Глава 6 ГЕСТАПО ИЗБАВЛЯЕТСЯ ОТ РЕМА

Глава 6

ГЕСТАПО ИЗБАВЛЯЕТСЯ ОТ РЕМА

Визит Гитлера в Италию произошел 14 июня 1934 года, в обстановке назревающего кризиса. По приглашению Муссолини он прибыл в Венецию специальным самолетом, сопровождаемый небольшой свитой. Там его встречали министр иностранных дел Германии фон Нейрат и посол в Италии фон Хассель. Итальянскую сторону представлял Муссолини в компании со своим зятем Чиано, заместителем государственного секретаря Сувичем и послом Италии в Берлине Черутти. Два диктатора впервые встретились вместе. Муссолини отнесся к гостю, которого считал своим учеником, немного бесцеремонно. Гитлер же был весьма обескуражен жалкими результатами своей поездки. Это разочарование усилилось инцидентом, имевшим чрезвычайно важные последствия.

17 июня фон Папен, бывший канцлер и вице-канцлер в текущий момент, должен был выступить с лекцией перед студентами небольшого городка Марбург. Вместо ожидаемого бесцветного выступления была произнесена речь, которая произвела впечатление бомбы, разорвавшейся на многолюдной площади.

Несмотря на суровые запреты Гитлера насчет «второй революционной волны» и заверения, данные воротилам германской экономики, консервативные партии были обеспокоены угрозами, расточаемыми по их адресу нацистскими экстремистами и руководством СА. От имени этих консерваторов фон Папен обратился к фюреру, чтобы он не забывал о соглашении, принесшем ему помощь консервативных партий, а значит, и приход к власти.

Папен требовал прекратить дискредитацию добрых граждан, уважающих родную страну, а также высмеивание интеллектуальных и духовных ценностей нации, в частности религии, на которую грубо нападали Рем и его друзья. Он дошел даже до того, что поставил под вопрос одну из основ тоталитарного государства — однопартийный режим. Он предлагал ориентироваться на свободные выборы и воссоздание некоторых партий.

Гитлер понял это предупреждение. Вслед за армией голову Рема теперь требовала и буржуазия. Фон Папен являлся членом правительства: его речь была предварительно одобрена старым маршалом-президентом, поздравившим его телеграммой; он получил также поддержку рейхсвера, финансовой и деловой знати. Фактически фон Папен предъявил ультиматум. Учитывая это, Гитлер все же не мог позволить яростную критику его режима. Меры были приняты немедленно. Германским газетам твердо «предложили» не публиковать текст выступления, а издания, успевшие это сделать, были конфискованы. Геринг, Геббельс, Гесс выступили по радио, пригрозив «наивным мальчишкам», которые вознамерились помешать нацистам в реализации их планов. Ситуация продолжала ухудшаться; Рем, уже исключенный из ассоциации офицеров, был отправлен в отпуск для лечения «ревматизма суставов руки».

Чтобы парировать выпады в речи фон Папена, нельзя было нанести удар вице-канцлеру. Гестапо было поручено найти другие возможности для ответных действий. Гестаповцам не составило труда выяснить, прослушивая телефонные разговоры и донесения из окружения фон Папена, что автором доклада, который вице-канцлер просто зачитал, был молодой писатель и адвокат доктор Эдгар Юнг. Это был один из творцов теории «консервативной революции», либеральный интеллигент, который уже начинал набирать определенный политический вес. 21 июня, через четыре дня после прочтения доклада, доктор Юнг на несколько часов остался дома один. Возвратившись, его жена обнаружила, что он исчез. Осмотрев дом, она случайно увидела слово «гестапо», нацарапанное мужем на стене ванной комнаты. Тело Юнга было найдено 30 июня в придорожной канаве близ Ораниенбурга. Только через много лет узнали, что после долгих допросов и страшных пыток он был убит в тюремной камере.

Гейдрих был очень горд этим преподанным уроком своего гестапо, чьи методы были быстрыми и эффективными. Это маленькое упражнение в виртуозности было лишь простой репетицией. Теперь пришло время для прямой атаки на Рема. Гитлер решил избавиться от него, но колебался в выборе средств. Гиммлер и Геринг взялись его убедить. Геринг просто сгорал от нетерпения. Его инстинкты убийцы пробудились, поскольку он никак не мог простить нанесенных ему Ремом оскорблений.

Гестапо лихорадочно анализировало документы о Реме и его клике, накопленные за многие месяцы слежки. Тщательному разбору подвергались даже незначительные заметки и тексты, любые визиты и встречи Рема, самые банальные разговоры — все проходило тщательное просеивание. Институт «Герман Геринг» проделывал то же с записями телефонных разговоров. Из всех документов выдергивали по абзацу, фразе, слову, несколько имен. Создавалась сложнейшая мозаика. Из множества разнородных материалов необходимо было построить общую картину, способную испугать Гитлера, подтолкнуть его к принятию бесповоротного решения. Только сообщение о заговоре и неизбежном государственном перевороте, который поставил бы под угрозу его жизнь, могло вывести фюрера из состояния нерешительности.

