16. Нашествие Тохтамыша

16. Нашествие Тохтамыша

Хан Тохмамыш совсем не считал, что Куликовская битва должна обозначить некий перелом в отношениях Орды и Руси. Да, Москва усилилась. Но ведь и Орда отнюдь не выдохлась. Наоборот! Под рукой нового хана впервые объединились Золотая, Белая и Синяя орды, его держава раскинулась от Днестра до Алтая. При дворе Тохтамыша собрались мурзы и эмиры, переметнувшиеся от Мамая. В Сарай снова стекались ордынские, генуэзские, хорезмийские купцы. Подсказывали хану: русские слишком много возомнили о себе, пора бы поставить на место.

К великому князю выехал царевич Ак-ходжа, ради пущей убедительности повел с собой свиту в 700 всадников. Но посольство доехало только до Нижнего Новгорода. Население городов и деревень, лежащих на пути, услышало про большой отряд, заволновалось. Снова татары? Снова будут наглеть, насильничать, грабить? Терпеть подобные визиты русские больше не желали, и Ак-ходжа побоялся продолжать путь, как бы его не приняли в рогатины и топоры. И все-таки царевич не напрасно прогулялся туда и обратно.

Тесть великого князя Дмитрий-Фома, его сыновья Семен, Василий Кирдяпа, брат Борис Городецкий уже несколько лет дулись на Москву. Их удел татары совершенно разорили, а Дмитрий Донской очутился в победителях, взялся распоряжаться единовластно! Что же, они будут получать шишки, а московский государь возвышаться за их счет? И ими же помыкать? Князей это не устраивало. Они роскошно встретили и одарили Ак-ходжу, объсняли, что они-то верные слуги хана, а враг татар – возгордившийся Дмитрий, настраивает подданных против Орды.

Донос порадовал Тохтамыша. Если нашлись одни изменники, найдутся и другие. Надо стукнуть по Руси покрепче, и ее хваленое могущество поползет по швам. Хан не повторял просчетов Мамая. Не созывал вассалов, не вербовал наемников. Он в полной мере обеспечил тайну. О походе даже в ханской ставке знали немногие. Войско составилось только из татар, в трех ордах их было предостаточно. Зато их подняли быстро, и сама армия была быстрой. Летом 1382 г. Тохтамыш выслал вверх по Волге специальные отряды, убивать всех русских купцов, их слуг, гребцов, чтобы не подали сигнал тревоги. Другие отряды кинулись на Дон. Истребляли союзников и помощников Дмитрия Донского, казаков. А следом стремительным ураганом помчалась вся татарская рать.

Надежды расколоть князей оправдались в полной мере. Борис Городецкий и сыновья Дмитрия-Фомы явились к хану, привели дружины. Тохтамыша с почетом встретил и Олег Рязанский. Он был чрезвычайно оскорблен, что его заставили признать себя «младшим братом» Донского. А сейчас предоставлялась возможность и собственное княжество уберечь, и сбросить навязанную ему зависимость. Олег вызвался провести татар лучшими дорогами, указать удобные броды на Оке.

Московская разведка все-таки сработала. Великому князю доложили, что надвигается хан с тьмами воинства. Полетели призывы срочно собирать ратников. Дмитрий Иванович выступил из столицы, хотел встретить недругов в поле. Все было привычным, механизмы отработаны. Но… победа расслабила людей, а совершенный подвиг оказался слишком тяжелым, чтобы через два года повторить его. Пребывали в уверенности – самое трудное уже позади. Дорогой ценой купили свободу, больше никто не посмеет посягать на нас. И вдруг предстояло то же самое… Содрогнулись сердца самых боевых, и нового испытания Русь не выдержала.

Под знамена государя сходились совсем жиденькие полки. Князья и города присылали отписки – оскудели людьми, скольких потеряли в прошлой войне. А воеводы вели себя неуверенно, колебались. Встать на пути татар с такой армией было безумием, и Дмитрий Иванович спешно менял планы. Гнал очередных вестников: укрывать скот, имущество, уходить по лесам и крепостям. Москве велел готовиться к обороне, Владимира Андреевича с частью войска отправил в Волок-Ламский, собирать подкрепления из западных районов. Сам взялся стянуть силы из северных земель, поехал в Кострому.

