Разгаданная игра

Разгаданная игра

В дипломатической игре западноевропейских держав, которая велась летом 1939 года, был поставлен своеобразный рекорд запутанности, ибо борьба эта развертывалась сразу в нескольких плоскостях:

первая (английская): переговоры с Советским Союзом о возможном сотрудничестве с ним и Францией для отражения нацистской агрессии;

вторая (англо-французская): переговоры о линии поведения по отношению к СССР;

третья (англо-французская): переговоры с Польшей как вероятным объектом германской агрессии;

четвертая (англо-немецкая): секретные переговоры с немецкими официальными лицами с целью выяснения возможностей сговора с Германией;

пятая (англо-немецкая): секретные переговоры с неофициальными немецкими представителями с целью определить подлинные намерения Германии;

шестая (немецко-английская): неофициальное информирование Англии о намерениях Германии зондировать позицию СССР.

Поистине в этой игре можно было запутаться! Тем более что почти все стороны, участвовавшие в переговорах в одной плоскости, знали (или догадывались), что происходит в другой. Так, немцы примерно знали, как идут переговоры Англии и Франции с СССР, и еще точнее знали, какова позиция Польши. Англичане знали, как орудует Германия за дипломатическими кулисами.

Но и Советский Союз, вокруг которого стягивалось кольцо дипломатического заговора, знал, что Англия ведет двойную игру и не прочь сговориться с гитлеровской Германией. Опубликованные МИД СССР в 1971 году документы из архивов советской дипломатии периода 19381939 годов — они увидели свет в исключительно важной и интересной книге «СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны» — вводят нас в курс той активной и неустанной борьбы, которую вела советская дипломатия, выполняя решения Коммунистической партии, направленные на защиту мира и социалистического строительства. Донесения советских послов из европейских столиц, выступления руководящих деятелей партии и правительства, директивы и ориентировки говорят о том, что все силы и средства были брошены на защиту интересов нашей страны.

Если проследить, например, доклады советских посольств из Лондона и Парижа, то из них можно видеть, что тайные ходы мюнхенцев, в том числе и пресловутые переговоры Вильсона с Вольтатом, не остались вне поля зрения советской дипломатии. Советское правительство знало о том, какая тонкая сеть интриг плетется империалистическими политиками, стремившимися возвести вокруг СССР глухую стену дипломатической изоляции. Для срыва этого замысла советская политика располагала мощными средствами.

...Сегодня, через 30 с лишним лет после драматических событий преддверия второй мировой войны, мы можем приподнять занавес над этими событиями при помощи еще одного весьма надежного свидетеля — архивов, в которых хранятся донесения, поступавшие в Москву от отважных советских разведчиков, работавших за пределами нашей страны — в Берлине, Токио, Лондоне, Варшаве. Эти документы обнародованы в 1971 году в упомянутой выше публикации МИД СССР[145].

Многие имена авторов донесений, поступавших в Москву, сейчас известны всему миру. Среди них — Герой Советского Союза немецкий антифашист Рихард Зорге. От его проницательного взгляда и аналитического ума не укрывались самые секретные планы третьего рейха. Так, сразу после мюнхенского сговора Рихард Зорге доносил из Токио (3 октября 1938 года):

«От военного атташе [имелся в виду германский военный атташе в Японии полковник Матцкий. — Л.Б.] получил сведения о том, что после разрешения судетского вопроса следующей проблемой будет польская, но она будет разрешена между Германией и Польшей подружески в связи с их совместной войной против СССР»[146].

Примерно такого же рода сведения получили советские разведчики в Варшаве: их «невольным» источником был немецкий дипломат Рудольф фон Шелия — выходец из известной аристократической семьи, ненавидевший «выскочку» Гитлера. Он охотно делился своими мыслями и известными ему сведениями с одним немецким коммерсантом, которого считал связанным с западными кругами; в действительности же сведения фон Шелия шли в Москву. Так, 18 ноября 1938 года Рудольф фон Шелия рассказал о своей беседе с вице-директором политического департамента министерства иностранных дел Польши Кобыляньским:

«Кобыляньский сказал: «Министр не может говорить так открыто, как могу говорить я. Вопрос о Карпатской Руси имеет для нас решающее значение. Вы видите, какое беспокойство вызывает этот вопрос в наших украинских областях. Мы подавляли и будем подавлять это беспокойство. Не делайте для нас невозможным проведение нашей политики. Если Карпатская Русь отойдет к Венгрии, то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину»[147].

Эта преступная идея сговора с Германией пропагандировалась очень энергично. 28 декабря 1938 года Шелия беседовал с одним польским дипломатом, который получил от своего правительства такую ориентацию:

«Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом, а Польша поддержит, добровольно или вынужденно, в этой войне Германию. Для Польши лучше до конфликта совершенно определенно стать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на западе и политические цели Польши на востоке, прежде всего на Украине, могут быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского соглашения»[148].

