5.2. Один любовник на двух полковников

5.2. Один любовник на двух полковников

Итак, Ронге рассказывал: «В наши руки попали два его [Занкевича] помощника, Беран и Хашек /…/.

Беран имел задание обследовать округ 8-го корпуса в Праге и сообщить результаты этого обследования непосредственно в Петербурге. Беран уверял, что он не виноват, и объяснял свое знакомство с полк[овником] Занкевичем развратными привычками последнего, для удовлетворения которых он искал знакомства с одним офицером, а Беран ему в этом помогал. В приговоре суда было указано, что Занкевич навряд ли искал бы для своих развратных привычек офицера из высшего командного состава» — и это, повторяем, прямое указание на то, что Занкевич был гомосексуалистом.

Большого ума, как мы полагаем, Ронге для такого открытия не понадобилось: Беран, захваченный со шпионским письмом на Венском почтамте, был вынужден объяснять свое попадание в столь неприятную историю меньшим злом для себя — гомосексуализмом клиентов, обслуживанием которых он и занимался — пока неважно, в чем конкретно заключалась его собственная роль. Приблизительно такой же оказалась, как мы видели, и позиция Хоринки, представшего перед судом.

Вот после ареста Берана Ронге и постарался покатить бочку на Редля, что и завершилось гибелью последнего.

Но Беран, совершенно очевидно, оказался лицом, обслуживающим гомосексуализм (опять же неважно, как именно он обслуживал) сразу двух полковников — Редля и Занкевича.

Учитывая особые служебные функции обоих полковников, эту комбинацию никак невозможно признать случайной. Понятно, что каждый из них двоих, проникнув в сексуальные секреты другого, должен был попытаться шантажировать своего соперника и завербовать его на службу своей разведке — это стандартная логика, использовавшаяся всеми, кто обвинял Редля в измене; нет оснований отказывать ей в здравом смысле.

Однако все сопутствующие обстоятельства указывают на то, что интрига должна была реализоваться противоположным образом: у Редля было гораздо больше практических возможностей завербовать Занкевича — и Редль добился этого!

Занкевич, напоминаем, провел в Вене длительные сроки: в 1903–1905 и в 1910–1913 годах. Понятно, что наблюдать за его поведением было гораздо легче и проще Редлю, почти все это время также находившемуся в Вене и имевшему в собственном распоряжении целую свору сыщиков из Венской полиции, а также и внештатных помощников вроде Берана.

Описывая бдительную слежку за Занкевичем, Ронге, как совершенно понятно, приписывал себе заслуги Редля в этом отношении. В итоге Редлю и удалось расшифровать сексуальную ориентацию Занкевича — и то, как видим, на это понадобились годы. Самого же Редля в гомосексуализме не смог заподозрить никто из посторонних — до самого ареста и вынужденного предательства Берана.

Обнаружение в Занкевиче гомосексуалиста было первым шагом на пути к его вербовке, но это оказался бы и последний шаг, если не предпринять чего-то более существенного. Ведь стандартное обвинение, которое почему-то признавалось всеми достаточным для вербовки самого Редля, оказывалось и в этой ситуации совершенно беспомощным и бесполезным.

На якобы убийственное заявление:

— Занкевич! Вы — гомосексуалист! — последний мог отвечать на голубом глазу:

— Что вы! Я — бабник! — и все на этом и завершалось бы!

Занкевич, рискнувший допустить скандальное разоблачение его гомосексуальных связей, мог проиграть в результате собственную карьеру, подорвав свою репутацию в глазах собственного петербургского начальства, но от прямых нападок венской контрразведки он отбивался с полной гарантией: никакие показания филеров, отслеживавших таинственные маршруты Занкевича, никакие показания молодых людей, находившихся якобы с Занкевичем в интимных отношениях, никакой роли не играли и сыграть не могли — все это могло быть подстроено венской контрразведкой, и это было ясно при любом непредвзятом расследовании подобной ситуации. Так что Занкевич должен был чувствовать себя почти столь же неуязвимым, как и сам Редль.

Мало того: Занкевича защищал дипломатический иммунитет (которого не было у Редля), и все, чем в конечном итоге он рисковал, и было потерей этого иммунитета в результате оставления им официальной должности российского военного атташе и лишь после того, как это осуществится путем его отзыва в Россию.

