Дивизия освобождает Кириши Осень 1943 года

Дивизия освобождает Кириши

Осень 1943 года

После окончания тяжелой Мгинской операции 8-й армии наша 311-я дивизия, сменив части 80-й стрелковой дивизии генерал-майора Абакумова, заняла свою старую полосу обороны: болото Соколий Мох — левый берег реки Волхов под Ново-Киришами. Ширина полосы обороны достигала 24 км. Шел сентябрь 1943 года.

С целью уточнения состава группировки противника перед полосой обороны дивизия приступила с первых дней к активным разведывательным действиям. Начальник разведки дивизии майор Шуляковский день и ночь находился в полках на переднем крае, организуя и проводя ночные поиски то на одном, то на другом участке обороны. Немцы тоже не бездействовали: они пытались нащупать слабые места нашей растянутой обороны.

28 сентября на участке 1069-го стрелкового полка фашистская разведгруппа численностью около 40 человек после короткого, но мощного артналета атаковала один из наших ДЗОТов, который обороняли бойцы 371-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона батареи лейтенанта Пряшникова. В момент атаки в ДЗОТе находились лейтенант Иван Андросов, лейтенант Дмитрий Никифоров и старший сержант Н. Михайлов — командир орудия. В результате короткой, но жаркой схватки три советских воина разбили превосходящую более чем в десять раз группу противника. Потеряв убитыми и ранеными около десяти солдат, гитлеровцы, несолоно хлебавши, обратились в бегство, оставив оружие, убитых и раненых. Они даже не успели подобрать труп убитого офицера. Успеху в отражении боевой разведки противника содействовал с фланга соседний ДЗОТ мл. лейтенанта С. Окунева, где отличился пулеметчик ст. сержант Сушинцев.

В результате наших поисков и отражений немецкой разведки мы установили, что перед нами находятся части противника, которые ранее занимали здесь оборону.

Однако 3 октября, за два часа до рассвета, мы провели очередной разведпоиск на участке перед Ново-Киришами. Наши разведчики удачно проникли в траншею и, забросав немцев гранатами, уничтожили целиком расчет пулеметной точки. Забрав документы у убитых и одного тяжелораненого, бойцы благополучно вернулись в свою траншею, хотя их преследовали огнем с соседней огневой точки. Мы с Шуляковским находились на переднем крае в траншее, наблюдая за действиями поисковой группы и их сигналами.

Просматривая документы немцев при свете карманного фонарика, мы установили, что все они принадлежат солдатам охранного батальона. Получалось, что на нашем участке немцы заменили части хорошо знакомой нам дивизии на охранные. Встал вопрос: перед всей ли полосой обороны произведена смена частей дивизии и куда девалась (61-я) пехотная дивизия, оборонявшаяся ранее на этом участке? Ответов пока не было.

На востоке уже чуть забрезжил рассвет, пока мы, рассматривая документы, стремились разгадать причину появления охранных войск на одном из наших участков обороны и очевидного вывода в тыл пехотной дивизии.

Вдруг на участке противника раздался довольно сильный взрыв. Вскочив на ноги, мы увидели клубы дыма над железнодорожным мостом. Немцы перебирались по нему на плацдарм в г. Кириши, который они удерживали на правом берегу Волхова. Этот мост был подорван еще в 1941 году, но, проложив балки, опоры и настилы между взорванным пролетом, немцы продолжали использовать его для пешего передвижения. Благодаря этому части противника, оборонявшиеся на левом берегу Волхова, были связаны с войсками на плацдарме правого берега.

Теперь все стало яснее. Противник решил пожертвовать Киришским плацдармом на правом берегу реки, который он упорно удерживал в течение двух лет: когда ситуация для него ухудшилась, он решил вывести оттуда свои части. Кроме того, можно было предполагать, что гитлеровское командование, в поисках дополнительных сил для переброски на другое направление, решило заменить пехотную дивизию охранными батальонами и на Киришском выступе (левый берег). Дело в том, что после Любанской операции 1942 года войска 54-й армии глубоко вклинились в оборону противника до рубежа Смердыня — Малиновка, вследствие чего образовалась большая дуга (выступ) с вершиной у Ново-Кириши. Для обороны этой дуги немцы использовали несколько дивизий. Напрашивался вывод, что противник, оставив плацдарм на правом берегу Волхова и заменив пехотную дивизию (а может быть, и несколько дивизий) охранными частями на левом берегу (на выступе), собирал силы для обороны или нанесения удара на каком-нибудь другом направлении.