Досье принимало определенную форму. И было совсем нетрудно чуть-чуть сгустить краски. Рем хотел заставить Гитлера создать революционную народную армию, во главе которой видел самого себя. Чтобы добиться этого, он готов был устроить конфликт, который унизил бы новых союзников Гитлера и принудил его вернуться к старым друзьям, верным ветеранам и испытанным бойцам из СА. Однако необузданный язык Рема, его бешенство, ярость и неосмотрительность непрерывно фиксировались тысячами агентами гестапо, сумевшего обнаружить доказательства заговора с целью не только заставить фюрера изменить политику, но и свергнуть его, а при необходимости и убить.

Почувствовав опасность, Рем решил опередить противника и отправил весь состав СА с 1 июля 1934 года в отпуск на месяц, о чем объявил в сообщении, напечатанном 19 июня в газете «Фёлькишер беобахтер». Причем в течение всего отпуска штурмовикам запрещалось носить форму. Это была попытка дать понять Гитлеру, что распространившиеся слухи о готовящемся перевороте лишены всякого основания. Чтобы подтвердить это, Рем и сам отправился в маленький баварский курортный город Бад-Висзее, расположенный к югу от Мюнхена.

Этот маневр довел ожесточение Геринга и Гиммлера до пароксизма. Они не могли и не желали упускать свою добычу.

Обергруппенфюрер Виктор Лютце, бывший заместитель Пфеффера, так и не простил Рему, что не получил поста, на который рассчитывал после отставки Пфеффера. Он явился с визитом к одному из самых близких к нацистам генералов фон Рейхенау и рассказал ему о планах Рема, направленных на то, чтобы «заставить» Гитлера принять нужное СА решение. События завертелись с невероятной быстротой. Гиммлер и Геринг бросились убеждать Гитлера в том, что путч уже близок, хотя множество признаков свидетельствовало о том, что ничего подобного в ближайшее время опасаться не следует. Глава штурмовых отрядов Берлин—Бранденбург Карл Эрнст, чья роль в случае пробы сил была бы решающей, с разрешения Рема готовился к поездке на Мадеру и Канарские острова. Месяцем непредвиденного отпуска поспешили воспользоваться для разного рода поездок и многие другие руководители СА. Чтобы отметить расставание, Рем организовал прощальный банкет. Он пригласил на него в Бад-Висзее руководителей групп СА. Гиммлер и Гейдрих в своих докладах сообщали Гитлеру о том, что переворот должен начаться в Мюнхене в день банкета, который является лишь предлогом для сбора руководителей СА. Час за часом появлялись новые детали.

Гестапо готовилось действовать. С 28 июня полицейские службы были переведены на казарменное положение. В этот же день Гитлер покинул Берлин и отправился в Эссен на свадьбу гаулейтера Тербовена. В установленном распорядке эта поездка была внеплановой. Тербовен не являлся столь важной персоной, чтобы фюрер покидал столицу, да еще в такое смутное время. Еще более показательным был тот факт, что Гитлера сопровождал Геринг. Тербовен краснел от удовольствия и смущения перед такими почестями. На самом же деле фюрер ухватился за этот предлог, чтобы сбежать из Берлина и от того давления, которому подвергался в последнее время. Это была одна из его привычек — отступать, когда возникает необходимость принять решение. Однако Геринг почуял опасность и, чтобы не дать фюреру уклониться от трудных решений, предпочел его сопровождать. В Эссене к нему пришел на помощь еще и Дильс.

29 июня «Фёлькишер беобахтер» публикует статью фон Бломберга под заголовком «Армия в Третьем рейхе». Под предлогом дать ответ на поступающую из-за границы информацию «о реакционном заговоре, пользующемся поддержкой армии», шеф рейхсвера заверил Гитлера в лояльности военных по отношению к новому режиму. В то же время в статье содержалась еще одна угроза для СА. «Преторианский дух не свойствен душе нашего солдата, — писал генерал. — Освободительный акт Гитлера, поставленного маршалом-президентом во главе правительства, вернул нашему солдату высокое право стать носителем оружия возрожденной нации. Германский солдат сознает, что находится в центре политической жизни объединенной страны». Открытое признание существования «ландскнехтов» стало заупокойным звоном по штурмовым отрядам.

После свадьбы Тербовена Гитлер проинспектировал трудовой лагерь в Вестфалии, а затем отправился в Бад-Годесберг, чтобы провести конец недели на берегу Рейна в отеле «Дрезден», с владельцем которого был знаком. Утром 29 июня из Берлина прилетел Гиммлер. Он привез последние сообщения своих агентов. Из этих явно сфабрикованных документов вытекало, что на следующий день штурмовые отряды должны перейти в наступление и захватить правительственные здания. Специально созданный отряд получил задание убить Гитлера. Вооруженным отрядам СА было приказано выйти на улицы. Было заключено некое соглашение Рема с одним из его старых друзей, командующим военным округом Мюнхена генералом артиллерии фон Леебом о передаче СА оружия, хранящегося на тайных армейских складах. Договор был действительно заключен, но в нем закреплялось соглашение о том, чтобы передать указанное оружие на хранение полиции, чтобы во время отпуска членов СА предоставленные себе штурмовики не учинили что-то недозволенное. Между Бад-Годесбергом и центральной службой гестапо в Берлине была установлена почти непрерывная связь. В середине дня поступило сообщение, что агенты СД в Мюнхене видели, как в грузовик грузилось оружие, что якобы доказывало неизбежность путча!

