50. Как надломилась Новгородская республика

50. Как надломилась Новгородская республика

В 1466 г. завершилась Тринадцатилетняя война Казимира с Тевтонским орденом. Крестоносцы потеряли Гданьскую, Хелминскую, Михайловскую земли, утратили свою столицу Мальборк. Урезанный Орден с новой столицей Кенигсбергом признал себя вассалом Польши. Это чрезвычайно ободрило новгородских врагов Москвы. Наконец-то у Польши и Литвы освободились руки, и они смогут взять республику под свое покровительство. Главный сторонник Казимира в Новгороде, посадник Исаак Борецкий, к этому времени умер, пролитовскую партию возглавила его вдова Марфа с сыновьями Борисом и Федором. Семья была чрезвычайно богатой, ее владения могли вместить в себя несколько европейских стран. От Борецких зависели многие купцы, общины ремесленников, на их содержании были церковники, чиновники, вожаки ушкуйников и черни.

Но Казимир оказался в сложном положении. Новгород был очень уж завидным лакомством, однако и борьба за него обещала стать жестокой. Война с Казанью показала, насколько силен Иван III. А король в сражениях с немцами испытал, насколько ненадежны его паны. Победа принесла новые проблемы. Выигрыш-то достался полякам. Литовцы возмущались, что Польша лишь использует их, опять заговорили, что надо отделяться. Оппозицию возглавили киевские князья Семен и Михаил Олельковичи. Вот и попробуй схватиться с москвичами – а твои подданные изменят.

Король лишился и могучего союзника. В Крыму умер хан Хаджи-Гирей. Ему унаследовал сын Нордоулат, а против него выступил брат Менгли-Гирей, в ханстве начались смуты. Тем не менее упускать Новгород Казимир не собирался. На крымцев надеяться не приходилось – значит, требовалось найти других союзников. Король отправил посла Кирея Кривого в Сарай, к хану Ахмату. Приглашал его заключить договор о дружбе и вместе навалиться на русских. Кирея приняли тепло, он поселился в царской ставке, сошелся душа в душу с ближайшим советником Ахмата Темиром.

С Москвой Казимир выражал готовность поддерживать мир, но исподволь начал готовиться к войне. Его планы перетянуть Новгород под Литву наталкивались на серьезное препятствие: унию. Предводители пролитовской партии не придавали значения подобной «мелочи», но священники, монахи, простонародье относились к вере куда более бережно. Проблема выглядела неразрешимой, но… Казимир и его приближенные придумали сногосшибательный кульбит. Униатский митрополит Григорий Болгарин внезапно объявил, что порывает отношения с Римом. Его посланцы явились в Стамбул, привезли письменное покаяние и просьбу принять Григория под юрисдикцию Константинопольской патриархии.

Игра была шита белыми нитками – о симпатиях Григория хорошо знали. А со временем, после присоединения Новгорода, никто не мешал митрополиту перекинуться обратно. Неужто папа не отпустит грех? И неужели не папа благословил «отступничество»? Патриарх Симеон проявил принципиальность и отказал. Но в 1470 г. он умер, его место занял карьерист и пройдоха Дионисий. Из Литвы пожаловало второе посольство. Засыпало греческого первосвятителя подношениями, и Дионисий не только признал Григория митрополитом Литвы, а передал ему власть над остальными русскими епархиями! Патриарх отправил послов в Москву и Новгород, требовал низложить митрополита Филиппа и подчиниться переметчику.

При дворе Ивана III и среди русского духовенства эдакий оборот вызвал бурю негодования. Великий князь вообще запретил пускать послов Дионисия в свои владения, срочно созвал Отвященный собор. На нем постановлили, что сам «турецкий» патриарх чужд Православию, и его указания не имеют силы. Обратились к новгородцам, призывали их не поддаваться на увещевания из Литвы и Константинополя. Архиепископ Иона сохранил верность Московской митрополии и чужеземные интриги отверг. Но он был уже стар, расхворался. Сдерживать Борецких стало некому…

Методы раздувания беспорядков были отработаны. Марфа и ее партия подкупили и подпоили «худых мужиков», наняли бандитов-«шильников», выпустили в толпу голосистых крикунов. Звучали привычные обвинения в адрес московской власти. Сторонников великого князя в городе насчитывалось больше, но противники были заранее сорганизованы, заглушали их воплями, били, закидывали камнями. Дружно орали: «За короля хотим!» Вече приняло решение: отдаться под защиту Казимира.

