Глава 2 Новости из Петербурга
Глава 2
Новости из Петербурга
Утром 11 апреля фельдмаршал Румянцев работал в своем кабинете. Последние дни Петр Александрович весь ушел в дипломатические дела. Военные приготовления уже давно шли полным ходом. На левом фланге, в Измаиле и его окрестностях, получив в командование третью дивизию, энергично действовал Михаил Каменский. Он доносил, что уже переведены на супротивный берег все легкие войска и егерский батальон подполковника Мекноба и заняли Бабадаг. Посланы небольшие партии для разведки в сторону Карасу и Кюстенджи. Вскоре после этого Каменский послал на тот берег еще четыре полка пехоты. Но с переправой кавалерийских полков пока повременил: в тех местах совсем еще нет травы, а без подножного корма конница бессильна.
Двойственное впечатление производил на Румянцева этот генерал-поручик. Впервые, как и многие его сподвижники, он отличился в годы Семилетней войны. Показал себя в первые же годы войны с оттоманами отменным храбрецом, и в битве за Хотин, и при штурме Бендер, награжден орденами Святой Анны и Святого Георгия третьего класса, недавно пожалован чином генерал-поручика. Умный, проницательный, сведущий в военном искусстве. Но вместе с тем, говорят, он жесток, вспыльчив, обидчив. Ну а пока Румянцев доволен первыми распоряжениями нового командира третьей дивизии: он обеспечил свою безопасность от неприятельских судов, выслав в устье Дуная необходимую стражу, и уже действуют на супротивном берегу его войска.
И Суворову, только что получившему чин генерал-поручика, Румянцев поведал о повелении ее императорского величества и предписал ему: напасть на Варну и Силистрию и действовать по своему усмотрению, избирая те способы, которые наилучшим образом могли бы привести к успеху, а два пункта держать в обороне – Гирсов и Силистрию. От Гирсова он должен был установить связь с Каменским и, как только тот перейдет Дунай, действовать совместно. И графу Салтыкову Румянцев предложил действовать наступательно, и прежде всего предохранить от возможных покушений неприятеля их берег.
Так что все отдельные части армии приведены в боевое состояние. Но пока нет подножного корма, не может быть и активных действий за Дунаем…
Вчера возвратился из Шумлы Мельников вместе с чегодарем верховного визиря; они привезли письма и Румянцеву и Обрезкову… Конечно, нужно время, чтобы тщательно изучить письмо, но и поверхностное ознакомление с ним убедило фельдмаршала, что пока миру не бывать, уж слишком несерьезно повел разговор верховный визирь…
В дверь постучали, и в проеме ее показалось знакомое круглое лицо улыбающегося молодого графа Румянцева. Рослый красавец бросился к отцу.
– Ну наконец-то! – сказал Румянцев, обнимая сына. – А я уж и не чаял тебя увидеть… Скоро выступать, а тебя все нет да нет.
– А мы ж с матушкой писали вам, батюшка. Хотелось с братьями повидаться, а то ведь они надолго уезжают за границу учиться. Это тебе письма и от их сиятельства графа Никиты Ивановича Панина, и от матушки. Да писем тут много набралось, когда узнали, что я в армию еду.
И молодой граф Румянцев стал распаковывать большую кожаную сумку.
– Вот как раз от графа Панина.
Румянцев торопливо стал распечатывать конверт столь долгожданного письма. Наверняка здесь должны быть новые наставления, которые так необходимы сейчас для ведения дипломатической переписки с верховным визирем. Неторопливо прочитал.
– Ты знаешь содержание письма графа Панина? – спросил задумчиво Петр Александрович.
– Нет, но в Петербурге много было разговоров о конференциях совета, где обсуждались новые условия мирного трактата с турками. Венский и берлинский дворы снова предлагают свое посредничество в примирении нас с турками. И граф Панин выступал на совете и предлагал пойти на новые уступки.
– Что говорил граф Панин, я вижу из его письма. Получается, что мы зря проливали кровь в эту войну? Мы должны отказаться от Керчи и Еникале и беспредельной свободы всякого кораблеплавания по Черному морю. Он предлагает удовольствоваться получением вместо Керчи и Еникале Кинбурнской крепости и также одним плаванием торговых судов, которые, дескать, в случае нужды могут быть превращены в военные.