В отеле «Дрезден» непрерывно заседал штаб нацистского режима: Гитлер в окружении Геринга, Геббельса, Гиммлера, Дильса, Лютце и других менее значительных деятелей. Охранялся отель отрядами эсэсовцев.

В обеденном зале отеля, откуда открывался великолепный вид на горы Вестервальда и долину Рейна, Гитлер метался, словно медведь в клетке. Он еще не осмеливался брать это препятствие, он колебался, не решаясь отдать приказ казнить, а точнее, уничтожить как изменника человека, который был его надежной опорой, самым старым соратником, единственным членом партии, с которым он был на «ты». Но Геринг, Гиммлер, Геббельс давили на него. Необходимо было ударить, ударить энергично, изо всех сил, чтобы отряды СА не начали действовать первыми.

Было душно и пасмурно, приближалась гроза. К вечеру она разразилась, на землю обрушился ливень, немного посвежело. После обеда Гитлер неожиданно принял решение, от чего уклонялся в течение двух недель, и отдал необходимые указания: Геринг и Гиммлер должны вернуться в Берлин, чтобы руководить репрессиями, сам же он в сопровождении Геббельса решил отправиться в Мюнхен.

Ночью Гитлер вместе с Геббельсом и еще четырьмя верными людьми на трехмоторном самолете вылетел с аэродрома Хангелаар. 30 июня в четыре часа утра самолет приземлился в Обервизенфельде, недалеко от Мюнхена. Еще в полете рейхсверу Мюнхена был дан приказ занять Коричневый дом. Аэропорт Обервизенфельда охраняли эсэсовцы. Гитлер прибыл в министерство внутренних дел Баварии и вызвал к себе шефа полиции отставного майора ШнейдХубера и главу мюнхенского СА Шмидта. Оба уже были задержаны гаулейтером Вагнером. В своем излюбленном стиле Гитлер устроил сцену, набросился на них, обругал последними словами и сорвал знаки различия и награды. После чего оба были отправлены в тюрьму Штадельхейм.

Около пяти часов утра Гитлер и его свита, сопровождаемые эсэсовцами, агентами гестапо и военными, отправились на машинах в Бад-Висзее. Длинную колонну машин прикрывал бронеавтомобиль рейхсвера — предосторожность явно излишняя, так как на всем пути длиною в шестьдесят километров им не встретилось ни одной вооруженной группы. Когда вереница машин прибыла в Бад-Висзее, было около семи часов утра, и маленький городок на берегу озера мирно спал.

Они направились к отелю «Хансельбауэр», где расположились Рем и его товарищи. Караул СА, который охранял вход в отель, был арестован без сопротивления. В отеле никто еще не вставал: странная ситуация для заговорщиков в тот час, когда должен был начаться захват государственных учреждений! Обеденный зал был приготовлен для банкета. Гитлер, казалось, не замечал этих несуразностей. В состоянии сильного возбуждения он проник в здание во главе своей команды. К нему присоединились несколько его старых соратников времен баварского путча. Первым человеком, которого они встретили, был молодой граф фон Шпрети, адъютант Рема, известный своей исключительной красотой. Разбуженный шумом, он поднялся узнать, что происходит. Гитлер бросился к нему и своим хлыстом из кожи гиппопотама, давним подарком своих поклонников, с такой силой ударил графа по лицу, что у того брызнула кровь. Оставив его в руках эсэсовцев, Гитлер устремился в комнату Рема, который был грубо разбужен и арестован, при этом Гитлер осыпал его ругательствами. Как рассказывал Геббельс, участвовавший в операции, держась в задних рядах, старый друг Рема обергруппенфюрер Хейнес был обнаружен в соседней комнате спящим вместе со своим шофером, которого Геббельс назвал «мальчиком для услад». Хейнес попытался защититься, поэтому оба были убиты прямо в постели. Отряд СА, прибывший сменить караул, был разоружен без единого выстрела. Главную операцию — ведь речь шла об аресте штаба «заговорщиков» — провели без сучка без задоринки за несколько минут. Хейнес и его шофер были расстреляны без нужды, но эти две жертвы как-то оживили подавление этого «заговора сонь», как его будут называть позднее.

В восемь часов утра колонна двинулась назад в Мюнхен, увозя Рема и его сотоварищей полураздетыми, но в наручниках. По дороге были остановлены еще несколько машин, в которых другие руководители СА направлялись в Бад-Висзее на прощальный банкет. Их тут же арестовали.

Через два часа Гитлер был в Мюнхене, доставив туда арестованных «государственных преступников». Тем временем в городе эсэсовцы и агенты гестапо с раннего утра приступили к арестам людей по спискам, заготовленным гестапо несколько недель назад.

В полдень Гитлер собрал в Коричневом доме эсэсовцев и членов руководства СА, не внесенных в списки для ареста, и объявил, что Рем отстранен от своих обязанностей и замещен Виктором Лютце.

Заключенных разместили в Коричневом доме под охраной вооруженных до зубов эсэсовцев, получивших приказ стрелять при малейших признаках сопротивления. К четырнадцати часам заключенных набралось около 200, и было принято решение перевести их в тюрьму Штадельхейм. Среди этих заключенных были не только руководители СА; большинство арестованных составляли политические противники режима, не связанные с Ремом и СА.

