Политические истоки Смуты

Политические истоки Смуты

Избирали Бориса на царство потому, что осознавали его политическую силу. Он успел окружить себя нужными и послушными ему людьми. Некоторые историки считают, что многие из знатного окружения Бориса поддерживали его ещё и потому, что ждали от него определённых действий по ограничению самодержавной власти. Предполагалось, что Земский собор, благодаря которому он и был избран, превратится из случайного должностного собрания в постоянное народное представительство. Борис не только не сделал этого, но и установил тайный надзор за своими потенциальными противниками: доносили даже родственники друг на друга, а холопы — на своих господ. Так, по доносу собственных слуг пострадала семья Романовых. Годунов поверил словам их дворового человека о том, что его хозяева являются врагами Годунова. Тем более, что старший из братьев Романовых, Фёдор, был соперником Бориса при избрании на царство. Все пятеро братьев Романовых понесли тяжёлые наказания. Самым жестоким было содержание в земляной тюрьме-яме Михаила Никитича. А Фёдор был насильно пострижен в монахи под именем Филарета. Его жена Ксения стала монахиней под именем Марфа. А их пятилетний сын Михаил, разлучённый с родителями, вместе с тёткой Анастасией Никитичной был сослан в Белоозеро. Из пяти братьев Романовых только инок Филарет и Иван Никитич выжили в злоключениях. Годунов расправился и с их родственниками — Черкасскими, Шереметевыми и др. Это напугало и ещё более настроило бояр против царя Бориса.

Боярами и был подготовлен человек, назвавший себя в Польше царевичем Дмитрием, якобы чудом спасшимся от убийц, посланных Годуновым. Существует предположение, что именно Романовы, которые больше всех пострадали от царя Бориса, и «воспитывали» Лжедмитрия. Некоторые современники тех событий отмечали, что этот человек сам верил, что он царевич Дмитрий. Какое-то время искренне принимал Лжедмитрия за сына Ивана IV даже патриарх Гермоген, отдавший позже свою жизнь борьбе с полыхавшей по все стране Смутой.

А еще в период неурожайных лет начала XVII в. в народе стали говорить, что гнев Божий карает народ Руси за то, что он терпит царя-убийцу на столе. Об этом узнаёт Борис и ищет своих недругов среди бояр, уже откровенно всё более поощряя доносы и наказывая уличённых в распространении опасных домыслов, порою даже просто оклеветанных людей.

Но, несмотря на это, по стране активно расползались слухи, что царевича Дмитрия убили люди Бориса Годунова. Так считали потом и известные историки: в первую очередь, Н. М. Карамзин, а затем — В. О. Ключевский, С. М. Соловьёв и др. Но подтвердить эту версию документально невозможно, хотя довольно обширный материал, составленный следственной комиссией по поводу смерти царевича, в сохранности и сегодня. И на его основе некоторыми историками, например ныне покойным академиком А. М. Панченко, делался вывод, что смерть царевича Дмитрия всё-таки наступила в результате несчастного случая: он сам себя смертельно ранил.

Отметим, что во главе комиссии по «угличскому делу 1591 г.» был ярый враг Годунова — князь Василий Шуйский. Фальсифицировал ли он тогда истинные события, боясь мести близкого родственника царя, или действительно царевич погиб в результате несчастного случая — это теперь трудно выяснить.

Один из тех историков, кто допускает возможность правдивого отражения фактов в следственном деле, был историк советского времени И. И. Полосин. Оригинален нравственно-психологический аспект в его оценке тех событий. Он считает, что даже само желание смерти своего политического противника — малолетнего ребёнка — уже было преступлением в понимании людей того времени. Он приходит к выводу, что А. С. Пушкин, который, несомненно, был знаком со следственным делом, именно эту мысль и утверждал в знаменитом монологе Бориса «Достиг я высшей власти...» (драма «Борис Годунов»). Полосин писал: «Глубина трагедии Бориса заключается в том, что он (по Пушкину) лелеял мысль... о возможном преступлении. Это и было пятном на совести Бориса».

Очевидно, надо иметь в виду и менталитет православного человека. Не мог он положительно воспринимать факт прихода к власти человека в результате загадочной, более того, подозрительной гибели ребёнка. Даже если Борис и не был причастен к этому, «грех — строить счастье на несчастье другого». И это тоже в годы экономического и политического кризиса станет одной из причин Смуты.

В 1603 г. в Польше появился человек, который назвался царевичем Дмитрием. Он служил у князя Адама Вишневецкого и, заболев, якобы находясь при смерти, на исповеди открыл «тайну» священнику о том, что он чудом спасшийся сын Ивана IV. Когда он выздоровел, Вишневецкий вместе со своим родственником Сандомирским и паном Юрием Мни-шеком отвезли его в Краков. Там Самозванец тайно принял католическую веру. Боясь войны с тогда ещё сильной Москвой, польский сенат советовал королю быть осторожным с этим человеком. А король уже видел в нём союзника против Москвы, пособника в распространении католической веры на территории Руси.

До сих пор ведутся споры, кто же был этот самозванец. Но совершенно точно, что это был не поляк и не уроженец Западной России, а человек из Московской Руси. Царь Борис объявил, что самозванец — бежавший из московского Чудова монастыря чернец Гришка Отрепьев. Эту версию многие историки поддерживают. Но царскому объявлению не желали верить многие жители Москвы. Более того, они хотели, чтобы царевич был жив, чтобы он скорее вернулся из Польши и занял русский стол, несмотря на то, что во всех русских церквах самозванца проклинали. А вот на призыв Лжедмитрия поддержать его откликнулись не только польские шляхтичи (= дворяне), но и казаки, а затем и некоторые русские дворяне.