Глава пятая Военно-политическая география Золотой Орды

Глава пятая

Военно-политическая география Золотой Орды

Военно-политическая география Золотой Орды представляет совершенно особый интерес при изучении истории этого государства. Появившись на свет в результате одной из самых значительных по территориальному охвату и людским потерям войн средневековья, новое монгольское государство на протяжении всего периода своего существования, за исключением крайне незначительных перерывов, постоянно навязывало кому-либо из своих соседей боевые действия. Война для золотоордынской правящей аристократии являла собой наиболее обыденную и желанную норму внешнеполитических отношений. Такая концепция в качестве одного из основных направлений государственных интересов была разработана еще Чингисханом и полностью продолжала отвечать устремлениям монгольской аристократии. Практически же при этом общегосударственные интересы приносились в жертву ради обогащения класса феодалов. Об этом можно судить не только по целому ряду военных походов, анализ которых показывает, что они имели единственную цель — неприкрытый грабеж соседних государств, но и по рисуемой источниками картине повсеместного обнищания рядового населения Золотой Орды. Последнее относится даже к периоду наивысшего экономического расцвета государства при Узбеке, когда подготовка очередного похода вынуждала простых кочевников продавать в рабство своих детей, чтобы на эти средства приобрести необходимое военное снаряжение.[811] Подобные факты нельзя принимать за свидетельство бедности и слабости государства в целом. Однако они со всей определенностью подчеркивают заинтересованность в войнах только феодалов и их отрицательное влияние на развитие собственной экономики Золотой Орды.

Военная мощь Золотой Орды вплоть до начала «великой замятни» никем из ее соседей не ставилась под сомнение. Тем не менее значительные по силам золотоордынские военные экспедиции порой кончались полным крахом или досадными для их предводителей неудачами. Это в равной степени относится как к XIII, так и к XIV столетиям, а также к различным театрам военных действий. Если брать в целом, то все золотоордынские военные предприятия в XIII–XIV вв. осуществлялись [177] по трем основным направлениям: на север — против Руси, на запад — против Юго-Западной Руси, Венгрии, Польши, Литвы, на юг — против владений Хулагуидов и Тимура. Естественно, что интенсивность военных действий по каждому из направлений в разные периоды истории довольно заметно менялась. И, наконец, еще одним театром военных действий была сама территория Золотой Орды (в большей мере ее европейская часть). Здесь происходили крупные междоусобные столкновения сепаратистов с центральной властью, пролегали маршруты некоторых карательных экспедиций, направлявшихся к окраинным районам государства, дважды действовали в различных направлениях огромные армии Тимура.

При рассмотрении военно-политической географии Золотой Орды наиболее оправданным представляется не последовательное хронологическое изложение событий, а разбор всех известных материалов, характеризующих военные действия на определенном направлении в течение всего XIII или XIV столетия. Это позволяет не только более выпукло обрисовать военную активность Золотой Орды на том или ином направлении, но и проследить изменение ее динамики с течением времени.

На протяжении всего XIII в. военные устремления Золотой Орды не концентрировались на каком-либо основном направлении, а были весьма значительно распылены и в определенной степени беспорядочны. Последнее вызывалось откровенным стремлением ханов и высшей кочевой аристократии к организации довольно авантюристичных и скоротечных набегов, преследовавших исключительно грабительские цели. Наряду с этим в начальный период существования перед новым государством возник ряд проблем территориально-пограничного характера. В основе их лежало прямое и ярко выраженное желание покоренных монголами народов сбросить гнет завоевателей. После возвращения из Западной Европы в Поволжье монголы столкнулись с противодействием их намерению включить в состав своего государства земли мордвы, волжских булгар и башкир. Для подавления этих выступлений были предприняты специальные карательные походы, приведшие к полному усмирению восставших. Краткое упоминание об этом событии имеется в книге Плано Карпини,[812] однако на его основании невозможно установить маршруты походов и общую территорию, которая была охвачена операцией. Можно лишь предполагать, что эта военная экспедиция была достаточно длительной и требовавшей привлечения значительных сил. Относительно времени ее проведения источники также не содержат никаких сообщений. Если же учесть, что монголы вернулись в прикаспийские степи в самом конце 1242 г., то начало похода против восставших народов Поволжья и Урала могло быть осуществлено в 1243–1244 гг. [178] Такая датировка согласуется и с пребыванием в Золотой Орде Карпини, который проехал Поволжье в 1245 г. В некоторых работах общего характера[813] восстания в Поволжье отнесены к 1238–1240 гг. Авторы такой точки зрения опираются на рассказ Рашид ад-Дина (в котором не приводится дат) о том, что Субедей-бахадур дважды выступал против волжских булгар,[814] причем второй поход без каких-либо оснований относится к 1240 г. Это не подтверждается русскими летописями, хотя и кратко, но отмечавшими все передвижения монгольских войск. В Лаврентьевской летописи содержится известие, что зимой 1239 г. «взяша татарове мордовьскую землю и Муром пожгоша и по Клязьме воеваша и град святыя Богородицы Гороховец пожгоша, а сами идоша в станы своя».[815] Судя по всему, рейд 1239 г. был очередным в ряде походов по разгрому русской и сопредельных (в данном случае мордовской) земель. С подавлением каких-либо антимонгольских восстаний он не был связан хотя бы потому, что владычество завоевателей еще не было установлено и организационно оформлено. Не связан этот поход и с вторичным нападением на булгар, ибо такое крупное событие не могло ускользнуть от внимания летописца, который особо отметил, что после учиненного разгрома мордовских и русских земель завоеватели направились «в станы своя», т. е. в южные степи. В 1240 г. монголы также не могли послать Субедея на Волжскую Булгарию, так как все их силы, в том числе и отряды Субедея, были заняты в осаде Киева.[816] Таким образом, нужно признать правильность сообщения Карпини о восстании поволжских народов уже после юридического возникновения золотоордынского государства. Скорее всего, это восстание и было вызвано первым появлением монгольской администрации, потребовавшей с покоренных народов дани.