Гестапо воспользовалось случаем, чтобы устранить всех неугодных.

Вечером Гитлер занялся списком арестованных, составленным гестапо, красным карандашом отметил 110 человек и отдал приказ казнить их. Баварский министр юстиции Франк, ужаснувшись количеству будущих жертв, настоял на том, чтобы Гитлер пересмотрел список. В конце концов в списке осталось только девятнадцать фамилий, в том числе и Рем.

Гитлер хотел дать ему возможность избежать позорной смерти от расстрела эсэсовцами. Возможно, он опасался предсмертной речи или раскрытия какого-то секрета. По его приказу Рема навестили в камере номер 474 тюрьмы Штадельхейм и намекнули на возможность самоубийства. Но Рем остался глух к предложению.

Вечером был получен точный приказ: если Рем откажется воспользоваться этим «шансом», то будет казнен. Надсмотрщик вошел в его камеру, молча положил на стол револьвер и вышел. За Ремом незаметно следили через потайной глазок. Он взглянул на револьвер, не тронув его, и, казалось, забыл о его существовании. Прошло десять минут. Тюремщик снова вошел в камеру и забрал револьвер, не произнеся ни слова. Несколько минут спустя в камере появились два человека с пистолетами в руках. Один из них был начальник концлагеря в Дахау эсэсовец Эйке. Рем встал им навстречу. Он был без рубашки, и на его коже вдруг выступили капли пота.

— Что это значит? — спросил он.

— У нас нет времени на болтовню, — отрезал Эйке. Он спокойно поднял пистолет, прицелился и выстрелил несколько раз. Рем упал. Эйке нагнулся и последним выстрелом прикончил его. Так закончилась карьера всемогущего руководителя СА, первого и главного творца карьеры Гитлера.

Уже вечером 30 июня несколько гестаповцев появились в тюрьме с первым списком из шести человек, отобранных для казни, и потребовали у директора тюрьмы Коха их выдачи. Тот робко заметил, что красная галочка против фамилии в списке вместо смертного-приговора представляется ему «не слишком законной». С его замечанием не посчитались, шесть человек были выведены во двор тюрьмы и расстреляны взводом эсэсовцев под командой Зеппа Дитриха. Первым из расстрелянных оказался начальник СА и префект полиции Мюнхена Август Шнейдхубер.

В Берлине репрессиями руководили Геринг и Гиммлер. В этих обстоятельствах Гитлер вручил Герингу исполнительную власть во всей северной части Германии, и тот воспользовался ею без ложной скромности. Аресты начались в половине одиннадцатого, что показывало, что шефов гестапо совсем не беспокоила опасность переворота со стороны СА. Хотя репрессии должны были со всей силой развернуться в Мюнхене, поскольку он должен был стать отправной точкой путча, они оказались куда более жестокими в Берлине. Службы СС и гестапо провели на севере страны многочисленные аресты. Геринг хотел обезглавить руководство СА в своей области и свести счеты с личными противниками. Отдельный список приготовил Гиммлер, а Гейдрих присовокупил к нему свой.

Карл Эрнст, шеф СА Берлина—Бранденбурга, покинул город, собравшись в путешествие по Южной Атлантике. Еще немного, и это решение спасло бы ему жизнь. Еще накануне он прибыл в Бремен, но, к несчастью, его пароход отправлялся лишь вечером 30 июня. Во время ареста эсэсовцами он бурно протестовал: даже вообразить не мог, чтобы кто-то осмелился схватить высокопоставленное лицо, депутата рейхстага и государственного советника.

Он забыл, что совершил преступление, осыпая в частных разговорах ругательствами Гиммлера и называя его «черным иезуитом», прозвищем, которое придумал Отто Штрассер. Такое кощунство давно уже было отмечено в картотеке гестапо. Настал час за него расплатиться.

Эрнст был обречен и еще по одной причине: он руководил командой СА, которой был поручен поджог рейхстага. Он не всегда умел держать язык за зубами и допустил опасные откровения, которые уловило чуткое ухо гестапо. Показательно, что из десяти штурмовиков СА, участвовавших в поджоге и к тому времени оставшихся в живых (одиннадцатый, Ралль, был ликвидирован уже давно), девять были уничтожены 30 июня 1934 года.

Что касается Рейнекинга, который предупредил гестапо о разоблачениях Ралля, он был помилован, но оказался в Дахау, где погиб в начале 1935 года.

Эти люди, бывшие такими полезными в феврале 1933 года, стали неудобными в июне 1934 года. Все они, и в первую очередь их шеф Эрнст, должны были исчезнуть.

Доставленный в Берлин самолетом, он был помещен в казарму на Лихтерфельде и расстрелян два часа спустя. Туда направлялись все, кто не был убит на месте или кому не удалось бежать. Кое-кто был допрошен, большинство подверглось оскорблениям и избиениям, и почти все были поставлены перед командой охранников, расстреливавших во дворе казармы обреченных на смерть людей. В течение всей субботы и утра воскресенья 1 июля 1934 года в квартале Лихтерфельде слышался грохот залпов. Взвод эсэсовцев располагался в пяти метрах от приговоренных, а стена, у которой они стояли, в течение многих месяцев была покрыта кровью. Залпы сопровождались криком: «Хайль Гитлер! Фюрер хочет этого!»

