ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Ф. М. достоевский и “Еврейский вопрос”

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Ф. М. достоевский и “Еврейский вопрос”

В отличие от своих современников - Тургенева, Лескова, Гончарова и Салтыкова-Щедрина Ф. М. Достоевский не включал специально в свои литературные произведения образ еврея или еврейского сообщества, но в “Дневнике писателя” в работе под названием “Еврейский вопрос” уделил много внимания этой теме. Историк из Израиля Я. Рабинович в 2006 г. в своей книге, посвященной истории России, отметил вклад Ф. М. Достоевского в этой теме:

“В сущности, Солженицын повторяет Достоевского, который за четыре года до смерти категорически отрицал и отвергал всякое обвинение его в антисемитизме: “всего удивительнее мне то, как это и откуда я попал в ненавистники еврея как народа и нации… Когда и в чём заявил я ненависть еврею? Так как в сердце моём этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают, то я с самого начала и прежде всякого слова с себя это обвинение снимаю раз и навсегда”… Суждения Достоевского многие называют “библией русских антисемитов””. Связь времён… - обоих великих писателей соединила одна тема.

Ф. М. Достоевский по этому поводу писал:

“Но что же я говорю и зачем? Или и я враг евреев? Неужели правда, как пишет мне одна, безо всякого для меня сомнения (что уже видно по письму ее и по искренним, горячим чувствам письма этого), благороднейшая и образованная еврейская девушка, - неужели и я, по словам ее, враг этого “несчастного” племени, на которое я “при всяком удобном случае будто бы так жестоко нападаю”. “Ваше презрение к жидовскому племени, которое “ни о чем, кроме себя, не думает” и т.д. и т.д., очевидно”. - Нет, против этой очевидности я восстану, да и самый факт оспариваю. Напротив, я именно говорю и пишу, что “всё, что требует гуманность и справедливость, всё, что требует человечность и христианский закон, - всё это должно быть сделано для евреев”. Я написал эти слова выше, но теперь я еще прибавлю к ним, что, несмотря на все соображения, уже мною выставленные, я окончательно стою, однако же, за совершенное расширение прав евреев в формальном законодательстве и, если возможно только, и за полнейшее равенство прав с коренным населением (NB, хотя, может быть, в иных случаях, они имеют уже и теперь больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население)”.

Ф. М. Достоевский непосредственно столкнулся с евреями в молодости во время ареста петрашевцев:

“Мне даже случилось с народом, в массе народа, в одних казармах, спать на одних нарах. Там было несколько евреев - и никто не презирал их, никто не исключал их, не гнал их… и что же, вот эти евреи чуждались во многом русских, не хотели есть с ними, смотрели чуть не свысока (и это где же? в остроге!) и вообще выражали гадливость и брезгливость к русскому, к “коренному” народу”.

Вероятно после этого случая, после этого интригующего поведения евреев Ф. М. Достоевский, как внимательный исследователь человека, обращал внимание на евреев и информацию о евреях:

“Между тем я только что прочёл в мартовской книжке “Вестника Европы” известие о том, что евреи в Америке, Южных штатах, уже набросились всей массой на многомиллионную массу освобождённых негров и уже прибрали к рукам по своему, известным и вековечным своим “золотым промыслом”…

А десять дней тому назад прочёл в “Новом времени” (371) корреспонденцию из Ковно прехарактернейшую: “Дескать, до того набросились там евреи на местное литовское население, что чуть не сгубили всех водкой, и только ксендзы спасли бедных опившихся… Просвещенный корреспондент… сообщает при этом, что поднялись вслед за ксендзами и просвещённые местные экономисты, начали устраивать сельские банки, именно чтобы спасти народ от процентщика-еврея… чтобы можно было “бедной трудящейся массе” получать предметы первой потребности по настоящей цене, а не по той, которую назначает еврей”.

