«Весь север на Галлию»
«Весь север на Галлию»
Всю мощь этой вновь возникшей экстраординарной военной машины первой ощутила на себе Восточная Римская империя, чьи города на Балканах сильно пострадали в 441–442 гг. и вновь в 447 г. После двух поражений в ходе кампании 447 г. восточноримские власти были не в состоянии нанести удар по державе Аттилы. Поэтому в 449 г. они были вынуждены прибегнуть к той самой попытке устранения Аттилы, к которой невольно оказались причастны Максимин и Приск. Впрочем, Аттила не позволил Константинополю «соскочить с крючка». Отказавшись обсуждать проблему перебежчиков и повторив свое требование создать санитарный кордон поту сторону дунайской границы, теперь он потребовал еще и того, чтобы восточноримские власти сосватали его секретарю, римлянину по рождению, жену знатного происхождения с подобающим ей приданым. В том случае, если бы эти требования не были удовлетворены, они, вероятно, могли бы послужить в качестве повода к войне, и постоянная активность Аттилы свидетельствует о том, что он деятельно готовил еще одно крупномасштабное вторжение на Балканы.
В 450 г. дипломатическая тональность должна была резко измениться. Очередное римское посольство направилось по тому самому пути, который в предыдущем году проторили Приск и Максимин. В состав этой миссии входили Анатолий, один из двух высших военных чинов при восточноримском дворе (magister militum praesentalis), и Ном, магистр оффиций (magister officiorum). Анатолий был хорошо знаком Аттиле, поскольку вел с ним переговоры о заключении перемирия, которое последовало за гуннскими победами в 447 г. Едва л и стоит представлять себе более блестящий дипломатический дуэт: одно из условий Аттилы заключалось в том, что он будет иметь дело лишь с самым знатным послом.
Римская версия того, что произошло далее, изложена Приском: «Поначалу Аттила говорил с ними надменно, но в дальнейшем он был обезоружен обилием их даров и смягчен их льстивыми речами». В итоге «Аттила поклялся, что будет соблюдать мир на прежних условиях, очистит римские владения вплоть до берегов Дуная и перестанет поднимать вопрос о перебежчиках, если римляне ему гарантируют, что впредь не станут принимать у себя бежавших от него людей. Он отпустил и Вигилу… и многих пленников без выкупа, из уважения к Анатолию и Ному, которым были подарены кони и шкуры диких животных» (Prisc., fr. 15.4, p. 299).
Нечасто переговоры на столь высоком уровне завершаются столь удачно. В Константинополь послы возвращались в приподнятом настроении, везя с собой секретаря Аттилы, которому предстояло обрести достойную супругу. Впрочем, вскоре выяснилось, что Аттила урегулировал свои отношения с Константинополем не потому, что он, в соответствии со стереотипным восприятием варвара, был побежден хитроумием своих восточноримских партнеров, но потому, что он стремился обезопасить свой восточный фронт, замыслив осуществить широкомасштабное вторжение в пределы Западной Римской империи.
Как пишет Приск, задумать очередной набег Аттилу подвигла жажда новых великих завоеваний, в которых он видел осуществление той самой судьбы, что была предначертана ему богами и удостоверена обнаружением Марсова меча, — судьбы завоевателя всего мира. Во время своей посольской миссии Приск летом 449 г. стал свидетелем того, как Аттила, по его мнению, с безрассудной гордыней отнесся к послам, прибывшим из Западной Римской империи. После этого повествование естественным образом обратилось к оценке Аттилы, и Приск с удовольствием процитировал то, что один из послов высказал по этому поводу: «Великая удача [Аттилы] и то могущество, которое она ему даровала, сделали его настолько надменным, что он не принимает никаких советов, если не уверен в том, что они идут ему на пользу. Ни один из прежних правителей Скифии… никогда не достигал столь многого за столь краткий срок. Он властвует над островами в океане [Атлантическом, или Западном] и, помимо всей Скифии, даже римлян заставил платить ему дань… Чтобы расширить пределы своей державы, теперь он намерен идти войной на персов» (Prisc., fr. 11. 2, p. 277).
