Муссолини, подписавший договор о дружбе с Советским Союзом в сентябре 1933 года и встречавшийся с Литвиновым в Риме два месяца назад, никаких возражений по поводу предполагаемого франко-советского пакта не имел. Муссолини и Лаваль договорились не допустить, чтобы итало-франко-югославские отношения вели к новой войне в Европе или к трениям между Италией и Францией.

По поводу Германии Муссолини заметил следующее: к Германии можно подходить с трех позиций — воевать против нее, ничего не делать, вести переговоры о приемлемом для нее урегулировании. Лаваль сказал, что предпочитает последнее, и Муссолини с ним согласился.

В первый вечер его визита Муссолини дал обед, на котором Лаваль поднял тост за хозяина. «Вы вписали славнуюстраницу в современную историю Италии», — сказал он. За обедом последовал прием для прессы, в том числе для французских журналистов, приехавших писать отчеты о встрече Лаваля и Муссолини. Среди них была мадам Женевьева Табу и, одна из самых знаменитых и информированных французских журналисток. Про нее в шутку говорили, что, где бы ни происходила какая-нибудь важная дипломатическая конференция, мадам Табуи всегда прячется под столом… Она была также одним из самых откровенных критиков Муссолини и давно обвиняла его в планировании захвата Эфиопии. На приеме Муссолини коротко поговорил со всеми журналистами, выстроившимися к нему в очередь. Мадам Табуи он заметил: «Какое на вас милое платье. У вас такое мирное имя — Женевьева, но ваши статьи об Италии очень воинственны».

На следующий вечер был блистательный прием во французском посольстве, а 7 января на роскошной церемонии в Палаццо Венеция Муссолини и Лаваль подписали договор о дружбе. Тем же вечером состоялся гала-спектакль оперы Амбру аза Тома «Миньон». Когда заиграли «Марсельезу», весь зал поднялся на ноги, а когда отзвучали последние ее аккорды, в ложе Лаваля появился Муссолини и под громкие аплодисменты тепло пожал ему руку. Правительство организовало массовое выражение профранцузских чувств: под окнами дома, где остановились французские дипломаты и журналисты, постоянно наигрывали «Марсельезу» и «Мадлон».

Муссолини и Лаваль подписали также секретное соглашение по Эфиопии, и Муссолини передал Лавалю секретное письмо по этому же вопросу. Выбор слов и выражений в договоре и в письме был намеренно двусмысленным. Французское правительство признавало, что при условии соблюдения британских интересов, обеспеченных договорами, «Италия имеет предпочтительные интересы на всей территории Эфиопии», за исключением французских интересов в железной дороге Аддис-Абеба — Джибути. Французское правительство соглашалось с тем, что «даже в случае изменения статус-кво в этом регионе» Франция не станет искать дальнейшего продвижения своих интересов, а итальянское правительство соглашалось защищать все французские интересы в связи с железной дорогой Аддис-Абеба — Джибути. В секретном послании Лавалю Муссолини ссылался на письмо Лаваля к нему, где тот утверждал, что Франция не станет продвигать далее свои интересы «в Центральной Африке, и особенно в Эфиопии и Сомалиленде», за исключением ее интересов в железной дороге, предоставленных ей по договору 1906 года.

Впоследствии Лаваля обвинят в том, что он согласился в январе 1935 года в Риме предоставить Муссолини полную свободу в захвате Эфиопии. Он всегда это отрицал и говорил, что всего-навсего признал экономические интересы Италии в Эфиопии, а не ее право вторгнуться и захватить эту страну. Строго говоря, это так и есть. Но Лаваль ясно дал понять Муссолини, что Франция ничего не станет предпринимать, чтобы предотвратить начинаемую им войну с Эфиопией.

