Торговые пути

Торговые пути

И эти переселенцы шли на восток по давно наезженным морским путям, проложенным именно южнобалтийскими славянами. По очень точным словам Ломоносова, последние «издревле к купечеству прилежали». Какое место торговля занимала в их жизни, говорит тот факт, что крупнейшим святилищем южнобалтийского Поморья был храм бога торговли Радегаста (в руке которого «молот, на голове птица») в Ретре, который, как поясняют западноевропейские хронисты XI в. Титмар Мерзебургский и Адам Бременский, «пользовался чрезвычайным уважением и почестями со стороны всех славян», а само изображение бога было отлито из золота[157].

В конце VIII – начале IX в. торговля славян с Западом была настолько значительна, что Карл Великий счел необходимым ее упорядочить. И уже во времена этого императора ободриты имели на берегу Висмарского залива торговый порт – Рарог (Рерик). Еще большего размаха торговля славян достигла после IX в. близ устья Одры, где существовало несколько торговых городов: Штеттин (Щецин), Волин и другие, и в этом деле им не уступали жители о. Рюген (Руяна) – руги-русь. Причем торговлей они занимались не только повсеместно, но и чуть ли не целыми городами. Так, Оттон Бамбергский во время своего первого пребывания в Поморье (1124–1125) крестил жителей ряда городов в два приема, т. к. многие из них были купцами и во время первого крещения находились в чужих землях и возвратились домой уже после ухода миссионера. А когда он явился первый раз в Колобрег (Колобжег), то город оказался практически пуст, т. к. его жители отправились торговать в море, на острова. Именно благодаря южнобалтийским славянам франкские и саксонские изделия оказывались на Севере и Востоке, а пушнина, шедшая из Руси, на Западе. Из своих товаров они продавали полотно, рыбу, соль, хлеб, лес, рабов.

Масштабы и объемы внутренней и внешней торговли вызвали раннее – с VIII в. – и весьма бурное развитие на Южной Балтике большого числа городов, располагавшихся на торговых путях: Старград у вагров, Рерик у ободритов, Дымин, Узноим, Велегощ, Гостьков у лютичей, Волин, Штеттин, Камина, Клодно, Колобрег, Белград у поморян (в будущем именно они составят, что нелишне будет подчеркнуть, ядро Ганзейского союза). Своими размерами и численностью населения эти торговые города поражали воображение иностранцев, не видевших ничего подобного в своих землях. Так, Рарог-Рерик немцы именовали Микилинбургом (Великим городом, Велигардом). А «знаменитейший», по словам немецких хронистов, Волин, лежащий в устье Одры, уже в IX в. занимал площадь в 50 гектаров, и его население в Х в. составляло порядка 5—10 тысяч человек. В XI в. балтийская торговля, достигшая цветущего состояния, была сосредоточена именно в Волине. Поэтому неудивительно, что европейцы называли его самым большим («величайшим») городом «из всех имевшихся в Европе городов» и сопоставляли с самим Константинополем (по словам Адама Бременского и Гельмольда, Волин, «богатый товарами различных народов, обладал всеми без исключения развлечениями и редкостями»).

Для сравнения, Бирка, которую норманнисты обычно преподносят в качестве не только крупнейшего торгового центра Швеции эпохи викингов, но и всего балтийского Поморья, была расположена, как отмечает сегодня шведский ученый Д. Харрисон, на территории всего лишь 7 га. По его словам, «Бирка была маленьким городком с незадачливой судьбой… Число жителей колебалось от 500 до 1000 чел.». А датский Хедебю в пору своего расцвета – Х в. – занимал площадь 24 га, и число его жителей насчитывало несколько сотен человек, может быть, даже более тысячи. Причем сам его расцвет был обеспечен южнобалтийскими славянами. Тот же Харрисон подчеркивает, что «датский король Годфред в принудительном порядке переселил в начале IX в. ремесленников и торговцев из западнославянского города Рерика в его город Хедебю, что стало удачной акцией, поскольку через несколько десятилетий этот город стал процветающим королевским торговым городом»[158]. И Южная Балтика живительно оплодотворяла все Поморье потому, что на протяжении столетий была лидером в экономическом развитии этого региона. Так, в 1967 и 1982 гг. археолог

Й. Херрман говорил о «беспрецедентном экономическом подъеме», развернувшемся у южнобалтийских славян в VII–XI вв., «в течение которого многократно возросли производительные силы и численность населения. Для некоторых областей рост сельскохозяйственного производства исчисляется четырех-шестикратным увеличением»[159]. Показателем этого подъема является и тот факт, что именно через южнобалтийские города в Западную Европу с конца VIII в. поступает с востока арабское серебро.

