Глава III Столица христианства

Глава III

Столица христианства

«Я в гроб сойду и в третий день восстану,

И, как сплавляют по реке плоты,

Ко мне на суд, как баржи каравана,

Столетья поплывут из темноты».

Б.Л. Пастернак. Чудо

Римляне сделали все, чтобы лишить Иерусалим его прежнего ореола святости. Больше не собирались здесь по праздникам десятки тысяч иудеев, чтобы принести очистительную жертву своему единому Богу на храмовой горе. Правда, около середины III в. небольшим группам евреев все же было позволено посещать храмовую гору в траурный день 9-го числа еврейского месяца Ав, приходящегося на конец лета. Происхождение этой даты относится к глубокой древности, в Талмуде она была зафиксирована как день траура по первому храму, разрушенному вавилонянами. Позже Иосиф Флавий в своей «Иудейской войне» указал на 9 Ава как день, в который римляне уничтожили второй храм. В III в. еврейские паломники, приходя в Иерусалим, придерживались установленного мемориального обряда оплакивания разрушения храма, описанного в одном из документов, найденных в каирской генизе.[65]

Для христиан римская Элия, построенная на руинах «виновного города»[66] являлась своего рода наглядным доказательством истинности их собственной религии. Почитание Иерусалима как земного священного города не было распространено среди новообращенных адептов только нарождавшегося христианства. Какое-то время в Элии существовала небольшая христианская община, которую в середине III в. возглавлял просвещенный богослов архиепископ Александр Флавиан. Он создал в городе библиотеку, получившую в те времена большую известность на Ближнем Востоке. Элию-Капитолину посещал знаменитый христианский ученый Ориген, занимавшийся поисками древних рукописей в Палестине. Местный уроженец Юлий Африканский одним из первых предпринял исследования по истории христианства.[67] Так что имя Иерусалима связано с самыми ранними христианскими авторами.

В годы преследований христиан, развернутых римскими властями в середине III в., тяжелые невзгоды обрушились и на общину Элии. Был арестован архиепископ Александр Флавиан и, не выдержав жестоких пыток, погиб в кесарийской тюрьме. Однако осталась собранная им библиотека, в которой почерпнул немало полезного для своей «Истории церкви» епископ Евсевий (264–340 гг.), постоянно проживавший в Кесарии. Его труды по сей день являются важнейшими источниками по истории раннего христианства, Иерусалима и всего Ближнего Востока.

* * *

В календаре самых знаменательных дат в истории человечества 313 г. по праву занимает место как один из поворотных пунктов. В этот год римский император Константин I, уже при жизни названный Великим, издал эдикт, в соответствии с которым христианству в Римской империи предоставлялся статус religia licta — законной религии. Константин Великий плохо разбирался в теологических тонкостях и принял крещение только на смертном одре. Но всю жизнь он был уверен, что своим необыкновенным восхождением на самую вершину римской власти он обязан покровительству христианского Бога. Подъем и утверждение молодой религии как могущественного фактора государственной и общественной жизни в первые десятилетия IV в. связаны с именем Константина, которого называют первым христианским императором.

Утверждая христианство в качестве равноправной религии империи, Константин развернул широкую строительную программу: начали возводиться первые христианские храмы в Риме, в том числе Мартирий (мавзолей), посвященный апостолу Петру. Но в столице империи пока господствовали языческие культы, и христианские святыни занимали в ней периферийное положение. Новообращенный император мог бы целиком и полностью посвятить христианству свою новую столицу Константинополь, построенную на месте древнегреческого торгового города Византий на Босфоре. Но у Константинополя не было истории, он не обладал той притягательной аурой символа, которая витает над местами со священным прошлым.

Император испытывал почти мистическое благоговение перед символами и монументами и считал, что его христианская империя должна основываться на почитании святых традиций, идущих из древности. Иерусалим, связанный с именем Иисуса Христа, со священными для каждого христианина событиями, описанными в Евангелиях, должен был стать центром имперской религии, наглядным подтверждением древности ее сакральной истории. В истории Иерусалима первый христианский император сыграл, пожалуй, не менее судьбоносную роль, чем библейские основатели Святого города. Как когда-то царь Давид, Константин превратил Иерусалим в центр христианского культа, как Соломон, он построил храм, на протяжении веков притягивавший к себе верующих со всего света.

Когда на Первом Вселенском Соборе в Никее в 325 г. архиепископ Элии Макарий обратился к Константину с просьбой разрешить снести храм Афродиты и разыскать могилу Христа, которая, как к тому времени считали иерусалимские христиане, должна была находиться под ним, император без колебаний дал свое согласие. Эти первые в истории человечества археологические раскопки, подробно описанные в известном труде раннехристианского историка церкви Евсевия Кесарийского «Жизнь блаженного василевса Константина», были рискованной затеей. Население города, который все еще носил римское название Элия Капитолина, в большинстве своем состояло из язычников. Разрушение одного из главных храмов могло спровоцировать волнения. К тому же, как могли быть христиане уверены, что место казни и захоронения Христа находится именно под этим святилищем? Ведь прошло три столетия со времени событий, о которых рассказали евангелисты, и почти два столетия с тех пор, как Адриан построил храм Афродиты.

