Заключение
Заключение
Казалось бы, активная общественная, политическая, меценатская деятельность обрекала Савву Тимофеевича Морозова на известность. Однако многие стороны его жизни до сих пор скрыты от широкой публики. Этому во многом способствовал революционно-романтический ореол, созданный в советское время и до сих пор плотным кольцом окружающий его личность. Благодаря ему С. Т. Морозов является героем многочисленных мифов, созданных как при жизни купца, так и вскоре после его кончины и оказавшихся на редкость живучими. Революционер-во-вред-себе; купец, ненавидящий представителей собственного сословия; наконец, человек, отвергнутый собственной семьей. Всё это — представления, весьма далекие от правды.
Правда заключается в том, что Морозов — безусловно, один из наиболее выдающихся людей своего времени, вобравший в себя его во многом противоречивые черты. Образ трагический, надорванный — образ человека, так и не сумевшего найти себе подходящее место в современном ему обществе. В этом смысле Савва Тимофеевич — фигура типичная для своей эпохи. Как и многие купцы его поколения, просвещенные, получившие блестящее образование, познакомившиеся с лучшими достижениями западноевропейской научной мысли, Морозов оторвался от своих корней. Отошел от присущих купечеству ценностей: патриархальности, крепости православной вере, здорового почвенничества. Превратился в гигантское перекати-поле, которое ветер судьбы с легкостью швырял куда ему вздумается. Именно об этом — о мучительной оторванности образованных русских людей от родной почвы — говорил Горький в лучших своих произведениях. Именно эту мысль он вложил в уста старшины малярного цеха В. В. Бессемёнова в пьесе «Мещане», сокрушавшегося, что он дал детям высшее образование: «Никогда не надо детям давать больше того, сколько сам имеешь». Колоссальная разница в культурном и образовательном уровне и, что еще страшнее, полная несовместимость мировоззрений «отцов» и «детей» привели не просто к конфликту поколений, но к слому основ Российского государства.
В начале XX столетия значительная часть русского образованного общества оказалась, по меткому выражению московского губернатора В. Ф. Джунковского, охвачена «состоянием революционного психоза». Общество жаждало перемен, и откуда придут эти перемены, было не столь важно. Поддержка радикальных организаций в те времена стала модным поветрием, своеобразным спортом для тех, кто располагал деньгами либо влиянием в обществе, но не имел сколько-нибудь устойчивых нравственных ориентиров. На одной арене соревновались представители разночинной интеллигенции, простого люда и даже дворянства. И, конечно, в дело революции вкладывались, деньгами или личным участием, крупнейшие представители купечества, причем не только московского, хотя в этой области, как и во многих других, оно было наиболее активным. Можно назвать имена Н. П. Шмита — сына крупного московского мебельного фабриканта, наследовавшего колоссальное состояние Морозовых-Викуловичей, который ушел в революцию; нижегородца, миллионщика Н. А. Бугрова, финансировавшего РСДРП; шерстяных фабрикантов Арманд, среди которых, говоря словами П. А. Бурышкина, «были люди, весьма близкие Ленину», а также множество других. «Революционной заразой» переболела значительная часть тогдашнего русского общества. Некоторое отрезвление пришло только с первой русской революцией 1905–1907 годов, унесшей и поломавшей немало человеческих жизней.
В самом начале XX века С. Т. Морозов на некоторое — довольно краткое — время прельстился новыми идеями, потерял рассудок и опередил всех в стремительном движении к пропасти. Государственник до мозга костей, граф С. Д. Шереметев, хорошо знавший Савву Тимофеевича, осуждающе писал: «Эти Морозовы, всего на одно поколение отдаленные от типичных представителей степенной бытовой Москвы, резко и запальчиво бросились в весь водоворот развращающей волны и стали, можно сказать, во главе этого разврата!»[654] Но — это следует еще раз подчеркнуть — увлечение крайне левыми идеями стало лишь временным ослеплением, лишь кратким этапом в его длительной общественно-политической карьере. К тому же оно было тесно связано с его любовными переживаниями. Это ослепление довольно быстро прошло. В отличие от многих современников Савва Тимофеевич стал прозревать еще до революции 1905–1907 годов. Однако прозрение стоило ему жизни. Он все-таки стал жертвой той бездны, с которой так безрассудно заигрывал.
Жизнь С. Т. Морозова — это, безусловно, трагедия. Причем трагедия не одного отдельно взятого человека, но целого общества. Общества, верхушка которого растеряла нить сложности: отказалась от ценностей предков — но так и не сумела создать собственных общезначимых ценностей, годами накапливала богатства — и тратила их в одночасье, одной рукой созидала науку, культуру, экономику, другой — занималась разрушением основ. Не зря Савва Тимофеевич стал персонажем целого ряда литературных произведений. Это «Закат старого века» и «Дрогнувшая ночь» А. В. Амфитеатрова, «Самоубийство» М. А. Алданова, а также горьковские сочинения: «Егор Булычов и другие», «Жизнь Клима Самгина», «Мать», отчасти «Дело Артамоновых». Данный список можно продолжить. Важно, что Савва Морозов — случай не единичный, а — типичный для своего времени. Его университетский товарищ Д. А. Олсуфьев, живя в эмиграции, очень точно сказал: «Судьба Морозова представляет в миниатюре судьбу всей нашей передовой интеллигенции: сеяли ветер, пожали бурю; играли с огнем, — доигрались до пожара, в котором и сами сгорели».
Судьба Морозова — отражение судьбы всей интеллигенции его времени. Поэтому то прозвище, которое дал ему Горький — «социальный парадокс», — не вполне верно. Савва Тимофеевич — не парадокс, он — типичное дитя своей эпохи. Та лакмусовая бумажка, по которой определяется состояние современного ему общества.