Таким образом, обстановка резко менялась в полосе обороны нашей дивизии и тем более нашего соседа за рекой — 4-й армии. Мы понимали, что в сложившейся ситуации нужно было действовать быстро и решительно. Напрашивалось единственно правильное решение: всеми наличными силами прорвать оборону противника, еще не успевшего освоиться на новом месте. Кроме того, до этого нам не приходилось драться с охранными частями, и, судя по только что прошедшему разведпоиску, я был уверен, что разделаться с ними нам не составит труда. Но нельзя было медлить.

Полевой телефон находился здесь же, в траншее. Я быстро связался с командующим 54-й армией генералом C. В. Рогинским и подробно доложил ему об обстановке и о своем решении перейти в наступление.

— Пока ничего не предпринимайте. Я переговорю с командующим 4-й армией, доложу обстановку генералу Мерецкову и сообщу вам, как действовать дальше. Ждите звонка, — сказал мне генерал Рогинский.

Минут через 20–30 он вызвал меня к телефону:

— В 4-й армии о взрыве настила моста и об оставлении плацдарма противником ничего не известно. Также и в штабе фронта. Проверьте еще раз, так ли все, как вы докладываете.

Я понял, что дело, требующее максимальной срочности, начинает затягиваться. С раздражением и досадой я ответил:

— Мне нечего перепроверять. Все, о чем я вам доложил, полностью соответствует действительности. Я лично и начальник разведки дивизии т. Шуляковский видели и слышали, как был взорван мост (настил), а документы час назад убитых нашей разведкой немцев у меня на руках. Нам совершенно ясно, что противник снял с обороны пехотную дивизию и заменил ее охранными частями. Нужно немедленно прорывать оборону противника, пока охранные батальоны не успели еще освоиться и сориентироваться на новом месте, — докладывал я командующему.

Я просил его не затягивать дело и разрешить мне немедленно приступить к организации прорыва немецкой обороны.

Генерал Рогинский знал меня еще по Синявинской операции 1942 года, когда он сменил командира 4-го гвардейского корпуса, попавшего в окружение с другими частями 8-й армии. В этот тяжелейший период времени я командовал 140-й отдельной стрелковой бригадой, которая входила в состав корпуса. Командующий всегда относился ко мне с большим доверием, хорошо понимал мое настойчивое желание не упустить благоприятный момент для подготовки и перехода в наступление. Однако снимать дивизию с обороны под Ново-Киришами и западнее этого самого ответственного участка в полосе 54-й армии, не имея резервов, было рискованно. К тому же еще не были ясны цели перегруппировки вражеских войск. Разговор наш закончился тем, что генерал Рогинский решил еще раз переговорить с командующим Волховским фронтом генералом Мерецковым.

Мы остались в траншее ждать звонка командующего. Задача перед нами стояла сложная. Было о чем подумать: как лучше на таком широком фронте организовать и провести прорыв вражеской обороны силами одной дивизии, да еще недостаточно укомплектованной людьми после тяжелых боев под Мгой. Немцы два года оборонялись на этом рубеже. За этот срок они соорудили здесь сотни ДЗОТов, произвели сплошное минирование переднего края и, вполне возможно, что и в глубине своей обороны вдоль него установили сплошные противопехотные проволочные заграждения на высоких и низких кольях, спирали Бруно, спотыкачи и прочие хитроумные ловушки. В этом отношении гитлеровцы были очень изобретательны.

Но больше всего нас волновала погода. Стояла сырая дождливая осень, превращая и так непросыхаемую в этих краях болотистую почву в сплошное месиво вязкой грязи. Она пудовыми гирями висела на ногах. Нас ожидали большие трудности, но уверенность, что бойцы преодолеют все, лишь бы бить и гнать с родной земли врага, помогала решать самые сложные боевые задачи.

Вскоре я снова разговаривал с генералом Рогинским. Он сказал, что Мерецков не изменил своего решения и требует от нас прочно оборонять полосу дивизии, не увлекаясь фантазиями и не строя несбыточных планов. Я продолжал настаивать на необходимости наступления дивизии, поняв, что в штабе смутно представляют быстро изменившуюся обстановку на нашем участке.