– Уж очень, батюшка, в Петербурге все желают по настоящим обстоятельствам скорого мира.
– Что ж, Александр Ильич Бибиков не справляется с бунтовщиками? Ему, видишь ли, Суворова подавай. А он мне здесь нужен. Здесь будет решаться спор между двумя империями. Но нельзя же все время уступать под давлением наших так называемых доброжелателей в Европе. Мы кровь проливаем, а они жар чужими руками загребают и греются около чужого костра. Вот ведь что получается из этого посредничества. Вчера я получил визирские письма. И совершенно ясно, что тщетно нам возлагать успех на скорый мир. Порта противится нашему стремлению обладать крымскими крепостями и правом неограниченного мореплавания. Двукратно разрушены были наши миролюбивые переговоры, когда мы настаивали на наших требованиях. И визирь во вчерашнем письме спрашивает меня, не смягчим ли мы свои условия. Я-то думаю, что наши условия, напротив, нужно ужесточить, и уж подготовил черновик ответа ему… Столько умеренности и снисходительства проявляет Россия при том благополучном производстве оружия своего, столько отняли у неприятеля завоеванных им некогда земель, столько раз громили его, что он мог бы пойти на какие-то уступки. Так нет! У наших неприятелей есть поддержка в Европе. И не только Франция, но и Австрия и даже Пруссия ведут двойную игру. Вот истинная причина его претительности. Нет, сама справедливость дает неоспоримое право империи Российской требовать больше, учитывая учиненные в войне издержки, нежели как она требовала два года назад. А самое главное: мы вполне можем отказаться от возвращения завоеванных провинций, положение российского оружия здесь прочно и незыблемо.
Румянцев говорил то, что у него наболело на душе. Пусть знает сын, что думает его отец, играющий не последнюю роль в этих событиях.
– И еще я хотел сказать верховному визирю, что мне лестна слава участвовать вместе с ним в примирении обеих держав. Но когда с их стороны предлагаются неприемлемые условия, тут выбора быть не может. Надо пускать в ход оружие. Да война, в сущности, уже началась…
– А что, батюшка, были уже баталии? – Столько было нетерпения в этом вопросе, что Румянцев улыбнулся.
– Да, стычки уже начались. Правда, неприятель нигде еще активности не проявляет. По-видимому, из тех же соображений, что и мы: нет подножного корму. Лишь только учинил покушение против наших войск в банате Крайовском. Начальствующий там генерал-майор Энгельгардт доносил мне, что неприятель, чрез Дунай переправивши до трех тысяч пехоты и конницы, сбил наши бекеты и поутру приблизился к монастырю Стриган. А тут стояли арнауты, егеря и карабинеры подполковника Паткуля.
– Ну и что же? Наших-то было меньше?
– Меньше в пять-шесть раз! Три часа продолжалось сражение. Турки было окружили отряд со всех сторон, но наши богатыри сражались так отчаянно, что, наконец преодолев сего неприятеля в бою, прогнали его от монастыря назад к Чернецу с немалым уроном. Одних убитых тут легло до семидесяти турок.
– Почему туда как пчелы на мед летят турки? Почему там всегда что-нибудь да происходит? Как разведка, что ли, нашей готовности?..
– Ты прав, мой мальчик! Таково положение баната Крайовского. Сие почти неизбежно, особенно этих покушений ждать должно тогда, когда турецкие войска движутся сверху к своим нижним постам. Вот мимоходом, как бы по пути, и покушались они и на Стриганский монастырь в расчете, как бы чем поживиться.
– А получили отпор и тут же убежали!
– Подумай и о другом! А если б там не было наших войск? Три тысячи турок уже двигались бы к Бухаресту, а вслед за ними устремились бы из Турно и Никополя. Нет, невозможно предвидеть, что может быть, если не держать там оборонительные войска наши. Но главная задача тех войск в том, чтобы притянуть внимание неприятеля и отвлечь его силы от основных направлений нашей атаки. Ведь ему тоже необходимо иметь там полную стражу для безопасности своего берега. А если ее не будет, то даже легкие обороты там нашего войска могут в страхе держать неприятеля чрез нападение на его слабые и оплошные посты.