Конкретный маршрут монгольских отрядов, направленных на усмирение мордовских, булгарских и башкирских повстанцев, восстановить невозможно, так как в сохранившихся источниках об этом не содержится никаких сведений. Можно лишь предполагать, что в походе принимал участие не один монгольский отряд, ибо район восстания занял обширную территорию от Среднего Поволжья до Урала. Имеющиеся в литературе попытки увязать восстание булгар с последующим решением хана Бату сделать своим местопребыванием г. Великий Булгар, не имеют никакого обоснования.[817] Автор этой гипотезы считает, что выбор Бату был обусловлен страхом перед повторением восстания. В таком случае значительно надежнее представляется размещение в неспокойном районе усиленных воинских соединений, а не пребывание здесь самой персоны хана. Конечно же, выбор Бату был обусловлен отнюдь не страхом перед восстанием булгар, а целым комплексом объективных факторов экономического, политического и в определенной степени географического характера. [179]

Походы войск Бату в 1237–1240 гг. самым настоящим образом не только опустошили Русь в экономическом отношении, но и в значительной мере обескровили ее, перебив или угнав в плен огромные массы населения. Производительные силы и военный потенциал Северо-Восточной Руси были ослаблены особенно сильно и требовали длительного времени для восстановления. В создавшейся ситуации отлично разобрался Александр Невский, приложивший массу усилий для направления отношений между двумя противостоящими государствами исключительно в русло дипломатических каналов. Судя по тому, что в 40-е годы XIII в. со стороны Золотой Орды на Северо-Восточную Русь не было предпринято ни одного похода, можно считать, что старания Александра Невского не пропали даром и его политика полностью оправдала себя. К этому надо добавить, что само золотоордынское государство в это время находилось в состоянии организационного оформления внутренней структуры и разработки сложных политических и экономических отношений со своей метрополией в далекой Монголии и с покоренными народами, облагавшимися данью. Относительное затишье на Руси в 40-е годы XIII в. всё же нельзя понимать в том смысле, что русские княжества были полностью предоставлены сами себе и здесь имелись все условия для быстрого искоренения следов беспощадного и жестокого разгрома. Достаточно привести слова Рубрука, чтобы суть русско-золотоордынских отношений проявилась с четкой определенностью, сохранявшейся долгие годы. «Руссия… вся опустошена татарами и поныне ежедневно опустошается ими… Когда русские не могут дать больше золота или серебра, татары уводят их и их малюток, как стада, в пустыню, чтобы караулить их животных».[818] Все аспекты золотоордынской политики на Руси с большой полнотой раскрыты в исследовании А. Н. Насонова,[819] поэтому нет необходимости особо останавливаться на ней. В 50?е годы XIII в. положение заметно изменилось, отношения Северо-Восточной Руси с Ордой обостряются и выливаются в серию военных конфликтов. Русское население в них выступает против всё более усиливающегося гнета со стороны Золотой Орды (приезд численников и проведение переписи населения, обложение подушной данью, появление двойного гнета — сбор дани для ордынского хана и монгольского хана, распространение в связи с этим системы откупов сбора дани, что еще более увеличивало ее тяжесть, и, наконец, введение системы баскачества). Ситуацию осложняли и феодальные распри русских князей, не стеснявшихся прибегать к помощи золотоордынских войск.

В летописных рассказах, как правило, лишь констатируется факт нападения золотоордынских войск на какой-либо район или город. В лучшем случае удается проследить их движение по русской территории. Пути же подхода к русским пределам остаются неизвестными. Конкретизировать их помогает более [180] поздний источник (1681 г.), рассказывающий о сооружении засечных черт на южных рубежах русского государства. Авторы этого документа не только перечисляют современные им пути, по которым осуществлялись набеги из Крымского ханства, но и дают своеобразный исторический экскурс в XIII–XIV вв., сообщая следующие ценные сведения: «В прошлых давных летех, при княжении великих князей Московских, как скифской породы татарские цари жили в Орде на луговой стороне Волги реки, на реке Ахтубе. И в те времена ординские цари и ногайские мурзы с татары приходили в Росийские места войною сакмами: по 1-й, из-за Волги, на Царицынской и на Самарской перевозы, и через реку Дон на Казанский брод и на урочище Казар, где ныне город Воронеж, на Рязанския и на Коломенския и на иныя места; по 2-й перешод реку Волгу, а Дону реки не дошод, промеж рек Хопра и Суры, чрез реки Лесной и Польный Воронежи, на Ряские и на Рязанския и на Шацкия места, которою сакмою и Батый в войну на Русь шол».[820] Из сообщения в первую очередь следует, что походы на Русь начинались из районов волжского левобережья, где находились обе столицы Золотой Орды. Это может служить косвенным доказательством того, что решение о их проведении принималось центральным правительством (ханом и его ближайшим окружением) и осуществлялось в общегосударственном масштабе. Таким образом, походы монголов на Русь в XIII–XIV вв. нельзя представлять в качестве простых грабительских нападений отдельных крупных феодалов. Это были хорошо подготовленные военные акции, перед руководителями которых ставились определенные задачи.