Судя по всему, епископ Макарий и его окружение, однако, были уверены в своем начинании. Хотя с начала I в. в топографии города произошли значительные изменения и предполагаемые памятные места теперь находились в самом центре вопреки евангельским описаниям, работы велись именно под платформой храма Афродиты. Святым отцам, наверное, пришлось пережить немало волнений: ведь понадобился не один месяц, прежде чем было сделано великое открытие. Под платформой старого храма была обнаружена усыпальница, которую тут же признали гробницей Христа. Событие ошеломило весь христианский мир. Даже наиболее скептически настроенные в отношении святых мест представители церкви, к которым относился и епископ Евсевий, не могли скрыть своего изумления по поводу этого необыкновенного события.

Чувство всеобщего восторга усиливала та историческая атмосфера, которая сопутствовала сделанной находке. Десятилетиями христианство вело полуподпольный образ существования, многие годы быть христианином означало подвергать свою жизнь смертельной опасности. Но вот настало время признания, и как мистический символ возрождения церкви из-под обломков языческого храма явился священный гроб того, кто тремя столетиями раньше воскрес из мертвых.

Потом, в более поздние исторические периоды, просвещенные европейцы, побывавшие в Иерусалиме, не раз выражали сомнения относительно достоверности собранных под крышей храма Гроба Господня святынь и его местоположения. Ведь в евангельском рассказе Иисус был казнен и похоронен в саду за пределами города, а нынешний храм расположен в глубине старого Иерусалима.

Ведущиеся с конца XIX в. комплексные исследовательские работы по изучению истории главной христианской святыни не могут, конечно, ни подтвердить, ни опровергнуть библейский рассказ. Однако археологические раскопки в самом храме и в его окрестностях показали, что ко времени событий, описанных в Евангелиях, здесь, на месте давно заброшенной каменоломни, вполне мог располагаться сад. Поблизости на 5–6 метров над поверхностью возвышалась скала Голгофа, которая могла, по мнению ряда ученых, служить местом казней. На склонах карьера в пещерах-усыпальницах по иудейскому обычаю совершались захоронения. Одна из таких гробниц, вырезанная из скальной породы, и стала Гробом Господним. Другая похожая пещера сохранилась в сирийском приделе храма Гроба Господня, в ней, согласно христианской традиции, находятся гробницы Иосифа Аримафейского и Никодима.

Эти и другие найденные археологами поблизости скальные гробницы раннеримского периода являются свидетельством того, что вся площадка, как и описано в Евангелиях, располагалась за городской стеной: ведь и иудеи, и римляне строго соблюдали запрет на захоронения в черте города. Однако у ученых нет единого мнения относительно того, где проходила иерусалимская стена в первые десятилетия новой эры: общепризнано только, что территория, на которой сегодня располагается храм Гроба Господня, попала в пределы города не ранее середины I в. н. э., а, возможно, и того позже — во II в., когда строилась Элия Капитолина.

В IV в. разрушение храма Афродиты вылилось в своеобразную демонстрацию победы христианства над язычеством, а сами работы приняли характер очистительного ритуала. По словам Евсевия, император Константин приказал не только разрушить и вывезти за пределы города все остатки темного капища, посвященного нечестивому демону по имени Афродита, но и срыть на значительную глубину грунт, оскверненный алтарем идолопоклонников.[68] То ли по недосмотру строгих ревнителей новой веры, то ли из-за нехватки строительных материалов, но, к вящей радости современных археологов, строители Константиновой церкви все же использовали некоторые детали языческого храма в своей работе. Глаз профессионала различает их и сегодня[69]

На месте срытого римского храма по заказу Константина сирийские архитекторы Зеновий и Евстафий начали строить великолепную базилику. Император потребовал, чтобы это была «не только самая красивая базилика в мире, но и чтобы ее отделка превосходила прекраснейшие здания в других городах».[70] Строительство, длившееся около десяти лет, финансировалось правителями всех восточных провинций, но самым главным спонсором, говоря современным языком, был сам император, не жалевший ни мрамора, ни золота и серебра, ни драгоценных камней для своей роскошной церкви. Освящение храма Мартирия[71] состоялось 13 сентября 335 г. На семидневной церемонии присутствовали важные чиновники из Константинополя и все иерархи восточной церкви. И хотя христиане составляли незначительное меньшинство в языческой Элии, а Мартирий был пока единственной церковью в пределах городской стены, но открытие храма отмечалось как событие имперского масштаба, и было ясно, что это только начало победоносного шествия новой веры.

По рассказам Евсевия, храм блистал чудной красотой. Его внутреннюю часть украшали резные панели, которые покрывали всю базилику своей узорной рябью, как огромное море, а от блеска нанесенного на них золота весь храм искрился лучами света[72] Нам, сегодняшним созерцателям мрачного и тяжеловесного храма Гроба Господня, доставшегося в наследство от суровых и аскетичных «рыцарей Креста», полностью перестроивших его после многочисленных разрушений в предыдущие эпохи, даже трудно себе представить, с какой поистине восточной пышностью была построена Константинова базилика. Ведь от нее не осталось почти никаких материальных следов: только возле Святого порога в русском Александровском подворье сохранилась каменная кладка, на которой до сих пор видны отверстия для крючков, поддерживавших мраморные облицовочные плиты. По утверждениям современных археологов, это часть стены древнего Мартирия.