Понимая, что обстановка действительно выгодна для наступления, Рогинский внял моим настойчивым просьбам и, взяв ответственность на себя, разрешил действовать:

— Хорошо! Организуйте передовые батальоны от полков и действуйте ими. Главные силы полков держите в обороне и смотрите в оба. О готовности доложите, — сказал Рогинский и пожелал нам успеха.

Было видно, что Рогинский согласен с нашими доводами, но возражать Мерецкову не мог, да и не хотел. Приняв такое решение, он взял ответственность на себя. Теперь все зависело от нас, от нашей расторопности и умения быстро и надежно организовать прорыв и наступление передовых батальонов.

Чтобы действовать внезапно, решено было атаковать противника без предварительной артиллерийской подготовки. За тридцать минут до атаки командирам передовых батальонов было приказано, пользуясь ночной темнотой, скрытно сосредоточиться в боевых порядках в центральной зоне у переднего края неприятеля, чтобы одним махом без крика «ура», пока враг не опомнился, занять его первую траншею. Начало атаки было назначено на 5.00 4 октября.

Весь день 3 октября и всю ночь перед атакой в дивизии и в полках шла напряженная подготовка к бою. Работы было много. Каждому полку нужно было определить наиболее удобные во всех отношениях участки для прорыва, подтянуть поближе к этим участкам артдивизионы 855-го артполка полковника И. Е. Шевчука, полковые артбатареи и минометы, отдельные орудия. Все это и многое другое нужно было делать так скрытно, чтобы противник ничего не заподозрил, как говорится, и ухом не повел. Всего трудней было преодолеть проходы в минных полях и противопехотных заграждениях перед самым носом противника. При малейшей неаккуратности или шуме саперы могли быть обнаружены, и тогда все приготовления сорвались бы. От чрезвычайно сложной и опасной работы этих великих «тружеников войны», от их искусства, по тонкости сравнимого с ювелирным, зависело все, к чему мы с такой надеждой на успех готовились.

Если бы противник по каким-либо признакам ожидал с нашей стороны активных действий, он тогда непрерывно освещал бы нейтральную зону и вел бы огонь из автоматов и пулеметов. Ракет он не жалел, их у него было много. Они медленно снижались на шелковых парашютиках, хорошо и сравнительно долго освещая небольшой участок местности. В ночь на 4 октября гитлеровцы очень лениво пользовались ракетами и не часто вели огонь. Создавалось впечатление, что охранные батальоны недостаточно бдительны. Нам это было на руку.

Мы, командиры, хорошо знали свою «гвардию» — так мы называли саперов, знали каждого бойца в лицо, по фамилии и по боевым делам. Пока шло разминирование проходов, мы беспокоились, нервничали, но верили, что не подведет наша «гвардия».

В ту ночь на 4 октября никто из командиров не сомкнул глаз. Каждый самым добросовестным образом выполнял свою работу. Не спали и бойцы. Всем хотелось освободить землю, которую почти два года топтали фашисты. К утру все было готово и проверено офицерами штаба дивизии и мною лично. Враг, видимо, не подозревал о готовящемся прорыве.

В 5.00, еще затемно, бесшумно поднялись передовые батальоны полков. По проходам в противопехотных и противоминных полях, проделанных за ночь саперами, батальоны бросились в атаку на противника в траншеи и землянки. Немцы, застигнутые врасплох, растерялись. От взрывов ручных и противотанковых гранат они понесли потери. Уцелевшие от нашего огня, оставив пулеметы в ДЗОТах, бросились наутек по ходам сообщений. Прошло несколько минут, прежде чем гитлеровцы, которые находились в промежутках между атакованными участками, подняли беспорядочную стрельбу, но наши роты передовых батальонов, не останавливаясь в занятой траншее, продолжали двигаться вперед.