Южнобалтийские славяне, обладая мощным флотом, знали свое Варяжское море не только как купцы. В разных же направлениях они бороздили его и как пираты. В этом качестве из них особо выделялись вагры (варяги) и руяне (руги-русь), которые, разбойничая на море, «гнездились» по всему юго-западному берегу, датскому и славянскому, находили себе убежище в Швеции. Вагрия славилась своими дерзкими и неукротимыми пиратами, немилосердно грабившими берега Дании. Лютичи, пишет А.Ф. Гильфердинг, любили дальние плавания и не раз ходили в Англию уже в VIII в., плавали они туда и три столетия спустя, и где их тогда знали, по словам И.Е. Забелина, как народ самый воинственный «на суше и на море». Говорят исследователи и о поселениях южнобалтийских славян в Нидерландах и Англии. И.Н. Сугорский, пересказывая основные положения труда английского археолога Т. Шора «Происхождение англо-саксонского народа» (1906) и отмечая, что он именует южнобалтийских славян «черными викингами», подчеркнул: «На разных обычаях в Англии, названиях мест, фамильных именах до сих пор сказывается отпечаток южнобалтийского Поморья. … Даже наименование королевского Уиндзора, видимо, произошло от поселения вендов (сербской ветви славянства), тесно соприкасавшихся с целым германским миром той кипучей эпохи. Эти отважные мореходы, занимавшие, между прочим, правый берег Эльбы, когда саксы сидели на левом, принимали несомненно участие в снаряжении кораблей для вторжения в Англию и эмиграции туда массы народа с материка», – и что, например, в IX в. они, «будучи в Ирландии, даже защитили Дублин от разбоя датчан» (в комментарии Сугорский поясняет: «Встарь Windsor назывался Wendlesore. В том же районе – Wendlesbury, Wendover (Wendofra – англо-саксонского периода)»)[160].

Южнобалтийские славяне-варяги господствовали на Балтийском море, по причине чего оно и именовалось Варяжским (по наиболее известному центру южнобалтийских славян, точнее, наверное, все же по их имени, «Балтийское море, – указывал С. Герберштейн, – и получило название от этой Вагрии»; тот же факт их владычества на Балтике вытекает и из того, что, отмечает Й. Херрман, «для западной ее части у немцев со временем установилось название Mare Rugianorum, что значит «море руян», рюгенских славян»[161], т. е. море ругов-русских). И славяне Южной Балтики очень рано прокладывают торговые пути по морю и за его пределы и задают тон в северо– и восточноевропейской торговле. При этом прежде всего ведя торговлю со своими восточноевропейскими сородичами. И результатом этой торговли стала открытие южнобалтийскими славянами Балто-Волжского, а затем и Балто-Днепровского торговых путей. Проникая по речным системам вглубь Восточной Европы и знакомясь с ее богатствами, они начинают активно осваивать новые земли, готовя тем самым почву для прибытия будущих переселенцев с Южной Балтики на Русь. Абсолютно точно сказал в 1962 г. на страницах польского научного журнала Slavia Occidentalis В.Б. Вилинбахов, что «колонизационная деятельность балтийских славян в северо-западной Руси, скорее всего, была довольно тесно связана с их торговыми предприятиями по Балтийско-Волжскому пути…»[162].

Проникновение южнобалтийских славян в пределы Северо-Западной Руси шло разными путями, но в основном через Ладожское озеро. В 1997–2001 гг. в Нижнем Поволховье была обследована уникальная каменно-земляная крепость в устье р. Любши, в 2 км севернее Старой Ладоги, возведение которой связывают с появлением здесь в последней четверти VII – первой половине VIII в. славянского населения. Как констатировали в 2002 г. археологи Е.А. Рябинин и А.В. Дубашинский, несколько лет изучавшие Любшанское городище, изначально на нем «осела популяция, связанная по происхождению с западными славянами. На последнее указывает как центральноевропейская техника строительства крепостных сооружений, известная на древних западнославянских территориях, так и в определенной мере специфика археологического материала» (имеется в виду прежде всего ведущая группа лепной посуды т. н. «ладожского типа», т. е. южнобалтийская керамика).

Рябинин и Дубашинский, заостряя внимание на активном занятии любшанцев «ремеслами по изготовлению украшений из цветного металла» и отмечая наличие у них развитого железоделательного и железообрабатывающего производства, указали, что «представляет интерес занятие древних любшанцев обслуживанием судоходного пути, который в это время только начал свое функционирование на Великом Волжском пути из Балтики в Восточноевропейскую равнину и далее на Кавказ, Закавказье и Арабский Восток. При раскопках найдена многочисленная серия (около 50 экз.) железных корабельных заклепок и их заготовок. Значимость их обнаружения заключается в том, что такие детали в корабельной технике использовались при соединении деталей крупных морских судов. Далее выходцы из Балтики должны были оставлять свои корабли в удобной гавани и плыть затем на мелких речных судах»[163].