Затем кто-то спросил, каким образом Аттила предполагает добраться до Персии из Центральной Европы, на что последовал ответ: гунны помнят о том, что, двигаясь все время вдоль северного побережья Черного моря, можно попасть в Персию, обойдя стороной римские владения. Безусловно, это так, однако переход через Кавказ требовал очень много времени, когда же гунны осуществили этот переход в последний раз (насколько нам известно, это произошло в 395–396 гг.), они кочевали в Северном Причерноморье, а не на Большой Венгерской равнине, которая расположена намного западнее. Таким образом, грандиозные завоевательные планы строились на основании полузабытой географии: здесь налицо было исключительное стремление к завоеваниям, намеревавшееся поглотить весь известный тогда мир.
Впрочем, как нам известно, Аттила предпочел двинуться на запад. Источники предлагают множество объяснений, почему он поступил именно так. Согласно одному особенно пикантному слуху, рожденному в придворной среде, Аттила двинул свои полчища против Западной Римской империи, потому что сестра западноримского императора Валентиниана III, весьма энергичная и предприимчивая дама по имени Юста Грата Гонория, предложила себя ему в жены вместе с половиной Западной Римской империи в качестве приданого. Предположительно, она послала ему камею со своим портретом, а также письмо, и этого оказалось достаточно, чтобы его заинтриговать. Гонория была дочерью знаменитой Галлы Плацидии, которая сама нашла свою любовь у варваров (как мы видели в VI главе), в 410-х гг., выйдя замуж за Атаульфа, шурина Алариха, и родив ему сына, Плацидия, располагавшая готской гвардией, обладала тем, что было необходимо для активного участия в политической жизни, пока к власти не пришел Аэций.
Ее дочь Гонорию, когда она забеременела, уличили в преступной связи со своим дворецким, неким Евгением. Этот Евгений был казнен, а Гонорию посадили под домашний арест и обручили с заурядным сенатором по имени Геркулиан. На свою беду, она обратилась к повелителю гуннов с просьбой о помощи. Однако в развитии событий наступила пауза. Даже после того как выяснилось, что Гонория написала письмо Аттиле, она избежала казни и была взята под опеку своей матерью; однако соответствующий фрагмент Приска, прежде чем, к нашей досаде, оборваться на середине фразы, намекает на то, что последовали новые эскапады. Выходки Гонории слишком хорошо известны нам по источникам, чтобы в рассказах о них не было хотя бы крупицы истины{359}, однако я не считаю, что именно Гонория явилась тем стимулом, из-за которого Аттила в конечном счете предпочел поход на римский Запад персидскому варианту. Обратим внимание хотя бы на географию. Как мы скоро увидим, решив двинуться на запад, Аттила не пошел в Италию, где томилась в заключении Гонория, но сначала вторгся в Галлию. Знание Аттилой европейской географии, хотя и было, без сомнения, поверхностным, тем не менее являлось достаточным для того, чтобы мы были уверены в том, что он знал, по какую сторону Альп он имел больше шансов отыскать свою предполагаемую невесту. Мы не располагаем сведениями о том, что же в конечном счете приключилось с Гонорией. Направившись к западу от Венгрии, гунны повернули направо, в сторону Галлии, а не налево, в Италию, и этого уже достаточно, чтобы «отправить» Гонорию в примечания к историческим текстам.
Источники свидетельствуют о том, что желание спасти Гонорию являлось лишь одной из целого ряда причин нашествия Аттилы на римский Запад. Еще одной причиной стал инцидент, вызвавший вспышку его гнева накануне переговоров летом 449 г., в ходе которых выявились его амбиции в отношении Персии. Уже упомянутая западноримская дипломатическая миссия была направлена специально для того, чтобы ответить на заявленную претензию, будто римский банкир по имени Сильван завладел каким-то количеством золотой утвари, принадлежавшей Аттиле по праву войны. Сколь бы тривиальной ни казалась проблема, Аттила грозил войной, если ее не урегулируют в его пользу. Опять-таки точно неизвестно, однако вполне вероятно, что в том же году имели место некие контакты между Аттилой и Гейзерихом, королем вандалов, который, как считается, подкупил Аттилу, чтобы тот двинул свои войска на запад. В конце 450 г. Аттила поддержал одного из претендентов на опустевший престол короля рипуарских франков, тогда как Аэций остановил свой выбор на другом кандидате. Наконец, незадолго до этого Аттила даровал убежище одному из руководителей восстания в Северо-Западной Галлии, подавленного Аэцием в 448 г. Это обстоятельство позволяет предположить, что Аттила рассчитывал использовать этого человека с целью нагнетания напряженности и обеспечения движения гуннского войска во время похода на запад. Пока его полчища готовились к выступлению, Аттила, действуя в своей обычной манере, направил разным адресатам письма противоположного содержания, из которых одни давали понять, что целью его похода являлось нападение вовсе не на Западную Римскую империю, а на вестготов, обосновавшихся в Юго-Западной Галлии, в то время как другие убеждали тех же самых вестготов присоединиться к нему для участия в совместном нападении на империю{360}.