Группы саперов под командованием командира саперного батальона капитана Д. В. Матвеева, полкового инженера 1067-го стрелкового полка капитана М. Н. Андрияша и лейтенанта М. Г. Мелешева продвигались в боевых порядках батальонов, чтобы своевременно предупреждать пехоту о наличии минных полей, ограждая их знаками «Мины». На направлении Ново-Кириши, где наступал 1071-й стрелковый полк, индикаторы миноискателей не переставая звучали, так как вся почва на этом участке была нашпигована осколками снарядов и мин. Волей-неволей саперам пришлось заменить миноискатели на обыкновенные щупы, которыми для обнаружения мин нужно было прокалывать верхний слой почвы.

Противник отходил, не успев еще опомниться от нашей внезапной атаки. Чтобы свернуть его оборону по всему переднему краю и более активно и неотступно преследовать, нам пришлось ввести в прорыв все силы дивизии. Подразделения капитанов Ф. П. Евтушенко, С. И. Цветкова, А. Ф. Царева и H. A. Свиридова, вырвавшись вперед, стремились обойти врага с флангов, но вязкая по колено грязь и сплошные минные поля, проходы, которые гитлеровцы держали под массированным огнем артиллерии, минометов и пулеметов, тормозили их продвижение.

Противник своим огнем стремился завести наши подразделения и части на минные участки, и это ему частично удавалось делать, поэтому оставшиеся небольшие саперные резервы пришлось вывести в передовые подразделения, где под прикрытием огня стрелковых и минометных рот они проделывали проходы или искали обходные пути. Работу минеров без всякого преувеличения можно назвать героической. Ползком, не поднимая головы, под непосредственным огнем противника они делали свою опасную работу. Лейтенант М. Г. Малышев, командир саперного подразделения, лично снял более ста мин, а капитан Д. В. Матвеев, ответственный за разминирование в границах наступления дивизии, снял около двадцати мин.

Следует заметить, что на некоторых направлениях в глубине обороны немцы очень хитро ставили мины в два или три яруса. Обнаружив мину, саперы осторожно вытаскивали ее из земли, не подозревая, что под верхней миной лежит вторая мина, соединенная с верхней тонкой стальной проволокой — взрывателем. Стоило приподнять верхнюю мину, как срабатывал взрыватель второй мины. Взрывом двух мин одновременно минера разрывало на куски. Когда же устанавливались три мины (друг над другом), все их взрыватели бывали соединены. В этом случае происходил взрыв колоссальной силы — трех мин сразу.

Минировались отдельные землянки, убежища. Стоило открыть дверь, как взрывалась мина. Кое-где минировались даже топчаны и нары. Сюрпризов было много. Минирование, по всей видимости, осуществлялось предварительно для усиления обороны охранных частей, хотя возможно, что, потеряв всякую надежду на наступление в направлении Войбокало и Волхова, гитлеровцы решили оставить Киришский выступ с целью сокращения линии фронта. Если это так, то мы их опередили.

В числе первых из командиров саперов, погибших на минном поле, был полковой инженер 1067-го стрелкового полка капитан Михаил Николаевич Андрияш. Всего за несколько часов до его гибели я был в полку и наблюдал, как умело руководил он боевой работой своих саперов. Он был совсем молодым человеком, веселым, жизнерадостным, совсем недавно окончил военное училище. Его гибель стала для нас огромной потерей.

Не менее чем минные поля и сопротивление противника, глубокая, вязкая, как смола, грязь замедляла темпы нашего наступления. Очень трудно было наступать, да еще на таком широком фронте, когда ноги мертвой хваткой засасывает чавкающая трясина, тянет назад, лишает сил. Глубоко завязнув в непролазной жиже, моя легковая машина «эмка» вышла из строя в первые часы боя. Хорошо понимая мое положение, генерал Рогинский выслал мне гусеничный тягач. Все бы хорошо, но скорость у тягача маловата. Я успокаивал себя, что лучше медленно, да верно, так как без средства передвижения я походил на муху, прилипшую к липучке. Передвигаться приходилось в этих условиях много, в четыре-пять раз больше, чем любому бойцу, ведь в присутствии старшего начальника наступление идет веселее, в этом я не раз убеждался. Надо отдать должное бойцам — их не приходилось убеждать в необходимости действовать быстрее и энергичнее. Командиры частей понимали, что «…из всех воинских доблестей энергия в ведении боя больше всего содействует успеху и что промедление в бою — самое тяжелое преступление»[13].