Ныне появился дополнительный материал, не оставляющий сомнений в том, что в Любше могли «оставлять свои корабли в удобной гавани и плыть затем на мелких речных судах» только выходцы из Южной Балтики. В 2009 г. А.В. Лукошков, опираясь на результаты проведенного в 2006–2008 гг. поисково-разведочного картирования дна рек Волхов, Нева, Лиелупе, Буллипе, Вента, нижнего течения Даугавы, Ладожского озера и Рижского залива, в ходе которого были обнаружены многочисленные останки деревянных судов, подытоживал, что, во-первых, «все найденные на территории и России и Латвии суда построены по южнобалтийской конструктивной схеме». Во-вторых, «уже сегодня можно говорить о господствующем влиянии именно южнобалтийской судостроительной традиции на создание новгородских судов. Более того – можно предполагать, что именно из западнославянских земель побережья Южной Балтики был привнесен на новгородские земли опыт строительства судов для речного и прибрежного плавания» (вместе с тем Лукошков подчеркнул, что «не подтверждают распространения в новгородских землях скандинавской судостроительной технологии и материалы сухопутных раскопок», что «практически полное отсутствие деталей скандинавских судов особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии» и что количество металлических заклепок в русских землях «на сегодня не превышает полутора сотен единиц, что ничтожно мало. Судя по материалам раскопок в Швеции, Норвегии и Дании, для строительства даже небольшого скандинавского судна требовалось не менее 1000 заклепок»)[164].

В 2008 и 2010 гг. С.В. Цветков верно отметил, что «сенсационное по своей сути» открытие городища Любша «значительно изменило представление о развитии региона и судостроения в частности. Основанное выходцами из западнославянских земель, оно служило своеобразным перевалочным пунктом морских путей, которые дальше шли по русским судоходным рекам», «выполняло важнейшую функцию промежуточного морского и речного порта, где товар перегружали, говоря современным языком, с судов морского типа на речные». Справедливо заостряя внимание как на торгово-ремесленном характере поселения, так и на развитой на то время торговле, «да еще с применением столь высоких технологий», которую вели славяне, Цветков правомерно заключил: тот факт, «что товар в городке на Любше, а впоследствии и в Ладоге, перегружался из морских судов в речные, говорит прежде всего не только об особой стратегической важности этих городов для всей международной торговли, а в первую очередь о монополизации этой торговли славянами и русами», и что «древние любшанцы не только обслуживали прибывающих западнославянских купцов (на территории этого городища совсем нет скандинавских находок), но и активно занимались торговлей сами, возможно, используя для этого собственные ювелирные изделия, о чем свидетельствуют находки «литейно-ювелирного характера», причем в очень большом количестве»[165].

Но Любшанское городище не является самым первым поселением южнобалтийских славян в Северо-Западной Руси. В сотнях километров южнее его в Юго-Восточном Приильменье (Парфинский район Новгородской области) расположен Городок на Маяте (река, впадающая в Ильмень), интенсивно изучаемый в последнее время. Вал этого городища, датируемый VI–VII вв., был «сооружен в так называемой «перекладной» технике. Основу вала составляют накаты из бревен, уложенные попеременно вдоль и поперек его продольной оси». Причем, как подчеркивает исследователь памятника И.И. Еремеев, в «культурах 2-й – 3-й четв. I тыс. н. э. в бассейне Ильменя и на соседних землях перекладная техника в фортификации не использовалась. В раннем средневековье она широко известна на славянских городищах Польши и Восточной Германии».

Отмечая, что «на фоне других приильменских городищ укрепления Городка на Маяте выглядят очень мощными», археолог констатировал, что вал был «своеобразной пристройкой к пологому склону, придававшей последнему крутизну. Как недавно выяснилось, сходный прием был применен при строительстве древнейшей крепости Рюрикова Городища», и «в Новгородской земле единственным памятником, который может быть поставлен в один ряд с Городком на Маяте, является Городец под Лугой, исследованный Г.С. Лебедевым и датированный им сер. Х в. Наши раскопки позволяют отнести начало бытования «западнославянской» техники крепостного строительства на северо-западе России в более отдаленное время». В 2006 г. Еремеев констатировал наличие в жилой зоне Городка лепной керамики «ладожского типа» IX–X вв.[166].