В штаб-квартире гестапо в эти напряженные дни царила суматоха. Из его кабинетов, обычно таких чинных, исходили приказы о расправах, сюда стекались отчеты о казнях, сообщения об арестах и побегах, об убийствах тех, кто пытался бежать или сопротивляться, а также тех, кого было приказано уничтожать на месте. Для большей секретности все, кто фигурировал в списках, были помечены порядковыми номерами. В сообщениях по телефону, в телеграммах и распоряжениях использовали только номера: «№ 8 прибыл, № 17, 35, 37, 68, 84 арестованы, № 32, 43, 47, 59 расстреляны, № 5 по-прежнему не обнаружен». Когда имена, которые скрывались за этими числами, стали постепенно выясняться, вся Германия содрогнулась от ужаса и недоумения.

Убийцы из гестапо не ограничились истреблением руководителей СА. От их выстрелов в большинстве гибли люди, не имевшие никакого отношения к Рему и штурмовым отрядам. Акцию против Рема использовали для расправы с другими неугодными людьми. Доктор Фрик в своих свидетельских показаниях на Нюрнбергском процессе описал это следующими словами: «Во время чистки среди сторонников Рема многие из убитых не имели никакого отношения к внутреннему мятежу сил СА, просто их недолюбливали».

«Недолюбливали», к примеру, журналиста Вальтера Шотте, сотрудника фон Папена и официального представителя баронов из «Геррен-клуба». В 1932 году он разработал политическую тактику, которая чуть не разрушила предвыборные надежды нацистов. В книге под названием «Правительство Папена—Шлейхера—Гайла» он с такой остротой и точностью обрисовал методы работы нацистской партии, что это разоблачение стоило Гитлеру двух миллионов голосов на выборах 6 ноября 1932 года. Этого ему не простили: утром 30 июня он был убит в гестапо.

Не жаловали и Грегора Штрассера. Гитлер не забыл человека, который сделал так много для политической организации партии, но, став жертвой интриг Геринга и Геббельса, вышел из нее гордо, без единого слова 8 декабря 1932 года. Фюрер сохранил в душе уважение к нему. Он запретил своим подручным трогать его, но Геринг, имея широкие полномочия, пренебрег запретом. Брат Грегора, Отто Штрассер укрылся в Австрии, где основал антигитлеровский «Черный фронт». Грегор же не занимался более политикой. Он возглавил фармацевтическую фирму «Шеринг-Кальбаум». Но этого было недостаточно, чтобы успокоить его врагов, Геринга и Гиммлера. Гиммлер поручил лично Гейдриху проследить за «закрытием» этого старого счета. Утром 30 июня Штрассер был привезен в тюрьму гестапо в Колумбиахаус. Его поместили вместе с арестованными шефами СА. После обеда за ним пришел эсэсовец, чтобы отвести его, как он выразился, в специальную одиночную камеру. Эсэсовец открыл дверь одной из камер, пропустил Штрассера, закрыл дверь и удалился. Менее чем через минуту прозвучал выстрел. Штрассер не был убит, пуля лишь задела шею, пробив артерию. Он лежал на откидной койке и чувствовал, как жизнь уходит из него с током крови, неровной струей лившейся на кирпичную стену. Заключенный соседней камеры более часа слушал его хрипы. Гейдрих, аккуратно выполняя полученное задание, сам лично проверил исполнение приказа рейхсфюрера и приказал «оставить истекать кровью этого борова», который никак не хотел умирать. У эсэсовцев, которые превозносили «честь», было в ходу оскорблять тех, кого убивали.

В Берлине агенты гестапо действовали малыми группами. Утром 30 июня два безупречно корректных господина явились в имперскую канцелярию, в служебное помещение вице-канцлера фон Папена, и попросили свидания с главой его служебного аппарата фон Бозе. Он был очень занят, так как в его кабинете сидел очередной посетитель. Ссылаясь на срочность сообщения, которое им поручено передать, визитеры попросили фон Бозе выйти на минуту. Едва он показался в приемной, посетители вынули револьверы, не говоря ни слова, расстреляли хозяина кабинета и оставили его агонизировать на ковре.

В пригороде Берлина Ной-Бабельсберге два вежливых господина, как две капли воды похожие на посетителей фон Бозе, позвонили в дверь виллы бывшего рейхсканцлера генерала фон Шлейхера. Без лишних слов они отшвырнули служанку, вошли в дом и также молча застрелили генерала фон Шлейхера, а потом его прелестную жену, дочь генерала кавалерии фон Хеннингса, которая прибежала на выстрелы. Служанка в ужасе сбежала. Только ее двенадцатилетняя дочь обнаружила их, вернувшись из школы.

Убийцы явились также в министерство связи, вошли в кабинет Клаузенера и расстреляли, не дав ему даже подняться из-за стола. Министра фон Эльц-Рюбенаха, который прибежал на шум, пинками отправили прочь. Клаузенер был главой организации «Католическое действие». Его убийство вызвало бурное возмущение в общественных кругах, но гестаповцы хладнокровно утверждали, что он покончил с собой в момент, когда к нему пришли требовать объяснений.