Оба маршрута, начинаясь на левобережье Волги, приводили на территорию Рязанского княжества; различие их состояло в трассе движения по самой Золотой Орде. Первый шел вдоль Дона, постепенно выводя в его верховья, и открывал путь через Рязань и Коломну в центральные районы Руси. Причем после форсирования Волги в районе современного Волгограда дорога пересекала Переволоку, направляясь прямо к Дону, где находилась переправа на его правый берег. Движение по левому берегу Дона значительно затруднялось из-за его следующих один за другим притоков — Иловли, Медведицы, Хопра. Вдоль правого берега Дона путь лежал до брода у современной станицы Казанской (выше Вешенской), который вновь выводил на левый берег реки. Прокладке именно такого маршрута на этом пути способствовало большое число мелей и перекатов, удобных для устройства бродов. Среднее течение Дона было буквально насыщено ими на протяжении более 400 км и поэтому еще недавно носило название Мёртвого Дона.[821] Далее вдоль левого берега дорога шла к городищу Казар, находящемуся сейчас в черте г. Воронежа.[822] Переправившись в этом месте через р. Воронеж, дорога вдоль левого берега Дона приводила в рязанские земли. Второй маршрут резко сворачивал от Волги [181] (после переправы в районе Жигулей) прямо на запад, проходя несколько южнее современной Пензы и приводя в междуречье Прони и Мокши, откуда, минуя Рязань, можно было попасть в район Мурома, Владимира, Ростова и Ярославля. Эти два пути были традиционными и использовались наиболее часто, хотя нужно отметить, что золотоордынцы приходили на Русь иногда и другими дорогами. Однако последнее носило в определенной степени случайный характер и, как правило, было связано с конкретными небольшими набегами, нацеленными на определенный объект (в качестве примера можно привести Нижний Новгород).

Последняя фраза приведенного выше отрывка о путях монгольских походов на Русь («которою сакмою и Батый в войну на Русь шол») относится к маршруту войска Бату в 1237 г. Судя по этому сообщению, монголы после разгрома Волжской Булгарии переправились в районе Самарской излучины на правый берег Волги и двинулись на запад, к Рязани. Они миновали значительную территорию, заселенную мордовскими племенами, которая находилась севернее их маршрута. Именно это позволяет считать поход 1239 г. против мордвы первым, а не повторным, вызванным восстанием местных племен, о чём уже говорилось выше.

После нашествия хана Бату летописи впервые отмечают появление в 1252 г. на Северо-Восточной Руси крупных монгольских военных сил под командованием Неврюя.[823] Перед ним была поставлена четкая задача: наказать за неповиновение великого князя Андрея Ярославича. На русской территории отряд Неврюя впервые упоминается при переходе через Клязьму под Владимиром.[824] Не задерживаясь у стольного города, Неврюй скрытно пошел к Переяславлю, где настиг Андрея и разбил его. Разграбив город, каратели, «россунушуся по земли», забрали и увели в Орду много пленных и скота. В летописи нет сведений о том, каким путем Неврюева рать пришла под Владимир; можно лишь предполагать, что это был второй из вышеописанных маршрутов. Нет сведений и об обратном пути отряда. На примере Неврюевой рати хорошо видна типичная золотоордынская тактика подобных отрядов на Руси. Выполнив поставленную цель и разгромив город, послуживший укрытием мятежному князю, каратели занялись грабежом сельской округи в доступных им пределах. Если первая часть акции носила характер официального правительственного приказа или задания, то вторая была продиктована откровенным стремлением участников похода захватить как можно больше добычи для собственного обогащения. Данные некоторых летописей о том, что, кроме Неврюя, карателями командовали еще «Котия и Олабуга храбры»,[825] позволяют видеть в их отряде весьма серьезную по численности силу. На это указывают и титулы двоих участников похода: Неврюй в IV Новгородской летописи назван царевичем, а Олабуга — «храбрым», что является [182] явной калькой с монгольского титула. Скорее всего, оба помощника Неврюя были темниками, приданными ему со своими воинами для усиления. Именно численная значительность соединения Неврюя и позволила ему рассеяться, «прочесав» обширный по площади район. Неврюева рать принесла серьезные бедствия Владимиро-Суздальской земле, о чём можно судить по специальным мерам, предпринятым Александром Невским для ликвидации нанесенного монголами ущерба.

В 1278 г. нападению подверглись рязанские земли.[826] Видимо, это был настоящий грабительский кратковременный набег, локализованный землями Рязанского княжества, население которого подверглось значительному разорению.

