Первые потери

Первые потери

15 мая 1960 года в СССР был запущен четвертый искусственный спутник Земли массой 4540 килограммов. Западные специалисты поняли, что в нашей стране вплотную подошли к запуску человека в космос. Генерал Л. Шассэн, оценивая этот спутник, писал: «Подобный вес корабля заставляет думать, что русские располагают новыми видами топлива, которые дают большую скорость истечения газов». Однако дело тут состояло ни в каком-то сверхчудесном топливе, оно, между прочим, было таким же, как на американских ракетах, – смесь керосина и жидкого кислорода. Причина успехов советских специалистов заключалась в более высоком уровне космической техники; в более мощных и высокоэкономичных ракетных двигателях, в большей грузоподъемности ракет.

Когда у одного из руководителей НАСА журналисты спросили, каковы результаты сравнительного анализа советской и американской ракетно-космической техники, он ответил: «Каждое утро в восемь часов я стою перед зеркалом и говорю себе: «Мы позади русских в общей тяге двигателей, в уровне тяги наших первых ступеней ракет. Во всех других областях, это мое глубокое убеждение, мы не отстаем от русских, мы равны или лучше русских»».

Было очевидно, что в СССР готовится орбитальный полет человека, тогда как в США программа «Меркурий» предусматривала запуск астронавта сначала лишь по баллистической траектории.

24 октября 1960 года на полигоне Байконур произошла страшная трагедия.

Ветераны советской ракетно-космической техники не раз и с большим удивлением отмечали, что за многие годы практических работ с такими опасными «игрушками», как жидкостные ракетные двигатели и ракеты, у нас в стране не погиб ни один человек. А ведь при запуске первых ракет в начале 30-х годов умудрялись привезти на полигон в Нахабино баллон с жидким кислородом не только без всяких предосторожностей, но даже в общественном транспорте. Годами работали в лабораториях с азотной кислотой, концентрация паров которой в воздухе порой была такой, что глаза слезились. И ничего, все сходило. А вот за рубежом…

Обычно вспоминали немецкого исследователя Макса Валье, известного и своими практическими работами по ракетам, и, главное, своей книгой «Полет в мировое пространство как техническая возможность». В один из субботних дней 1960 года он допоздна работал в лаборатории, вновь и вновь испытывая камеру жидкостного ракетного двигателя. Никаких мер предосторожности он, конечно, не применял, стоял рядом и регулировал его работу. Вдруг двигатель взорвался. Большой осколок попал ученому в грудь и перерезал легочную артерию. Валье умер, истекая кровью. Известен был и другой случай. В 1933 году (также в Германии) Тиллинг в своей лаборатории проводил опыты с пороховыми шашками. Одна из них взорвалась и разнесла экспериментальную установку. Погибли Тиллинг, его лаборантка и механик. Нас же, как говорят, Бог миловал. И вот… На десятой стартовой площадке, расположенной в нескольких километрах от места запуска спутников, проводилась подготовка к пуску тяжелой баллистической ракеты. После ее заправки была обнаружена неисправность в автоматике двигателя. Предосторожность требовала слить топливо и лишь после этого устранить причины неполадки. Однако это грозило переносом срока запуска на длительное время, поскольку кончалась гарантия некоторых элементов.

После недолгих раздумий приняли рискованное решение – устранить неполадку на заправленной ракете. Зачем нужно было так рисковать? Какое значение имели месяц-другой отсрочки пуска? Вряд ли кто-нибудь мог дать убедительные ответы на эти вопросы. Такова была парадигма мышления в то время. Требовалось выполнить план и послать победный рапорт правительству. Старт перенесли на несколько дней. Но 24 октября случилась еще одна неприятность – стало подтекать горючее в одной из магистралей. И опять решили работы не прекращать, поскольку потери горючего были небольшими.

В половине седьмого вечера была объявлена тридцатиминутная готовность. На стартовой позиции находились десятки людей. Всего в двадцати метрах от ракеты сидел на табурете Главнокомандующий Ракетными войсками маршал М.И. Неделин. Его окружали руководители министерств, главные конструкторы различных систем.

После приведения в исходное положение программного токораспределительного устройства неожиданно на борт ракеты прошла команда на включение двигателей второй ступени. Мощная струя раскаленных газов расплавила топливные баки первой ступени, возник пожар. Все, кто находился у ракеты, погибли, в том числе и маршал М.И. Неделин. Оставшиеся в живых пытались выйти из зоны огня. Срывая на бегу горящую одежду, одни бежали к забору из колючей проволоки, но пытаясь перелезть через него, так и оставались на нем, другие устремлялись к специальному накату, под которым размещалась техника, но по пути вязли в расплавившемся асфальте и попросту испарялись от страшной температуры, оставляя после себя лишь очертания своих фигур на земле, связки ключей, монеты, пряжки от ремней, словом все то, что не горело.

Погибли сотни людей, многие отравились парами топлива.

Об этой трагедии не писали в газетах. О ней говорили шепотом, в курилках. Но все, кто имел отношение к ракетно-космической технике, о ней узнали. С домыслами, с искажениями, но узнали.

22 февраля 1961 года НАСА объявило имена кандидатов для первого полета. Выбор остановился на Шепарде, Гленне и Гриссоме.

23 марта в советском отряде космонавтов произошла трагедия – погиб старший лейтенант ВВС Валентин Васильевич Бондаренко. Его биография была простой. Он родился в 1937 году в рабочей украинской семье. В 1954 году окончил школу, затем был призван в армию, поступил в авиационное училище. В начале 1960 года начал тренировки в отряде космонавтов.

В тот день он находился в сурдобарокамере, где провел уже около десяти суток. Закончив медицинские эксперименты, он снял с себя телеметрические датчики, протер лицо смоченной в спирте ватой и бросил ее на пол. К несчастью, она упала на включенную электроплитку и вспыхнула. Атмосфера сурдобарокамеры была перенасыщена кислородом. На Бондаренко загорелся тренировочный костюм, но всей опасности Валентин еще не осознал и не подал сигнала бедствия, пытаясь самостоятельно сбить с себя пламя. Когда обслуживающий персонал узнал о происшествии, возникла новая проблема: в сурдобарокамере было пониженное давление, и поэтому нельзя было сразу открыть дверь. Пока выравнивали давление, были потеряны драгоценные секунды. Бондаренко был еще в сознании, когда его извлекли из «плена», но обгорел он смертельно. В эти минуты его не оставляла мысль о судьбе товарищей по работе. Он хотел отвести от них тяжелые обвинения в случившемся и, не переставая, повторял: «Я сам виноват. Никого не вините».

Он умер через несколько часов. Бондаренко похоронили в Харькове, где жили его родители.

Трагедия на полигоне и эта драма стали источником дополнительного стресса для будущих космонавтов.

11 апреля в газете английских коммунистов «Дейли Уоркер» появилась заметка ее московского корреспондента Денниса Огдена, в которой сообщалось о том, что в СССР 7 апреля совершил космический трехвитковый полет на корабле «Россия» сын авиационного конструктора, летчик-испытатель Владимир Ильюшин. Это сообщение, конечно, не имело ничего общего с действительностью. Еще в июне 1960 года Ильюшин попал в автомобильную катастрофу и вынужден был долго лечиться: сначала у нас в стране, а затем в Китае. Вероятно, его отъезд на лечение за рубеж и был воспринят корреспондентом как следствие неудачного полета в космос.