13 февраля 1939 года немецкий посол в Варшаве Мольтке заявил одному из своих собеседников, что «Польша в случае германорусского конфликта будет стоять на нашей стороне»[149]. Но вскоре эта уверенность сменилась другими настроениями: из предыдущего изложения мы знаем, что, выжав из Польши все, что помогало подготовке войны против СССР, нацистское руководство избрало Польшу своей очередной жертвой. Об этой смене настроений рассказал хорошо информированный сотрудник Риббентропа д-р Петер Клейст одному немецкому журналисту, и эти высказывания тоже стали известны в Москве. Вот что было сообщено:

«В ходе дальнейшего осуществления германских планов война против Советского Союза остается последней и решающей задачей германской политики. Если раньше надеялись заполучить Польшу на свою сторону в качестве союзницы в войне против Советского Союза, то в настоящее время Берлин убежден, что Польша по своему нынешнему политическому состоянию и территориальному составу не может использоваться против Советского Союза в качестве вспомогательной силы. Очевидно, Польша должна быть вначале территориально разделена (отделение областей, принадлежавших ранее Германии,, и образование западно-украинского государства под германским протекторатом) и политически организована (назначение надежных с германской точки зрения руководителей польского государства), прежде чем можно будет начать войну с Россией при помощи Польши и через Польшу»[150].

Чем ближе дело шло к развязыванию войны, тем интенсивнее шел закулисный торг. 15 апреля 1939 года Рихард Зорге сообщал:

«Второй секретарь германского посольства возвратился из Берлина, где участвовал в ряде совещаний в министерстве иностранных дел. На совещаниях присутствовал Риббентроп. Секретарь заявил, что в течение ближайшего года или двух лет политика Германии будет исключительно сконцентрирована на французском и британском вопросах с учетом всех вопросов, связанных с СССР.

Главная цель Германии — достичь такой политической и военной силы, чтобы Англия была вынуждена без войны признать требования Германии на гегемонию в Центральной Европе и ее колониальные притязания.

Только на этой основе Германия будет готова заключить продолжительный мир с Англией, отрекшись даже от Италии, и начать войну с СССР»[151].

Через некоторое время советское руководство располагало более подробной информацией о замыслах Гитлера, которая гласила:

«По собственным словам Гитлера, сказанным им несколько дней тому назад Риббентропу, Германия переживает в настоящий момент этап своего абсолютного военного закрепления на востоке, которое должно быть достигнуто с помощью жестоких средств и невзирая на идеологические оговорки. За беспощадным очищением востока последует «западный этап», который закончится поражением Франции и Англии, достигаемым политическим или военным путем. Лишь после этого станет возможным великое и решающее столкновение с Советским Союзом и будет осуществим разгром Советов.

В настоящее время мы [то есть нацистское руководство. — Л. Б.] находимся еще на этапе военного закрепления на востоке. На очереди стоит Польша. Уже действия Германии в марте 1939 r. — создание протектората в Богемии и Моравии, образование словацкого государства, присоединение Мемельской области — были не в последнюю очередь направлены против Польши и заранее рассматривались как антипольские акции. Гитлер понял примерно в феврале этого года, что прежним путем переговоров Польшу нельзя привлечь на свою сторону. Таким образом, он решил, что необходимо силой поставить Польшу на колени. Узкому кругу доверенных лиц Гитлера было известно, что последнее германское предложение Польше было сделано в твердом убеждении, что оно будет ею отвергнуто. Гитлер и Риббентроп были убеждены в том, что по соображениям внутренней и внешней политики польское правительство не сможет согласиться с германскими требованиями. Только по этой причине в германское предложение ничтоже сумняшеся вставили пункт о немыслимой самой по себе гарантии неприкосновенности границ Польши в течение 25 лет. Расчет немцев был правильным. В результате отказа Польши мы смогли фактически избавиться от германо-польского пакта о ненападении и получили по отношению к ней свободу рук.

Если развитие пойдет в соответствии с германскими планами и если Польша добровольно не капитулирует в ближайшие недели, что мы вряд ли можем предположить, то в июле — августе она подвергнется военному нападению. Польский генеральный штаб считается с возможностью военных действий осенью, после уборки урожая. Действуя внезапно, мы надеемся смять Польшу и добиться быстрого успеха. Больших масштабов стратегическое сопротивление польской армии должно быть сломлено в течение 8 — 14 дней...

Завершение подготовки Германии к войне против Польши приурочено к июлю — августу...»[152].