История распорядилась так, что некоторые черты первой прекрасной христианской церкви в Иерусалиме донесены до нашего времени в архитектурных деталях мусульманской святыни на Храмовой горе — «Купол скалы». В VII в., когда Иерусалим был завоеван арабами, ее строители использовали материалы базилики Константина и других разобранных христианских церквей для сооружения храма в честь победившего ислама[73]

Мартирий был лишь частью священного комплекса, создававшегося на протяжении четвертого столетия.[74] По сравнению с нынешним храмом, вход в который расположен на южной стороне, Константинова церковь имела вход с востока, со стороны римской Кардо, там, где сегодня проходит шумная и тесная улица Хан-эс-Зейт. С улицы ступени вели на небольшую площадку — атриум, откуда через один из трех входов можно было войти в базилику. В западной, противоположной входу стене, за алтарем располагались двери, ведшие в открытый дворик, максимально приближавший весь ландшафт к евангельскому описанию.

Во внутреннем дворике, с трех сторон окруженном колоннадой, находились скала Голгофа, а также овальная ротонда, которая носила красивое греческое имя Анастасис, что значит Воскресение. Это-то и был главный пункт трепетного поклонения верующих: ротонда заключала в себе вырезанную из горной породы погребальную пещеру, которую традиция отождествляла с Гробом Господним.

Вдохновителем и опорой Константина в его начинаниях по христианизации Римской империи в целом и Иерусалима в частности, была его мать императрица Елена. Вступившая в лоно церкви уже в преклонном возрасте императрица была, видимо, настолько незаурядной личностью, что вокруг ее имени сложился целый свод легенд. По одной из них, она была дочерью короля бриттов, но, по более вероятной версии, будущая императрица родилась в Вифинии, в Малой Азии, и была дочерью простого трактирщика.[75] Ей пришлось пройти через много тяжелых испытаний и опасных приключений, прежде чем она достигла вершин власти. Впоследствии первая христианская императрица была канонизирована церковью под именем Святой Елены.

Вдовствующая императрица одной из первых царственных особ совершила паломничество в Святую землю и оставила о себе память как о набожной и предприимчивой личности. В конце концов в церковных преданиях поиски Гроба Господня и обустройство святых мест в Иерусалиме стали в большей степени связываться с ее именем, нежели с именами Константина и епископа Макария. Действительно, при ее непосредственном участии были, видимо, построены храм Рождества в Вифлееме и церковь на Масличной горе, на месте вознесения Иисуса. Что касается рассказов об участии Елены в поисковых и строительных работах в районе Голгофы, многие ученые, исследовавшие письменные источники, утверждают, что они появились несколько десятилетий спустя после визита престарелой императрицы в Иерусалим и относятся к области легенд. Самая популярная из этих легенд повествует о том, как Елена обнаружила на месте распятия Крест Христов.

Еще по дороге в город императрице было откровение свыше, указывавшее место поисков, и по прибытии она наняла рабочих и приступила к раскопкам в заброшенной мусорной цистерне вблизи Голгофы. Однако работы затягивались, и только божественное вдохновение и щедрость императрицы, бросавшей рабочим горсти монет, дали возможность довести дело до конца. Из цистерны извлекли целых три креста, что вполне соответствовало евангельскому рассказу. Но как определить, какой из них истинный? По предложению Макария все три находки принесли в дом неизлечимо больной женщины, и как только она прикоснулась к «истинному» кресту, то тут же выздоровела.

Никто не знает, был ли действительно найден в Иерусалиме Святой Крест. По крайней мере, Евсевий, сопровождавший императрицу-мать в поездке по Палестине, ни разу не упоминает о таком факте. Кстати, у известного арабского историка аль-Масуди встречается совершенно другая легенда об обретении Креста, почерпнутая им из фольклора арабов-христиан. В ней рассказывается о том, как римлянка Протоника, еще до Константина принявшая крещение, приехала в Иерусалим и нашла в подземелье кресты, описанные в Евангелиях[76]

Первейшая реликвия христианского мира хранилась в эту раннюю эпоху в базилике, и весь комплекс был известен ранним паломникам как церковь Святого Креста, а не Гроба Господня. Части Животворящего Креста Господня, как он называется в русской православной традиции, были развезены по всему свету в таком количестве, что возникает сомнение, мог ли остаться целым сам Крест. Но, оказывается, по преданию, Крест обладал таинственной силой самовосстанавливаться. Сколько бы частей от него ни откалывали, он никогда не становился меньше. Тем не менее, его хранители сочли опасным бесконечно испытывать божественное благоволение, и у Креста была выставлена стража, чтобы набожные паломники, припадая в экстазе к священной реликвии, не откусывали от нее кусочки.

Одна из легенд рассказывает о том, что Елена привезла своему венценосному сыну из Палестины драгоценные подарки — два гвоздя из тех, которые пронзали тело Господне. Одна из священных реликвий была вставлена в корону императора, а другая — в упряжь его коня. Так император примерял на себя исполнение библейского пророчества о наступлении мессианского века, когда «даже на конских уборах будет начертано: «Святыня Господу».[77] Ведь императрица Елена не сомневалась, что ее сын исполняет на земле мессианское предназначение.