Совет Лиги Наций не спешил с рассмотрением жалобы Эфиопии, но наложил запрет на экспорт оружия и в Эфиопию, и в Италию. Итальянцам это не повредило, так как они уже были хорошо вооружены и могли произвести еще оружие. Однако это серьезно препятствовало попыткам Эфиопии, владевшей примитивным оружием, модернизировать свое вооружение и укрепить оборону страны. Они вынуждены были покупать оружие в Германии и Соединенных Штатах, не являющихся членами Лиги Наций, но французское и британское эмбарго не допускало легальной доставки его в Эфиопию через Британский или Французский Сомалиленд.

Тем временем Муссолини продолжал подготовку к войне. 23 февраля 1935 года первые итальянские части отплыли в Африку, но Гитлер перечеркнул все расчеты Муссолини. 16 марта он объявил, что Германия вводит обязательную военную службу. Это было нарушением Версальского договора; впервые Германия решилась на подобный шаг. Что стали делать союзники? Британское правительство направило Германии протест, но в то же время сообщило, что министр иностранных дел Джон Саймон и Энтони Идеи нанесут визит Гитлеру в Берлине. Когда французское и итальянское правительствауслышали о предполагаемом визите, эта новость произвела на них неблагоприятное впечатление. Заместитель министра иностранных дел Италии Сувич заявил британскому послу Эрику Драммонду, что, по его мнению, подобный визит будет выглядеть как ослабление единого фронта Франции, Италии и Британии. Муссолини выступил с инициативой, чтобы министры иностранных дел всех трех стран встретились в городе Стреза на озере Лаго-Маджоре в Италии для восстановления единства и принятия конкретных действий против Германии.

Тем временем близились к завершению переговоры о франко-советском пакте. Британское правительство было резко настроено против этого пакта и критиковало Францию за альянс с Советским Союзом. Это был еще один камень преткновения в антигерманском союзе. Во всех обсуждениях между Италией, Францией и Британией по поводу нарушения Гитлером Версальского договора Саймон занимал самую прогерманскую позицию, а Муссолини — самую антигерманскую. С точки зрения дуче было две причины того, почему необходимо восстановить утраченное единство трех союзных держав. Во-первых, это будет препятствовать вторжению Гитлера в Австрию, пока итальянские войска заняты в Эфиопии; и во-вторых, это побудит Францию с Британией для сохранения альянса всячески лелеять добрые отношения с Италией, а потому быть снисходительными к захватническим поползновениям Италии в Африке.

Макдональд заявил, что возглавит британскую делегацию. Соответственно поступили и руководители двух других стран. Таким образом, конференция стала конференцией премьер-министров, а не просто министров иностранных дел. Британию представляли Макдональд, Саймон и сэр Роберт Ванситтарт, высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел. Францию — Фланден и Л аваль, а Муссолини возглавлял итальянскую делегацию. Конференция открылась во дворце Борромео в Стрезе 11 апреля 1935 года и продолжалась четыре дня. Муссолини очень тревожился по поводу своих планов в Эфиопии: что скажут Макдональд с Саймоном и Фланден с Л авалем? Поэтому не стал поднимать этот вопрос сам, а решил подождать, что скажут другие. А в том, что обсуждение этой проблемы будет, он не сомневался. К его великому удивлению, ни британская, ни французская делегации об Эфиопии не упомянули, хотя Ванситтарт считал, что это было ошибкой.

При обсуждении возможности введения экономических санкций против Германии Муссолини подчеркнул, что экономические санкции часто носят обоюдоострый характер и приносят больше вреда странам, которые их ввели, чем той, против которой они направлены.

В последний день конференция обсуждала заключительное коммюнике. В предлагаемом тексте заявлялось, что три державы «находятся в полном согласии относительно противодействия… любому одностороннему отказу от договоров, могущему поставить под угрозу мир и спокойствие». Муссолини предложил дополнить фразу «…поставить под угрозу мир и спокойствие»: «…мир и спокойствие в Европе». Ванситтарт сразу уловил, куда клонит Муссолини, но Макдональд с Саймоном переглянулись и не сказали ни слова. После некоторого молчания поправка Муссолини была принята. Теперь он был уверен, что ни Британия, ни Франция не станут мешать его вторжению в Эфиопию.