Южнобалтийские славяне, проникнув в Поволховье и Приильменье, начинают там капитально обустраиваться, прекрасно понимая всю выгоду расположения этих земель на пересечении Балто-Волжского и Балто-Днепровского торговых путей. В середине VIII в., т. е. спустя 50–70 лет после возведения ими городища Любши, они основывают Старую Ладогу, о чем говорит ранний керамический материал (еще в 1950 г. Я.В. Станкевич отмечала, что «широко распространенные в древнейших жилых комплексах» Старой Ладоги, а именно сюда, по ПВЛ, первоначально и пришел Рюрик с варягами и русью, сосуды имеют многочисленные аналогии в керамике южнобалтийских славян междуречья Вислы, Одера и Эльбы. В 1970 г. В.В. Седов, основываясь на сосудах нижнего горизонта Ладоги, пришел к выводу «о происхождении новгородских славян с запада, из Венедской земли»[167]). О том же говорит и общая для этих поселений техника использования стали при изготовлении железных изделий. Как констатировали Рябинин и Дубашинский, «не вызывает сомнения, что техника использования стали при изготовлении железных изделий – в частности, трехслойных клинков ножей, появившихся в Ладоге со времени ее возникновения в середине VIII в. – была хорошо знакома раннесредневековым обитателям Любши уже в этот период»[168].

Об основании Старой Ладоги выходцами из Южной Балтики говорит и одна из ранних староладожских «больших построек», которую сближают со святилищами южнобалтийских славян в Гросс-Радене (под Шверином, VII–VIII вв.) и в Арконе (о. Рюген, конец VIII–IX в.)[169] (в свою очередь общий вид храма славян под Шверином и его детали находят очень близкие, подчеркивали В.В. Седов и А.Г. Кузьмин, «аналогии в соответствующих сооружениях кельтов». Немецкий археолог Й. Херрман констатировал, что, вероятно, это культовое сооружение восходит к древним временам и связано с храмовым строительством кельтов[170]). В захоронениях Плакуна, расположенного напротив Старой Ладоги и носящего славянское название, соответствующее характеру этого памятника – место погребения и плача по покойникам, представлены сосуды южнобалтийского типа[171]. В 1994 г. скандинавский археолог Я. Билль заключил, что заклепки из Плакуна «ближе к балтийским и славянским…». В 1998 г. норвежская исследовательница А. Стальсберг, приведя мнение Билля, определила, что ладейные заклепки из Гнёздова «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции», и объединила гнёздовские заклепки с заклепками из Плакуна[172].

На генетическую связь Любши, где строили крупные морские суда, и Старой Ладоги, где затем также будут строить суда подобного типа, перегружать товары на плоскодонные суда и обеспечивать судоходство, указывает и то, что первая возникла как крепость, тогда как во второй крепость, причем сразу же каменная, появилась лишь в последней четверти IХ в.[173], т. е. Ладога была ничем не защищенным торгово-ремесленным поселением более 125 лет!

Рябинин и Дубашинский отмечают беспокойную военную обстановку, связанную с Любшей – «с самым северным укреплением на окраине Восточной Европы», о чем говорят «десятки наконечников стрел, часть которых оказалась воткнутой в вал или в каменную обкладку укреплений. Этот археологический факт полностью корреспондирует со следами пожара, выявленными при исследовании городища. Типы стрел датируются в широком хронологическом диапазоне, но верхняя граница некоторых из них не выходит за пределы IX (или, возможно, Х) в.»[174]. Но эта «беспокойная военная обстановка» более 125 лет не сказывалась на Старой Ладоге потому, что ее надежно прикрывала мощная крепость на Любше. И лишь когда последняя была уничтожена, как это показал радиоуглеродный анализ, во второй половине IX в.[175], то ладожане синхронно со временем ее гибели возводят каменную крепость, способную обеспечить их безопасность. В том же IX в. в 9 км вверх по течению от Старой Ладоги появляется, как его характеризует Е.Н. Носов, «значительное укрепленное поселение» Новые Дубовики, в котором многочисленной группой представлена все та же лепная керамика южнобалтийского типа, аналогичная керамике Старой Ладоги[176].

Таким образом, Любша, Старая Ладога и Новые Дубовики накрепко запирали вход в трансъевропейскую магистраль. Следовательно, как этот вход, так и сами пути к Каспийскому и Черному морям полностью контролировали славяне, и лишь только с их разрешения здесь могли появиться чужаки. Но эти чужаки, приходившие со стороны моря, пробовали нарушить их монополию, о чем говорит уничтожение Любши, появление укрепленных Новых Дубовиков и каменной крепости в Старой Ладоге.

