Глава 4 ГОСУДАРЬ, ВЫ СТАНЕТЕ КОРОЛЕМ

Глава 4

ГОСУДАРЬ, ВЫ СТАНЕТЕ КОРОЛЕМ

– Государь, – обратился к Генриху Рене, – я пришел поговорить с вами о том, что меня давно интересует.

– О духах? – улыбаясь, спросил Генрих.

– Да, государь, пожалуй... о духах! – ответил Рене, сделав какой-то странный знак согласия.

– Говорите, я слушаю: этот предмет всегда казался мне весьма увлекательным.

Рене взглянул на Генриха, пытаясь, что бы тот ни говорил, прочитать его непроницаемые мысли, но, увидав, что это дело совершенно безнадежное, продолжал:

– Государь, один мой друг должен на днях приехать из Флоренции: он усиленно занимается астрологией...

– Да, – прервал его Генрих. – я знаю, что это страсть всех флорентийцев.

– В содружестве с крупнейшими учеными всего мира он составил гороскопы самых именитых дворян Европы.

– Ах, вот оно что! – сказал Генрих.

– А так как род Бурбонов является знатнейшим из знатных, ибо ведет свое начало от графа Клермона, пятого сына Людовика Святого, то вы, ваше величество, можете быть уверены, что он составил и ваш гороскоп.

Генрих стал слушать парфюмера еще внимательнее.

– А вы помните этот гороскоп? – осведомился король Наваррский, пытаясь равнодушно улыбнуться.

– О! – кивнув головой, произнес Рене, – такие гороскопы, как ваш, не забывают.

– В самом деле? – иронически пожав плечами, сказал Генрих.

– Да, государь, ибо гороскоп утверждает, что вас ждет самая блестящая судьба.

Глаза молодого короля невольно сверкнули молнией, тотчас погасшей в облаке равнодушия.

– Все эти итальянские оракулы – льстецы, – возразил Генрих. – а льстец и обманщик – родные братья. Разве один из них не предсказал мне, что я буду командовать войсками? Это я-то!

И Генрих расхохотался. Но наблюдатель, менее занятый своими мыслями, нежели Пене, почувствовал и понял бы, что это смех деланный.

– Государь, – холодно сказал Рене, – гороскоп предвещает нечто большее.

– Он предвещает, что во главе одного из этих войск я одержу победу?

– Больше того, государь!

– Ну, тогда я стану завоевателем, вот увидите, – сказал Генрих.

– Государь, вы станете королем.

– Да я и так король, – заметил Генрих, пытаясь успокоить неистово забившееся сердце.

– Государь, мой друг знает, что говорит: вы не только будете королем, вы будете царствовать.

– Понимаю, – тем же насмешливым тоном продолжал Генрих, – вашему другу нужны пять экю – ведь правда, Рене? Такое пророчество, особливо в наше время, сильно действует на людей честолюбивых. Слушайте, Рене, я не богат, и потому сейчас я дам вашему другу пять экю, а еще пять экю я дам ему, когда пророчество сбудется.

– Государь, не забывайте, что вы заключили договор с Дариолой, – заметила г-жа де Сов, – не давайте же слишком много обещаний.

– Сударыня, я надеюсь, что, когда это время настанет, ко мне будут относиться, как к королю; следовательно, если я сдержу хотя бы половину своих обещаний, все будут очень довольны.

– Государь, – сказал Рене. – я продолжаю.

– Как, еще не все? – воскликнул Генрих. – Ну хорошо, если я стану императором, я заплачу вдвое больше.

– Государь, мой друг везет с собою из Флоренции ваш гороскоп; когда-то, будучи в Париже, он составил и другой гороскоп, и оба показали одно и то же. А кроме того, мой друг доверил мне одну тайну.

– Тайну, важную для его величества? – оживленно спросила г-жа де Сов.

– Думаю, что да, – ответил флорентиец.

«Он подыскивает слова, – подумал Генрих, не приходя Рене на помощь. – Трудненько же ему, сдается мне, выложить то, что у него на душе».

– Так говорите же, в чем дело! – сказала г-жа де Сов.

– Дело вот в чем, – начал флорентиец, взвешивая каждое слово, – дело в тех слухах о разных отравлениях, которые недавно ходили при дворе.

Ноздри короля Наваррского чуть-чуть расширились, и это был единственный признак, что его внимание к разговору, принявшему неожиданный оборот, удвоилось.

– А ваш флорентийский друг кое-что знает об этих отравлениях? – спросил Генрих.

– Да, государь.

– Как же так, Рене? Вы доверяете мне чужую тайну, да еще такую страшную? – спросил Генрих, стараясь говорить как можно более естественным тоном.

– Этому Другу нужен совет вашего величества.

– Мой?

– Что ж тут удивительного, государь? Вспомните старого солдата, участника сражения при Акциуме; у него был судебный процесс, и он просил совета у императора Августа.

– Август был адвокатом, Рене, а я не адвокат.

– Государь, когда мой друг доверил мне эту тайну, вы, ваше величество, еще принадлежали к протестантской партии, вы были первым ее вождем, а вторым – принц Конде.

– Что же дальше? – спросил Генрих.

– Мой друг надеялся, что вы воспользуетесь вашим всемогущим влиянием на принца Конде и попросите его не помнить зла.

– Объясните, в чем дело. Рене, если хотите, чтобы я вас понял, – не меняя ни тона, ни выражения лица, сказал Генрих.