Следующая значительная по силам золотоордынская рать пришла на Русь в 1281 г. Так же, как и поход Неврюя, появление ее было связано с препирательствами о великокняжеском столе. На этот раз Андрей Александрович пытался сесть на место своего старшего брата Дмитрия.[827] Судя по очерченному летописями району действий, золотоордынцы пришли поздней осенью по второму пути (Самарская переправа — междуречье Суры и Хопра — верховья Польного и Лесного Воронежа — Муром). Основной целью похода был удар по Переяславлю, где находился Дмитрий Александрович, который успел покинуть город «в мале дружине».[828] К присланным золотоордынским полкам присоединились и русские сторонники князя Андрея, которые «пришед к Переяславлю, князя великого не обретоша в городе, град и церкви пожгоша, и села переяславския и ростовская пограбиша».[829] Верные своей грабительской тактике, призванные каратели после выполнения возложенной на них задачи и не собирались покидать русских земель. Как и прошлый раз, они «рассыпашася по земли, Муром пуст створиша, около Володимеря, около Юрьева, около Суздаля, около Переяславля все пусто створиша и пограбиша люди, мужи и жены, и дети, и младенци, имение то все пограбиша и поведоша в полон… опустошиша и городы, и волости, и села, и погосты, и манастыри, и церкви пограбиша, иконы и кресты честныя… Около Ростова и около Тфери пусто сътвориша и до Торжьку».[830] Территория, на которой действовали монгольские отряды, составляла около 450 км с востока на запад (от Мурома до Торжка); охваченная их разбойными бесчинствами площадь русских княжеств исчислялась десятками тысяч квадратных километров. На этот раз золотоордынские отряды не ограничились опустошением восточного региона, а двинулись и на запад, к Твери. Они направились сюда вслед за искавшим убежище Дмитрием Александровичем.[831]

Однако результаты опустошения русских земель 1281 г. не принесли князю Андрею желанной и полной победы над старшим братом. Скорее, наоборот, золотоордынская «помощь» восстановила против него все слои населения. В результате Андрей Александрович в 1282 г. предпринимает вторую попытку [183] взять верх над Дмитрием. Появившийся по просьбе Андрея под Переяславлем отряд Таитамеря и Алыня вновь берёт и разоряет город.[832] На этот раз в летописях нет подробностей о передвижениях новой золотоордынской рати. Летописец отметил лишь, что она «створи зло в земли суздалской такоже, якоже преже сказахом».[833] В ответ на это Дмитрий Александрович с дружиной ушел к Ногаю, пытаясь извлечь для себя выгоду из противоречий между всесильным темником и сарайским ханом. Разоренье 1282 г. по площади, видимо, было меньше предыдущего, однако методы его исполнителей и последствия были такими же, «якоже преже».

От вышеописанных походов золотоордынских войск масштабами и характером отличаются события 1283–1284 гг. под Курском. Они связаны с действиями баскака Ахмата, послужившими фоном для выяснения отношений между ханом Тулабугой и темником Ногаем. Вопрос этот с достаточной полнотой разбирался А. Н. Насоновым,[834] поэтому можно остановиться лишь на некоторых деталях, существенных для рассматриваемой темы. Если все описанные выше походы золотоордынских войск на Русь представляли значительные по силе и охвату территории военные предприятия, то в данном случае события носили несколько иной характер. Они локализовались в сравнительно небольшом районе, и в них участвовали незначительные по численности отряды, присылавшиеся Тулабугой и Ногаем.[835] Если не принимать во внимание соперничества сарайского хана и его темника, то присылаемые в Курское княжество отряды должны были исполнять чисто полицейские функции в конфликте баскака с местными князьями. Однако для Тулабуги, и особенно для Ногая, Курское княжество стало оселком, на котором испытывалась сила хана и доказывалась полная политическая независимость от сюзерена его темника. Результатом противоборства явился полный разгром и опустошение княжества. Пример с Ахматом показывает, что конфликты между баскаками и местной русской администрацией могли происходить довольно часто и пресечение их требовало присылки специальных небольших отрядов из Золотой Орды. Однако не всегда такие столкновения кончались в пользу откупщиков и баскаков, как это произошло в 1262 г. на Ростовской земле.[836]

Конфликт князей Андрея и Дмитрия получил свое продолжение в 1285 г., когда Андрей Александрович «приведе царевича из Орды и много зла сътвори христианом».[837] Никаких географических данных летопись не приводит в сообщении об этом походе, неизвестными остаются маршрут и территория, охваченная им. Но особый интерес в рассказе вызывает то, что «Дмитрий Александрович сочтався с братиею своею, царевича прогна».[838] На Северо-Восточной Руси это фактически первое поражение, которое было нанесено золотоордынским войскам. Дмитрий Александрович не стал отсиживаться за крепостными [184] стенами, а, воспользовавшись внутренними противоречиями в самой Орде (борьба хана с Ногаем), не побоялся открыто выступить против угнетателей.