В эту зловещую субботу люди повсюду гибли под выстрелами убийц: фон Бредов, генерал рейхсвера, как и Шлейхер; старик фон Кар, бывший глава баварского правительства, которому Гитлер не мог простить подавление путча 1923 года; капитан Эрхардт, бывший командир знаменитого добровольческого отряда, когда-то превозносимого Гитлером; летчик-ас, награжденный медалью «За заслуги» Гердт; префект полиции Глейвица Рамсорн и префект полиции Магдебурга Шрагмюллер; окружение Карла Эрнста: Восс, Сандер, Бойлвиц, «мадемуазель Шмидт», интимный адъютант Хейнеса.

Адвокат Глазер, который когда-то имел неосторожность спорить с нацистским юристом Франком и подать в суд на партийные газеты, был убит перед дверью своего дома. Убит был и активный католик профессор Штемпфле, который когда-то поддержал Гитлера, а потом испугался и отошел от него. Руководитель студентов-католиков Мюнхена Бек был убит в лесу, а руководитель гитлеровской молодежи Дюссельдорфа Пробст застрелен «при попытке к бегству».

Несколько человек расстреляли по ошибке: например, музыкального критика Шмидта вместо медика, носившего то же имя; руководителя организации гитлерюгенд Саксонии Ламмермана, который совершенно необъяснимым образом попал в список людей, предназначенных для уничтожения. Их вдовы получили по почте прах покойных и письма с извинениями.

Геринг «провел чистку Берлина железной рукой», но этой организованной по промышленному образцу операции он пытался придать видимость законности. По его приказу при гестапо был создан военный трибунал. Характерной особенностью этого трибунала было то, что на его заседаниях поочередно присутствовали в качестве представителей рейхсвера командующий военным округом и комендант гарнизона. Трибунал тратил «на рассмотрение дела» каждого заключенного несколько минут, но несчастных заставляли выслушивать приговор, прежде чем отправляли на расстрел эсэсовцами из «Лейбштандарте». Некоторых «преступников» расстреливали на учебном поле СС в Лихтерфельде, и обитатели многоквартирных домов на Финкенштайналлее могли наблюдать эти сцены из своих окон.

Некоторые взводы, сформированные для проведения казней, состояли из общих сил СС, которые были размещены в казармах «Лейбштандарте» буквально накануне. Поскольку эти эсэсовцы не имели оружия, они получили полицейское или армейское вооружение — еще одна деталь, свидетельствующая о роли генералов в операциях против СА.

В субботу вечером 30 июня Гитлер вернулся самолетом в Берлин. В аэропорту Темпельхоф его ждали Геринг, Гиммлер, Фрик, Далюге в окружении полицейских. Геринг и Гиммлер просто лопались от гордости. Тут же Геринг вручил Гитлеру список казненных «преступников». Гитлер в шоке отшатнулся, обнаружив там имя Штрассера, но Гиммлер сообщил, что тот покончил жизнь самоубийством. Несколько дней спустя Гиммлер издал приказ о материальном обеспечении вдовы Штрассера.

На следующий день, в воскресенье 1 июля, казни продолжались всю первую половину дня; однако в два часа пополудни Геринг обратился к Гитлеру с «ходатайством» об их прекращении: уже достаточно пролито крови. Гитлер согласился. Геринг не сказал ему о том, что в списке приговоренных остались в живых только два человека.

Не всех арестованных 30 июня поставили к стенке. Сотни из них месяцами томились в тюрьмах; иные, как подполковник Дустерберг, были отправлены в концлагеря, где многие нашли свою смерть. Генрих Мильх заявил в Нюрнберге, что в 1935 году в Дахау содержалось 700–800 жертв, схваченных во время чистки Берлина.

Если верить заявлениям некоторых нацистов, был казнен всего 71 человек, число явно преуменьшенное. По другим оценкам, число жертв было от 250–300 до полутора тысяч, но последнее количество кажется преувеличенным. Наиболее вероятное число убитых составляло около тысячи, из которых 200 — верхушка СА. Даже Нюрнбергский суд в конце концов отказался от попыток установить точное число, хотя в его материалах указаны 1076 человек.

Ранним утром 2 июля службы гестапо, СС и полиции безопасности получили следующую радиограмму, подписанную Герингом и Гиммлером, чье содержание было сохранено Гизевиусом: «Министр-президент Пруссии и шеф тайной государственной полиции — всем полицейским властям. Высшим приказом все документы, связанные с операциями, проведенными за два последних дня, должны быть сожжены. Отчитаться немедленно по выполнении».

Тысяча убитых за сорок восемь часов! Даже для нацистского режима, не особо ценившего человеческие жизни, размах кровопролития был слишком велик. В субботу вечером бюро печати партии опубликовало довольно сбивчивое сообщение. В тот же вечер Геринг сделал заявление для печати, представители которой были собраны в министерстве пропаганды. Необходимо было срочно дать официальную версию событий, так как многие провинциальные газеты выпустили специальные номера, а в иностранной прессе появились вопросы, на которые было непросто ответить.