Таким образом, налицо тот факт, что в 449–450 гг., подготавливая свой следующий ход, Аттила одновременно манипулировал несколькими удобными предлогами для нападения на Западную Римскую империю. Я сомневаюсь в том, что вторжение в Персию вообще когда-либо рассматривалось всерьез, однако в 449 г. Аттила еще не решил, нанести ли ему очередной удар по восточной или же по западной части империи; он не только нагнетал напряженность в отношениях с Западом, но и отказывался урегулировать наиболее болезненные из противоречий с Константинополем. Тот великодушный договор, который Аттила в конечном счете даровал Константинополю, явился свидетельством того, что он был готов свести концы с концами на Востоке, сосредоточив свое внимание на Западе.
Весной 451 г. огромное войско Аттилы направилось на запад от Среднего Подунавья, вероятно, двигаясь по тому самому пути, которым в 406 г. следовали варвары, пришедшие из-за Рейна. Как сообщает Иордан, «говорят», что эта армия насчитывала, страшно сказать, полмиллиона человек (Getica 33. 182); впрочем, слово «говорят» показывает, что на этот раз даже Иордан не принял на веру эту цифру. Однако не приходится сомневаться в том, что численность войска была огромной, поскольку Аттила задействовал на полную мощность ресурсы гуннской военной машины. Как свидетельствует галльский поэт Аполлинарий Сидоний, живший примерно в те времена, когда происходили описываемые события, «внезапно варварский мир, расколотый мощным сдвигом, обрушил весь север на Галлию. Вслед за воинственным ругом появляется свирепый гепид, бок о бок с гелоном; бургунд подгоняет скира; вперед напирают гунн, беллонот, невр, бастарн, тюринг, бруктер и франк» (Poem. VII. 319 sqq.). Поэзия Сидония была метрической, и, чтобы уложиться в стихотворный размер, ему требовались слова с определенным количеством ударных и безударных слогов. Здесь он предоставляет нам любопытную смесь древних племенных объединений, тех, кто не имел никакого отношения к гуннской державе (гелон, беллонот, невр, бастарн, бруктер), и тех, которые являлись подданными Аттилы (руг, гепид, бургунд, скир, тюринг и франк), не говоря уже, разумеется, о самих гуннах. Однако, в сущности, Сидоний дал неполный список. Мы знаем из других источников, что в событиях участвовали еще и значительные массы готов{361}.
Ни один из дошедших до наших дней источников не дает нам детального описания того похода, однако мы примерно знаем, что тогда произошло. Пройдя по течению Верхнего Дуная на северо-запад от Большой Венгерской равнины, орда переправилась через Рейн в районе Кобленца и двинулась дальше на запад (карта № 13). Согласно некоторым, по общему мнению, весьма сомнительным источникам, Мец пал 7 апреля, а вскоре его участь разделила и древняя имперская метрополия, Трир. Затем полчища Аттилы вторглись в самое сердце римской Галлии. К июню они дошли до Орлеана, где дислоцировалась крупная группировка аланов, находившихся на римской службе. Город был подвергнут планомерной осаде; имеются смутные указания на то, что Аттила рассчитывал привлечь на свою сторону Сангибана, предводителя части аланов, находившихся в городе (Iord. Getica. 195). В то же самое время, согласно другому весьма сомнительному источнику, некоторые отряды из войска Аттилы достигли даже ворот Парижа, где они были обращены вспять благодаря чудесному заступничеству покровительницы города, св. Женевьевы. Создается впечатление, что войско гуннов прошло всю римскую Галлию вдоль и поперек, грабя и опустошая все на своем пути.