Как видим, Ф. М. Достоевский отмечал те же массовые технологические факты и явления, которые мы наблюдали во второй книге этой серии. Ф. М. Достоевский:

“О, не думайте, что я действительно затеваю поднять “еврейский вопрос”! Я написал это заглавие в шутку. Поднять такой величины вопрос, как положение еврея в России и о положении России, имеющей в числе сынов своих три миллиона евреев, - я не в силах. Вопрос этот не в моих размерах. Но некоторое суждение мое я всё же могу иметь, и вот выходит, что суждением моим некоторые из евреев стали вдруг интересоваться. С некоторого времени я стал получать от них письма, и они серьезно и с горечью упрекают меня за то, что я на них ”нападаю”, что я “ненавижу жида”, ненавижу не за пороки его, “не как эксплуататора”, а именно как племя, то есть вроде того, что: “Иуда, дескать, Христа продал”. Пишут это “образованные” евреи, то есть из таких, которые (я заметил это, но отнюдь не обобщаю мою заметку, оговариваюсь заранее) - которые всегда как бы постараются дать вам знать, что они, при своем образовании, давно уже не разделяют “предрассудков” своей нации, своих религиозных обрядов не исполняют, как прочие мелкие евреи, считают это ниже своего просвещения, да и в бога, дескать, не веруем.

Замечу в скобках и кстати, что всем этим господам из “высших евреев”, которые так стоят за свою нацию, слишком даже грешно забывать своего сорокавекового Иегову и отступаться от него. И это далеко не из одного только чувства национальности грешно, а и из других, весьма высокого размера причин. Да и странное дело: еврей без бога как-то немыслим; еврея без бога и представить нельзя. Но тема эта из обширных, мы ее пока оставим.

Всего удивительнее мне то: как это и откуда я попал в ненавистники еврея как народа, как нации? Как эксплуататора и за некоторые пороки мне осуждать еврея отчасти дозволяется самими же этими господами, но-но лишь на словах: на деле трудно найти что-нибудь раздражительнее и щепетильнее образованного еврея и обидчивее его, как еврея. Но опять-таки: когда и чем заявил я ненависть к еврею как к народу?…

Уж не потому ли обвиняют меня в “ненависти”, что я называю иногда еврея “жидом?” Но, во-первых, я не думал, чтоб это было так обидно, а во-вторых, слово “жид”, сколько помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи: “жид, жидовщина, жидовское царство” и проч. Тут обозначалось известное понятие, направление, характеристика века. Можно спорить об этой идее, не соглашаться с нею, но не обижаться словом.

Положим, очень трудно узнать сорокавековую историю такого народа, как евреи; но на первый случай я уже то одно знаю, что наверно нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на свое принижение, на свое страдание, на свое мученичество. Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а стало быть, политикой, внутренними делами, нравственностью государств”.

Под понятием “жид” или “жидовщина” Ф. М. Достоевский понимал не евреев, а характер корыстного сугубо материального безнравственного человека-индивидуалиста, как и под понятием “биржевик”:

“Биржевиками я называю здесь условно всех вообще теперешних русских, которым, кроме своего кармана, нет никакой в России заботы, а потому взирающих и на Россию единственно с точки зрения интересов своего кармана”.

В этом ракурсе Ф. М. Достоевскому повезло в своём 19 веке, - видел бы он огромное количество наших русских жидов и биржевиков после “перестройки”…

Кстати, выше замеченное Достоевским можно отнести равно и к нашей эпохе, - разница лишь в том, что тогда евреи вспоминали средневековый гнёт, а теперь вспоминают Вторую мировую войну, упрекают немцев, и всем напоминают о Холокосте. Причём понятно, что это стало не только национальной традицией, но важным элементом международной политики. Ф. М. Достоевский:

“Но вот пришел освободитель и освободил коренной народ (об отмене крепостного права. - Р.К.), и что же, кто первый бросился на него как на жертву, кто воспользовался его пороками преимущественно, кто оплел его вековечным золотым своим промыслом, кто тотчас же заместил, где только мог и поспел, упраздненных помещиков, с тою разницею, что помещики хоть и сильно эксплуатировали людей, но всё же старались не разорять своих крестьян, пожалуй, для себя же, чтоб не истощить рабочей силы, а еврею до истощения русской силы дела нет, взял свое и ушел.

Я знаю, что евреи, прочтя это, тотчас же закричат, что это неправда, что это клевета, что я лгу, что я потому верю всем этим глупостям, что “не знаю сорокавековой истории” этих чистых ангелов, которые несравненно “нравственно чище не только других народностей, но обоготворяемого мною русского народа” …Нет-с, уверяю вас, что в русском народе нет предвзятой ненависти к еврею, а есть, может быть, несимпатия к нему, особенно по местам и даже, может быть, очень сильная. О, без этого нельзя, это есть, но происходит это вовсе не от того, что он еврей, не из племенной, не из религиозной какой-нибудь ненависти, а происходит это от иных причин, в которых виноват уже не коренной народ, а сам еврей. Ненависть, да еще от предрассудков - вот в чем обвиняют евреи коренное население.