14 мая, выступая в Сенате, Муссолини заявил, что начинает действия против Эфиопии, подчеркнув при этом, что, если Италии суждено сыграть значительную роль в сохранении мира в Европе, она должна позаботиться о своем тыле в Африке (в Эритрее и Сомали), в четырех тысячах километрах от Рима.

2 мая 1935 года был подписан франко-советский договор. Британское правительство было недовольно. В июне без консультаций с Францией и Италией Саймон подписал морской договор с Гитлером, согласно которому Германия может построить флот, но численность его не должна превышать 35 % от численности британского флота. Британцы утверждали, что совершили хорошую сделку, так как этим договором ограничили размеры немецкого флота. Гитлер и в самом делесоблюдал этот договор до начала войны в 1939 году. Однако французы увидели в нем предательство антигерманской солидарности союзников и преисполнились еще большей решимости оставаться в хороших отношениях с Италией.

В июне Макдональд ушел в отставку с поста премьер-министра. Правительство возглавил Болдуин, а сэр Сэмюель Хоар стал министром иностранных дел. Макдональд остался в правительстве, а для Идена был создан новый пост — министр по делам Лиги Наций и общей коллективной безопасности. Новое правительство находилось в сложной ситуации. Через 16 месяцев должны были состояться выборы, а британское общество буквально бредило Лигой Наций и принципом коллективной безопасности. Это получилось главным образом благодаря пропаганде, которую вел Британский союз в поддержку Лиги Наций, и особенно его президент лорд Сесил Челвудский — Роберт Сесил. Это он противодействовал Муссолини во время инцидента на Корфу в 1923 году. В предвыборной анкете британской публике задавался вопрос, поддерживает ли она идею экономических санкций и применение при необходимости военной силы против агрессора. В анкетировании участвовали более десяти миллионов человек. Результаты опроса, опубликованные в июне 1935 года, были таковы: 94 % поддержали экономические санкции; более 74 % поддержали применение силы против агрессора.

Британское правительство стремилось поддержать Лигу Наций и коллективную безопасность и надеялось таким образом выиграть выборы, но при этом оно не хотело озлоблять Италию. Особенно это относилось к антигерманской фракции в правительстве и министерстве иностранных дел. В высших эшелонах власти произошел глубокий раскол по вопросу выбора политики в отношении Германии. Одни, например лорд Ротмир, считали, что гитлеровские великолепные молодые парни-штурмовики защищают Европу от коммунизма; другие, Болдуин и его единомышленники, надеялись, что нацистская Германия и коммунистическая Россия станут воевать друг с другом, а третьи твердили, что величайшей угрозой миру является Германия и традиционная британская политика поддержания баланса сил в Европе диктует необходимость противодействовать Германии, а если понадобится, вступить с ней в войну, объединившись с любым союзником, в том числе с Италией и Советским Союзом.

Главными идеологами этой линии были Черчилль, влиятельный член парламента от консерваторов, не занимавший в то время никаких постов, и сэр Роберт Ванситтарт. Черчилль и Ванситтарт, решительно настроенные дать отпор агрессивным замыслам Гитлера, тем не менее готовы были допустить агрессию Муссолини в Африке, хотя и надеялись, что он сделает это без ущерба для репутации Лиги Наций и консерваторов на всеобщих выборах.

