Введение

Введение

Если рассматривать историю Германского Рейха как бы через подзорную трубу, то при этом тотчас же бросаются в глаза три странности. Первая из них — это короткий срок жизни этого рейха. В качестве дееспособного образования он существовал только 74 года: с 1871 до 1945. Если быть великодушным и прибавить период существования его предварительной стадии — Северогерманского Союза, а позже — недолгое время, когда четыре державы-победительницы во Второй мировой войне еще хотели управлять Германией как единым пространством, то и тогда получается в целом лишь 80 или 81 год, с 1867 по 1948 год — продолжительность одной человеческой жизни. Для срока жизни государства это неслыханно мало. Собственно говоря, я не могу назвать никакого другого государства, которое существовало столь короткое время. Вторая бросающаяся в глаза особенность — это то, что во время этой очень короткой жизни Германский Рейх по меньшей мере дважды, в 1918 и в 1933 году (но в сущности трижды — а именно еще и в 1890 году) полностью изменил свой внутренний характер и направление своей внешней политики. Таким образом, в течение этих 80 лет было четыре периода, которые совершенно отчетливо различаются друг от друга и во время которых, если хотите, Германия каждый раз становилась другой Германией.

И в заключение третья необычность состоит в том, что эта столь короткая история началась с трёх войн и закончилась двумя ужасными войнами, из которых вторая в большей или в меньшей степени являлась порождением первой. Таким образом, история Германского Рейха является почти только лишь историей войн, и можно попробовать назвать Германский Рейх — Военным Рейхом.

Естественно, возникает вопрос: чем всё это объясняется? Разве были немцы воинственнее, чем другие народы? Я бы так не сказал. Если рассматривать их историю в целом, то есть на протяжении несколько больше тысячи лет, то войн у них собственно вплоть до периода Бисмарка было очень мало, и практически не было агрессивных войн. С начала Нового Времени Германия находилась в середине Европы как в некотором роде большая, разнообразная буферная зона, в которой часто действовали другие, и в которой также происходили большие внутренние столкновения: Шмалькальденская[1] война, Тридцатилетняя война, Семилетняя война… Однако эти внутренние распри не воздействовали агрессивно на внешнее окружение, как это во всяком случае в нашем веке дважды делал Германский Рейх и от чего он ушел в небытие.

От чего же он собственно погиб? Почему он стал агрессивным государством, что не предусматривалось его основателем Бисмарком? На этот счет существуют различные теории. Я не нахожу их все очень убедительными.

Одна из них всё сваливает на Пруссию. Ведь был же Германский Рейх основан Пруссией. И подразумевалось, во всяком случае его основателем, что это будет полностью своего рода «Великопруссия», как господство Пруссии в Германии. Причём же одновременно также произошёл первый германский раздел: Австрия была вытолкнута из Германии. Так что во всём виновата Пруссия? Пошло ли бы всё лучше, если бы в 1848 году Германия во франкфуртской Паульскирхе[2] была основана на демократической основе?

Как ни странно — нет. Парламент в Паульскирхе ни в коем случае не был настроен мирно во внешней политике — хотя многие верят в это. В действительности в Паульскирхе даже планировали сразу несколько войн: левые — большую войну против России для освобождения Польши; центристы и «правые» в Паульскирхе войну против Дании за Шлезвиг-Гольштейн, которая также некоторое время велась в 1848 году Пруссией и затем была прервана. Более того, есть множество высказываний авторитетных политиков из Паульскирхе, либеральных демократов, кто совершенно открыто говорил: самое важное, чего мы добиваемся для Германии — это власть. «Немецкая нация сыта принципами и доктринами, литературным величием и теоретическим бытиём. Чего она требует — это власти, власти и власти! И кто даст ей власть — тому она даст почёт, более почёта, чем он может помыслить». Это слова Юлиуса Фрёбельса, в настоящее время забытого, но в то время выдающегося пангерманского политика из Паульскирхе. Желание выйти из состояния пассивного существования, которое немцы вели много сотен лет в середине Европы, было очень выражено во всей Паульскирхе. Они хотели, наконец, вести политику силы и экспансии, как это уже давно делали другие державы Европы. При самом Бисмарке такие желания были гораздо менее сильны: Бисмарк после 1871 года всегда говорил о Германском Рейхе как о «насыщенном» государстве. И в этом было так много верного: Пруссия была в этом рейхе насыщена и более чем насыщена. Возможно, она даже несколько переросла сверх своих естественных границ влияния — в направлении Южной Германии. Лишь после Бисмарка Германия проявилась как вовсе не насыщенная — и именно в той мере, в какой она всё менее становилась Великопруссией и всё более — национальным государством. Так что нельзя объяснять вину Германского Рейха виной Пруссии, если уж хочется говорить о вине. Наоборот: Пруссия действовала, пока это было обеспечено её господством в Германском Рейхе — в качестве тормоза, а не мотора.

Так что существует множество объяснений для экспансионизма и крушения Германского Рейха. Вот, к примеру, теория, что главную причину следует искать в индустриализации, в том, что Рейх в очень короткое время превратился в ведущую экономическую державу континента: что эта быстрая индустриализация запустила общественную динамику, которая в конце концов и привела к взрыву. Против таких рассуждений говорит тот факт, что индустриализация ведь вовсе не была особенным немецким процессом. Индустриальная революция в девятнадцатом веке последовательно охватывала весь европейский континент. Франция, а также малые западноевропейские державы — Голландия, Бельгия — вступили в неё даже несколько раньше Германии. Затем наступила очередь Германии; Австрии несколько позже, России ещё позже. Это был общеевропейский процесс. Несомненно, что Германия индустриализировалась особенно сильно и особенно хорошо, но в общем и в целом в темпе, сходном с остальной Европой. Так что если индустриализация была повинна в том, что Германский Рейх развил свою зловещую динамику и экспансию, то в таком случае возникает вопрос: почему именно Германия? Не пытается ли некое направление современной истории свести экономику и политику ближе, чем они в действительности находятся по отношению к друг другу? Некоторые модели объяснения примечательны именно тем, что они исходят из определенной политико-идеологической точки зрения и собственно говоря, придуманы, чтобы обосновать эту точку зрения. Когда например вместе с Лениным считают, что империализм является высшей формой капитализма, то в этом случае естественно капитализм должен быть виноват в том, что Германский Рейх стал империалистическим и по этой причине в конце концов разрушился.