Завоевания христианства в Иерусалиме неожиданно были поставлены под угрозу с приходом к власти в 361 г. молодого императора Юлиана, вошедшего в историю под именем Отступника. Воспитывавшийся в христианской вере Юлиан с ранних лет испытывал неприязнь к ханжеской набожности своих духовных наставников, принимавших активное участие в придворных интригах и заговорах. Жестокие игры вокруг императорского престола, рано лишившие маленького принца родителей и угрожавшие его собственной жизни, мало походили на христианскую проповедь всеобщей любви и добра. Получив власть, он стал вести активную борьбу против «религии Галилеянина» за восстановление старых языческих традиций римского пантеона. Надо отметить несвойственное правителям Древнего мира благородство его действий: он не вступил на путь поголовного истребления христиан и преследования их церкви, но предпринял ряд мер, лишавших их привилегированного положения. Юлиан стремился обеспечить каждому вероисповеданию свободное отправление своих культов и следование своим традициям. Он позволил восстанавливать по всей империи римские языческие храмы, а для Иерусалима у него созрел прямо-таки революционный план.

Призвав к себе делегацию евреев, Юлиан предложил им начать работы по восстановлению храма в Иерусалиме. «Я восстановлю святой город Иерусалим своими собственными силами и заселю его так, как вы того желали все эти долгие годы», — сказал он иудеям.[78] Помимо того, что молодой император испытывал уважение к евреям, не предавшим своей веры, он рассчитывал таким образом нанести сокрушительный удар по христианской аргументации, рассматривавшей поражение иудаизма как доказательство истинности собственного учения. Однако результат получился прямо противоположный тому, на который надеялся император-отступник.

Весной 363 г. с большим энтузиазмом, в великом благочестивом порыве евреи принялись расчищать завалы мусора и камней, скопившиеся за несколько столетий на Храмовой горе. И вдруг в городе началось землетрясение, вызвавшее пожар в подземельях Храмовой горы, где хранились заготовленные строительные материалы Многие строители погибли или получили тяжелые ранения. Но, как утверждает христианская легенда, даже такое проявление Божьего гнева не остановило иудеев. Работы продолжались до тех пор, пока вдруг на одеждах каждого строителя таинственным образом не появился знак Креста. Тогда многие из них пали на колени, отреклись от веры предков, признали истинность христианства и прекратили строительство храма.[79]

Конечно, истинная причина провала предпринятой в IV в. попытки возведения третьего храма заключалась в том, что ее основной вдохновитель император Юлиан, отправившийся на завоевание Персии, был смертельно ранен в бою и скончался, так и не осуществив своих грандиозных замыслов по повороту вспять хода истории. Христиане не скрывали своего торжества, и гонения на евреев возобновились с прежней силой. Как и раньше, Иерусалим оставался для них закрытым городом.

А между тем на протяжении IV в. образ Элии — а именно так по-прежнему назывался город — приобретает совершенно новое значение в глазах верующих христиан. Подросло молодое поколение, которое не находило ничего странного в том, что этот город должен называться Святым. Ведь в нем находилась гора Голгофа — место, где был спасен мир; здесь произошло чудо Воскресения и Вознесения Иисуса Христа на Небеса; здесь на горе Сион апостолам был ниспослан Святой Дух. Святой Кирилл, архиепископ Иерусалима с 349 г. по 387 г., призывал снять с города вину за распятие: Крест — это не стыд и позор, а «слава» и «корона» Иерусалима[80] Теперь сотни верующих стремились прикоснуться к живым свидетельствам земного существования Иисуса, вознести молитву у священных реликвий.

Паломники стекались в Святой город из самых отдаленных уголков христианского мира. Путешествие для них было изнурительно тяжелым. Так, например, «пилигриму из Бордо», безымянному автору подробнейших заметок о поездке в Святую Землю, совершенной им в 333 г., понадобилось 112 дней, чтобы добраться с атлантического побережья нынешней Франции через Альпы, Милан, Дакию и Фракию в Константинополь; за 33 дня он пересек Малую Азию и достиг Тарса, а оттуда по пути, которым когда-то шел святой Павел, он за 25 дней добрался до Иерусалима[81] Таким образом, почти полгода он был в пути. Какими пустыми капризами показались бы этим упорным путешественникам наши сегодняшние сетования на задержку рейса самолета на несколько часов!

Жизнь паломника в Иерусалиме совсем не походила на развлекательную турпоездку. Судя по описаниям очевидцев той поры, программа была сверхнасыщена всевозможными церковными службами и шествиями: псалмы с утра, псалмы в третьем, шестом и девятом часу или во время вечерни, ночные бдения с пением гимнов и антифонов, литургия в церкви на Голгофе, литургия на месте Воскресения, служба у гробницы Лазаря или в церкви Рождества; чтения, процессии, зажжение свечей, слушание молитв, целование Креста, Святого Гроба, столпа бичевания, святой чаши и святого копья.[82] Усердие паломников забирало так много сил, что местные священники вынуждены были напоминать ревностным почитателям святынь о необходимости дать отдых своему телу.

Некоторые приезжие паломники так и оставались жить в Иерусалиме, полагая, видимо, что путь на небеса отсюда гораздо короче, чем из любой другой точки земли. Многие из них отрекались от греховной жизни в городах, предпочитая аскетическое уединенное существование в отдаленных пустынных местностях. В Иерусалиме и его окрестностях проживало немалое число монахов и монахинь из Британии и Галлии, Армении, Персии и Индии, Эфиопии, Египта, из Каппадокии, Сирии и Месопотамии. Некоторые из них жили небольшими группами, другие ютились в хижинах и пещерах по склонам Масличной горы или на пустынных холмах вблизи Мертвого моря. Зарождение и развитие монашеского движения в IV–V вв. способствовало утверждению позиций христианской общины на иерусалимской земле и наложило особый отпечаток на внешний облик города. На склонах Масличной горы началось строительство первых монастырей с примыкающими к ним христианскими благотворительными учреждениями. Монахи обосновывались в Кедронской долине, превращая иудейские гробницы в церкви и жилища отшельников. Многоязыкое и разноплеменное христианское сообщество выковывало новый образ жизни в Иерусалиме, создавало новое лицо города.