Так что примитивные методы вербовки оказывались бесполезны против Занкевича.

Но в запасе у Редля имелись и непримитивные!

Все профессионалы, писавшие о Редле, сходятся в том, что последний был мастером применения идеи скрытой фотосъемки и пионером этого дела. Поэтому все обвинения, выдвигаемые против Занкевича, можно было фотодокументировать!

Но одного документально доказанного обвинения в гомосексуализме было заведомо мало: оно угрожало, повторяем, лишь сломать карьеру Занкевича. Гораздо серьезнее было бы обвинение в уже происшедшей государственной измене. А для этого годились не просто фотографии Занкевича в непотребных оргиях с гомосексуалистами, но в оргиях с такими гомосексуалистами, которые заведомо состоят на службе у австрийской разведки!

Найти одного такого кандидата на роль фотографического партнера Занкевича у Редля проблемы не было — это был он сам, полковник Редль. Другой же должен был играть роль одного любовника на двух полковников.

Обзаведясь таким молодым сообщником (как ему это удалось — будет рассказано ниже) и подставив его Занкевичу, Редль затем должен был лишь снимать и снимать — кадр за кадром. Время нисколько не поджимало Редля: гораздо важнее было соблюдать осторожность — и не спугнуть ни о чем не подозревающую жертву.

Понятно, что проделывать все это (кроме собственного позирования перед фотокамерой) Редль должен был не сам. Но на то у него и имелись помощники, не связанные непосредственно с аппаратом австрийской контрразведки.

Упомянутые Ронге Беран и совершенно ни в чем не обвиненный Хашек и были, очевидно, тем вспомогательным персоналом, который свел сначала Занкевича с молодым сексуальным партнером (назовем его пока Икс), а затем и организовал скрытую фотосъемку; Хашек и был, скорее всего, именно фотомастером, вытаскивать которого на суд оказалось совершенно не в интересах ни Ронге, ни коллег последнего.

Понятно теперь, почему Ронге назвал их помощниками, только были они помощниками не Занкевича, а Редля.

Принятую за основу простую и гениальную своей простотой неотразимую комбинацию — один молодой любовник на двух полковников — нужно было развивать на фотографиях во всех направлениях и со всеми вариациями.

Вот Редль с молодым человеком в постели, а вот с ним же — Занкевич; вот вполне одетый Редль на ступеньках Венской оперы вместе с тем же Иксом, тоже, конечно, одетым, а вот с последним на тех же ступеньках — снова Занкевич.

А вот все они трое вместе в массовой сцене, тоже где-нибудь в оперном фойе, в ресторане, в музее или на прогулке в парке: вроде бы знакомы, а может — незнакомы; но вокруг них вполне узнаваемая публика, которая может подтвердить при необходимости: да, это мы, а этих людей знаем в лицо или даже по имени — и неоднократно встречали вместе.

А вот и тот же Икс в служебном кабинете у Редля — что-то докладывает непосредственному начальнику.

А можно было бы сделать и фотомонтаж — все трое голые в обнимку: если попадутся две-три фальшивые карточки из предъявленных тридцати или сорока, да еще и искусно изготовленные, то никакая экспертиза этого не поймает, да никто такую экспертизу и проводить не будет: сразу все ясно!

Наснимать всего этого можно было видимо-невидимо, особенно если сам молодой Икс — человек толковый, понимает, что от него требуется, и полностью в курсе общей цели операции.

Время позволяло долго и упорно следовать по этому пути — и насобирать материал, который убедит любого и каждого: Занкевич не только гомосексуалист, но и шпион, поскольку состоит в долговременной интимной связи с настоящими австрийскими контрразведчиками!

Вот с этим не побежишь жаловаться к собственному начальству: никакое начальство ничему уже не сможет поверить, узрев такие картинки, а просто по-дружески предложит застрелиться, не то и само застрелит!..

И такая блестящая задумка не могла не сработать!

Вербовка Занкевича Редлем произошла, как мы полагаем, в Вене (приезжать Занкевичу в Прагу было незачем, да и привлек бы он там к себе слишком много постороннего внимания) в конце марта или начале апреля 1913 года — открутиться от предъявленной пачки фотографий Занкевичу было невозможно. Взял ли Редль с него какую-либо расписку — этого мы не знаем. Но Батюшин справедливо отмечал, что подобные расписки особой роли играть не могут; их нетрудно и подделать — добавим мы.