Но если уж зашла речь о предрассудках, то как вы думаете: еврей менее питает предрассудков к русскому, чем русский к еврею? Не побольше ли? Вот я вам представлял примеры того, как относится русское простолюдье к еврею; а у меня перед глазами письма евреев, да не из простолюдья, а образованных евреев, и - сколько ненависти в этих письмах к “коренному населению”! А главное, - пишут, да и не примечают этого сами.

…Но не вникая в суть и в глубину предмета, можно изобразить хотя некоторые признаки этого status in statu, по крайней мере, хоть наружно. Признаки эти: отчужденность и отчудимость на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире лишь одна народная личность - еврей, а другие хоть есть, но все равно надо считать, что как бы их и не существовало.

“Выйди из народов и составь свою особь и знай, что с сих пор ты един у бога, остальных истреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что всё покорится тебе. Строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся. И даже когда лишишься земли своей, политической личности своей, даже когда рассеян будешь по лицу всей земли, между всеми народами - всё равно, - верь всему тому, что тебе обещано, раз навсегда верь тому, что всё сбудется, а пока живи, гнушайся, единись и эксплуатируй и - ожидай, ожидай…” Вот суть идеи этого status in statu, а затем, конечно, есть внутренние, а может быть, и таинственные законы, ограждающие эту идею.

Вы говорите, господа образованные евреи и оппоненты, что уже это- то всё вздор, и что “если и есть status in statu (то есть был, а теперь-де остались самые слабые следы), то единственно лишь гонения привели к нему, гонения породили его, религиозные, с средних веков и раньше, и явился этот status in statu единственно лишь из чувства самосохранения. Если же и продолжается, особенно в России, то потому, что еврей еще не сравнен в правах с коренным населением”. Но вот что мне кажется: если б он был и сравнен в правах, то ни за что не отказался бы от своего status in statu. Мало того: приписывать status in statu одним лишь гонениям и чувству самосохранения - недостаточно. Да и не хватило бы упорства в самосохранении на сорок веков, надоело бы и сохранять себя такой срок.

И сильнейшие цивилизации в мире не достигали и до половины сорока веков и теряли политическую силу и племенной облик. Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, а некая идея, движущая и влекущая, нечто такое, мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнесть своего последнего слова, как сказал я выше. Что религиозный-то характер тут есть по преимуществу - это-то уже несомненно. Что свой промыслитель, под именем прежнего первоначального Иеговы, с своим идеалом и с своим обетом продолжает вести свой народ к цели твердой - это-то уже ясно. Да и нельзя, повторю я, даже и представить себе еврея без бога, мало того, не верю я даже и в образованных евреев безбожников: все они одной сути, и еще бог знает чего ждет мир от евреев образованных!

…Конечно, христианство и идея его там пали и падают не по вине еврея, а по своей вине, тем не менее нельзя не указать и в Европе на сильное торжество еврейства, заменившего многие прежние идеи своими. О, конечно, человек всегда и во все времена боготворил матерьялизм и наклонен был видеть и понимать свободу лишь в обеспечении себя накопленными изо всех сил и запасенными всеми средствами деньгами.

Но никогда эти стремления не возводились так откровенно и так поучительно в высший принцип, как в нашем девятнадцатом веке. “Всяк за себя и только за себя и всякое общение между людьми единственно для себя” - вот нравственный принцип большинства теперешних людей, и даже не дурных людей, а, напротив, трудящихся, не убивающих, не ворующих.

А безжалостность к низшим массам, а падение братства, а эксплуатация богатого бедным, - о, конечно, всё это было и прежде и всегда, но - но не возводилось же на степень высшей правды и науки, но осуждалось же христианством, а теперь, напротив, возводится в добродетель. Стало быть, недаром же все-таки царят там повсеместно евреи на биржах, недаром они движут капиталами, недаром же они властители кредита и недаром, повторю это, они же властители и всей международной политики, и что будет дальше - конечно, известно и самим евреям: близится их царство, полное их царство! Наступает вполне торжество идей, перед которыми никнут чувства человеколюбия, жажда правды, чувства христианские, национальные и даже народной гордости европейских народов.

