Вторжение гуннов в Галлию

Вторжение гуннов в Галлию

Тем временем умер Феодосий II, и его преемник — воинственный Марциан — осенью 450 года отказался платить дань гуннам. Вероятно, эта решительность помогла Аттиле принять решение: теперь он был намерен обратить силу своего оружия против слабого государства Валентиниана, вместо того чтобы возобновлять нападения на истощенные земли Иллирии, на которые он так часто совершал опустошительные набеги. Было и еще одно соображение, подталкивающее его к началу галльской кампании. Король вандалов прислал подарки королю гуннов, всеми силами стараясь повернуть его против вестготов. Гейзерих опасался мести Теодориха за ужасное обращение с его дочерью и желал уничтожить или хотя бы ослабить вестготов. Современник, хорошо осведомленный о дипломатических интригах при дворе гуннов, писал, что Аттила вторгся в Галлию, чтобы «сделать одолжение Гейзериху». Но это был лишь один из мотивов. Аттила был слишком хитер, чтобы раскрыть все свои планы. Он должен был принять меры, чтобы не допустить союза римлян и готов, и притворялся дружелюбным по отношению к обоим. Он написал в Тулузу, что его экспедиция направлена против врагов готов, а в Равенну — что хочет уничтожить врагов римлян.

В самом начале 451 года он выступил в поход с большой армией, состоящей не только из гуннов, но и из сил его германских (и не только германских. — Ред.) подданных. В нее входили гепиды с гор Дакии под командованием своего короля Ардариха, остготы, которыми командовали три вождя — Валамир, Теодимир и Видимир, ругии с верховьев Тисы, скиры из Галиции, герулы с берегов Понта Эвксинского, тюринги, аланы и др. Достигнув Рейна, они соединились с отрядом бургундов, которые жили к востоку от этой реки, и рипуарских франков. Армия Аттилы вторглась в провинции Белгики, 7 апреля взяла Диводур (Мец), захватила много других городов и опустошила их окрестности. Неясно, действительно ли Аэций поверил в свою безопасность, получив письмо Аттилы, утверждавшее, что гунны не намереваются нападать на римские территории. Представляется определенным лишь одно: приготовления Аэция были поспешными и делались в последний момент. Войска, которые он смог собрать, были недостаточными для отражения наступления огромной армии Аттилы. На призыв Аэция откликнулись салические франки, часть рипуарских франков, бургунды Савойи и кельты Арморики. Но шанс на безопасность и победу зависел от обеспечения союза с вестготами, которые решили сохранять нейтралитет.

Авит был выбран Аэцием для выполнения нелегкой миссии — убедить Теодориха выступить. Он достиг успеха, хотя не вполне ясно: объясняется ли этот успех дипломатическими талантами Авита или тем фактом, что Аттила уже направлялся к Луаре. В окрестностях современного Балансе (южнее Орлеана, близ р. Шер. — Ред.) было небольшое поселение аланов, и их правитель тайно согласился помочь Аттиле завладеть городом Ценаб (Цивитас Аврелианум). Тогдашней целью Аттилы был именно Ценаб (совр. Орлеан), и первой стратегической целью поспешного альянса римлян и готов было помешать гуннам достичь его. Рассказы о происшедших событиях противоречивы. Правда, вероятно, заключается в том, что смешанная армия — Аэция и его союзников вестготов под командованием Теодориха, которого сопровождал его сын Торисмунд, — достигла города раньше, нежели к нему подошли гунны. Аттила сразу понял, что он только накличет на себя беду, если попытается напасть на этот хорошо укрепленный город. Ему оставалось только отступить. Так летом 451 года Аэций одержал бескровную стратегическую победу.