В 1288 г. нападению подверглась значительная территория, включавшая рязанские, муромские и мордовские земли.[839] Набег носил чисто грабительский характер и не был чем-либо спровоцирован или вызван просьбой кого-либо из русских князей. На это указывает то, что золотоордынские отряды не углублялись в русские владения, а ограничились погромом приграничных рязанских и муромских владений. Об этом же свидетельствует и разорение мордовских земель, совершённое явно попутно, при отходе в степи. Конкретных данных о маршруте отряда Елортая в летописи нет, и представить его можно лишь схематично.

Но споры между русскими князьями не закончились, и в 1293 г. по просьбе Андрея Александровича на Руси вновь появляются золотоордынские отряды, которые возглавлял брат хана Токты Дюдень (Тудан[840]). Назначение ответственным за всю кампанию чингизида позволяет предполагать, что в Золотой Орде на поход возлагались особые задачи и княжеские распри были для него лишь поводом. Эти задачи состояли в ликвидации влияния Ногая в ряде русских княжеств и утверждении в них власти сарайского хана, что внимательно и подробно рассмотрено и освещено А. Н. Насоновым.[841] В летописных текстах, как всегда, имеется лишь намек на то, какой дорогой Дюдень пришел на Русь. Поход начался в восточных районах взятием Суздаля и Владимира, откуда следует, что по территории Золотой Орды маршрут пролегал по второму пути, т. е. через Самарский перевоз. А. Н. Насонов в качестве одной из версий предположил, что золотоордынцы могли появиться водным путем.[842] Однако подобное вряд ли возможно, так как перевозка на судах значительного по численности конного войска не только затруднительна, но и невыгодна с практической стороны (движение против течения, проблема кормления лошадей и, наконец, сооружение большого числа кораблей). В русских пределах движение Дюденевой рати с указанием отдельных пунктов маршрута наиболее подробно описано в Симеоновской летописи.[843] Описание маршрута Дюденя начинается в ней со взятия Суздаля, но, возможно, что первой жертвой пал Муром, находившийся у самой границы русских владений. Затем настала очередь Владимира, Юрьева и Переяславля, под которым золотоордынцы провели «много дней, понеже людей несть».[844] Можно с уверенностью предположить, что во время этого вынужденного стояния часть сил направилась к Угличу, разгромив и его. Возможной жертвой отрядов Дюденя могли стать Ростов и Ярославль, так как в источниках говорится о разгроме 14 городов, а перечислены лишь 11. Анализ похода в целом позволяет сделать довольно обоснованное предположение, что с Переяславлем была связана не просто [185] задержка в движении рати, а здесь была устроена центральная база войск, откуда не только совершались рейды в окружающие города, но куда свозилась и складывалась вся награбленная добыча, включая и пленных. Такое заключение подтверждается и возвращением всей рати Дюденя после длительного рейда именно в Переяславль, откуда она уже «поидоша въ свояси».[845]

Разгромив переяславльскую округу и близлежащие города, основные силы золотоордынцев направились к Москве. Не исключено разделение здесь отряда на два: один направился к Коломне, а другой — на Звенигород, Можайск и Волок. По сообщению Симеоновской летописи, в дальнейших планах Дюденя предполагалось продвижение к Твери, однако, узнав о возвращении в город князя Михаила, золотоордынцы ограничились взятием Волока.[846] Получив здесь дары от новгородцев,[847] Дюденева рать ушла в Переяславль.

Все летописи единодушны в оценке тяжелых последствий похода 1293 г., в результате которого «много зла бысть на Руси», «много пакости учиниша християнам» и «всю землю пусту сътвориша».[848] Особо подчеркивается в этих сообщениях и то, что Дюдень пришел «со множеством рати». Общее число взятых и разоренных Дюденем городов прямо свидетельствует о самом значительном погроме Северо-Восточной Руси после нашествия Бату. Источники приводят названия одиннадцати опустошенных городов, общее число которых достигало 14. Судя по маршруту Дюденя, можно предположить, что тремя не названными городами могли быть Серпухов, Клин и Звенигород. Поход Дюденя не был кратковременным набегом, а представлял собой длительную военную акцию, заранее рассчитанную на охват значительной территории, о чём свидетельствует пришедшее на Русь «множество рати». В летописных рассказах достаточно четко выявляются тактические различия при проведении монголами кратковременных набегов с ограниченными задачами и длительных военных экспедиций. В первом случае относительно небольшой по численности отряд нацеливался на определенную заранее точку, обычно город, после чего следовал грабеж его ближайшей округи и встречавшегося на пути населения. Во втором случае выбиралась наиболее удобно расположенная в географическом отношении опорная база, откуда совершались рейды в различных направлениях и куда свозилось награбленное и сгонялся полон и скот. Этим достигалась манёвренность отрядов, освобожденных от громоздких обозов, и, естественно, грабежу подвергалась куда большая территория. Такая же тактическая основа, но в несколько меньшем масштабе прослеживается в действиях Неврюевой рати 1252 г., когда из взятого Переяславля каратели «россунушося по земли».[849]

Зимой того же 1293 г. под Тверью появился новый золотоордынский отряд, возглавляемый Токтемиром,[850] который [186] «велику тягость учини людей, овех посече, а овех в полон поведе». Конкретизация источниками направления движения отряда — точно к Твери — позволяет думать, что перед ним была поставлена определенная узкая задача. Скорее всего, поход можно связать с какими-то действиями тверского князя, вызвавшими очередную феодальную неурядицу и последующую просьбу кого-либо из князей-соперников о присылке карательного отряда. О маршрутах отряда Токтемира данных в летописях не содержится.