– Ваше величество, вы поймете меня с первого слова: мой друг знает во всех подробностях, как пытались отравить его высочество принца Конде.

– А разве принца Конде пытались отравить? – спросил Генрих с прекрасно разыгранным изумлением. – В самом деле?.. Когда же?

Рене пристально посмотрел на короля.

– Неделю тому назад, государь, – коротко ответил он.

– Какой-нибудь враг? – спросил король.

– Да, – отвечал Рене, – враг, которого знаете вы, ваше высочество, и который знает вас.

– Да, да, мне кажется, я что-то слышал, – сказал Генрих, – но я не знаю никаких подробностей, которые друг ваш собирается мне рассказать; расскажите вы.

– Хорошо! Принцу Конде кто-то прислал душистое яблоко, но, к счастью, в то время, когда яблоко принесли, у принца был его врач. Он взял у посланца яблоко и понюхал, чтобы узнать его запах и его доброкачественность. Через два дня на лице у врача появилась гангренозная язва с кровоизлиянием, которая разъела ему все лицо, – так поплатился он за свою преданность или за свою неосторожность.

– Но я уже наполовину католик, – ответил Генрих, и, к сожалению, утратил всякое влияние на принца Конде, так что ваш друг обратился ко мне напрасно.

– Ваше величество, моему другу может помочь ваше влияние не только на принца Конде, но и на принца Порсиана, брата того Порсиана, которого отравили.

– Знаете что, Рене, – заметила Шарлотта. – от ваших рассказов бросает в дрожь! Вы неудачно выбрали время, чтобы похлопотать за своего друга. Уже поздно, а разговор ваш замогильный. Честное слово, ваши духи интереснее. – И Шарлотта снова протянула руку к коробочке с опиатом.

– Сударыня, – сказал Рене. – прежде чем испробовать опиат, послушайте, как могут воспользоваться такими удобными случаями злоумышленники.

– Рене. – сказала баронесса. – сегодня вы просто зловещи.

Генрих нахмурил брови; он понимал, что у Рене есть какая-то цель, но не мог угадать, какая, а потому решил довести этот разговор до конца, хотя он и пробуждал у него скорбные воспоминания.

– А вы знаете и подробности отравления принца Порсиана? – спросил Генрих.

– Да, – ответил Рене. – Было известно, что на ночь он оставлял у постели зажженную лампу; в масло подлили яд, и принц задохнулся от испарений.

Генрих стиснул покрывшиеся потом пальцы.

– Значит, – тихо сказал он. – тот, кого вы называете своим другом, знает не только подробности отравления, но и отравителя.

– Да, потому-то он и хотел узнать у вас, можете ли вы повлиять на здравствующего принца Порсиана, чтобы он простил убийце смерть своего брата.

– Но я еще наполовину гугенот и, к сожалению, не имею никакого влияния на принца Порсиана: ваш Друг обратился бы ко мне напрасно.

– А что вы думаете о намерениях принца Конде и принца Порсиана?

– Откуда же я знаю их намерения. Рене? Насколько мне известно. Господь Бог не наградил меня способностью читать в сердцах людей.

– Ваше величество, вы могли бы спросить об этом самого себя, – спокойно произнес Рене. – Не было ли в жизни вашего величества какого-нибудь события, столь мрачного, что оно могло бы подвергнуть испытанию ваше чувство милосердия, и столь прискорбного, что могло бы послужить пробным камнем для вашего великодушия?

Слова эти были сказаны таким тоном, что даже Шарлотта вздрогнула; в них заключался столь прямой, столь ясный намек, что баронесса отвернулась, дабы скрыть краску смущения и дабы не встретиться взглядом с Генрихом.

Генрих сделал над собой огромное усилие; грозные складки, появившиеся у него на лбу, когда говорил флорентиец, разгладились, и благородная сыновняя скорбь уступила место раздумью.

– Мрачного события... в моей жизни?.. – переспросил он. – Нет, Рене, не было; из времен юности я помню только свое сумасбродство и беспечность, а кроме того, более или менее острые нужды, которые возникают из потребностей нашей природы или являются испытанием, ниспосланным нам Богом.

Рене тоже сдерживал себя и внимательно смотрел то на Генриха, то на Шарлотту, как будто желая вывести из равновесия первого и удержать вторую, так как Шарлотта, чтобы скрыть свое смущение, вызванное этим разговором, повернулась лицом к зеркалу и протянула руку к коробочке с опиатом.

– Скажите, государь, если бы вы были братом принца Порсиана или сыном принца Конде и кто-нибудь отравил бы вашего брата или убил вашего отца...

Шарлотта чуть слышно вскрикнула и поднесла опиат к губам. Рене видел это, но на этот раз ни словом, ни жестом не остановил ее, а только крикнул:

– Государь, молю вас, ответьте ради Бога: что сделали бы вы, если бы вы были на их месте?

Генрих собрался с духом, дрожащей рукой вытер лоб, на котором выступили капли холодного пота, встал во весь рост и в полной тишине, когда Шарлотта и Рене затаили дыхание, ответил:

– Если бы я был на их месте и если бы я был уверен, что буду царствовать, то есть представлять собой Бога на земле, я сделал бы то же, что сделал Бог, – простил бы.

– Сударыня! – вырывая опиат у г-жи де Сов, воскликнул Рене. – Отдайте мне коробочку! Я вижу, мой приказчик принес ее вам по ошибке; завтра я пришлю вам другую.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.