Но и Казимир был себе на уме. Он изобретал еще один хитроумный способ, как избежать измены собственной оппозиции. Чтобы православные князья не перешли на сторону Москвы, выглядело заманчивым… столкнуть их с Москвой! Пусть сцепятся, подорвут силы! А король выждет и вмешается попозже, с татарами. Киевский князь Семен Олелькович был слаб здоровьем, болел, Казимир его не слишком опасался. А его энергичного брата Михаила назначил вдруг княжить в Новгород. Дескать, вы были недовольны, что лучшие пожалования достаются полякам? Берите, пользуйтесь!

Михаил Олелькович поддался на уловку, обрадовался. Ему достался такой обширный и богатый удел! Брат будет сидеть в Киеве, он в Новгороде, прямо как властители Древней Руси! 8 ноября 1470 г. новгородский архиепископ Иона отошел в мир иной, а 11 ноября в город въехал новый князь. Михаил рассчитывал утвердиться здесь основательно. Привел целый корпус воинов, взял с собой многочисленных слуг, приближенных. В их числе приехал даже ученый собеседник киевских князей, «жидовин именем Схария», умевший так интересно поговорить о тайнах бытия.

Через неделю выбирали нового архиепископа. Кандидатов было трое, духовник покойного Ионы Варсонофий, его ключник Пимен и ризничий Феофил. Пимен был большим другом Борецких. Не стеснялся запускать руку в казну владыки, подогревал недавний мятеж церковным серебром. Сейчас черпал оттуда же на свою избирательную кампанию. Борецкие в долгу не остались, проталкивали его. Но все же выборы были не уличной смутой, архиепископа традиционно определяли по жребию. А духовенство очень не любило Пимена. За процедурой внимательно наблюдали, подтасовать ее не позволили. Архиепископом стал Феофил, а он отнюдь не стремился отделяться от Москвы. Написал митрополиту и государю, просил разрешения приехать для поставления в сан.

В окружении Ивана Васильевича видели, что обстановка вокруг Новгорода накаляется. Тем не менее, еще не теряли надежды урегулировать раздоры миром. Государь ласково принял посланцев Феофила, велел ему прибыть безотлагательно, «без всяких зацепок». Предполагал посоветоваться с новым архиепископом, каким образом выйти из кризиса. Новгородцам Иван III направил ответное послание, подчеркнуто дружелюбное. Хвалил свою «отчину», что она «по прежнему обычаю» обратилась для рукоположения владыки в Москву, не нарушила порядок, установившийся «при всех великих князьях Московских, Володимирских и Новгорода Великого и всея Руси».

Но Борецкие и их товарищи использовали этот ответ для дальнейшего нагнетания страстей. Они-то поняли намеки в государевой грамоте. Раздули возмущение как раз из-за того, что Иван Васильевич назвал их город «отчиной», посмел объединить в титуле Великий Новгород со «всей Русью». Взвинчивали сограждан совсем не случайно – «золотые пояса» целенаправленно пытались разжечь войну. Михаил Олелькович никуда не денется, вступится за свой удел, а дальше вмешаются Казимир, эмигранты, Ахмат, вот и свершится заветное отделение Новгорода. Князя Василия Гребенку Шуйского отправили на Двину, собирать там войско и действовать против москвичей на севере.

Эти приготовления встревожили Псков. Он уговаривал новгородцев одуматься, предложил свое посредничество в переговорах с государем. Не тут-то было. Миротворцам не только отказали, но и потребовали, чтобы псковичи тоже «против великого князя потягли». Одновременно «золотые пояса» связались с немцами, предложили заключить союз. Крестоносцы сообразили, что в назревающем столкновении они смогут поживиться. В марте 1471 г. магистр Ливонского ордена фон Герзе огорошил Псков наглыми придирками, предъявил ультиматум: отдать несколько районов. Но и Казимир вдруг затеял размежевание границ с Псковом. Сам приезжал в Полоцк, вызывал к себе псковских бояр, предъявлял претензии на их земли, слал угрожающие письма. Псковичей откровенно запугивали, предупреждали – не стоит выступать на стороне Ивана III.

Архиепископа Феофила вечевики так и не пустили в Москву. Проигравший Пимен еще не терял надежды захватить кафедру. Обвинял владыку в симпатиях к «врагу», домогался перевыборов и намеревался ехать на поставление не к Московскому митрополиту, а к Григорию Болгарину. Он по-прежнему швырял на подкуп церковные деньги, но на этом и погорел. Люди Феофила поймали его на воровстве, взяли под стражу и взыскали штраф в тысячу рублей. Дело было не политическим, а чисто уголовным, Борецкие не смогли выгородить своего кандидата. А после скандала Пимену уже было невозможно на что-либо претендовать.