Сообщение о «рати татарской» 1297 г. во главе с Неврюем содержится в Симеоновской летописи.[851] Однако в Никоновской объяснено, что Алекса Неврюй был ханским послом, присутствовавшим на съезде князей во Владимире.[852] Этот эпизод интересен подтверждением традиции сопровождения золотоордынских послов значительными военными отрядами. Такой эскорт мог и не вести активных военных действий, но одно его содержание ложилось тяжким бременем на население.

Если на северо-востоке Руси появление золотоордынских отрядов чаще всего было связано с феодальными распрями и являлось инициативой одной из враждующих сторон, то на юго-западе дело обстояло несколько иначе. Монголы отчетливо сознавали, что Галицко-Волынская Русь не испытала столь жестокого и методичного разгрома, в значительной мере сохранив свои силы. Поэтому с самого начального периода существования Золотой Орды в этом направлении было предпринято несколько карательных походов для приведения к полному подчинению князя Даниила. Кроме того, русский юго-запад со второй половины XIII в. неоднократно вынужден был пропускать через свою территорию золотоордынские войска, направлявшиеся в Литву, Польшу и Венгрию. Маршрут каждого из этих походов отмечался обязательными попутными разорениями и грабежами.

Первый поход во владения Даниила был организован сразу же после возвращения из Западной Европы в 1243 г.[853] Маршрут его не отражен в летописи, известно лишь, что «татарове воеваша до Володавы и по озерам много зла створише», т. е. они продвинулись довольно далеко на северо-запад.[854] С 1243 по 1252 г. в летописи нет сообщений о появлении золотоордынских отрядов на Юго-Западной Руси. Это, однако, нельзя считать показателем установления здесь полного затишья. Слова Даниила о том, что «рать татарская не престает зла живоущи с нами»,[855] обращенные к папским послам, говорят о постоянном существовании напряженности и позволяют предполагать частые, хотя и не глубокие рейды на русскую территорию. Основное значение их сводилось к попыткам отторжения окраинных [187] владений Даниила и утверждения здесь собственной администрации. Характерным примером является случай с Бакотой, правитель которой стал золотоордынским баскаком.[856]

Взаимоотношения, сложившиеся в 50-е годы XIII в. между Даниилом и Золотой Ордой, свидетельствуют о явном перевесе сил в сторону русского князя. Летопись прямо говорит о том, что Даниил «держаще рать с Коуремьсою и николи же не бояся Коуремьсе, не бе бо могл зла емоу створити никогда же Коуремьса».[857] Зафиксированные попытки Куремсы углубиться во владения Даниила, как правило, кончались неудачами. Это относится к приходу монголов под Кременец в 1252 г.,[858] когда они «не оуспевше ничто у Кремянца и возвратишася во страны своя».[859] Неудачей закончился и другой поход Куремсы,[860] когда его отряд вынужден был «не успевше ничтоже, вратишася во станы своя, рекше в поле».[861] Оба раза золотоордынские отряды смогли продвинуться на минимальное расстояние вглубь территории Волынского княжества, даже несмотря на их появление здесь «без вести». В определенной степени этому способствовало и отсутствие пособников в среде местных князей.

Наличие у западных границ сильного соседа, старавшегося проводить независимую политику, естественно, было не по вкусу монголам. И первый шаг к ограничению излишней самостоятельности, вызывавшей всё большую тревогу в Золотой Орде, был сделан ханом Берке. В 1258 г. приднепровский улус был передан во владение Бурундая.[862] Это был не просто один из эпизодов в перераспределении улусных наделов ближайшим помощником, проводившемся новым ханом. Бурундай по сравнению с Куремсой явно обладал большими возможностями, в первую очередь в военном отношении. Расположившись «на местах Коуремьских», Бурундай предпринял в 1258 г. сложный по маршруту и отдаленный поход на Литву.[863] Его полки должны были пройти значительное расстояние от среднего течения Днепра (из района рек Ворсклы и Псёла) до берегов Немана. Причины выбора именно этого района для нападения не совсем ясны. Однако В. Т. Пашуто совершенно справедливо и обоснованно отметил, «что данный поход Бурундая серьезно ослабил Юго-Западную Русь, лишив ее литовского союзника».[864] Возможно, именно в этом и состояла одна из целей похода. Для установления хотя бы примерного маршрута золотоордынского войска в Литву нет никаких данных. Можно лишь отметить, что по галицко-волынской территории оно не проходило, так как брат Даниила Василько, вышедший на соединение с Бурундаем из Берестья, прошел по литовской земле.[865] Встреча русского и золотоордынского отрядов произошла где-то на правобережье Немана. Соединённые силы продвинулись на север, разорив центральную Литовскую провинцию, где находился г. Троки, и располагавшуюся юго-восточнее Нельшанскую землю.[866] Судя по летописному сообщению, особо [188] подчеркивающему, что «взяша татарове всю землю Литовску»,[867] подвергшийся опустошению район был значительным по площади. Закончив погром на правобережье Немана, русско-золотоордынское войско переправилось на левый берег реки, в земли ятвягов.[868] Отсюда оно резко повернуло к югу и, войдя в пределы Волыни, достигло г. Дорогочина на Западном Буге.[869] О дальнейшем его движении сведений нет, можно лишь предполагать, что оно направилось через галицко-волынскую территорию на юг, в приднепровские степи.