Взять каменные стены Кремля было не просто, а Тохтамыш шел налегке, долго стоять в осаде не мог. С двух сторон ему будут угрожать русские рати, и хану хочешь не хочешь придется убираться восвояси. В столице Дмитрий оставил боярское правительство во главе с митрополитом, так он всегда поступал при св. Алексии. Оставил и семью, чтобы горожане знали: великий князь не бросил их. Но москвичи были настроены легкомысленно. По улицам и слободам собирались отряды ополчения, в них заиграл дух вольницы. Сами себя подбадривали хмельным. Ольгерд их не взял, Мамая отлупили, что им какой-то Тохтамыш?

В город набилась масса окрестных жителей, но многие испугались, что придется терпеть голод, хотели уйти. Разгулявшиеся защитники насмехались над ними, не выпускали. Потом придумали: выпускать, но грабить имущество «трусов». В первую очередь унять смутьянов, усовестить и призвать к порядку должен был митрополит. Но Киприан был замешан не из того теста, что св. Алексий. Человек без родины оценил ситуацию по-своему. Звезда Дмитрия Донского зашла. Даже если он уцелеет, Тохтамыш лишит его великого княжения. А кто самый вероятный преемник? Михаил Тверской, он-то своего не упустит. Пора было пристраиваться к нему.

Киприан велел слугам грузить деньги, ценности. Бояре, оставленные руководить москвичами, растерялись. Они-то должны были действовать заодно с митрополитом, а предстоятель церкви навострился бежать, ни о чем не хотел слушать. Буяны разошлись пуще прежнего, начальство удирает – тем лучше! Всякий порядок рухнул, верховодили самозваные командиры. Взламывали уже и боярские, княжеские погреба, кладовые. Видя, что творится, испугалась великая княгиня Евдокия. Оставаться в неуправляемом городе становилось просто опасно, решила уехать с детьми. Пристроилась к обозу митрополита, их еле выпустили, проводили оскорблениями. Но за воротами повернули в разные стороны, Киприан в Тверь, а Евдокия к мужу.

Между тем, татары сожгли Серпухов, 23 августа показались у Москвы. Нетрезвые защитники встретили их со стен издевками, показывали голые задницы. Правда, нашелся литовский князек, кто-то из многочисленных внуков Ольгерда, он как раз приехал наниматься на службу. Взялся организовывать оборону, договорился с командирами ополченцев, на стенах расставили самострелы, котлы. У русских имелись уже и пушки, их перетащили на нужные места, зарядили. На следующий день подвалила вся орда. Сыпанули тучи стрел, под их прикрытием часть всадников спешилась, побежала к крепости, несла лестницы. Но и москвичи, даром что разбуянившиеся, драться умели. Засвистели их стрелы, громыхнули орудия, плесканули смола и кипяток. Суконник Адам метко сразил знатного мурзу, ханского любимца.

Врагам досталось более чем солидно, откатились прочь. А в городе забурлило веселье пуще прежнего. Отбились! Заливались хмельным, выкатывали бочки из чужих погребов.

Заслужили, имеем право себя побаловать! Но на четвертый день осады к воротам приблизилась группа знатных татар, с ними нижегородские князья Кирдяпа да Семен. Объявили: царь готов мириться, он пришел не на москвичей, а только на князя Дмитрия. Тохтамыш милует город, не требует даже выкупа. Просит лишь встретить его с честью и дарами, поклониться, впустить посмотретьМоскву.

Тут-то можно было призадуматься, как же отрекаться от государя? Как покоряться без его ведома? И стоит ли верить тем, кто передался врагу? Но головы гудели с похмелья, так не хотелось снова лезть на стены под татарские стрелы. Воинство загомонило: мириться! Убеждало друг друга: свои, русские князья целовали крест, что ордынцы пощадят их. Небось, не обманут. Бояре и литовский начальник не посмели противиться воле большинства. Ворота открылись. На поклон басурманскому хану вышли с хоругвями, иконами, как на крестный ход. С духовенством шагала вся городская верхушка, за ними высыпал любопытный люд.