В этом многоликом и разноязычном христианском мире не было единства и согласия. Молодое вероучение переживало период становления, и приверженцы церкви пытались найти ответы на мучительные вопросы о сущности и природе того, кто родился в Вифлееме и был распят в Иерусалиме. Кто был Христос: человек, Бог или Богочеловек и как соотносилось в нем человеческое и божественное? Был ли он подобен Богу по своей сущности или являлся всего лишь божественным творением? Действительно испытал он, как обычный человек, страшные муки на кресте или дух его оставался свободным, независимым от страданий тела? Эти, казалось бы, сугубо метафизические вопросы вызывали бурю страстей и в среде ученых-теологов и среди простых торговцев и ремесленников.

Конечно, споры и конфликты, возникавшие на теологической почве, не обходили стороной Иерусалим. Само решение о воссоздании чтимого традицией места казни и погребения Спасителя было принято в разгар борьбы с арианской ересью, отрицавшей божественную природу Христа. Имперскому Константинополю нужна была унифицированная доктрина, основные принципы которой были утверждены на Никейском соборе в 325 г. и которая провозглашала единосущность Христа с Богом-Отцом и совершенно равное Божеское достоинство Отца и Сына. Одновременно епископу Элии Макарию было дано разрешение на строительство храма в честь Воскресения Господня. Построенный при поддержке императорского дома комплекс должен был, как никакие церковные постановления, способствовать утверждению никейской, православной доктрины. Однако действительность разрушала эти стройные объединительные замыслы.

Пока во главе иерусалимской церкви стояли приверженцы православия, представители еретических направлений изгонялись из святых мест и против них принимались всевозможные дискриминационные меры. Однако к началу V в. атмосфера становится, как видно, более свободной. Архиепископ Иоанн II (387–417), человек умеренных взглядов, пытался даже выступать посредником в спорах между различными теологическими группировками. Идеологические послабления незамедлительно вызывали негодование со стороны ортодоксов. Наиболее знаменитый и бескомпромиссный из них блаженный Иероним, живший неподалеку в Вифлееме и еще недавно восхищавшийся дивной атмосферой божественности в Святом городе, клеймил «языческую» суету Иерусалима с «его властями, его гарнизоном, его проститутками, актерами и шутами и со всем прочим, что обычно есть в любом городе»[83]

В IV–V вв. еретические учения, отличные от ортодоксальной концепции, получили большое распространение. Даже члены императорской семьи нередко симпатизировали противоположным теологическим доктринам. Что уж говорить о пестром ближневосточном обществе: для народов Египта, Палестины и Сирии религиозные вопросы тесно переплетались с политическими, и приверженность еретическому направлению зачастую являлась выражением протеста против господства Константинополя. К середине V в. особую популярность в восточных провинциях империи приобрело монофизитство, утверждавшее единую Божественную природу Христа (mone physis). Монофизиты имперских окраин провозгласили свою независимость от Константинополя и начали создавать собственные церкви и монастыри. В сегодняшнем Иерусалиме эфиопская, армянская и сирийская церкви являются прямыми наследницами того раннехристианского раскола.

В Иерусалиме монофизиты получили поддержку со стороны архиепископа Ювеналия. Но на IV Вселенском (Халкидонском) Соборе в 451 г. Ювеналий присоединился к ортодоксам, за что получил в награду то, чего добивались все иерусалимские предстоятели со времен Макария. Иерусалимская кафедра приобрела статус патриаршей и теперь по своему положению в церковно-административной иерархии приравнивалась к Александрии и Антиохии. В подчинении иерусалимского патриарха оказывались 70 епархий, включая Кесарию и Петру. Иерусалим вновь становился столичным городом, как и четыре века назад.

Однако одержав эту административную победу, Ювеналий потерпел поражение как духовный лидер палестинских христиан, в массе своей сторонников монофизитства. Вернувшись в Иерусалим, он едва избежал расправы разъяренной толпы и вынужден был скрываться в Иудейской пустыне.

В эпоху утверждения христианства в конце IV–V вв. внешний облик Иерусалима формировался исключительно в соответствии с духовными запросами и политическими нуждами победившего вероучения. Пожертвования на святые места в Иерусалиме и личное участие в строительстве церквей и монастырей стало своеобразной модой среди знатных и богатых фамилий христианского мира. Но самый выдающийся вклад в иерусалимскую копилку был сделан императрицей Евдокией, женой Феодосия II, занимавшего императорский трон в Константинополе более 40 лет (408–450 гг.).