Далее в сообщении говорилось:

«Весь этот проект встречает в Берлине лишь одну оговорку. Это — возможная реакция Советского Союза»[153].

Таким образом, картина становилась довольно ясной: замысел Гитлера начать войну в августе — сентябре можно было считать определенным. Наличие такого намерения подтвердил и Рудольф фон Шелия, который рассказал 7 мая 1939 года:

«За последние дни в Варшаву прибыли: 1) ближайший сотрудник Риббентропа Клейст с заданием определить настроение в Польше; 2) германский военно-воздушный атташе в Варшаве полковник Герстенберг, возвратившийся из информационной поездки в Берлин;

3) германский посол в Варшаве фон Мольтке, который ио указанию Гитлера был задержан почти на целый месяц в Берлине и в настоящее время, не получив директив о дальнейшей политике в отношении Польши, вновь занял свой пост. Сообщения Клейста и Герстенберга о нынешних планах Германии были идентичными. Мольтке в ответ на заданный ему вопрос заявил, что он также слышал в Берлине об отдельных частях этих планов...

По мнению немецких военных кругов, подготовка удара по Польше не будет завершена раньше конца июля. Запланировано начать наступление внезапной бомбардировкой Варшавы, которая должна быть превращена в руины. За первой волной эскадрилий бомбардировщиков через 6 часов последует вторая, с тем чтобы завершить уничтожение. Для последующего разгрома польской армии предусмотрен срок в 14 дней...

Гитлер уверен, что ни Англия, ни Франция не вмешаются в германо-польский конфликт»[154].

Какова же была позиция польских и английских мюнхенцев? Об этом Шелия информировал своего собеседника 25 мая:

«Фон Шелия рассказал, что по инициативе вицеминистра иностранных дел Польши Арцишевского германский посол фон Мольтке 19 или 20 мая был вместе с Арцишевским на завтраке у болгарского посланника в Варшаве. Арцишевский действовал с согласия Бека. Арцишевский говорил, что Бек весьма неохотно принимает участие в проведении нынешней политики Польши и, конечно, был бы готов договориться с Германией, если бы удалось найти какую-либо форму, которая не выглядела бы как капитуляция. Бек считает, что война между Германией и Польшей была бы бессмыслицей, из которой извлекли бы выгоду лишь другие. Какое большое значение Бек придает тому, чтобы не раздражать Германию, показывает та сдержанность, которую Польша проявляет в отношении переговоров о пакте между Западом и Советским Союзом»[155].

Когда же советско-франко-английские переговоры стали реальностью, усилия гитлеровской дипломатии были сосредоточены на том, чтобы не допустить создания единого антинацистского фронта. Так, 7 августа 1939 года из высказываний немецкого военно-воздушного атташе в Польше Герстенберга стало известно:

«В настоящее время решение принято. Еще в этом году у нас будет война с Польшей. Из совершенно надежного источника я [то есть Герстенберг. — Л. Б.j знаю, что Гитлер принял решение в этом смысле. После визита Вольтата в Лондон Гитлер убежден в том, что в случае конфликта Англия останется нейтральной. Переговоры западных держав с Москвой п входят неблагоприятно для нас. Но и это является для Гитлера еще одним доводом в пользу ускорения акции против Польши. Гитлер говорит себе, что в настоящее время Англия, Франция и Советский Союз еще не объединились; для достижения соглашения между генеральными штабами участникам московских переговоров потребуется много времени; следовательно, Германия должна до этого нанести первый удар. Развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа следует считаться с началом военной акции против Польши»[156].

Итак, имея возможность суммировать данные, поступавшие в Москву по всем возможным каналам — от советских дипломатов, от друзей нашей страны за рубежом, от нашей внешнеполитической разведки, — Советское правительство шло по единственно верному пути срыва замыслов империалистических держав. В сложнейшей обстановке оно должно было искать средства для обеспечения интересов первой в мире страны социализма.

«Перед Коммунистической партией и Советским правительством, — отмечается в «Истории КПСС», — со всей остротой встала задача не допустить международной изоляции СССР, создания единого империалистического фронта. При решении этой важнейшей внешнеполитической задачи партия руководствовалась указаниями В. И. Ленина, который неоднократно подчеркивал необходимость использования разногласий между империалистическими державами, чтобы затруднить их объединение в антисоветских целях. Он говорил: «...правильна ли наша политика использования розни между ними (империалистами. — Ред.), чтобы затруднить для них соединение против нас? Конечно, такая политика правильна»...»[157].

Именно из этих ленинских указаний исходили Коммунистическая партия и Советское правительство, решая принять неоднократно выдвигавшееся Германией предложение заключить с ней договор о ненападении. Советско-германский договор о ненападении был подписан 23 августа 1939 года сроком на десять лет.