А вот что заведомо было проделано — это вручение Редлем денег, предназначенных для поднятия настроения Занкевича, наверняка убитого происходящим разворотом событий. Это должно было быть немаленькой общей суммой — и обязательно в рублях, которые при любом последующем развитии событий должны были вызвать минимум подозрений у соотечественников и коллег Занкевича.

И на вербовку, и на использование денег, предназначенных для Занкевича, Редль должен был получить санкцию у собственного начальства. Поскольку Редль уже не состоял на службе в Эвиденцбюро, то главным начальником — и по непосредственному служебному положению, и по многолетней совместной работе по программе Агента № 25 — был и оставался генерал Гизль. Наверняка Редль должен был постараться и платить деньги Занкевичу не из собственного кармана, а из каких-либо фондов, контролируемых корпусным начальством (там тоже занимались и разведкой, и контрразведкой), а то и самим эрцгерцогом.

Соответственно и этот последний должен был оказаться в курсе новой разведывательной операции: в интересах и Гизля, и Редля было информировать высшего шефа и заполучить его одобрение и поддержку. А уж вербовка российского военного атташе должна была оказаться операцией, беспримерно важной по своим масштабам и перспективам!

Редль не обязан был посвящать Гизля и Франца-Фердинанда во все свои профессиональные тонкости (хотя Гизль, как мы помним, тоже был разведчиком-профессионалом высокого уровня) и, в частности, доводить до них сведения о собственном гомосексуализме.

Но в данной ситуации это было не обязательно и по ходу дела: Редль вполне мог придерживаться перед начальством версии, что его собственное гомосексуальное поведение, запечатленное на фотоснимках, является чистейшей инсценировкой.

Икс ведь мог быть (а может быть — и действительно был таковым!) не одним любовником на двух полковников, а любовником одного лишь Занкевича, а Редль и Икс совместно могли лишь разыгрывать перед объективом совместную сексуальную близость — это был бы вполне удобоваримый вариант для внутренних объяснений Редля! При этом, однако, требовалась безоговорочная преданность Икса, который не должен был при почему-либо возникшем расследовании давать опровергающие показания.

У Икса, таким образом, оказывались в руках нити, на которых держалась если не жизнь Редля, то его карьера — и личные отношения внутри этой пары приобретали колоссальное значение для каждого из них.

При завершении вербовки Занкевич не должен был, разумеется, получить ни одного экземпляра фотографий, которые продемонстрировал ему Редль — это могло оказаться слишком опасным обоюдоострым оружием, которое Занкевич мог пытаться использовать и против Редля.

Вообще вся эта сцена вербовки была крайне напряженной: жизнь Редля висела по существу на волоске — у Занкевича возникал сильнейший мотив оборвать ее. Гарантией Редлю служила лишь убежденность Занкевича в том, что у показанных ему фотографий имеются негативы и дубликаты, которые и делают убийство Редля абсолютно бесполезным для Занкевича.

Вот что было заведомо оставлено Редлем Занкевичу на прощание — это канал для связи. Так и родился пресловутый адрес Никона Ницетаса, с которого и началась вся эта история.

Такой канал для связи обязательно должен был быть организован и потому, что Редль постоянно находился на некотором удалении — в Праге, и потому, что в случае чрезвычайной необходимости Занкевич должен был иметь возможность прибегнуть к связи, не вызывая никаких излишних подозрений ни с российской, ни с австрийской сторон: конспирация — признанная и вполне законная мать разведки!

По этой же причине получателем писем к Никону Ницетасу должен был стать помощник не Занкевича, а Редля. Но привлекать к этой роли Редль не должен был кого-либо совсем постороннего — незачем было расширять круг необходимо обязательных посвященных. Этими соображениями и исчерпываются варианты той роли, которую должен был играть Беран и которую он играл практически.

Последнее, однако, получилось совершенно не по тому сценарию, какой был разработан Редлем для всех участников операции: первое же послание Занкевича, оказавшееся и последним, носило абсолютно неожиданный характер: в нем не было ничего, кроме тех самых рублей, которые Занкевич получил при вербовке от Редля!

Но об этом Редль, скорее всего, даже ничего и не узнал: Ронге, вмешавшийся с подачи Николаи в совершенно посторонний для него сюжет, организовал уже совершенно иные послания!..