К моему большому сожалению, арттягач, не выдержав нагрузки, вышел из строя. Тогда генерал Рогинский буквально выпросил у Мерецкова один из нескольких недавно полученных штабом фронта «виллисов» и тут же передал его мне. Это был первый «виллис» в соединениях нашей армии. Проходимость его была прекрасная, что дало мне возможность, преодолевая море липкой грязи, бывать на любом участке наступления. Потом уже, после Киришской операции, дивизия получила несколько замечательных отечественных вездеходов.

Частями дивизии к исходу первого дня наступления были освобождены: Ново-Кириши, Большое и Малое Мерятино, Осташкино, Дуброва. Вплотную мы подошли к Ларионову Острову. Ни в этих населенных пунктах, ни вблизи их местного населения не было. За первый день боя обе стороны понесли значительные потери, но дивизия оставалась вполне боеспособной. Несмотря на потери и усталость, настроение бойцов было приподнятым.

Светлая память осталась у всех нас о погибшем лейтенанте Степане Маслове. В атаке он всегда был впереди, личным примером ведя бойцов за собой. Прекрасно владел оружием, первым бросался в траншеи.

Исключительной смелостью и отвагой обладал также старший сержант Гресс. Выдвинувшись вперед через наблюдаемую и простреливаемую противником поляну, он подполз к железнодорожной насыпи и в 50 м от противника установил противотанковое ружье. Ведя огонь по хорошо замаскированной амбразуре вражеского ДЗОТа, он снял огнем пулеметчика и тут же перенес огонь на арторудие. Подавив обе огневые точки, он повел бойцов в атаку, уничтожая врага в траншеях. Погиб он смертью героя.

Неподалеку от сержанта Гресса рядовой Михаил Смирнов бросился с противотанковой гранатой на вражеский пулемет. Пулеметный расчет был уничтожен, бойцы бросились в атаку, а солдат остался лежать, сраженный пулей.

Страшно тяжело терять боевых друзей, с кем жизнь столкнула тебя в самые тяжелые моменты, и только победа, ради которой они, не задумываясь, пошли на смерть, заставляет верить, что эти потери были не зря.

На следующий день, с рассвета, после короткого артналета наши полки пошли в атаку. Командованию полков было дано указание продвигаться за батальонами первых эшелонов полков, чтобы не отставать от них и своевременно реагировать на изменение обстановки. На правом фланге дивизии наступал 1069-й стрелковый полк (командир полка — подполковник Высоцкий, начальник штаба — майор П. А. Коротких и зам. командира по политчасти — майор Воронцов). В центре — 1067-й стрелковый полк (командир полка — подполковник М. Игуменов, начальник штаба — майор Титов и замполит — Каинов). На левом фланге — 1071-й стрелковый полк (командир полка — майор С. Л. Зинченко, начальник штаба майор Юркин и зам. по политчасти — майор Скифский).

В этот день противник, не имея хороших позиций и боясь обходов, не проявлял особого упорства, и наши части сразу начали продвигаться вперед. К исходу дня дивизии удалось освободить следующие населенные пункты: Посадников Остров, Ирса, станция Ирса и разъезд Посадников.

В разгар боев в дивизию на вакантную должность начальника штаба дивизии прибыл полковник Тимофей Яковлевич Новиков. После гибели полковника Кованова под Мгой штаб армии никак не мог подобрать офицера на эту должность. После умного, скромного и знающего штабное дело Д. П. Кованова трудно было мириться со случайными людьми. К новому человеку, а тем паче в боевой обстановке, всегда относятся с некоторым недоверием и только после проверки боем дают ему настоящую оценку. Каким бы знающим и смелым ни старался показать себя офицер, в бою раскрывались реальные черты его характера. Человек высвечивался, как на рентгене. Он становился таким, каким он есть.

Полковник Новиков попал в дивизию в тяжелое время. Он быстро сориентировался в обстановке. В глаза бросались его деловая хватка и твердость в решении вопросов. Через пару дней он уже был полностью, как говорится, в своей тарелке в роли начальника штаба. Его в этой должности признали и офицеры штаба дивизии, и командиры полков. Мне импонировала его природная скромность: «не выставляться и большим быть, чем казаться». Было видно, что он прошел трудную школу войны. До прибытия к нам он командовал полком на Невской Дубраве, где долгое время шли кровавые бои. Это был простой человек, крепкий физически, смелый, без тени позы и бахвальства. Я был очень признателен командующему армией генералу Рогинскому, что он прислал в дивизию начальника штаба, который по всем статьям подходил нашему сложившемуся боевому коллективу. Не думал я в ту пору, что нам с Новиковым суждено будет пройти рука об руку весь боевой путь от Кириши до Эльбы. Надо сказать, что за все это время ни одна тень не пробежала между нами.