Аэций все еще оставался верховным главнокомандующим войсками римского Запада, и, насколько нам известно из второго панегирика Меробавда, он предвидел вероятность гуннского вторжения на Запад по крайней мере с 443 г. Когда же это наконец произошло спустя почти 10 лет, он начал действовать. Перед лицом беспрецедентной угрозы Аэций стремился сколотить такую коалицию, у которой был бы шанс на успех. Раннее лето 451 г. застало его в походе на север через всю Галлию во главе соединений римской армии, дислоцированных в Италии и Галлии, а также отрядов, выставленных многочисленными союзными племенными объединениями, такими как бургунды и вестготы короля Теодориха из Аквитании. Приближение этой весьма пестрой по своему составу группировки вынудило Аттилу уйти 14 июня от стен Орлеана. В конце того же месяца отряды Аэция настигли отступавшую орду где-то в районе Труа, т. е. примерно в 150 километрах к востоку.
На равнине, которую разные источники называют Каталаунскими полями или campus Mauriacus и которая никогда не была с точностью локализована, произошла грандиозная битва:
«Поле битвы представляло собой равнину, круто поднимавшуюся по направлению к цепи холмов, которой стремились достичь оба войска… Полчища гуннов заняли правую сторону, римляне, вестготы и их союзники — левую… Боевой строй гуннов был расположен таким образом, что Аттила вместе с отборными воинами находился в центре… Бесчисленные представители разных племен, которые он подчинил своей власти, стояли на флангах».
13. Западная кампания Аттилы
Римляне и вестготы первыми достигли холмов и пресекали любую попытку выбить их оттуда — так повествует наш основной источник, однако затем он впадает в риторику (хотя риторика эта довольно изящна):
«Завязался бой — яростный, беспорядочный, жестокий и беспощадный, — бой, подобного которому не помнили с давних времен… Ручей, протекавший между низкими берегами… оказался переполнен чужеродными струями и из-за потока крови превратился в бурную стремнину. Те, кого раны вынуждали утолять мучившую их жажду, пили воду, смешанную с кровью».
Теодорих был убит в бою; то ли его поразили копьем, то ли затоптали насмерть, когда он упал с коня, — сведения о его гибели не отличаются ясностью. Опять-таки в соответствии с нашим основным источником всего погибло 165 тысяч человек, однако эта цифра совершенно невероятна. К концу того дня Аттила пребывал в подавленном настроении. Будучи вынуждено отступить и занять оборону за поставленными в кольцо повозками, его войско впервые потерпело серьезное поражение. Первым побуждением Аттилы было собрать в кучу седла, чтобы возвести для себя погребальный костер{362}. Однако военачальники Аттилы убедили его в том, что это сражение — лишь тактическая неудача, и он успокоился. Патовая ситуация, когда оба войска стояли друг против друга, длилась до тех пор, пока гунны не начали медленно отступать. Аэций воздержался от их активного преследования и распустил свою коалиционную армию так скоро, как только смог, — задача, исполнение которой было значительно облегчено тем фактом, что вестготы торопились вернуться в Тулузу, чтобы выбрать преемника своему погибшему королю. Аттила смирился с продолжавшимся отступлением своих полчищ; поджав хвост, гунны бежали в Венгрию. Хотя цена, заплаченная теми римскими городами, которые находились на пути следования гуннского войска, оказалась чрезвычайно высока, первый натиск Аттилы на римский Запад был отбит. И вновь в кризисный момент Аэций оказался на высоте. Несмотря на всю ограниченность находившихся в его распоряжении ресурсов, Аэций сумел сколотить ту коалицию, которая спасла Галлию.