Молодой император-романтик выбрал себе в жены красавицу Афинаиду, происходившую из семьи известного афинского философа и получившую неплохое классическое образование. При крещении она получила имя Евдокия. Нравы византийского двора не располагали к безмятежному наслаждению супружеской жизнью. Амбициозная, независимо мыслящая императрица Евдокия была втянута в придворные интриги и религиозные распри и в конце концов была вынуждена покинуть Константинополь и отправиться в добровольно-принудительное изгнание в Иерусалим. Провидение уготовило ей роль одной из немногих женщин в истории Иерусалима, чье имя вполне можно поставить в один ряд с величайшими строителями Святого города — царем Соломоном, Неемией, Иродом Великим.

Впервые Евдокия, исполняя данный ею обет, совершила паломничество в Святую Землю в 438 г. Уже тогда она сделала Иерусалиму щедрые подарки, включая привезенный ею золотой крест, переданный в часовню на Голгофе. Святой город произвел на императрицу большое впечатление, и когда на нее обрушилась немилость ее царственного супруга, она добилась у него разрешения на отъезд в Палестину. При этом за Евдокией сохранился императорский титул и, что еще более важно, все ее доходы. Это позволило ей фактически управлять Иерусалимом и развернуть в нем большую строительную и благотворительную деятельность. На протяжении шестнадцати лет с 444 г. вплоть до своей смерти в 460 г. она израсходовала на эти цели золотых монет общим весом более 10 тыс. кг. Один из современников писал: «Благословенная Евдокия построила так много церквей во имя Христа, столько монастырей и приютов для бедных и стариков, что я даже не могу перечислить их все».[84]

Начиная с середины V в., в записях паломников появляются рассказы о церкви над Силоамской купелью, связанной с евангельским сюжетом исцеления слепорожденного.[85] В XIX в. раскопки неоспоримо подтвердили, что над чудотворным водоемом в раннехристианский период действительно стояла церковь. В нескольких метрах к северу от современных Дамасских ворот Старого города, на территории Французской школы библеистики и археологии находятся остатки византийской церкви Св. Стефана. Одна из христианских традиций утверждает, что Евдокия построила церковь именно на том месте, где первый христианский мученик Стефан был побит камнями. По другой версии, в эту церковь при Евдокии были перенесены останки святого, обнаруженные в его родной деревне Гамла в 415 г. Правда, в противовес французам-доминиканцам православные греки считают, что именно их церковь Св. Стефана первомученика напротив Гефсиманского сада возведена над древними развалинами, где якобы и было место гибели святого. С традицией, основанной на вере, спорить трудно. Но в серьезной археологии принято мнение, что исторически достоверная церковь Св. Стефана, где впоследствии была похоронена императрица Евдокия, все же располагалась к северу от городской стены. Множественность традиций, связанных с именем Стефана, видимо, объясняется тем, что его останки хранились в качестве реликвий в нескольких церквах, прежде чем они были захоронены в одном месте.

Недалеко от храма Гроба Господня в Старом городе со стороны торговых рядов Мюристана на фоне бездонной голубизны иерусалимского неба выделяется скромно посеребренный купол. Он принадлежит самой древней на территории Старого города православной церкви Иоанна Крестителя. Ее крипта, или подземная часть, датируется V веком и является частью одного из храмов, возведенных при содействии императрицы Евдокии. Сегодня церковью владеет небогатый греко-православный монастырь. Вряд ли кому-нибудь из толпы туристов придет в голову заглянуть за маленькую, затерявшуюся между сувенирными лавками дверь, чтобы полюбоваться тесным двориком со старинным колодцем, вновь подумать об удивительной притягательности древней традиции, сохраненной и донесенной до нас бесчисленными поколениями людей.

Ученые приписывают императрице Евдокии строительство ряда сооружений на храмовой горе и в долине Тиропейон, церквей и приютов в окрестностях Иерусалима, положение которых на местности не всегда удается определить, так как письменные источники содержат на этот счет расплывчатую информацию. Тем не менее, совершенно достоверно и неоспоримо имя Евдокии связано со строительством южной стены Иерусалима, благодаря которой Сионская гора и холм города Давида вновь оказались включенными в черту города, как это было до разрушения храма в 70 г. При Евдокии была восстановлена большая часть стен периода второго храма почти без изменения их первоначального положения. Набожная христианская императрица считала, что исполняет содержащееся в Священном Писании повеление: «Облагодетельствуй, [Господи, ] по благоволению Твоему Сион; воздвигни стены Иерусалима».[86] К тому же существовала и практическая необходимость в обеспечении большей безопасности этих частей города, так как раскопки показали, что в V в. они были довольно густо населены. Стена, возведенная при Евдокии, просуществовала скорее всего до 1033 г., когда была разрушена в результате землетрясения. Более поздние строители уже никогда не включали гору Сион и город Давида в пределы укрепленного города.

Иерусалимская правительница была дочерью своего времени и принимала активное участие в спорах, бушевавших среди христиан. Из Константинополя она приехала будучи сторонницей монофизитского направления, но в дальнейшем вернулась в православие. Однако в отличие от фанатичного иерусалимского духовенства эта женщина, воспитанная на эллинских гуманистических идеалах, не была заражена ненавистью к иноверцам и даже предприняла попытку расширить права евреев на отправление их религиозного культа в Святом городе. Как уже было сказано ранее, имперские власти допускали евреев в Иерусалим лишь раз в год, 9-го числа месяца Ав. Евдокия же разрешила иудеям совершить паломничество на храмовую гору в день их традиционного праздника Суккот. Иерусалимское духовенство категорически воспротивилось этому, и императрица под угрозой собственной жизни вынуждена была отменить свое решение.