Наступает, напротив, матерьялизм, слепая, плотоядная жажда личного матерьяльного обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами - вот всё, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу, вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения людей. Засмеются и скажут, что это там вовсе не от евреев. Конечно, не от одних евреев, но если евреи окончательно восторжествовали и процвели в Европе именно тогда, когда там восторжествовали эти новые начала даже до степени возведения их в нравственный принцип, то нельзя не заключить, что и евреи приложили тут своего влияния.

….Капитал есть накопленный труд; еврей любит торговать чужим трудом! Но всё же это пока ничего не изменяет; зато верхушка евреев воцаряется над человечеством всё сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть. Евреи все кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О боже! да разве в этом дело? Да и вовсе мы не о хороших или дурных людях теперь говорим. И разве между теми нет тоже хороших людей? Разве покойный парижский Джемс Ротшильд был дурной человек? Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо “неудавшегося” христианства…

Вон евреи кричат, что они были столько веков угнетены и гонимы, угнетены и гонимы и теперь, и что это, по крайней мере, надобно взять в расчет русскому при суждении о еврейском характере. Хорошо, мы и берем в расчет и доказать это можем: в интеллигентном слое русского

народа не раз уже раздавались голоса за евреев. Ну, а евреи: брали ли и берут ли они в расчет, жалуясь и обвиняя русских, столько веков угнетений и гонений, которые перенес сам русский народ? Неужто можно утверждать, что русский народ вытерпел меньше бед и зол “в свою историю”, чем евреи где бы то ни было? И неужто можно утверждать, что не еврей, весьма часто, соединялся с его гонителями, брал у них на откуп русский народ и сам обращался в его гонителя? Ведь это всё было же, существовало, ведь это история, исторический факт, но мы нигде не слыхали, чтоб еврейский народ в этом раскаивался, а русский народ он все-таки обвиняет за то, что тот мало любит его.

Если высокомерие их, если всегдашняя “скорбная брезгливость” евреев к русскому племени есть только предубеждение, “исторический нарост”, а не кроется в каких-нибудь гораздо более глубоких тайнах его закона и строя, - то да рассеется всё это скорее и да сойдемся мы единым духом, в полном братстве, на взаимную помощь и на великое дело служения земле нашей, государству и отечеству нашему! Да смягчатся взаимные обвинения, да исчезнет всегдашняя экзальтация этих обвинений, мешающая ясному пониманию вещей.

А за русский народ поручиться можно: о, он примет еврея в самое полное братство с собою, несмотря на различие в вере, и с совершенным уважением к историческому факту этого различия, но все-таки для братства, для полного братства нужно братство с обеих сторон. Пусть еврей покажет ему и сам хоть сколько-нибудь братского чувства, чтоб ободрить его. Я знаю, что в еврейском народе и теперь можно отделить довольно лиц, ищущих и жаждущих устранения недоумении, людей притом человеколюбивых, и не я буду молчать об этом, скрывая истину. Вот для того-то, чтоб эти полезные и человеколюбивые люди не унывали и не падали духом и чтоб сколько-нибудь ослабить предубеждения их и тем облегчить им начало дела, я и желал бы полного расширения прав еврейского племени, по крайней мере по возможности, именно насколько сам еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться правами этими без ущерба коренному населению. Даже бы можно было уступить вперед, сделать с русской стороны еще больше шагов вперед…

Вопрос только в том: много ли удастся сделать этим новым, хорошим людям из евреев, и насколько сами они способны к новому и прекрасному делу настоящего братского единения с чуждыми им по вере и по крови людьми?”

Это был отчаянный тревожный звон в колокол нашего пророка. Боль и плачь о грядущей трагедии России и русского народа. Практически все предупреждения-пророчества Достоевского на эту тему сбылись, повторю:

“Безбожный анархист близок - наши дети увидят его. Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России, и начнётся, ибо нет для неё отпора ни в управлении, ни в обществе”,

“Что религиозный-то характер тут есть по преимуществу - это-то уже несомненно. Что свой промыслитель, под именем прежнего первоначального Иеговы, со своим идеалом и с своим обетом продолжает вести свой народ к цели твердой - это-то уже ясно. Да и нельзя, повторю я, даже и представить себе еврея без бога, мало того, не верю я даже и в образованных евреев безбожников: все они одной сути, и еще бог знает чего ждет мир от евреев образованных! (Бронштейн-Троцкий, Свердлов, Урицкий, Луначарский, Володарский и прочие тысячи образованных евреев. - Р.К.)”.