Геринг, парадно одетый, говорил торжественно, но малоубедительно. Он утверждал, что речь шла о подготовке путча, возглавляемого Ремом, о сексуальной распущенности его окружения, об упрямом желании некоторых элементов начать вторую революцию, о предательстве правых. Он сообщил, что фон Шлейхер был связан с заграницей и пытался защищаться в момент ареста; это стоило ему жизни. Он добавил, что Рема уже нет в живых, но умолчал об убийстве Штрассера, фон Бозе в приемной фон Папена и Клаузенера в его министерском кабинете. Однако была в его выступлении фраза, весьма многозначительная для тех, кто хотел ее понять. Говоря о приказах, полученных им от фюрера, Геринг заметил: «Я несколько расширил свою задачу». Именно это «расширение» позволило наряду с подавлением заговора экстремистской социалистической фракции партии нанести удар по консерваторам и католикам.

В тот же день 30 июня, перед тем как покинуть Мюнхен, Гитлер назначил Виктора Лютце начальником штаба СА, однако из соображений осторожности ранга министра ему не присвоил. Сообщив об этом назначении, Гитлер издал приказ по войскам СА. Фюрер бичует в нем «тех революционеров, отношения которых с государством были поставлены с ног на голову в 1918 году. Они потеряли всякое представление об общественном порядке и, посвятив себя революции, захотели, чтобы она длилась вечно… Неспособные на честное сотрудничество, упорно отвергающие утвердившийся порядок, полные ненависти к любой власти, эти элементы находили удовлетворение лишь в беспрерывных заговорах и планах разрушения существующего порядка… Эта группа патологических врагов государства опасна тем, что является резервом участников для любой попытки бунта, пока новый порядок не кристаллизуется в прочную систему и выйдет из хаотического периода».

Глава государства приложил все свои силы, чтобы оттолкнуть людей, поставивших его на занимаемый пост.

Так Гитлер отрекся от своих истоков, отказавшись от тех, кто напомнил ему о сомнительных средствах, которые привели его к власти.

3 июля было проведено заседание кабинета министров. Необходимо было узаконить убийства. Ни один из присутствующих, включая министра юстиции Гюртнера, личного друга большинства правых деятелей, павших под ударами черных убийц, не осмелился выступить с протестом.

Фон Папен не присутствовал на заседании кабинета и в тот же день сложил с себя полномочия вице-канцлера.

Это была единственная реакция того, кому Гитлер был обязан всем. Предложения, содержавшиеся в его докладе в Марбурге, были выполнены, так как революционеры были устранены, но ему дали понять, насколько опасна малейшая критика. Его ближайшие сотрудники уничтожены, а один из них расстрелян прямо в его канцелярии. Однако фон Папен удовольствовался лишь платонической формой протеста.

Впрочем, отставка фон Папена была недолгой. Он получил от нацистов новый пост и оказал им большие услуги, в частности, в качестве посла в Вене и Анкаре.

Консерваторы и подавно не решились комментировать действия. Министры поблагодарили Гитлера за спасение Германии от революционного хаоса и единодушно приняли закон, единственная статья которого гласила: «Меры, принятые 30 июня, 1 и 2 июля 1934 года, были направлены на подавление попыток совершить предательство и государственную измену и расцениваются как срочные меры национальной обороны». Такова была эпитафия многочисленным жертвам.

Старый маршал Гинденбург был весьма встревожен, когда узнал об убийстве двух генералов рейхсвера, осуществленном столь хладнокровно и расчетливо. Однако армия на это никак не реагировала, а его советники заверяли, что все было совершено оправданно. Он согласился подписать поздравительную телеграмму фюреру, подготовленную самим фюрером: «Изучив полученные отчеты, я убедился, что благодаря вашей решимости и вашей личной храбрости вам удалось задушить в зародыше происки изменников. Я выражаю вам этой телеграммой мою глубокую признательность и искреннюю благодарность. Примите уверения в моих лучших чувствах». Глава президентской канцелярии, государственный секретарь Отто Мейснер взял на себя задачу заставить старого маршала подписать этот текст, чтобы заслужить расположение своих новых хозяев.

Оправданием старику из Нойдека служили его дряхлость и плохое состояние здоровья. А вот Бломберг не был ни стар, ни болен. Но в приказе по армии он одобрил действия нацистов: «Фюрер пошел в наступление и раздавил бунтовщиков с решимостью солдата и образцовой храбростью. Вермахт как единственная вооруженная сила всей нации, оставаясь в стороне от внутренней политической борьбы, свидетельствует ему свою признательность, проявляя преданность и верность».

13 июля Гитлер выступил с большой речью в рейхстаге. От него ждали обстоятельного доклада о путче, о деятельности Рема и его сообщников, о секретных связях Штрассера с фон Шлейхером, о нелегальных контактах с «иностранной державой» (при этом имелась в виду Франция, кое-кто шепотком называл посла Франсуа-Понсе), а он произнес длинную защитительную речь. Единственная попытка объяснения оказалась крайне неудачной, поскольку, говоря о Карле Эрнсте, Гитлер заявил, что тот «остался в Берлине для личного руководства революционными действиями», хотя все отлично знали, что Эрнст был арестован в Бремене в тот момент, когда садился на пароход для увеселительной поездки. Утверждение Гитлера о том, что своими решительными действиями он пресек «национал-большевистскую революцию», было воспринято с холодком. Трудно представить, чтобы такие консерваторы, как фон Бозе и Клаузенер, могли присоединиться к авантюре подобного рода. В заключение он заявил, что «в соответствии с вечным железным законом» выступил как «верховный заступник германского народа». Громкие слова получались у него лучше, чем точные объяснения.