Короткое мгновение послаблений для евреев в Иерусалиме при императрице Евдокии сменилось эпохой новых запретов и гонений. Император Юстиниан I (527–565 гг.) считал своим долгом уничтожение иудаизма и принял ряд указов, которые фактически лишали религию евреев законного статуса в пределах империи. Евреям запрещалось занимать гражданские и военные должности даже в таких городах как Тверия и Цфат, где они составляли большинство населения.

Император Юстиниан I — сторонник принятой на Никейском соборе православной доктрины — избрал свой путь борьбы против инакомыслия внутри христианства, за утверждение православия как господствующей религии на Востоке. В Иерусалиме и его окрестностях он развернул большую строительную программу. Он восстановил, в частности, храм Рождества в Вифлееме, сильно пострадавший в 485 г. во время восстания самаритян, пытавшихся провозгласить независимость от Константинополя. Но самым выдающимся его творением стала построенная в Иерусалиме на южном склоне Западного холма церковь Святой Марии, вошедшая в историческую и археологическую литературу под названием Новая церковь (в отличие от уже существовавших в других местах храмов, посвященных Деве Марии). Это величественное сооружение, освященное в 543 г., было хорошо известно по описаниям историка Прокопия Кесарийского, современника Юстиниана, память о нем сохранилась в других литературных источниках и произведениях искусства. Она стала частью иерусалимского свода легенд; масштаб храма, сложность архитектурного воплощения породили домыслы о том, что строительство не обошлось без помощи божественных сил. Ходили слухи, что для украшения церкви император якобы прислал сохранившиеся сокровища иерусалимского храма, что совершенно лишено каких-либо достоверных оснований.

Как и многие другие иерусалимские памятники, творение Юстиниана не оставило почти никаких видимых материальных следов своего земного существования. Новая церковь была уникальным явлением в иерусалимской архитектуре: она не была посвящена какому-либо эпизоду жизни Христа или раннехристианской общины, но знаменовала собой торжество религиозной доктрины. Может быть поэтому она не была так дорога христианскому сердцу, как другие святыни, и ее не стали восстанавливать после разрушения, видимо, где-то в середине VIII в.

Необыкновенно увлекательна история поисков израильскими археологами остатков грандиозного византийского сооружения, предпринятых в начале 70-х годов ХХ в. Описанная крупнейшим знатоком подземного Иерусалима Нахманом Авигадом, возглавлявшим раскопки в еврейском квартале Старого города на протяжении многих лет, эта эпопея разворачивается как захватывающий детективный роман.[87]

Израильские ученые почти не надеялись найти хоть какие-то следы ставшего легендой христианского храма. Каково же было их удивление, когда в 1970 г. в районе Батей Махсех на площадке, расчищавшейся под строительство жилого здания, они обнаружили идущую с севера на юг древнюю стенную кладку толщиной 6,5 м. В этой стене находилась апсида[88]5 м в диаметре, ориентированная на восток, что указывало на ее принадлежность церкви. Невероятная толщина стен позволила сделать предположение, что церковь таких грандиозных масштабов, расположенная на этом месте, не могла быть ничем иным как Юстиниановой Новой церковью.

Это открытие, нашедшее признание среди высококвалифицированных специалистов, вдохновило ученых на продолжение поисков. Прошло три года, прежде чем им представилась возможность продолжить работу в 100 м к западу от первой находки. Пройдя 5–6 м мусора и наносов, археологи добрались до византийского культурного слоя. И здесь их вновь ждала приятная неожиданность: им открылся широкий, глубоко посаженный фундамент здания с дверным проемом шириной около 5,5 м. Новая находка располагалась прямо напротив стены с апсидой и параллельно ей, то есть обе стены явно принадлежали одному и тому же сооружению внушительных размеров. И, скорее всего, этим сооружением и была Новая церковь. За первыми двумя открытиями последовало обнаружение вблизи современной городской стены массивной угловой конструкции, которая находится на одной линии со стеной с апсидой примерно в 35 м южнее. Не было сомнений, что это юго-восточный угол византийского храма.

Конечно, трудно восстановить точный план церкви по тем скудным фрагментам, которые дошли до нас из глубины веков. Но сделанных находок достаточно, чтобы утверждать, что Новая церковь была построена в виде базилики, архитектурного типа храма, распространенного в первые века христианства. Внутри два ряда колонн отделяли центральный неф[89] от боковых. Протяженность церковных стен в длину составляла более 100 м, в ширину более 50 м, то есть это была самая большая базилика из известных в то время в Палестине.

Но самое замечательное открытие ждало археологов впереди. В середине 70-х годов ХХ в. на южном склоне еврейского квартала, под самой стеной, было решено создать парк с видом на Кедронскую долину. Прежде чем к работе приступили строители, на эту площадку пришли археологи. Экскаватор, расчищавший место раскопок, случайно пробил потолок одной из уходивших под землю конструкций. Археологи решили, что это еще одна цистерна для хранения воды, которыми изобилует иерусалимское подземелье. Спустившись на 10-метровую глубину, они обнаружили огромные сводчатые залы с арками на массивных столбах. Хотя водонепроницаемое покрытие стен давало основания предполагать, что это водный резервуар огромных размеров, никто не мог припомнить цистерн такого вида. И тут на помощь пришел византийский историк.