В гневе и досаде Аттила Гунн провел зиму 451/52 гг., готовясь к еще большему кровопролитию. На этот раз удар пришелся на Италию. Весной 452 г. войска Аттилы прорвались через альпийские перевалы. Первым препятствием на их пути была Аквилея. Здесь гунны были остановлены мощными городскими укреплениями — Аттила даже собирался прекратить поход. В тот момент, когда он уже был готов снять затянувшуюся тщетную осаду, он заметил аиста, извлекавшего своих птенцов из гнезда, которое тот свил в одной из городских башен, и переносившего одного за другим тех, кто еще не умел летать. Заметив это, как сообщает Приск, Аттила «приказал своему войску оставаться на прежнем месте, заявив, что птица никогда бы не покинула своего гнезда… если бы не знала наперед, что в скором времени это место постигнет какое-то бедствие»{363}. Разумеется, аист (не говоря уже об Аттиле) оказался прав. Высокое мастерство гуннов в деле завоевания укрепленных городов возобладало, и в скором времени Аквилея пала. Ее падение открыло перед гуннами главный путь в Северо-Восточную Италию.
Затем орда направилась по старинным римским дорогам на запад через долину По. Будучи одной из политических метрополий Западной Римской империи и являясь к тому же ее житницей, этот регион изобиловал богатыми городами. Теперь, как и на Балканах, один за другим эти города попадали в руки гуннов, которые стремительно овладели Падуей, Мантуей, Виченцей, Вероной, Брешией и Бергамо (см. карту № 13). И вот уже Аттила стоял у ворот Милана, в течение длительного времени являвшегося имперской столицей. Осада затянулась, однако Аттила вновь взял верх, и очередной имперский центр был разграблен и опустошен. Фрагмент «Истории» Приска сохранил для нас такую любопытную деталь:
«Когда [Аттила] увидел [в Милане] живописное изображение, где римские императоры восседали на золотых тронах, а скифы лежали мертвыми у их ног, он разыскал художника и приказал ему запечатлеть Аттилу сидящим на троне, тогда как римские императоры взваливают на свои плечи мешки и сыплют золото к его ногам».
Однако, как и годом ранее в Галлии, италийский поход Аттилы не во всем пошел так, как предполагалось заранее. Ватиканские источники и голливудские сценаристы любят фокусировать внимание на одном частном эпизоде, когда после падения Милана папа Лев как участник миротворческой миссии, в которую входили префект Тригеций и консуляр Авиен, встретился с Аттилой, чтобы попытаться убедить его не нападать на Рим. В конечном счете гунны повернули вспять, в очередной раз убравшись в Венгрию.
В определенных кругах это событие было подано как выдающаяся личная победа папы в области тайной дипломатии. Действительность оказалась более прозаичной. Помимо вдохновленного Господом Льва, здесь были задействованы другие силы. Во время похода Аттилы в Италию — похода, который, в сущности, свелся к серии осад, — отсутствовала надежная система снабжения; в тех зачастую стесненных условиях гуннское войско оказалось уязвимо во многих отношениях. Хронист Гидаций скупо поведал об этом так: «Гунны, которые разграбили Италию и взяли приступом немало городов, понесли Божью кару, претерпев ниспосланные небом испытания — голод и мор». К тому времени, когда пал Милан, мор уже собирал обильную жатву, да и ситуация с продовольствием становилась критической. Кроме того, в Константинополе теперь был новый властитель, император Маркиан, и его войска (наряду с теми силами, которые сумел собрать Аэций) вовсе не бездействовали: «В довершение всего [гунны] были наголову разбиты направленными императором Маркианом вспомогательными частями под командованием Аэция, и они одновременно гибли в своих становищах как от ниспосланных небом испытаний, так и от рук солдат Маркиана» (Hydat. Chron. 154). По-видимому, пока Аэций, возглавлявший объединенные силы Востока и Запада, изматывал гуннские полчища в Италии, другие восточноримские войска совершали рейд в области к северу от Дуная, в глубь владений Аттилы. Это были смертельные тиски, поэтому, как и годом ранее, у Аттилы Гунна не оставалось иного выбора, кроме отступления. После заключения некого подобия мира или перемирия полчища Аттилы откатились в Центральную Европу{364}.