К концу 70-х в “знаменитых” российских западниках, либералах Достоевский видел вредную, но уже не смертельную силу, а видел угрозу уже в новой поднимающейся силе, поэтому пророчески написал работу “Еврейский вопрос”. Ещё в молодости, - когда Достоевский увлекался либерализмом, был социалистом и задумывался:

“Я никогда не мог понять мысли, что одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке”, и через четверть века в “Еврейском вопросе” вернулся к этой теме: “Стало быть, еврейству там и хорошо, где народ ещё невежествен, или несвободен или мало развит экономически, - тут-то, стало быть, ему и лафа!”, “Капитал есть накопленный труд: еврей любит торговать чужим трудом! …Евреи всё кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О, Боже! Да разве в этом дело?… Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо “неудавшегося” христианства…”, “недаром же они властители кредита и недаром, повторяю это, они же властители и всей международной политики, и что будет дальше - конечно, известно и самим евреям: близится их царство, полное их царство! Наступает вполне торжество идей, перед которыми никнут чувства человеколюбия, жажда правды, чувства христианские, национальные и даже народной гордости европейских народов. Наступает, напротив, материализм, слепая, плотоядная жажда личного материального обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами - вот всё, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу…”

Многим людям очень тяжело заставлять себя интеллектуально трудиться кроме работы в какой-то фирме, - что-то стараться понять глубинное и высокое в этом мире. Гораздо легче нахвататься знаний в “студенческом объёме”, расслабиться и получить массу удовольствий. Но после падения, после хруста позвоночника и сотрясения мозга бывает уже поздно, лёжа в крови, грязи и нищете, что-то “осознать” и пытаться “догнать”.

“…Призваны в мир мы вовсе не для праздников и пирований, - объяснял Николай Гоголь, - на битву мы сюда призваны; праздновать же победу будем ТАМ. А потому мы ни на миг не должны позабыть, что вышли на битву, и нечего тут выбирать, где поменьше опасностей: как добрый воин, должен бросаться из нас всяк туда, где пожарче битва”.

И добрый воин Ф. М. Достоевский бросался смело обсуждать и пытаться найти решение самых насущных и даже опасных проблем в России - “… хоть иногда сказать правду, если б даже она была и недостаточно, по-вашему, либеральна”. Стоит учесть, что при написании

“Еврейского вопроса” в России, как мы наблюдали ранее, шла первая террористическая война, в которой самое активное участие принимали еврейские террористы, и антисемит Ф. М. Достоевский сильно рисковал, поднимая тему “еврейского вопроса”.

Активная деятельность Ф. М. Достоевского и других патриотов в 70-80-х годах в России склонила чашу весов в борьбе славянофилов с западничеством, куда входило и еврейское сообщество, в пользу патриотов и России. Но, похоже, всему есть предел. Запаса прочности иммунной системе российского общества, данного Ф. М. Достоевским и его соратниками хватило до 1917 года, ибо в начале 20-го века ни одного продолжателя идеологической борьбы Ф. М. Достоевского не было.

Великий мыслитель предупреждал о надвигающейся Катастрофе, называемой революцией, но одни воспринимали его слова как чудачества старого писателя, другие - не придали должного значения и быстро забыли послания великого мыслителя потомкам, которое на Западе и не переводили.

Уверен, те, - кто остался жив после Кровавой Катастрофы русского народа в 1917 году, и успел сбежать в Прагу, Шанхай, Аргентину (и т.п.), сидя в нищете далеко от Родины не раз чесали свои “просвещенные” и “образованные” репки, терли в глубоком раздумье свои высокие узкие лбы… и не раз с ужасом “по-другому” перечитывали западников: Белинского, Писарева, Герцена и Чернышевского, и без всякой иронии и сарказма перечитывали великих славянофилов: Гоголя, Данилевского, Леонтьева, Аксакова, Салтыкова-Щедрина и Достоевского, пытаясь не столько насладиться их литературным талантом, сколько понять наконец-то их мысли, их идеологические предупреждения и хотя бы в конце своей несчастной жизни.

Ф. М. Достоевский хорошо выделил тему “европейского вопроса”, обратил внимание российского общества на проблему и угрозы, но не предложил конкретного решения этой проблемы, а что он предлагал - было неэффективным, и даже утопическим:

“Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было случиться), а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть, бесспорно, всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, всё это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей…”.