Из описаний Прокопия Кесарийского было известно, что на холме, выбранном императором для строительства, не хватало ровной поверхности для всего комплекса, в который помимо церкви входили монастырь, приют для паломников, больница и библиотека. Тогда строители прибегли к хорошо известной в истории Иерусалима строительной практике: как некогда, во времена сооружения платформы храмовой горы при Ироде Великом, они возвели искусственную конструкцию вплоть до уровня природной скалы и перекрыли ее арочными сводами, соединив с основным фундаментом церковного комплекса. Действительно, над сводчатым сооружением археологи обнаружили остатки стен и мостовых. У них почти не осталось сомнений, что это и есть опорная стена, о которой упоминает Прокопий.

Счастливый случай окончательно утвердил их в этом мнении. 8 мая 1977 г., когда еще шла расчистка раскопок от накопившихся грязи и мусора, на одной из стен открылась каменная доска с надписью на греческом языке. На ней в пяти строках длиной 1,2 м буквами в 8—10 см высотой удостоверялось, что постройка осуществлена святейшим императором Флавием Юстинианом под руководством преподобного игумена Константина в год, который по современному летосчислению соответствует 549–550 гг., то есть шесть лет спустя после освящения Новой церкви. Видимо, весь комплекс достраивался еще много лет спустя после сооружения основного храма. Игумен Константин, непосредственно руководивший строительством, упоминается в христианской литературе конца VI — начала VII вв. в качестве настоятеля монастыря при Новой церкви.

Подобные мемориальные надписи, делавшиеся при закладке зданий, известны в археологической практике. Однако команда израильских археологов не могла и рассчитывать на такую сенсационную удачу: эпиграфическое свидетельство стало в один ряд с литературными источниками и архитектурными остатками в подтверждение гипотезы о местоположении одного из самых выдающихся памятников византийского Иерусалима. Так была восстановлена еще одна важная страница в истории города, связанная с именем императора Юстиниана, внесшего щедрый вклад в утверждение земной славы Иерусалима, с игуменом Константином, управлявшим полученными Иерусалимом богатствами, с историком Прокопием Кесарийским, запечатлевшим в своих книгах замечательные деяния того времени.

В VI в. Иерусалим как столица христианства достиг пика своей славы, красоты и известности. Об этом свидетельствует возросшее число записок паломников, посещавших Святой город в это время и рассказывавших о своих впечатлениях о нем. Кажется, ни один библейский эпизод не был оставлен без внимания. Почитались не только многочисленные святыни, связанные с тем или иным евангельским событием. Паломникам показывали гробницы царей и пророков в Кедронской долине, могилы и мощи христианских святых мучеников. Только на Мадабской мозаичной карте размером всего 90х50 см, изображающей Иерусалим того времени, удалось определить 35 известных памятников.

Этот уникальный документ эпохи был обнаружен в 1884 г. в небольшом иорданском городе Мадаба. Неизвестный византийский мастер выложил на полу церкви мозаику, изображавшую карту Палестины с Иерусалимом в центре нее. Искусно выполненная мозаичная картинка детально передавала план византийского города как бы с высоты птичьего полета и помогла раскрыть некоторые иерусалимские загадки. С незапамятных времен северные ворота города — Дамасские — по-арабски назывались «Баб-эль-Амуд», то есть «ворота колонны», что вызывало недоумение, так как никаких колонн никто поблизости не помнил. Оказывается, это название пришло из тех времен, когда перед воротами располагалась, как это видно на Мадабской карте, просторная площадь с колонной посредине. Возможно, что византийский город унаследовал ее от Элии Капитолины, в которой, по римскому обычаю, на вершине колонны должна была возвышаться статуя императора.

Мадабская карта дала археологам ключ к поискам ряда замечательных иерусалимских памятников, и в первую очередь главной улицы Кардо, изображенной на древней мозаике в обрамлении двух колоннад.[90] Ученые с давних пор признавали существование такой роскошной улицы в Иерусалиме, и это мнение подтверждалось многочисленными включениями фрагментов колонн в более поздние постройки, прилегавшие, как предполагалось, к старинной городской артерии. Откуда иначе могло появиться такое количество колонн, если не из колоннады, шедшей вдоль улицы? Но археологи не могли и мечтать получить доказательства своей догадки. Ведь этот район давно превратился в оживленнейший восточный базар и проводить в нем какие-либо археологические изыскания было невозможно.

Но вот в середине 70-х годов ХХ в. началась реконструкция той части базарной улицы, которая пролегала в еврейском квартале. Наконец, появилась возможность проверить достоверность Мадабской карты, перебросить мостик от прошлого к настоящему. Много лет трудные, изматывающие археологические поиски велись одновременно со строительными работами, и надо отдать должное израильтянам — ученым, архитекторам, строителям, — их совместными усилиями удалось гармонично вписать в современный городской ансамбль улицу-музей, возраст которой не менее четырнадцати столетий. Конечно, мало что сохранилось от великолепной городской артерии шириной 22,5 м, по сторонам которой пятиметровые колонны поддерживали своды, закрывавшие пешеходов от палящего солнца и непогоды. За многие века уровень города повысился, и части древней Кардо, лежащей на 2,5 м ниже современной мостовой, можно увидеть только через застекленные колодцы. Но и сегодня это живая улица с дорогими сувенирными магазинами, ресторанами и, конечно, нескончаемым потоком туристов, которые теперь могут повторить путь раннехристианских паломников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.