Татары благодушно скалились улыбками. Литовского князя и бояр отделили, повели к царскому шатру – и там вдруг сверкнули сабли. Это стало сигналом, ордынцы со всех сторон навалились на москвичей, резали их, как баранов, вломились в Кремль… По улицам и дворам ручьями полилась кровь. Получили за все: за оскорбления, за голые задницы, за подстреленного мурзу. Получили и за собственную дурость. Ордынцы обдирали дворцы, терема, храмы. Выискивали жителей, забившихся по домам, по подвалам. Их было слишком много, и в полон придирчиво отбирали молодых девок, детей, остальным полосовали глотки. Напоследок подпустили огня. Буйно занялись избы, палаты, обрывались воплями жизни спасшихся в укромных уголках. В каменных храмах сгорели склады книг, свезенных отовсюду, чтобы сберечь их, наваленных под самые своды. Книги татарам были без надобности.

Истребив Москву, Тохтамыш разделил рать надвое. Одну часть кинул на восточные волости Руси, другую на западные. Жители Переславля не надеялись отбиться, выплыли на середину Плещеева озера и смотрели из лодок, как погибает их город. Та же судьба постигла Юрьев, Владимир. На западе татары погромили Звенигород, Можайск. Но Владимир Храбрый успел собрать несколько полков, ударил на ордынцев и растрепал их. Тохтамышу такой оборот не понравился. Доходили слухи, что и к Дмитрию в Кострому сходятся ратники. Поражения могли смазать впечатление от столь удачного похода. Хан приказал возвращаться домой. На обратном пути спалили Коломну, а потом и Олегу Рязанскому пришел черед посчитать награды за ханскую службу. Орда перетряхнула его княжество, разнесла Рязань. Тохтамыш подчиненных не сдерживал. Пусть резвятся! А русские крепче запомнят, кто их повелитель.

Дмитрий Донской вернулся на пепелище, заваленное трупами. Распорядился погребать убитых, назначил по рублю за 80 тел. Вышло 300 руб. – 24 тыс. покойников. А в других городах, по селам? А скольких угнали? Минуло лишь два года с победы над Мамаем. И все, чего удалось достичь, рассыпалось чадящими головешками и мертвечиной. Так долго, так кропотливо строили государство! И насколько непрочным оно оказалось! Один-единственный удар – и стало разваливаться.

Борис Городецкий, Кирдяпа и Семен околачивались в Орде, рассчитывали на ханские милости. Михаил Тверской рассудил, что все договоры с Дмитрием теперь можно отбросить. Сразу же после сожжения Москвы, в сентябре, поскакал в Сарай. Поскакал исподтишка, тайно, чтобы никто не опередил – хлопотать все о том же, о ярлыке на великое княжение. Новгородские «золотые пояса», едва услышав о катастрофе, опять принялись спорить о дани, высматривать себе князей в Литве. Словно время обратилось вспять, и Тохтамыш одним махом отшвырнул страну назад, в дремучее болото старых усобиц. Но ведь хан добивался именно этого.

Было от чего прийти в отчаяние. Завыть в голос, уткнув лицо в ладони. Трудились, бились, отдавали себя без остатка – ради чего? Была ли она, великая жертвенная победа? Или пригрезилась в неясном сне? А наяву были пожарища и трупы. Наяву нужно было все начинать сызнова. С нуля! Поддержать Дмитрия Донского могла одна лишь вера. Только она могла в какой-то мере утешить, подкрепить. Если надломилось дело его жизни – значит, так было угодно Господу. Значит, прогневили Его, возгордились. Значит, Богу угодно еще раз испытать Русь и ее государя. Еще раз призвать Дмитрия послужить, собрать себя в кулак.

Что ж, вера у него была прочной. Надломилось государство, а государь не сломался. И оказалось, что действовать ему приходится все же не с нуля. Его погибшие успехи жили в душах людей. Кто-то спешил выйти из повиновения, а другие, напротив, сплачивались теснее. К Дмитрию и Владимиру Храброму, пусть с запозданием, стекались отряды бояр, удельных князей, шли сами по себе рядовые ратники. Без дела их не оставили. Конечно, о схватках с ордынцами думать уже не приходилось, но великий князь послал полки наказать Олега Рязанского. С какой стати нарушил клятвы? Не пора ли угомониться? Двух недель не прошло, как сгорела Москва, а ее рать вступила за Оку. Для Олега это стало полной неожиданностью, он скрылся. А его земли, только что разоренные татарскими «друзьями», подверглись крепкой взбучке с противоположной стороны.