Это никогда меня не убеждало; быть может потому, что я не марксист. Но даже когда я пытаюсь размышлять с марксистской точки зрения, то всё же бросается в глаза, что существует множество капиталистических государств, которые никогда не становились империалистическими — к примеру, в высочайшей степени капиталистическая Швейцария. Почему она не стала? Этот вопрос ведёт к совершенно другой модели объяснения, которая кажется мне гораздо более очевидной.

Швейцария — это малое государство. Малые государства и великие державы живут по различным внешнеполитическим законам жизни. Малое государство старается примкнуть к более сильному партнеру, либо стремится к нейтралитету. Оно никогда не пытается улучшить свой жребий собственной политикой силы. Однако великие державы очень близки к этому. Где они находят свободное пространство, они склоняются к тому, чтобы расшириться в этом направлении, чтобы укрепить и расширить свою силу, которая является жизненной основой их государственности. Германский Рейх — в противоположность предшествующим немецким государственным образованиям — был великой державой. Это собственно и было новым для него. Но он нашел весьма мало свободного пространства, в которое он мог продвигаться для своего расширения.

Молодой американский историк, Давид Каллео, сказал: «Германский Рейх был рожден окруженным». В этом очень много правды, поскольку с самого начала он был окружен другими великими державами. На западе он граничил с Францией и Англией, на юге и юго-востоке с Австро-Венгрией, а на востоке с огромной Российской империей.

Так что с географической точки зрения Германский Рейх был в весьма скверном положении. У него не было свободного пространства, в которое он мог продвигаться — как Англия, Франция; даже Бельгия, Голландия, Испания, Португалия могли двигаться в заморские территории, или как Россия — на восток в азиатские. С другой же стороны Рейх был вдруг теперь великой державой и потому у него тоже был инстинкт великой державы — становиться еще больше. И к тому же еще второе: Рейх некстати был большим. Он был (и это проявилось уже в войнах при его основании) явно сильнее, чем любая другая отдельная европейская великая держава. Но само собой разумеется, что он был слабее, чем коалиция нескольких великих держав или лишь даже всех тех держав, что его окружали. Как раз по этой причине он всегда должен был опасаться таких коалиций. Ведь как раз потому, что например Франция, например Австрия, например Италия и возможно даже Россия ощущали себя слабее, чем Германский Рейх, эти страны склонялись к тому, чтобы искать союзов и вступать в коалиции. И с другой стороны, поскольку они к этому склонялись, то Германский Рейх всегда пытался предотвратить образование таких коалиций, вырвать из них звено, когда он мог это сделать — а именно при необходимости с применением насилия, посредством войны. Не будем забывать: война была в те времена для всех государств ultima ratio[3], последним и самым серьёзным средством политики. Из этой ситуации получилось, что немцы — я говорю это еще раз и позже обосную это несколько более основательно — против воли основателя Рейха склонялись к тому, чтобы считать основание Рейха незавершенным делом; ни в коем случае не завершением своей национальной истории, но как трамплин для никогда точно не определявшегося расширения.

Почему собственно немецкое национальное государство, которое в 1871 году было основано в Версале, было наречено именем «Германский Рейх», а не просто «Германия»? Пожалуй, потому, что оно как раз с самого начала было больше (и в то же время меньше), чем национальное государство «Германия». Меньше: потому что ведь оно исключало многих немцев, оно было «малонемецким», национальным государством лишь постольку, поскольку было в силах Пруссии основать его, и насколько оно согласовывалось с прусским господством: немецкий Рейх Пруссии.

Но поскольку титул «Германский Рейх» скрывал это меньшее, он одновременно означал и большее: а именно европейские, наднациональные универсальные притязания средневековой Священной Римской Империи Германской Нации. «Германский Рейх»: это могло означать либо столько Германии, сколько могла владычествовать Пруссия, либо: столько Европы и столько мира, сколько могла завладеть Германия. Первое было интерпретацией Бисмарка, второе — Гитлера. Путь от Бисмарка к Гитлеру — это история Германского Рейха, и одновременно это история его падения.

Потому что в этой истории является зловещим то, что Германский Рейх почти с самого начала, казалось, стремится к своему собственному разрушению. Своим всё большим и все менее поддающимся исчислению разворачиванием силы он создавал мир врагов, о который он разбился — и между которыми в заключение он был разделен. Но с разделением как по мановению волшебной палочки эти враги перестали быть врагами. Из обоих немецких государств, которые с 1949 года заняли место рейха Бисмарка, с самого начала Федеративная Республика на западе, а ГДР на востоке больше не имели врагов. И сегодня мы живем в эпоху, в которой постепенно также растёт позитивный интерес на Востоке к дальнейшему существованию Федеративной Республики, а на западе — к существованию ГДР. Конец обоих этих уже почти сорокалетних немецких государств во всяком случае не предвидится. И как раз это позволяет нам рассматривать эпоху Германского Рейха издалека, как в подзорную трубу — что ранее не представлялось возможным.