По мере закрепления за собой низовьев Волхова южнобалтийские славяне активно осваивают его верховья. В 1974 и 1976 гг. Г.П. Смирнова, отмечая наличие в ранних археологических слоях Новгорода, которые она датировала концом IX в. (Неревский раскоп) заметного компонента керамики, характерной только для поморских славян, поддержала мнение о заселении Новгородской земли выходцами из северных районов Висло-Эльбского междуречья. В 1997 г. В.М. Горюнова констатировала, что «в материалах предматериковой части культурных отложений Новгорода можно выделить достаточно значительное число керамики с западнославянскими чертами» (фрезендорфской, менкендорфской, гросс-раденской; Троицкий X раскоп)[177]. В 2001 г. П.Д. Малыгин, П.Г. Гайдуков, А.М. Степанов, обобщая итоги работ 1998–2000 гг. на Троицком XI раскопе, подчеркнули, что гончарная посуда I–IV типов, бытующая с 930-х гг., находит аналогии в южнобалтийской керамике типа Фрезендорф-Тетеров (в древнейших пластах до 20 % от общего количества керамики), Гросс-Раден (в древнейших пластах до 40 % от общего количества керамики), чисто морфологические аналогии III типу «происходят с острова Рюген» (заметив при этом, что орнаментация этого типа «напоминает оформление сосудов Менкендорфского типа», в древнейших пластах до 13 % от общего количества керамики), Менкендорф и Фельдберг (в древнейших пластах до 23 % от общего количества керамики). В 2002 г. Т.Б. Сениченкова, сопоставляя раннегончарную керамику из Старой Ладоги, появившуюся там во второй четверти Х в., с подобной керамикой Новгорода (в слоях X–XI вв.), Пскова и Изборска (вторая половина Х в.), привела ей прямые параллели «в материалах памятников южного побережья Балтийского моря…»[178], что прямо свидетельствует о притоке на Северо-Запад Восточной Европы новой партии переселенцев, принесших новую технику изготовления посуды.

В 1988 г. Е.Н. Носов, ведя речь о прибытии в VIII в. в центральное Приильменье новой группы славян с развитым земледельческим укладом хозяйства, значительно стимулировавшей социально-экономическую жизнь региона, предположил, что переселенцы могли прийти с территории современного Польского Поморья. В 1990 г. он указал на наличие на Рюриковом городище (в 2 км к югу от Новгорода) хлебных печей конца IX–X вв., сходных с печами Старой Ладоги и городов Южной Балтики, втульчатых двушипных наконечников стрел (более трети из всего числа найденных), связанных с тем же районом, южнобалтийской лепной (IX–X вв.) и гончарной (первая половина Х в., «находит аналогии среди керамики севера Польши и менкендорфской группы…») керамики, в целом, на наличие «культурных связей поморских славян и населения истока р. Волхова». В 1997 г. археолог подчеркнул, что «в комплексе раннегончарной керамики Рюрикова городища все отчетливее выступают черты западнославянской керамической традиции» и что «по общему облику материальной культуры и, прежде всего, по характеру лепной керамики поселения верховьев Волхова и Поозерья едины и аналогичны нижним слоям Новгорода, Ладоги и поселков всего Поволховья (Новые Дубовики, Любша, Горчаковщины и др.)»[179]. В 1995 и 2005 гг. В.М. Горюнова поясняла, что в раннегончарной керамике Рюрикова городища конца IX – Х в. выделяется фельдбергская посуда (которая, «начиная с середины VIII в. распространяется на территории восточного Мекленбурга и по всему побережью польского и германского Поморья. Она особенно характерна для поселений и городищ IX в., таких как Мекленбург, Ольденбург, Босау, Фельдберг, Менцлин (поселение и могильник), Волин, Щецин, Кенджино, Колобжег, Швилюбе»), торновская, торновско-фрезендорфская, менкендорфская, гросс-раденская (в орнаменте серии сосудов одного из вариантов I типа второй группы имеется элемент «городчатого орнамента западнославянской керамики»)[180].

Выше приведены слова И.И. Еремеева по поводу сходства приема строительства вала Городка на Маяте, возведенного южнобалтийскими славянами, и древнейшей крепости Рюрикова городища (IX в.). В 2009 г. К.А. Михайлов, сближая, как и Носов, укрепления Рюрикова и Старокиевского городищ, резюмировал: «На Городище первые строители применили сложное сочетание дерево-земляной платформы, подрезку склонов холма, сооружение рва и деревянных стенгородней, которые были поставлены на склоне небольшого холма в пойме Волхова. Топография, выбранная первопоселенцами для крепости, чрезвычайно напоминает расположение славянских городищ на южном берегу Балтийского моря и славянские бурги в междуречье Эльбы и Одера. Там также использовали низкие, затопляемые участки речных пойм и острова на озерах». Причем ученый полагает, что «обе крепости строил один и тот же коллектив», но укрепления Рюрикова городища предшествовали киевским. В 1997 и 1999 гг. шведский археолог И. Янссон указал, что поселения типа Рюрикова городища в Скандинавии неизвестны[181].