Этим походом Дмитрий заявлял и друзьям, и недругам: хоронить его рановато, и менять свою политику он не собирается. Друзья услышали. В войне против рязанцев к государю присоединились старые союзники – князь Мещеры Александр Укович, муромляне. Мещера считалась самостоятельным княжеством. Сейчас с Александром Уковичем договорились, что оно войдет в состав Московской державы. Жители Мурома выражали аналогичное желание. Картина получалась парадоксальной. Победы над Бегичем и Мамаем не принесли Дмитрию Ивановичу никаких приобретений, а после разгрома его государство начало расти! Люди имели возможность сравнить линию поведения Олега Рязанского, нижегородских князей и Донского, и выбирали, с кем они хотят быть…

Митрополит Киприан по-прежнему сидел в Твери. Не прибыл отпевать мертвых москвичей, браться за восстановление храмов и монастырей. Даже не известил великого князя, что Михаил Тверской кинулся к хану за ярлыком. С какой стати извещать, если сам же благословил интригу? Но Киприан поспешил. Дмитрий Иванович вызвал его в Москву. Митрополит не осмелился ослушаться, прибыл. Государь поговорил с ним жестко, нелицеприятно. О чем было говорить-то? Изменил великому князю, увлекся шкурными делами, в критическую минуту бросил свой пост. Нужен ли был Церкви такой предстоятель? Донской полагал – не нужен. Велел отчаливать обратно в Киев.

Однако и Тохтамыш не забывал о великом князе. В Москву нагрянул «лютый посол» Адаш. Давненько уже не видели в нашей стране «лютых послов». Ханы посылали их специально – передать свою волю, а одновременно терроризировать, унизить. Многочисленная свита ни в чем себе не отказывала, грабила и хулиганила, а Адаш объявил Дмитрию Ивановичу, Тохтамыш налагает на него «тяжкую и великую дань». Что оставалось делать? Кликнуть дружинников, принять наглое посольство в копья? Хан запросто отдаст ярлык тверичам или нижегородцам. Русь раздерут смуты, нахлынут татарские тумены, будут резать, опустошать. Но страна еще не скоро оправится от прошлого нашествия…

Героям Куликова поля требовалось смиряться. Смиряться до крайности, до невозможного. Безответно сносить хамство посла, выходки его воинов, кланяться и делать вид, будто так и надо. Так повелось от предков, они хозяева, мы подданные… По весне 1383 г. на Москве снарядили длинные обозы. Дмитрий Донской отправлял в Сарай старшего сына Василия. Ему исполнилось 11 лет, но и ему пришла пора включаться в государственные дела. Такая уж доля выпала русским кнзьям. Самого Дмитрия тоже возили в Орду ребенком, сейчас везли его наследника, и задача ему предстояла первостепенная: судиться о великом княжении.

С мальчиком ехали бояре, везли «дары многие». Но и мальчик играл важную роль, представлял отца, символизировал его покорность. Хотя суд разыгрался самым благоприятным образом. Тохтамыш заранее вынес приговор. Он не испытывал ни малейших симпатий к Москве, не страдал приступами благородства, он был обычным степным хищником, жадным и вероломным. Но он отлично понимал – дань с Руси сумеет собрать только Москва. Поэтому Тохтамыш охотно поиграл в благородство. Указал всем собравшимся, что он «поустрашил» Дмитрия Ивановича, и князь исправился, стал верно служить царю. Ну а раз так, хан «жалует его по старине», утверждает за ним его «отчину», Владимирское государство.

Впрочем, «жалованье» получилось дороговатым. Московские бояре пробовали торговаться, но им насчитали немалую дань, а за прошлые годы довесили «долг» в 8 тыс. руб. Кроме того, Тохтамыш задумал закрепить подчинение Руси системой заложничества. Ее практиковали и в Турции и в Средней Азии, почему было не перенять полезный опыт? Хан оставил в Сарае и княжича Василия, и сыновей тверского, рязанского, нижегородских князей. Пускай сидят под рукой, а отцы трижды подумают, прежде чем ослушаться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.