– Но, батюшка, у нас ведь там не так уж много войска. А если турки воспользуются слабостью нашего отряда и направят туда не три тысячи, а хотя бы десять или пятнадцать? Ведь сомнут отряд…
– И на этот случай у нас есть выход. Наш деташемент может уклониться в горы и не только примечать, но и задерживать движение неприятеля, нанося ему вред своими действиями. Ты видишь, там же горы, пересеченная местность, малым числом можно противостоять великому. Генерал Каменский рассказывал мне, что сей монастырь Стриганский с его крепкими стенами и удобным расположением может послужить хорошей крепостью. И если держать там пост, то можем возбранить неприятелю вход в горы, ради чего я и наказал сохранять оный под твердой нашей стражей.
– Мне много рассказывал о том крае Потемкин…
– Да, кстати, расскажи, как произошло его внезапное возвышение? Матушка твоя кое-что писала мне о том, но бегло. А ты с ним, говорит, в очень хороших отношениях.
– Да, ничто не предвещало перемен при дворе. Григорий Александрович был принят, как обычно, участвовал в вечерах, балах, играл в карты. Потом он загрустил и написал императрице письмо: дескать, определил он свою жизнь для службы ее величеству, не щадил ее отнюдь, где только случай был к прославлению ее высочайшего имени. Никогда не думал о наградах, если замечал, что его усердие соответствовало воле ее величества, все время войны находился командиром отделенных и к неприятелю всегда близких войск, не упускал он наносить всевозможного вреда оному. Никому он не завидовал, но вот некоторые моложе его получили знаки высочайшей милости, а он обойден и задает вопрос: неужто он менее достоин? Вот что терзает его душу, а потому он просит, если служба его замечена всемилостивейшей императрицей, пожаловать его в генерал-адъютанты. Сие не будет никому в обиду, а он станет наверху блаженства, потому что будет от нее непосредственно принимать премудрые повеления и тем служить ей и Отечеству. На следующий же день Потемкин удостоился своеручного письма, в котором ее величество находила его просьбу весьма умеренной, а потому приказала изготовить указ о пожаловании его генерал-адъютантом. Да и похвалила его за то, что он обратился с этой просьбой сразу к ней, а не искал побочных дорог.
– Ну и что? Мало ли генерал-адъютантов у ее величества? Ведь не все же…
– Ну, батюшка, вы же знаете Григория Александровича. Разве он мог удовлетвориться столь малым… Лишь несколько дней он был веселым, всех передразнивал, потешая придворных и матушку-государыню, а потом снова загрустил, задумчиво поглядывал на ее величество. Вскоре и вовсе исчез. При дворе забеспокоились. Он же, оказывается, удалился в Александро-Невский монастырь, отпустил бороду, облачился в монашеское платье, распустил слух, что хочет постричься. Ну и, говорят, поехала за ним тетка – Прасковья Александровна Брюс. По приказу ее величества велела ему привести себя в порядок, а потом повела к врачу. Ну, батюшка, вы сами понимаете. А на следующее утро весь двор лебезил перед ним.
– Наконец-то он добился своего. Долго шел он к своему возвышению, но слишком силен был граф Орлов и уж очень красив и обаятелен. Вот бесславный путь к славе, не ищи такого пути.
– А он, батюшка, горой за вас, хочет помочь вам и войсками и снаряжением. Он-то знает, в каком состоянии армия, он так и говорил, что помогу Петру Александровичу выиграть эту кампанию.
– Я еще ни одной не проигрывал, – резко бросил фельдмаршал.
– А Потемкин перед отъездом двора в Царское говорил мне, что он просил государыню не вмешиваться в твои, батюшка, дела, а предоставить тебе все полномочия на ведение войны и мира. На ее же вопрос, почему фельдмаршал Румянцев доселе не мог принудить турок к желаемому миру, он открыл государыне, что до тех пор не будет заключен желаемый мир, доколе фельдмаршал будет связан в операциях военными предписаниями, нередко противоположными настоящему положению армии. Кроме того, необходимо дать ему средства, чтобы повсюду мог вести наступательные действия. А сейчас, говорил он матушке-государыне, для наступательных действий армия не имеет ни достаточного количества войска, ни вооружения. Говорил он и о рекрутах, которые мало пользы армии доставляют, как люди новонабранные, не привыкшие к несению военных трудов. Прежде чем употреблять их в дело, их нужно сначала научить владеть оружием, а для этого армия должна отделять своих старых, опытных солдат и унтер-офицеров, а значит, и ослаблять себя.