Обычно утверждали, что Аттила осадил Ценаб (Цивитас Аврелианум), и тут существуют две версии. Согласно одной из них, он был уже очень близок к захвату, когда появилась армия римлян и вестготов и спасла его в последний момент. Согласно другой, гунны уже были в городе, когда прибыли спасители и вытеснили их. Обе версии основаны на церковных источниках Орлеана, в которых основное внимание уделяется не исторической достоверности, а чудесам, которые творил орлеанский епископ святой Аниан. Источники вроде бы имели раннее происхождение, но недавно Круш доказал, что они являются компиляцией VIII века. и два варианта повествования являются всего лишь двумя версиями одной и той же церковной традиции, прославляющей деяния святого Аниана. Должны ли мы выбрать одну из версий? На мой взгляд, это совершенно непринципиально. Тем более что существует еще и третья возможность — обе версии могут быть ложными. Обратившись к трудам готского историка Иордана, который писал веком позже, мы не находим ни слова об осаде Орлеана. Этот город присутствует в его рассказе, но его версия не просто не упоминает, но определенно исключает осаду. По Иордану, Аэций сделал именно то, что мы могли бы от него ожидать, — укрепил Орлеан до подхода Аттилы, до столкновения между двумя армиями. Рассказ Иордана, насколько я понимаю, подразумевает, что армии Аэция и его союзников ожидали в Орлеане, чтобы дать отпор гуннам. И Аттила не только не смог напасть на Орлеан, но вообще не осмелился выступить против союзнической армии, которая оказалась значительно больше и сильнее, чем он ожидал. Он отступил на восток к Трикассу (Труа; в римское время город назывался Новимаг. — Ред.). У меня практически нет сомнений в том, что все именно так и было. Ценаб (Орлеан) оказался под угрозой, но его никто не осаждал и никто не штурмовал. Вероятно, жители какое-то время волновались — ведь опасность действительно была вполне реальной. И нетрудно поверить, что епископ Ценаба Аниан действительно оказывал благотворное влияние, успокаивая умы и сердца людей и поддерживая в них надежду на божественную защиту. И если деятельность епископа в этот кризисный период произвела неизгладимое впечатление на горожан, это вполне вписывается в легенду. Предание о его хорошей работе и добрых делах следовало усилить, сделать необыкновенным, волнующим, чудесным, представив город в агонии опасности со стороны осадивших — или даже захвативших его — гуннов. А спасли его молитвы святого. Можно также отметить, что вторжение гуннов в Галлию стимулировало не только мифологическое творчество германцев, но и мифопоэтическую изобретательность церкви. Вряд ли можно найти город, находившийся в реальной или возможной опасности со стороны гуннов Аттилы, в котором не было бы легенды о вмешательстве свыше. В Париже (тогда Лютеция), к примеру, куда Аттила и близко не подходил, утверждали, что к горожанам явилась святая Женевьева и заверила их, что опасности нет.

Союзникам было недостаточно просто остановить гуннов и повернуть их назад. Они должны были, по возможности, нанести им удар. Они настигли Аттилу близ Труа, на важном пересечении дорог, и состоялось сражение к северу от города в районе locus Mauriacus — место невозможно идентифицировать с полной уверенностью, возможно, это где-то возле Мери-сюр-Сен. Сражение, начавшееся во второй половине дня, продолжилось ночью. Было много убитых, среди них — король Теодорих. На следующий день римляне обнаружили, что Аттила успел сильно укрепить свои позиции. Утверждают, что он даже приготовил погребальный костер, в котором был готов сгореть, чтобы не попасть в руки противника. Торисмунд, желавший отомстить за смерть отца, рвался в бой. Но такие действия не соответствовали политике Аэция. Ему не нужно было уничтожать гуннов, которых он на протяжении всей своей карьеры использовал в интересах империи. Да и не в его интересах было повышение престижа вестготских союзников. Поэтому он убедил Торисмунда как можно быстрее вернуться в Тулузу, иначе братья, воспользовавшись его отсутствием, могут оспорить его права на королевский сан. Он также убедил франков вернуться на свои земли. Избавившись от сильных союзников, он мог беспрепятственно проводить собственную политику и позволил Аттиле спастись вместе с остатками его войска.