Похоже, Достоевский надеялся, что в дружественном, братском российском обществе, как в плавильном котле, всё образуется, поглотиться, евреи ассимилируются и в результате - их обособляемость и враждебность исчезнут.

Та же красивая оптимистическая и утопическая идея всемирного братания идеологических противников прозвучала в конце жизни Достоевского, в его знаменитой речи, посвященной открытию памятнику А. С. Пушкина.

“Мою речь о Пушкине я приготовил… в самом крайнем духе моих… убеждений, - подчеркивал Ф. М. Достоевский. - Я же заявляю теперь - да и заявил это в самой речи моей, - что честь этого нового шага (если только искреннейшее желание примирения составляет честь), что заслуга этого нового, если хотите, слова вовсе не мне одному принадлежит, а всему славянофильству, всему духу и направлению “партии” нашей, что это всегда было ясно для тех, которые беспристрастно вникали в славянофильство… Теперь вот заключение: если западники примут наш вывод и согласятся с ним, то и впрямь, конечно, уничтожатся все недоразумения между обеими партиями, так что “западникам и славянофилам не о чем будет и спорить…”.

Эту же идею Ф. М. Достоевский пропагандировал на многочисленных выступлениях перед своей кончиной, и эти идеи очень близко и эмоционально воспринимались слушателями, например, посмотрите, как реагировала публика во время выступления Ф. Достоевского летом 1880 г. в “Обществе любителей российской словесности”, - Ф. Достоевский:

“Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как в истерике, - рассказывал о своём успехе Достоевский в письме жене, - когда я закончил - я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить.

Порядок заседания нарушился: все ринулись ко мне на эстраду… Вызовы продолжались полчаса, махали платками, вдруг, например, останавливают меня два незнакомых старика: “Мы были врагами друг друга 20 лет, не говорили друг с другом, а теперь мы обнялись и помирились. Это вы нас помирили, Вы наш святой, вы наш пророк!”. “Пророк, пророк!” - кричали в толпе. Тургенев, про которого я ввернул доброе слово в моей речи, бросился меня обнимать со слезами…

Прибежали студенты. Один из них, в слезах, упал передо мною в истерике на пол и лишился чувств. Полная, полнейшая победа!”

Но это была кратковременная победа, к сожалению, - в рамках одного зала, зажженного глаголом писателя. Под знакомым нам лозунгом:

“Давайте все жить дружно!” Достоевский пытался утопически призвать к объединению и служению родине западников, либералов, евреев, террористов… Но что получится, если смешать в этом мире черный цвет с белым, смешать воедино добро и зло, мы это и так всё имеем по замыслу западников, либералов: в одном сером флаконе, чтобы не могли различить - что добро, а что зло, где - добро и где - зло…

Когда после речи “атмосфера” остыла, Достоевский в “Дневника писателя” писал более реалистично: “Рядом со славянофилами, обнимавшими меня и жавшими мне руку, тут же на эстраде, едва лишь я сошел с кафедры, подошли ко мне пожать мою руку и западники, и не какие-нибудь из них, а передовые представители западничества, занимающие в нем первую роль, особенно теперь. Они жали мне руку с таким же горячим и искренним увлечением, как славянофилы, и называли мою речь гениальною, и несколько раз, напирая на слово это, произнесли, что она гениальна. Но боюсь, боюсь искренно: не в первых ли “попыхах” увлечения произнесено было это!”

И скорее всю иллюзорность и “дружелюбность” западников Достоевский смог прочитать на страницах “Московских ведомостей” и отвечал: “Но, прочтя вашу критику, г-н Градовский, я приостановил печатание ”Дневника”, чтобы прибавить к нему и ответ на ваши нападки. О, предчувствия мои оправдались, гам поднялся страшный. И гордец-то я, и трус-то я, и Манилов, и поэт, и полицию надо бы привесть, чтоб сдерживать порывы публики, - полицию моральную, полицию либеральную, конечно. Но почему же бы и не настоящую? И настоящая полиция ведь у нас теперь либеральна, отнюдь не менее возопивших на меня либералов. Воистину немного недоставало до настоящей!” Это были русские западники, либералы, и их еврейские единомышленники тем более не собирались брататься с русскими, тем более со славянофилами, которых сегодня, в начале 21 века, обязательно назвали бы русскими националистами и русскими фашистами.