Если 451 г. ознаменовался не более чем тактической неудачей, два крупных поражения, понесенных впервые за много лет, причинили существенный ущерб репутации великого завоевателя. Эти военные акции на римском Западе в действительности оказались для Аттилы гораздо более тяжелыми, нежели его балканские предприятия десятилетием раньше. Гуннская империя не располагала бюрократическим аппаратом своей римской соседки, каким бы несовершенным он ни был. Насколько нам известно, вся гуннская бюрократия в то время сводилась к одному присланному римлянами секретарю и еще пленнику по имени Рустиций, которого взяли на службу за его умение вести переписку на греческом и латыни. Поэтому невозможно представить себе, чтобы гунны располагали чем-то, хотя бы отдаленно напоминающим присущую римлянам способность планировать и обеспечивать на месте систему снабжения продовольствием и фуражом, необходимую для проведения крупномасштабных военных операций. Несомненно, когда раздавался клич, звавший в поход, предполагалось, что каждый воин возьмет с собой определенный запас провианта, однако в том случае, если военные действия затягивались, гуннское войско было вынуждено существовать в основном благодаря подножному корму. Поэтому во время походов на дальние расстояния трудности, возникавшие в связи с сохранением армии в качестве эффективной боевой силы, возрастали многократно. Усталость, равно как и вероятность нехватки продовольствия, и возможность возникновения эпидемии повышались по мере того, как увеличивалось расстояние. Кроме того, существовала большая вероятностьтого, что, если войскам придется рассредоточиться по незнакомой местности в поисках продовольствия и фуража, будет затруднительно вновь собрать их для битвы. В 447 г. во время самого глубокого из всех рейдов на Балканы полчища Аттилы, чтобы дать первое большое сражение, прошли на запад вдоль северного хребта Балканских гор, перевалили через него, затем двинулись на юг, к Константинополю, потом на юго-запад, к Херсонесу Фракийскому, чтобы дать второе сражение: в целом это расстояние примерно в 500 километров. В 451 г. войску гуннов пришлось покрыть расстояние от Венгрии до Орлеана, т. е. около 1200 километров, а в 452 г. — от Венгрии до Милана, приблизительно 800 километров, однако на этот раз гуннам пришлось вести осаду, что сделало их более уязвимыми для болезней{365}. Как полагают многие исследователи, во время походов, столь значительно углублявшихся на территорию Западной Европы, Аттила и его войска были практически обречены на то, чтобы претерпевать серьезные неудобства.
Однако Аттиле урок не пошел впрок. В начале 453 г. он намеревался предпринять еще один опустошительный рейд по просторам Европы, когда Божья кара настигла наконец того, кого прозвали «бичом Божьим». Только накануне Аттила взял себе очередную жену (мы не знаем, сколько их было всего). Напившись допьяна, он возлег на брачное ложе; тогда с ним случился инсульт, и он умер. Невеста Аттилы была слишком напугана, чтобы поднять тревогу; утром ее нашли рядом с трупом. Похороны Аттилы превратились в некое действо, исполненное скорби и возвеличивания, как об этом пишет Иордан:
«Его тело было помещено… на возвышение в шелковом шатре… Лучшие наездники из числа гуннов скакали кругами снаружи… и возвещали о его деяниях: "Владыка гуннов, царь Аттила, рожденный своим отцом Мундиухом, господин храбрейших племен, единственный обладатель скифского и германского царств — держав прежде неизвестных — завоевал города и устрашил обе половины римского мира; умиротворенный их мольбами, он взимал с них ежегодную дань, избавляя остальное от разграбления. И когда он все это осуществил… он умер не от руки врага и не вследствие предательства друзей, а среди своего народа, в мирной обстановке, наслаждаясь своим счастьем и не помышляя о печали"».
Когда свершилась тризна, «под покровом ночи гунны предали его тело земле. Они запечатали его гробы — первый из золота, второй из серебра, третий из железа… железо — потому что он покорял народы, золото и серебро — поскольку принял почести от обеих империй. Гунны также погребли вместе с ним вооружение врагов, побежденных в сражениях, конскую сбрую невероятной ценности, сверкавшую разнообразными драгоценными камнями, и различные украшения… а затем… они перебили тех, кто выполнил эту работу» (Getica. 49. 256–258).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.