В июле 1934 года в Германии сложилась любопытная политическая ситуация. День 30 июня можно было назвать новым «днем одураченных», и такими одураченными оказались военные.

В принятии Гитлером решения о чистке СА они сыграли громадную роль. Военные были теперь уверены, что фюрер стал их заложником, что они подчинили себе новый режим. Они не только обеспечили моральное прикрытие операции, но и приняли в ней прямое участие. Военные были первыми поставлены в известность о готовящейся операции. Уже в понедельник 25 июня рейхсвер получил приказ о боевой готовности, отменены увольнения, а офицеры отозваны из отпусков. Отряды мотоциклистов, подчиненные партии, были вооружены карабинами модели 17, а пехотные части СС — винтовками модели 98 со 120 патронами на каждый ствол, поставленными из арсенала рейхсвера.

И наконец, в Берлине офицеры рейхсвера заседали в качестве представителей в военных оперативных трибуналах Лихтерфельда.

Бломберг и другие генералы были убеждены, что войска СА принесены в жертву конкурентам, чтобы привлечь армию на сторону нацистов.

Через пятнадцать дней после подавления путча они получили возможность представить фюреру доказательства своей благодарности.

В конце июля маршал Гинденбург почувствовал себя совсем плохо. Будучи тяжелобольным, он уже давно безвыездно жил в своем поместье в Нойдеке. За состоянием его здоровья пристально следили. Его преемника видели среди кандидатов из числа консервативной аристократии. Эта точка зрения соответствовала и монархическим идеям самого Гинденбурга. Назывались имена принца Августа Вильгельма Прусского, принца Оскара Прусского, герцога Эрнста Августа Брюнсвик-Люнебург-ского. Что может произойти, если старый маршал выскажется в своем завещании за возврат к монархии?

Согласно действующей конституции официально считалось, что в случае кончины президента его функции будет временно исполнять председатель Верховного суда. Однако предусмотрительный Гитлер законом от 30 января 1934 года позволил себе изменить действующую конституцию.

Чтобы предупредить любой маневр, который могли бы предпринять в последний час «реакционеры», эсэсовцы захватили замок в Нойдеке, когда у старого маршала началась агония. Во главе специальной команды был поставлен оберфюрер Беренс, душегуб, который 30 июня командовал расстрелами в Силезии. Черные охранники стояли на посту до смерти маршала. Офицеров рейхсвера допустили лишь 2 августа, чтобы они встали в почетный караул.

А накануне, 1 августа, Гитлер издал закон, согласно которому на него возлагались и функции рейхсканцлера и функции президента рейха. Проблема наследования Гинденбургу была решена. Любопытно, что Бломберг согласился подписать этот закон, что означало поддержку государственного переворота со стороны армии и залог того, что ему не воспротивится оппозиция. На следующий день, 2 августа, сразу после сообщения о смерти маршала, Гитлер организовал принесение армией новой присяги. Формула присяги в верности военных лично Адольфу Гитлеру была следующей: «Я клянусь перед Богом безоговорочно подчиняться Адольфу Гитлеру, фюреру рейха и германского народа, Верховному командующему вермахта; обязуюсь, как мужественный солдат, соблюдать эту клятву, даже если опасность будет грозить моей жизни».

Вечером того же дня Бломберг обратился к армии с приказом, где были следующие слова: «Мы отдадим все наши силы, а если потребуется, даже жизнь на службу новой Германии. Двери в новую Германию были открыты нам фельдмаршалом, он реализовал волю народа, рожденную многими веками германских побед. Храня воспоминания об этой героической личности, мы пойдем в будущее полные веры в германского фюрера Адольфа Гитлера».

Только 12 августа было опубликовано завещание маршала. Ни у кого не было сомнения, что документ фальсифицирован. Об этом говорило несколько фраз, написанных явно под диктовку Адольфа Гитлера: с такой точностью они совпадали с его взглядами, в частности на рейхсвер. Завещание кончалось следующими словами: «Мой канцлер Адольф Гитлер и его движение позволили германскому народу совершить исторический, решающий шаг к внутреннему единству, поднявшись выше всех классовых разногласий и различий социальных условий. Я покидаю мой германский народ с твердой надеждой, что мои чаяния, которые родились в 1919 году и постепенно зрели до 30 января 1933 года, будут развиваться до полного и окончательного осуществления исторической миссии нашего народа. Свято веря в будущее нашей родины, я могу спокойно закрыть глаза».

Эти предсказания не замедлили сбыться. Неделей позже, 19 августа, Гитлер представил на одобрение народа в форме отлично оркестрованного плебисцита вопрос о своих новых функциях. Поддержка армии, посмертное благословение «старого господина», исчезновение всякой оппозиции, террор, который затыкал рот последним из нонконформистов, — все гарантировало успех, тем более что гестапо и СД организовали тайную проверку избирательных бюллетеней, что позволило получить высокие результаты и разоблачить последних оппозиционеров. Итоги были триумфальными: 38 362 760 «да» против 4 294 654 «нет» и 872 296 недействительных бюллетеней.

Поддержка генералов и постоянное давление гестапо сделали Гитлера абсолютным хозяином Германии. Не существовало более никаких препятствий на пути национал-социализма, который привел Германию к войне и финальной катастрофе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.