Закончу эту главу и всю тему о идеологических взглядах нашего великого Фёдора Михайловича Достоевского позицией по “еврейскому вопросу” его друга - нашего великого философа В. С. Соловьёва (1853-1900), который встал вровень с Ф. Ницше и поднял русскую философию на мировой уровень, и также искал решения “еврейского вопроса” и в своей работе “Еврейство и христианский вопрос” (1884 г.) писал:

“Евреи привязаны к деньгам вовсе не ради одной их материальной пользы, а потому, что находят в них ныне главное орудие для торжества и славы Израиля”.

Это был уже более реалистичный и более глубокий подход. Издавший книгу о В. Соловьёве В. Л. Величко утверждал, что В. Соловьёв в разговоре с ним в конце 19-го века грустно сказал:

“Я чую близость времени, когда христиане будут собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима. Разве ты не видишь, что надвигается? Я вижу, давно вижу”.

И, вероятно, исходя из этих мрачных предчувствий, великий философ в самом конце жизни решил кого-то в России предупредить, а кого-то пугнуть своим последним метафоричным произведением “Краткая повесть об Антихристе” (1900 г.), в котором, кстати, пророчески предугадал или, скорее всего, логически вычислил страшную мировую войну (сбылось две), об образовании “Соединенных Штатов Европы” - сегодняшний Евросоюз, и что Европой будут править масоны.

И если великий писатель Ф. Достоевский перед своей кончиной перестал писать литературные произведения и стал произносить публичные философские речи, то его друг - великий философ В. Соловьёв перед своей кончиной решил использовать литературный жанр, чтобы лучше донести свои мысли российскому обществу.

В “Краткой повести об Антихристе” В. Соловьёв решил основательно пугнуть евреев. Сюжет этого произведения был оригинален: наконец сбылась мечта евреев - объявился долгожданный Мессия - Антихрист, - как некий высокоразвитый человек - сверхчеловек, который стал императором, поселился в Иерусалиме и объявил евреям о достижении заветной цели - всемирном владычестве Израиля на Земле, и евреи торжествуют. Но, “не сразу сказка сказывалась…” - на пике этого счастья обнаруживается обман, “подстава” коварных врагов: Антихрист-Мессия оказывается вовсе не евреем, и даже не иудеем, и не обрезан. И обманутые евреи, уже радующиеся близкому всемирному владычеству, восстали против Лже-Мессии, Лже-Антихриста (Лже-антихрист - оригинально… - Р.К.). Но против них начинает восставать Природа - происходят стихийные бедствия, в результате которых -

“Евреи же бежали к Иерусалиму в страхе и трепете, взывая о спасении к Богу Израилеву”.

Но… вдруг они увидели не своего Бога, а “Христа, сходящего к ним в царском одеянии и с язвами от гвоздей на распростёртых руках”. Это был для них кошмарный “ужастик”, ибо они забыли, что распятый ими Христос милостив, милосерд и всепрощающ… И заканчивается весь этот “хоррор” для евреев очень даже счастливо, “хеппи енд” - евреи дружно и мирно с христианами “воцарились во Христе на тысячу лет”.

Этим оригинальным способом В. Соловьёв преподнес старое европейское предложение решения еврейского вопроса (вспомните спор в первой половине 19-го немца Бруно Бауэра с евреем Карлом Марксом) - проблема решается только добровольным отказом евреев от своей агрессивной религии-иудаизма и переходом в христианство. Сегодня, с высоты нашего времени и исторического опыта совершенно понятно, что это была ошибка, иллюзия, утопия, причем оскорбительная для евреев; то есть - ошиблись многие европейские интеллектуалы, ошибся В. Соловьёв, и после него ещё немало выдающихся русских мыслителей пришли к этому ошибочному выводу.

А время шло, жизнь продолжалась, отмеченные Достоевским негативные тенденции развивались и усугублялись, и русский народ в лице крестьян оказался непохож на белорусских, не захотел повторения и беды и трагедии (которую мы рассматривали в предыдущей книге), и не мог ждать - когда их голова, интеллект русского общества - интеллектуалы, интеллигенты найдут правильное решение “еврейского вопроса”, который к концу 70-х годов добрался в разных областях России до русских деревень и городков, монополизировал торговлю зерном и лесом, земельной арендой, перевозками и кредитами. К каким выводам пришли русские крестьяне и какое решение приняли - мы рассмотрим в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.