В 1990 г. Е.Н. Носов заметил, что Сергов городок (конец I тыс. н. э.), расположенный к юго-западу от Рюрикова Городища, «не имеет аналогий на территории Новгородской земли. Городище, окруженное земляным валом, сохранившимся на длину около 100 м и высоту до 3 м, находится на низменном острове посреди р. Веряжи, неподалеку от ее устья, и как бы закрывает вход в Веряжу из Ильменя». В 2002 г. он уточнил, что «по своему топографическому расположению на низменном острове среди поймы Сергов городок поразительно напоминает укрепленные поселения западных славян в землях древних ободритов на территории современной Северной Германии у Балтийского моря»[182]. Археологи также отмечают, говоря о поселениях Приильменья, например, селищах Васильевское и Прость, городище Георгий, а также Холопий городок, наличие в их материалах южнобалтийских находок – железных ножей с волютообразными завершениями рукояти, втульчатого двухшинного наконечника стрелы и лепной посуды, тождественной керамике нижних горизонтов (VIII – начала X в.) Ладоги, Рюрикового городища, Новгорода и ряда поселений Поволховья и Ильменского Поозерья, и что «подобные сосуды найдены во многих погребениях в сопках»[183].

С южнобалтийскими славянами связано появление в VIII в. и новгородских сопок. В 1962 г. В.Б. Вилинбахов поделился принципиально важным наблюдением по поводу расположения последних: «В Новгородской земле сопки, в основном, группируются в двух районах. В северо-западных землях Новгорода они наиболее густо располагаются в районе верхнего течения р. Луги. Вторая группа сопок находится в южном Приладожье. Между этими районами сопок нет. Подобное, изолированное друг от друга, расположение сопок, возможно, указывает на то, что соорудившее их население появилось на Новгородской земле со стороны Балтийского моря, продвигаясь вглубь материка по рекам Луга и Волхов». На следующий год этот проницательный ученый, развивая мысль о заселении данной территории южнобалтийскими славянами, отметил, во-первых, что они могли продвигаться «вдоль южного побережья Балтийского моря или прямо по самому морю, оседая в устьях рек и на берегах Ладожского озера». Во-вторых, Вилинбахов, подчеркнув, что сопки «волховского типа группируются вдоль водных систем, непосредственно связанных с Балтийским морем», сказал, что они «появились в Приладожье со стороны Балтийского моря, непосредственно из западнославянских земель» (и называл при этом VI–VII вв.).

В 2001 г. и норманнист Г.С. Лебедев уже допускал, учитывая последние археологические данные, «начальное появление славян именно в низовьях Волхова, что заставляет вспомнить гипотезу В.Б. Вилинбахова о «морском» пути расселения славян из юго-западной Балтики» (надо заметить, что в 1922 г. археолог А.А. Спицын, беря в расчет специфические особенности славянских древностей нашего Северо-Запада, заключил: «Не без колебаний мы уже давно примкнули к старой, но авторитетной гипотезе, что славяне пришли на Двину, в сравнительно позднее время, из Германии. В VIII–IX вв. на западных славян наседали немцы, норманны и авары, и пришлось поневоле уходить из насиженных мест тем из них, которые не хотели идти на ассимиляцию с немцами». Прорисовывая путь движения этих славян на восток, он далее подчеркнул, что «колонизация направилась в район меж литовскими озерами и Полесьем, остановилась на время на Двине перед финнами, а затем двинулась далее по р. Великой, особенно же по Ловати», и что «движение могло идти очень длительный срок, пополняя состав славянского племени на Двине, уходящего далее на север и восток. До некоторой степени возможно его направление и морем. Простая логика заставляет предполагать и более ранее движение славян на Двину, до VIII в.»)[184].

В 1978, 1982 и 2002 г. В.В. Седов констатировал, что сосуды «ладожского типа», найденные в новгородских сопках, являют собой характерную особенность славянской культуры междуречья нижней Вислы и Эльбы[185]. Основной район распространения сопок – это бассейн Ильменя, где, говорил в 1995 г. Седов, «сконцентрировано более 70 % могильников, в которых имеются эти памятники. Остальная часть сопок расположена в верховьях рек Луг и Плюссы, а также в бассейне Мологи, то есть в землях, непосредственно примыкающих к Ильменскому региону. Вне этой территории немногочисленные сопки известны в отдельных пунктах бассейнов рек Западной Двины и Великой»[186].