В общей свистопляске, охватившей Новгород, нашлась работа и для приехавшего каббалиста Схарии. Люди спорили, надрывали глотки, обсуждали безобразия, открывшиеся в церковной верхушке, а Схария и несколько его учеников прислушивались, заводили знакомства. Они были опытными людьми, намечали слабых, любопытных, тщеславных. С ними заводили более подробные разговоры, прощупывали, сеяли сомнения в христианской вере. Как бы по секрету приоткрывали «сокровенные» знания. Утверждали, что каббалисты обладают древней мудростью, дошедшей к ним от Моисея, имеют даже некую книгу, полученную Адамом от Бога, знают тайны природы, могут объяснять сны, предсказывать будущее, повелевать духами [52].

Поясняли, что доступно это не всем, а только самым умным и образованным. Собеседникам льстило – подбирали-то таких, кто мнил себя умнее всех. А постепенно, в несколько заходов, их просвещали, что Святые Таинства, посты, монашество, церковная организация, поклонение иконам бессмысленны и вредны. И вообще учение о Св. Троице неверно, Мессия в мир еще не приходил. Когда клиент достаточно «созревал», ему объявляли: дальнейшие тайны можно открыть только после отречения от прежней веры. Для этого надо было пройти обряд поругания святыни – растоптать ногами или бросить в отхожее место икону, Св. Причастие.

Особенно рьяными учениками оказались священники Алексий и Дионисий. Они настолько увлеклись, что Алексий взял себе имя Авраам, жену назвал Саррой. Хотел принять обрезание, но Схария знал о печальном опыте стригольников – их разоблачали слишком легко, сектантов было видно в любой бане. Обрезаться он запретил, разъснил, что надо соблюдать строгую конспирацию, внешне не отделяться от православных. Потешаясь над верующими, Алексий и Дионисий во время службы исполняли в алтаре кощунственные пляски. Взялись соблазнять других. Так возникла ересь «жидовствующих».

Но покровитель Схарии Михаил Олелькович попал в крайне обидный переплет. В Киеве скончался его брат Семен, и король ловко разыграл коварную комбинацию. Попросту ликвидировал Киевский удел, назначил туда своего наместника, поляка Гаштольда. Киевляне не подчинились, их нарочные помчались звать Михаила. Но Казимир не зря отослал его подальше. Гаштольд явился с войском, подавил мятеж. Тех, кто призывал стоять за Олельковичей, он безжалостно казнил.

Михаил схватился за голову, наконец-то понял – его преднамеренно надули. Обратился к новгородским боярам, поддержит ли республика его борьбу за Киев. Но зачем был Борецким Киев и ссора с Казимиром? Князь и «золотые пояса» разругались. В марте 1471 г. Михаил уехал на родину, по дороге разграбил Старую Руссу и окрестные волости. С его свитой благополучно отчалили каббалисты. Задерживаться на Руси и попасть в пламя войны они сочли лишним.

А Новгород выслал очередное посольство к Казимиру, его возглавил Дмитрий Борецкий. На этот раз враги Москвы добились своего. Король полагал, что очаг внутренней оппозиции он уничтожил и отбросил окольные маневры. Подписал договор, брал Новгород под свою непосредственную власть и обязался защищать от великого князя. Обещал сохранить «свободы», боярские привилегии и вотчины. Новгородцы за это соглашались принять литовских наместников, платить дань. Впрочем, Марфа Борецкая вынашивала и собственные планы. Интересовалась, не пришлет ли король наместником неженатого князя или пана? Марфа выйдет за него замуж, и получится дружное «совместное» правление.

Изменники были уверены, что у них в распоряжении еще немало времени. Наступало лето, а москвичи ходили на Новгород только зимой. Попробуй-ка провести большую армию через болота и многочисленные реки! Летописцы отмечали, что летние предприятия, как правило, завершались плачевно, «кто хаживал, тот многие люди истерял». А до зимы Казимир успеет изготовиться, сорганизуется с Ордой и Орденом… Но и в Москве осознали, что время работает на врагов. Наступление наметили летом. В прошлых кампаниях накопили некоторый опыт. Распределяли для полков разные дороги, рассчитывали время движения. В мае разослали приказы. Псковичам велели выступить на соединение с армией великого князя, ополчениям северных городов – нанести вспомогательный удар по новгородским владениям на Двине.