Муссолини понял их политику и не захотел спасать ни репутацию Лиги, ни британское правительство. Он предпочел завоевать Эфиопию наперекор оппозиции Лиги Наций и Британии, бросить вызов всем и победить. Когда 21 мая Драммонд беседовал с Муссолини, разговор был резким и прямым, притом собеседники старались обвести друг друга вокруг пальца. Драммонд заявил, что Британия для сохранения Лиги Наций может пожертвовать дружбой с Италией. Муссолини на это ответил, что не для того потратил столько денег и отправил такое количество военных частей в Африку, чтобы всего лишь разрешить спор по поводу пограничной стычки в Уаль-уале. Он должен получить от Эфиопии гарантии безопасности, и если окажется, что достичь этого можно, только вступив в войну, то так и сделает. Итальянский представитель в Лиге Наций Алоизи высказал эти мысли в еще более резких выражениях на скромном обеде с Иденом в Женеве. Он заявил, что такой человек, как Муссолини, не будет тратить шестьсот миллионов лир для того, чтобы потом по просьбе Лиги Наций изменить свое мнение. В этой ситуации Саймон мог только сообщить британскому кабинету следующее: хотя он ожидает, что в сентябре Италия начнет войну с Эфиопией, это дело требует чрезвычайно тонкого подхода и вести себя надо таким образом, чтобы не повлиять отрицательно на англо-итальянские отношения.

Британское правительство придумало компромисс себе в ущерб. Эфиопия уступит значительную часть своей территории Италии, а Британия за это отдает ей полоску земли на территории Британского Сомали, имеющую выход к морю. Британские капиталы финансируют Эфиопии постройку нового порта на присоединенной земле. 25 июня 1935 года Идеи отправился с этим предложением в Рим к Муссолини. Почти сразу по его приезде распространился слух, ставший теперь общепризнанной легендой. Когда Идена пригласили в большой зал Маппамонди, Муссолини продолжал работать, не обращая на него внимания. Идену пришлось идти к Муссолини через весь зал, и его это очень обидело, как, впрочем, и другие примеры грубости дуче. В последующие 10 лет все антиитальянские действия сменяющихся британских правительств вплоть до мая 1945 года были связаны с Иденом, хотя другие члены кабинета, включая Черчилля во время Второй мировой войны, хотели бы следовать более дружественной политике в отношении Италии.

Много лет спустя Идеи рассказал лорду и леди Глэдуин, что в этой истории нет ни капли правды. По его словам, когда он вошел, Муссолини встал и, встретив его на полпути, в середине зала, приветствовал с обычной учтивостью и продолжал так поступать на протяжении всего визита Идена в Рим. Верно лишь то, что Идеи в ту пору отстаивал гораздо более антиитальянскую политику, чем премьер-министр Болдуин и министр иностранных дел Сэмюэль Хоар, а в течение следующих трех лет противился политике умиротворения Италии, которую проводил сменивший Болдуина Невилл Чемберлен. Но это не было реакцией на проявленную к нему грубость со стороны Муссолини в июне 1935 года в Риме. К началу Второй мировой войны уже не было расхождений между Иденом и Черчиллем относительно того, какой политики держаться в отношении Италии.

Хотя Идеи нашел Муссолини учтивым и любезным, когда они были наедине, он обратил внимание на изменение его поведения во время совместных публичных появлений. Дуче всегда старался идти впереди, отсекая следовавших за нимимператорским взмахом руки. Идеи же как истинный джентльмен отставал, поджидая дам.

Идеи представил Муссолини план действий британского правительства как бескорыстную британскую жертву ради сохранения мира, подчеркивая, что, в то время как Италия приобретет новые земли за счет Эфиопии, та, в свою очередь, получит компенсацию за счет Британии. При этом Британия ни от кого не требует никаких компенсаций за эту территориальную потерю. Но Муссолини это предложение отверг. Он заявил, что, с итальянской точки зрения, оно имеет два недостатка: постройка порта усилит Эфиопию экономически, а следовательно, и политически, а дарованный ей коридор через британскую территорию позволит Эфиопии несравненно легче импортировать оружие. Он не назвал Идену истинной причины своих возражений: Италия получала территорию при условии отказа от войны. А Муссолини не хотел приобретения не слишком ценных земель мирным путем. Он желал покорить всю Эфиопию. Он жаждал империи, жаждал войны.