Причем особенно густо сопки расположились в Южном Приильменье. В пользу давнего пребывания славян в данном районе говорит и лингвистический материал. Как отмечала в 1973 и 2004 г. Р.А. Агеева, «финно-угорские водные названия рассеяны по всей территории; их заметно мало в бассейне левых притоков Ловати и в правобережье Шелони, где преобладают славянские названия даже для больших рек». Она же подчеркивала, что «области к югу и западу оз. Ильменя, а также район между Чудским оз. и средним течением Луги, часть бас. Великой были заселены славянами с глубокой древности» и что «ранние восточнославянские гидронимы представлены названиями на – гост-, -гощ-…». В 1984 г. А.М. Микляев говорил, что названиями на – гост/гощ-, которые указывают на древнейшие места расселения славян в Восточной Европе, исключительно обильна местность к западу, а в особенности к юго-западу и западу от оз. Ильмень: на его побережье и в истоках Луги, Плюссы и левых притоков Шелони сосредоточено 27 топо– и гидронимов. Такая концентрация, констатировал исследователь, нигде больше не повторяется в Европе. В 2005 г. В.Л. Васильев сказал, что топонимы с основами на – гощ-/-гост-, мощно представленные в центральном районе Новгородской земли, «отчасти по течению Шелони и в Южном Приильменье», являются одними из самых архаических в древнеславянском антропонимиконе и маркируют «главные пути продвижения славян по крупным рекам»[187].

Стратегическим центром Южного Приильменья является тот район, где ныне расположена Старая Русса и где встречаются мощные соляные источники, в изобилии дающие соль, без которой невозможна сама жизнь. Причем это был единственный район добычи соли на всю Северо-Западную Русь. Поэтому, кто его контролировал, тот во многом и контролировал ситуацию на этих огромной территории. И бассейн Ловати и Шелони («Солоны», т. е. «Соленой», видимо, так названной и потому, что по ней соль шла в земли носителей культуры псковских длинных курганов и, возможно, далее на запад) был занят именно южнобалтийскими славянами, которые в VI–VII вв. основали Городок на Маяте. Затем в течение самого короткого времени они преодолевают совсем уж небольшое расстояние, отделявшее их от Южного Приильменья, от Ловати. В ходе освоения бассейна этой реки и прилегающих к ней территорий, также снабженных крупными водными артериями, южнобалтийские славяне выходят на соляные источники Старой Руссы (р. Полисть впадает в один из левых рукавов Ловати), которые давно были известны в округе, и следы пребывания людей в районе Старой Руссы относятся к незапамятным временам (то, что славяне здесь не являлись первопришельцами и что им приходилось кому-то доказывать свое право на пребывание в Приильменье, говорит факт, который отметил И.И. Еремеев, что «на фоне других приильменских городищ укрепления Городка на Маяте выглядят очень мощными»).

И становление Старой Руссы как центра пребывания какой-то руси связано с переселенческими потоками, идущими с Южной Балтики. Ибо только на южном, а затем на восточном берегах Балтийского моря располагались четыре Руси, представители которых (или одной из них) в конечном итоге связали свою судьбу с районом будущей Старой Руссы: о. Рюген-Русия, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть Эстонии – провинция Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго[188] (многочисленные источники, называя Русии по южному и юго-восточному берегу Балтийского моря, никакой Руси ни в Швеции, ни в Скандинавии вообще не знают. Совершенно молчат о ней и саги). И эта Русь обосновалась в Южном Приильменье так давно, что ее имя оказалось спаянным с ним настолько крепко, что имя Руси дошло до наших дней в большом числе названий местностей.

Как констатировал в 1920 г. академик С.Ф. Платонов, говоря о поисках древнейшей Руси «между Ильменем и Волжскими верховьями», имя Руса «мелькает на всех важнейших водных путях от Ильменя: на Шелони (Новая Руса на Мшаге); на Ловати и Полисти (Старая Руса, р. Порусья и озеро Русское, которое надобно считать за исток р. Порусьи); на р. Поле (Новая Руса близ волоков к оз. Селигеру и Стержу; также село Русино или Росино у р. Рытой ниже Демьянска); на Мсте (дер. Руска близ Ям-Бронниц и там же р. Русская, приток или рукав р. Рог). Нет поводов сомневаться в древности приведенных названий и в том, что они намечают пути, которыми пользовалась русь». Вместе с тем ученый отметил, что «вся местность к югу от оз. Ильменя слыла, еще в XV веке, под именем Русы», что тогда же Русой «назывались не только отдельные поселки, но иногда и целые районы», например, «весь район между рр. Полистью и Полою…», и что в том же столетии «употребление имени Руса как будто колебалось: древнейшее значение слова (Руса = страна) сменялось новейшим (Руса = Старая Руса = город)».

А.А. Шахматов, годом ранее подчеркивая, что «местность вокруг города носила название Околорусья, как видно из писцовых книг 1498 года. Это может указывать на древность названия Русы», сказал, что «в Итиле, как видно из сообщения ал-Бекри, знали, что Волга течет в страну хазар из страны русов; это может служить лишним указанием на то, где искать древнейшую Русь».