– Какой молодец! Изложил ей полностью мою программу, о чем я много писал и в Военную коллегию, и самой государыне. Но не было поддержки…
– А сейчас будет, как он мне говорил. Для подкрепления армии уже отправлены четыре пехотных полка, один батальон егерей и гусарский полк из Польши. Да сверх назначенных для укомплектования армии рекрутов тысячи старых солдат отправлены на почтовых. Что-то около пятнадцати тысяч старых солдат ты получишь вскоре…
– Вот так Григорий Александрович! Ай да молодец! Стоило ему туда поехать! Стоило! Может, действительно он там полезнее, чем здесь? Ну, Михаил Петрович, действительно, много новизны ты мне привез. Иди отдыхай, тебе все приготовлено. А там решим, что ты будешь делать.
Молодой Румянцев ушел, а фельдмаршал снова сел за письма. Нужно было дописать послание Обрезкову, а с письмом к верховному визирю теперь придется подождать: граф Панин упоминал о высочайшем рескрипте, который вскоре будет доставлен. А это означало новые предложения, которые он должен будет передать верховному визирю.
Лишь через две недели Румянцев послал письмо верховному визирю, в котором изложил новые предложения и объяснил причину задержки с ответом: «Причиною тому дни поста и по них наставшего святого праздника, упражняющие нам особливыми обрядами во удовлетворение закону, и еще к тому прибыли ко мне в сию пору знатные гости».
В одном из писем графини Румянцевой сообщалось об отбытии в русскую армию принцев Дармштадтского, Голштинского, Ангальтского и др. Так вот все эти принцы в сопровождении знатных дворян прибыли на Пасху к Румянцеву. И лишь через неделю после Пасхи он писал визирю, что испытывает желание «довести до вожделенного конца спасительное дело». Но продолжать его необходимо с того, чем закончился конгресс в Бухаресте, а там было подписано десять мирных артикулов. Не возвращаться же к их обсуждению! Из двадцати восьми мирных артикулов лишь два пункта были спорными: это уступка России Керчи и Еникале с их уездами и «беспредельная свобода» всякого кораблеплавания в Черном море. Румянцев предлагал идти к соглашению прямым, кратчайшим путем, потому что и главнокомандующий, и верховный визирь вовсе не должны постоянно испрашивать мнение своих дворов, а могут самостоятельно принимать решения. Вот почему Румянцев надеется получить от него «примечания» на те пункты, которые не успели обсудить на конгрессе, «так и дозволяемые ныне от Блистательной Порты модификации, вместо не принятых и течение негоциации остановивших статей».
Но, занимаясь возобновлением мирных переговоров, Румянцев ни на минуту не ослаблял подготовку к решительным военным действиям. По всему Придунайскому фронту отдельные корпуса и части его армии заняли свои позиции на левом и правом берегах Дуная, нацелившись на основные укрепленные пункты неприятеля. Суворов в Гирсово, Каменский в Карасу совершали разведывательные поиски, устанавливая связь между корпусами для совместных действий по требованию фельдмаршала. В частности, Суворову Румянцев писал 12 мая: «…Я ожидаю от вашего благоразумия и искусства, толь уже в военных делах испытанных, что вы тут расположите свои меры, как бы удобнее неприятельское внимание своими вам движениями разделять на разные пункты и отклонять его во ослабление тех, на которых целить будете прямым нападением, и где вы удобнее можете быть подкреплены в ваших предприятиях, или полегчение во оных иметь чрез диверсии от пребывающих на сей стороне войск наших… Первой дивизии я прикажу подвинуться вперед, и оная у Ораша будет 15-го сего месяца. Хотя не имел бы я нужды изражать здесь о начальстве, которое предписано военными регулами, но как нередко случалось, что в сем пункте встречались затруднения, то и схотел я здесь упомянуть, что я надеюсь, яко ваше превосходительство по соединении своей части с корпусом г. генерал-поручика Каменского наблюдать будете весь долг тот, каков в подобных случаях определяет чиноположение младшему пред старшим». Младшим из них был Суворов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.