Конечно, об уходе войск на Новгород должен был узнать Ахмат. Нападет на беззащитные города, и операция сорвется, придется поворачивать назад. Но великий князь и его советники задумали дерзкий отвлекающий маневр. Государевы люди тайно поехали на Вятку, перемолвились со здешними удальцами. Идея глубокого рейда вятчанам понравилась, им подбросили деньжат, помогли снарядиться лодками, оружием. В конце весны большая флотилия под командованием Кости Юрьева заскользила вниз по Волге. На мелкие ордынские городки не отвлекались, проскочили их побыстрее. Целью был Сарай.

В это время степи покрылись свежей травой, татары и сам хан выехали на кочевья, их табуны, отощавшие за зиму, набирались сил. В Сарае осталось мало людей. А стен он не имел – когда-то гордился этим: Орде некого бояться! Вятчане захватили город врасплох и похозяйничали вволюшку, «много товара взяша и плен мног поимаша». Вся степь загудела, как растревоженное осиное гнездо. Татары мчались к Волге, силились поймать смельчаков. Но ватага уже спешила обратно. Прочных ловушек соорудить не успели, перегородили Волгу цепочкой лодок – русские прорубились через нее и ушли. О налете на Сарай услышали казанцы, тоже пытались перехватить вятчан, но и у них ничего не получилось.

Ахмат вернулся в разоренную столицу, успокаивал подданных, высылал отряды в погоню. Метал громы и молнии, но сейчас о набегах на Русь думать не приходилось. А государевы полки уже двинулись на запад. Их благословлял митрополит, воины знали, они идут воевать за правое дело, против изменников и вероотступников. Иван III и святитель Филипп послали в Новгород увещевательные грамоты, в последний раз предупреждали – еще не поздно предотвратить кровопролитие, возвратиться в подданство законному государю и в лоно Русской Церкви.

Но и без того многие новгородцы не желали сражаться с великим князем. Борецкие и их клика развернули мобилизацию насильно, ставили в строй угрозами и казнями. «Которым бо не хотети пойти к бою, тех разграбляху и избиваху, а иных в реку Волхов метаху». За верность государю решили покарать и Псков. Боярские дружины ворвались на его земли, выжгли Невережскую губу, спалили архитектурное чудо, двадцатипятиугольную церковь св. Николы. Но развивать успехи новгородцам не позволили. На их территорию тремя колоннами вступила армия Ивана Васильевича.

Авангард Данилы Холмского и Федора Хромого, 5 тыс. всадников, занял Старую Руссу, город сопротивления не оказал. Отсюда воеводы повернули к реке Шелони, на выручку к псковичам. Но дозорные донесли: в тылу у них, на озере Ильмень появилось много судов. Новгород с опозданием выслал рати прикрыть приграничные крепости. Флотилия причалила возле села Корыстынь, начала высадку. Холмский и Хромой быстро развернулись обратно, 9 июля обрушились на неприятеля дружной атакой. Смяли их, порубили. Кто сумел, убежал, остальных вынудили сдаваться.

Московские воины были очень злы на новгородцев. Шутка ли, подняли оружие на братьев, на Святую Русь, поставили ни во что веру! Пленным приказывали резать друг у друга губы, уши, носы, и в таком виде отпускали. А к трофеям отнеслись с демонстративным презрением. Отбирали доспехи и бросали в воду или в огонь – дескать, мы заботами великого князя вооружены лучше, в ваших железках не нуждаемся. Но победители не успели отдохнуть, как воеводы получили новое донесение. Вторая новгородская флотилия пересекла озеро Ильмень восточнее, поднялась по речкам Ловати и Полисти и высадила рать возле Старой Руссы. Холмский скомандовал «по коням», его бойцы мгновенно очутились в седлах, вихрем помчались туда и с ходу разнесли эту рать так же, как первую.

Иван III ехал с основными силами армии, остановился у озера Коломна Здесь ему и доложили о двух победах, одержанных в один день. Холмский сообщил, что намерен брать городок Демон, но государь поправил его. Осаду Демона поручил отряду удельного князя Михаила Верейского, а Холмскому подтвердил старый приказ, идти к псковичам. Это было не случайно. У великого князя имелись в Новгороде глаза и уши, пересылали известия о планах крамольников. А новгородская верхушка рассудила, что надо бить противников по частям. Выглядело разумным сперва разделаться с псковичами, не дать им соединиться с московским войском.