Следует добавить, что в Софийской первой летописи в статье под 1471 г. Ильменское озеро названо «морем Русьским»[189]. Память о стародавности Старой Руссы очень долго жила в русских людях. Так, С. Герберштейн, посещавший Россию в 1517 и 1526 г., записал, что «Руса, некогда называвшаяся Старой Руссией, древний городок под владычеством Новгорода…»[190]. Эти слова, произнесенные еще тогда, когда нынешняя Старая Русса называлась просто Русой, отмечают факт восприятия Русы именно в качестве Старой, т. е. древней Руссии.

Параллельно с заселением Поволховья и Приильменья южнобалтийские славяне активно осваивали земли Псковского региона. Так, в резиденции брата Рюрика, Трувора, Изборске (Труворовом городище) основу керамического набора лепных сосудов VIII–IX вв. (более 60 %) составляют, резюмировал в 1978 и 1993 г. С.В. Белецкий, «сосуды, находящие себе соответствие в славянских древностях южного побережья Балтийского моря». В 1979–1980 гг. он же связал появление керамики южнобалтийского типа в Изборске с его основанием (рубеж VIII–IX вв.), а в конце IX в. в Пскове – со временем кратковременного затухания Изборска. В новой группы населения в Пскове (вторая половина Х в.) Белецкий также увидел южнобалтийских славян, при этом указав, что его территория увеличилась в 6 раз и что на поселении появились профессиональные ремесла и торговля (весы, разновес, монетные находки). В 1990 г. Белецкий подчеркнуто сказал, что на Труворовом городище «в VIII–IX вв. находился ремесленно-торговый протогородской центр, основанный славянскими переселенцами с территории м е ж д у р е ч ь я нижней Эльбы и Одера…». В 1980 и 1982 гг. К.М. Плоткин отмечал, что «в генезисе древнерусского населения Псковщины участвовали западнославянские этнические элементы»[191].

Продвижение южнобалтийских славян из Северо-Западной Руси на юг в направлении к Балто-Днепровскому пути также хорошо прослеживается по археологическому материалу. В 1977 г. В.М. Горюнова появление раннегончарной керамики южнобалтийского типа X – начала XI в. в Городке на Ловати под Великими Луками связала с переселением с территории Западного Поморья (нижнее течение Одера после впадения в него Варты) водным торговым путем определенной части «ремесленного люда», подтверждением чему служат аналогии в синхронных слоях Старой Ладоги. В 1982 г. она же, характеризуя западнославянские формы раннекруговой керамики Новгорода и Городка на Ловати, вновь указала, что «керамика этих форм… скорее всего, принесена сюда выходцами с южного побережья Балтики».

В 1994 г. исследовательница отметила, что западнославянская посуда в раннегончарном комплексе Городка на Ловати составляет свыше 30 % и что под натиском немцев после 929 г. начался отток южнобалтийского населения из земель ободритов и вильцев, «организация воинских дружин, развитие морского пиратства», уход «князьков со своей челядью не только на море, но и за море». В связи с чем славянская керамика широко распространяется в Дании, Швеции и Северной Руси[192].

Затем следы южнобалтийских славян обнаруживаются на другом участке летописного пути «из варяг в греки», на Днепре в Гнёздове, в связи с чем еще в 1902 г. археолог В.И. Сизов предположил, «что среди жителей этого поселения имелись выходцы с балтийского Поморья»[193]. В 1925 г. Е.Н. Клетнова заключила, что исходные корни погребального обряда гнёздовских курганов, «а также аналогии некоторым чертам ритуала, в частности – урнам, следует искать скорее в землях «балтийских славян, нежели в Скандинавии»[194]. В 1977 г. Е.В. Каменецкая, справедливо подчеркивая, что «роль керамики в погребальном обряде очень велика», на основе анализа гнёздовской керамики пришла к выводу, что приток населения в Гнёздово с территории западных славян (Центральная и Северная Польша) «прослеживается на всем протяжении Х в.», а в конце этого столетия наблюдается появление «небольшого количества керамики славян с южных берегов Балтийского моря». В 2007 г. В.В. Рогудеев говорил о находках ранней западнославянской керамики IX–X вв. в Подонье, в том числе южнобалтийской: керамики менкендорфского (из земель ободритов) и фельдбергского типов[195].

Следы южнобалтийских переселенцев фиксируются и в глубине Балто-Волжского пути: в раннегончарной керамике поселения Гнездилово-2 под Суздалем (X–XI вв.) обнаружена южнобалтийская посуда фельдбергского и менкендорфского типов. Как заметили по этому поводу в 2004 г. В.М.Горюнова и В.А.Лапшин, «после гибели больших высоких городищ в ядре ареала фельдбергской керамики (конец IX в.)» часть населения Южной Балтики «была вынуждена переселиться в достаточно удаленные центры, расположенные по торговым магистралям, идущим далеко на Восток»[196]. Это, понятно, к мифической «Южной Долине» Клейна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.