Продвигаясь с боями в глубь обороны противника, мы видели результаты боевой работы нашей дивизии и других частей 54-й армии. С августа 1941 года дивизия дралась на этом направлении. Еще тогда Новые Кириши и г. Кириши два раза переходили из рук в руки, несмотря на то что тогда мы значительно уступали гитлеровцам в вооружении и боевом обеспечении. Теперь, когда мы с боями освобождали в третий и последний раз эту территорию, возле каждой деревни мы натыкались на кладбища «псов-рыцарей». Под деревней Мягры, на большой площади по обе стороны грунтовой дороги, были расположены три кладбища по 700 могил в каждом, на всех могилах стояли березовые кресты, «украшенные» стальными касками. Мне в голову пришли пророческие слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!» Я приказал одному из политработников написать крупными буквами на большом листе фанеры это предостережение русского полководца и прибить щит к одной из арок кладбища. Все было исполнено, но ниже этих слов кто-то, видимо, из проходивших мимо солдат не удержался и сделал приписку: «Так-то, вашу мать…»

В этой связи я вспомнил, как генерал Рогинский рассказывал, что в брошюре одного немецкого офицера прочел следующее: «Кто не воевал под Киришами, тот не знает, что такое война».

6 октября, на третий день боя, дивизия освободила Драчево, Мягры и под сильным артиллерийским обстрелом подошла к деревням Жар и Боровик. За этот день дивизия продвинулась на 20–25 км и подошла ко второй оборонительной полосе, заблаговременно подготовленной противником. Здесь они укрепили оборону ДЗОТами, хорошо оборудованными траншеями полного профиля, проволочными заграждениями в 5–6 рядов. Вся полоса переднего края была плотно заминирована. Снова нужно было готовить прорыв заранее подготовленной обороны. Саперы под командованием офицеров Я. В. Смирнова и Я. И. Сорвачева под сильным огнем противника производили расчистку проходов в минном заграждении. На самых ответственных местах действовали минеры старшего сержанта А. Баталова и рядового Зубарева.

Разведчики Шуляковского и отчаянно смелого, находчивого капитана П. А. Панасенкова вели разведку огневых точек. Сам Панасенков был прирожденным разведчиком. В нем отсутствовало чувство страха и опасности за свою жизнь. Он виртуозно владел автоматом, пистолетом, гранатой, ножом и просто кулаком. В сложнейших ситуациях действовал мгновенно, как взрыв пороха. Пожалуй, он один из всей роты мог подползти к ДЗОТу противника, вытащить из амбразуры живого немца так, что тот даже пикнуть не успевал, и доставить его в расположение дивизии. С именем этого, без преувеличения, гениального разведчика связаны все успехи дивизионной разведки. Пройдя «огонь и воду», погиб он случайно — от шальной пули.

Артиллеристы лейтенанты В. Краинский и Палиев уничтожали огнем артбатареи обнаруженные цели, таким образом обеспечивая действия разведки и саперов. Нельзя не вспомнить добрым словом старших сержантов Манжула и В. Сухова. Первый — парторг роты, второй — комсорг батальона. По ним в этих боях равнялись остальные.

Несколько дней мы изучали оборону противника, вели разведку, поиски с целью захвата «языка». На отдельных направлениях пробовали прорывать немецкую оборону уже с пятью танками, но было видно, что одной дивизией здесь не справиться. Силы были на исходе. Дважды приезжал к нам командарм Рогинский и после нескольких рекогносцировок принял решение отказаться от дальнейших военных действий.

Вскоре 311-ю стрелковую дивизию сменила 198-я и заняла оборону на достигнутом нами рубеже. Наша дивизия вышла в район Дружево для подготовки к очередной операции в районе Новгорода.

За ликвидацию Киришского выступа более ста воинов дивизии были награждены орденами и медалями, в том числе и я — орденом Красного Знамени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.