Из Пскова шло к великому князю 10 тыс. ополченцев. Навстречу им двинулись 40 тыс. пехоты и конницы под началом посадника Василия Казимира и Дмитрия Борецкого. Но и корпус Холмского без промедления выполнил повеление Ивана Васильевича, направился по указанному маршруту. Доехали до Шелони, повернули вверх по течению, искали переправу и вдруг на противоположном берегу заметили полчища неприятелей. Два войска были разделены рекой, перекрикивались, пускали стрелы. Потом встали на ночлег. Новгородцы в 8 раз превосходили государев авангард, чувствовали себя в безопасности. Но Холмский засветло высмотрел, как расположился противник, подготовил свои отряды. На рассвете 14 июля московская конница вдруг «вергошася с берега в реку», форсировала ее, и налетела на врагов, «колюще и секуще их». Новгородские командиры растерялись, их подчиненные опешили, войско заметалось, развалилось на части.

Конный полк архиепископа вообще не вступил в бой, он имел приказ Феофила драться только против псковичей, но не против великого князя. Часть новгородцев повернула коней удирать, другие силились остановить их, подрались друг с другом. А воины Холмского наседали, загнали неуправляемую толпу в речушку Дрянь, избивали. Новгородское воинство в панике хлынуло куда глаза глядят. Предводители попали в плен, с ними взяли еще 2 тыс. ратников, а 12 тыс. осталось лежать на поле битвы. Пленных привели к государю, он как раз прибыл в Старую Руссу. В европейских войнах, да и в русских усобицах высокопоставленные лица обычно отделывались легко, за их прегрешения отдувалась чернь. Иван III поступил наоборот. Показал, что воюет вовсе не с народом. Рядовых ополченцев и всех крестьян, которых его воины нахватали по деревням, отпустил по домам. Зато знатных недругов заточил по тюрьмам, а четверых бояр, подписавших договор с польским королем, Дмитрия Борецкого, Василия Селезнева, Еремея Сухощека и Киприана Арзубьева приговорил к смерти. Их тут же обезглавили.

В Новгород сыпались известия о сокрушительных поражениях. Притащились побитые ополченцы из-под Коростыни без губ и ушей. Потянулись беглецы с Шелони, загнавшие лошадей, побросавшие оружие. Пролитовская партия все еще не сдалась, призывала готовиться к обороне. Сожгли посады вокруг города, раздавали людям оставшиеся копья и мечи, поставили на стенах пушки. Но Иван Васильевич не спешил осаждать крепость. Новые жертвы и ожесточение были совершенно ни к чему. Государь встал в Коростыни, в 50 верстах от Новгорода и выжидал. Обстановка однозначно склонялась в его пользу.

Пришли донесения с севера – «двиняне не потягнуша», отказались воевать за интересы изменников. Гребенка Шуйский остался с отрядом одних лишь новгородцев, и воевода Василий Образец разбил его наголову. Торжок, Порхов, Демон и прочие «младшие» города Новгородской земли не поддержали свою столицу. Открывали ворота войскам великого князя, даже присылали ополченцев, чтобы действовать на его стороне. Сторонников Ивана Васильевича хватало и в Новгороде. Некий Упадыш с товарищами забил железом пять орудий. Его поймали, казнили, но у него было немало единомышленников.

В ожидании осады в город набились массы людей из сожженных посадов, окружающих сел. Цены на продукты взвинтились, хлеб исчез с рынков. Голодные горожане проклинали бояр, втянувших их в войну. Да и среди бояр охотников передаться к Литве становилось все меньше. Где она, Литва? А великий князь – вот он. Настроения на вече менялись, и наконец, архиепископа послали для переговоров. Иван III был верен себе, против мира никогда не возражал. Он запросил не так уж много. Почти полностью повторил условия Яжелбицкого договора, заключенного с его отцом.

Новгород платил контрибуцию в 15,5 тыс. руб. Вологда и Волок Ламский, уже давно перешедшие к Москве, окончательно признавались ее собственностью. Никаких других территорий Иван Васильевич не отобрал. Но республика вынуждена была подтвердить клятвами, что является «отчиной» великого князя. При заключении договора Великий Новгород выступал уже не равной стороной, а «добил челом» государю. Обязался не принимать его врагов, «не отдатися никоторою хитростью ни за какого короля или великого князя», не приглашать литовских князей, не обращаться к литовскому митрополиту, ставить архиепископов только «в дому Пречистые на Москве». Кроме того, новгородцы признавали Ивана Васильевича высшей судебной инстанцией.

Государь не был злопамятным. Чествовал пирами не только своих воевод, но и новгородских делегатов. Раз они образумились и принесли повинную, они больше не были врагами. Великий князь милостиво выслушивал просьбы архиепископа Феофила, по его ходатайству выпустил из тюрем заключенных бояр. Ну а зарубежным врагам впору было кусать локти. Операцию против Новгорода провели четко и быстро, управились за два месяца. Литва, Орда и немцы попросту не успели вмешаться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.