Это сражение часто ошибочно называют битвой при Шалоне, но Шалон-сюр-Марн (тогда Каталаунум) находится довольно далеко. Правильнее назвать его сражением при Труа (большинство историков называет сражение битвой на Каталаунских полях, обширной равнине к северо-западу от Труа, названной от города Каталаунум. — Ред.). Обе стороны понесли большие потери, но в сложившихся обстоятельствах это был триумф защитников Галлии, способствовавший отступлению врага. Но обратите внимание на тот факт, что стратегически оно лишь усилило отпор, который гунны уже получили, и ускорило их уход. Потери гуннов даже по самым низким оценкам оказались очень тяжелыми, главным итогом сражения стал моральный удар по престижу власти Аттилы. Если бы Аэций позволил гуннам уйти и не стал их преследовать, моральный эффект был бы намного меньше: возможно, это и было главным соображением, заставившим Аэция преследовать врага. Важно понимать, что сражение при locus Mauriacus не было начато от отчаяния или безнадежности. И полагаю, мы можем быть уверены, что шансы были не против Аэция, иначе он не стал бы напрашиваться на неприятности и ввязываться в бой.

Учитывая сказанное, этому сражению невозможно придать историческую важность, которую ему обычно приписывают. Оно всегда находилось в ряду великих битв, решавших судьбы народов и определявших ход истории. Но судьба вторжения Аттилы была решена до сражения. Его решила стратегия Аэция. Армию Аттилы ожидало полное уничтожение, при этом маловероятно, чтобы Аэций и его союзники подвергались серьезной опасности. (Однако сражение было для римлян и их союзников крайне тяжелым. Аттила выбрал для решающей битвы равнину, чтобы дать своей многочисленной коннице свободу маневра. Он встал с гуннами в центре боевого порядка, поставив на левый фланг остготов, а на правый гепидов. Аэций во главе римлян находился на левом фланге, вестготы на правом, центр занимали франки, аланы и другие племена. Сражение начали гунны. Они прорвали центр противника, а затем перенесли удар против вестготов, но контрударом левого фланга римлян были опрокинуты. После этого Аэций с римлянами начал теснить гепидов и гуннов и вскоре овладел господствующей высотой, что и решило исход битвы, в которой пало до 200 000 человек. — Ред.)

Стратегия римлянина была изначально неизмеримо эффективнее, и вместе с тем все указывает на то, что Аттила не обладал большими стратегическими талантами. Сравните бесплодность этого монгольского вторжения в Галлию с великолепно задуманной и превосходно исполненной стратегией, характерной для великого нашествия монголов в Восточную Европу в середине XIII века. Очевидный контраст подтверждает правоту моих слов: Аттила не был стратегом. Этому историческому факту доселе не придавали должного значения.

Но если мы не признаем за битвой при Труа (на Каталаунских полях. — Ред.) ее претензии на звание величайшего сражения в истории, вы вправе ожидать, что я перенесу на всю кампанию значение, которое отказался придать отдельному эпизоду. Но разве можно утверждать, что это вторжение и вся кампания, рассматриваемая в целом, приобрела пропорции мирового кризиса? Опасность была вовсе не так велика, как это обычно предполагалось. Если бы Аттила одержал победу, если бы он победил римлян и вестготов в Орлеане, если бы он получил Галлию и перевел — а у нас нет доказательств того, что его план был именно таков, — резиденцию правительства и весь свой народ с Тисы на Сену или Луару, нет никаких оснований утверждать, что ход истории претерпел бы серьезные изменения. Поскольку правление гуннов в Галлии могло продлиться не более года или двух — оно не смогло бы пережить смерти великого короля, от ума и личных качеств которого зависело. Нисколько не приуменьшая заслуг Аэция и Теодориха, мы должны признать, что опасность, которую они предотвратили, была совсем другого порядка, и на кону стояли неизмеримо меньшие ставки, чем на полях Платей (26 сентября 479 г. до н. э., когда союзные войска 24 греческих полисов во главе с Афинами и Спартой одолели персидскую армию Мардония (включавшую греческих и македонских союзников персов). — Ред.) или Метавра (24 июня 207 г. до н. э. у р. Метавр (совр. Метауро) в Средней Италии. Здесь римляне уничтожили карфагенскую армию Гасдрубала, шедшую из Испании на соединение с армией Ганнибала. — Ред.). Если бы Аттила одержал победу в своей кампании, возможно, он сумел бы добиться, чтобы ему отдали Гонорию, и, если бы от этого союза родился сын и был провозглашен августом Галлии, гунн смог бы оказать серьезное влияние на судьбы страны. Но это влияние совершенно не обязательно должно было быть антиримским.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.