Следующий поход Бурундая состоялся в 1259 г. на Польшу.[870] На этот раз он двинулся прямо через Волынь в северо-западном направлении. Первым пунктом на Волыни, где остановилось войско Бурундая, был г. Шумск.[871] Здесь золотоордынского военачальника встретили князья Василько и Лев, а также представитель Даниила холмский епископ Иван. В Шумске же выяснилась еще одна цель похода Бурундая: он приказал встретившим его князьям уничтожить крепостные сооружения городов Данилова, Стожеска, Львова, Кремянца и Луцка. При этом Бурундай добавил князьям: «оже есте мои мирници», — явно угрожая в случае неповиновения разгромом их владений. Добившись исполнения своего приказа, Бурундай двинулся к Владимиру, укрепления которого также были уничтожены. Следующим пунктом на пути движения золотоордынского войска был Холм, жители которого заперли ворота и отказались подчиниться приказу об уничтожении городских укреплений. Осада города не входила в планы Бурундая, и от него он пошел «вборзе» на территорию Польши к Люблину, далее к Завихосту, затем, переправившись на левый берег Вислы, «начаша воевати землю Лядьскую».[872] Кульминацией похода стало взятие Сандомира, все жители которого были перебиты. После этого, разгромив небольшой городок Лысец, войска Бурундая возвратились «во своя веже». Их обратный путь, скорее всего, пролегал той же дорогой.

С 1259 г. на протяжении последующих 15 лет в летописях не отмечено появления золотоордынских войск на территории Юго-Западной Руси. Лишь отчасти это можно связать с началом военных действий против хулагуидов, оттянувших значительные военные силы на юг. В большей же степени это отражало заметно и резко изменившееся соотношение сил галицко-волынских князей и Золотой Орды. Поход Бурундая 1259 г., уничтожение городских укреплений и бегство Даниила в Венгрию,[873] показавшее неспособность князя организовать отпор захватчикам, привели к полному утверждению власти монголов над Юго-Западной Русью. Сложившаяся ситуация наиболее кратко, но достаточно полно и выпукло обрисована в одной летописной фразе: «тогда бо бяхоу вси князи в воли в татарьской».[874]

После столь длительного перерыва первый монгольский отряд появился в русских владениях в 1274 г.[875] в связи с просьбой [189] князя Льва о помощи против Литвы.[876] В летописном рассказе об этом содержится любопытная деталь, раскрывающая одну из особенностей присылавшихся на Русь военных сил, цель которых состояла в оказании помощи какому-либо князю. При описании одного из эпизодов похода летописец упоминает о детях золотоордынских воинов, находившихся вместе с ними в отряде.[877] В результате создается впечатление, что присланный в ответ на просьбу Льва отряд представлял собой обычный кочевой улус, принадлежавший крупному феодалу. Судя по масштабу проводившейся операции, в данном случае он мог быть в ранге тысячника. Получив соответствующее указание от хана, феодал лишь изменял привычный кочевой маршрут своей орды, направляя ее в нужный район. Естественно, что появление на русской территории такого отряда с чадами и домочадцами лишь усугубляло и без того тяжелые последствия золотоордынского военного присутствия. Подобная практика, однако, вряд ли имела место при посылке больших военных соединений, совершавших сложные и длительные маршруты.

Разорительные и тяжелые последствия, которые приносило населению даже простое прохождение золотоордынских войск через русскую территорию, особенно хорошо видно на примере похода на Литву в 1275 г.: «Ходиша татарове и рустии князи на Литву, не успевше ничто же, възратишася назад. Татарове же велико зло и велику пакость и досаду сътвориша христианом идуще на Литву, и пакы назад идуще от Литвы того злее сътвориша. По волостем, по селом дворы грабяще, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили и облупивше нагого пустят, а около Курска и кострове лнянии в руках потерли, и всюды и вси дворы, кто чего отбежал, то все пограбиша погании. Творящеся на помощь пришедше, обретошася на пакость.»[878] Отрывок этот интересен и тем, что позволяет наметить еще один маршрут из степей в Литву. Правда, единственным географическим указанием является упоминание Курска. Отсюда путь, видимо, лежал через брянские и смоленские земли, а в верховьях Днепра резко сворачивал на запад.

Если основной маршрут похода на Литву 1275 г. проходил по левобережью Днепра, то в 1277 г.[879] направлявшиеся туда же отряды Ногая пересекли галицко-волынские земли с юга на север. Это связано с тем, что основная территория улуса Ногая находилась западнее Днепра. Его войска прошли прямо к Новгородку и, не дожидаясь подхода сил русских князей, «извоевали все».[880]

В 1280 г. Лев уже сам обратился к Ногаю за военной помощью для организации похода на Польшу.[881] Вместе с присланными золотоордынскими силами русские отряды направились к Сандомиру, в районе которого переправились на левый берег Вислы. Отсюда князь Лев «с гордостью великою хотя ити ко Кравоу».[882] Однако кампания в целом провалилась, так как [190] полякам удалось нанести значительный урон и русским и монголам.

В 80-е годы новый золотоордынский хан Тулабуга предпринял через галицко-волынскую территорию несколько чисто грабительских походов на запад в союзе с Ногаем и русскими князьями. Все они были организованы со значительным размахом «в силе тяжце во бесщисленом множьстве».[883] Первый из них состоялся в 1285 г.,[884] причем Ногай и Тулабуга действовали раздельно. Первый напал на закарпатский город Брашев (Прашов), а второй попытался попасть в Венгрию напрямик через Карпаты, где заблудился и вынужден был вернуться «пешь со своею женою, об одной кобыле».[885] Каким путем попал в Закарпатье Ногай и по какому перевалу пытался проникнуть в Венгрию Тулабуга, в летописи не сообщается. Высказать же какое-либо предположение за недостатком сведений довольно трудно, так как через Карпаты действовали шесть перевалов.

Полный провал венгерского похода не охладил желания Тулабуги поживиться за счет соседей, и в 1286 г. он организует поход на Польшу,[886] также с участием русских князей.[887] Со многой силой хан появился у восточной границы Волынской земли в районе Изяславля и двинулся мимо Кременца к Перемилю, т. е. прямо на запад. Отсюда он проследовал к Бужску, где резко повернул на север, к Владимиру. В окрестностях города часть ханского войска по каким-то причинам осталась, «учиниша пусту землю Володимерьскую».[888] Сам же Тулабуга отправился к Завихосту, но, дойдя до Вислы, не смог переправиться и пошел вдоль ее правого берега вверх по течению, перейдя устье р. Сан. Несколько выше Сандомира войско по льду переправилось на левый берег Вислы и безуспешно пыталось взять город. Чтобы как-то компенсировать неудачу, золотоордынские отряды в течение 10 дней грабили окрестности, после чего направились к Кракову. Однако, «не дошед его, воротися во Торжькоу», так как пришло известие о появлении у Кракова войск Ногая. В результате Тулабуга вернулся назад и расположился подо Львовом, где простоял две недели, нещадно грабя окрестное население. После столь безрезультатных и явно бесплановых блужданий хан со своим войском покинул галицко-волынские пределы. Разгоревшаяся взаимная вражда между Тулабугой и Ногаем привела к тому, что всесильный временщик организовал поход также на Краков. Его войска прошли вдоль восточных предгорий Карпат на Перемышль, откуда вышли в верховья Вислы, к Кракову. Однако город сумел выдержать осаду.[889]

Последний поход Тулабуги на Польшу состоялся в 1287 г.[890] Основная цель и маршрут войск в летописи не раскрыты, упомянуто лишь, что хан достиг р. Сан, а на обратном пути вновь оказался подо Львовом.[891] На основании этих очень отрывочных сведений можно только предположить, что маршрут 1287 г. [191] повторял предыдущую попытку нападения на Краков. Скорее всего, кампания окончилась также безрезультатно, иначе летописец не преминул бы отметить взятие такого важного центра, как Краков.

За короткое время своего правления Тулабуга три года подряд предпринимал неудачные военные экспедиции на запад. Такое постоянство в выборе направления и района агрессии объясняется не просто желанием захватить как можно больше добычи и пленных. В первую очередь это было продиктовано резким обострением отношений с Ногаем и усилившейся с его стороны угрозой вовлечения Юго-Западной Руси в орбиту своего влияния. Особо нужно отметить походы 1286 и 1287 гг., когда в отношениях между ханом и его темником открыто утвердилось «нелюбовье велико».[892] Стремясь показать и еще более утвердить свою власть в Галицко-Волынском княжестве, Тулабуга демонстративно собирает для участия в походе и заднепровских, и волынских князей, хотя сам привел «силоу многоу».[893] Этой же цели, а также для запугивания местных князей служили передвижения золотоордынского войска по русской территории, сопровождавшиеся разнузданными грабежами подо Львовом и Владимиром. В районе последнего хан даже оставил часть своих полков, фактически подвергнув город длительной осаде. Объявляя походы на Венгрию и Польшу, Тулабуга выставлял себя защитником внешнеполитических интересов галицко-волынских князей. На самом же деле его действия прямо были направлены на ослабление русских военных сил и откровенный подрыв хозяйственной жизни княжества. Прямое, не прикрытое внешнеполитическим камуфляжем карательное нашествие на Юго-Западную Русь могло возыметь своим результатом открытый переход ее на сторону Ногая. Стараясь не допустить усиления всё больше возраставшего влияния Ногая в государстве, Тулабуга настойчиво пытался укрепить свою власть и авторитет в русских княжествах. В ответ на это Ногай провел явно демонстративный параллельный поход на Краков. Причем он не только ухитрился опередить хана, но и провел свои войска по галицкой территории буквально под носом у Тулабуги. Военные действия хана не принесли ему особых лавров в отношении воспрепятствования усилению Ногая и имели лишь временный успех. Искушённый в политике и интригах временщик предпочел применить против хана более надежное и испытанное средство — заговор с целью свержения его с трона.