День первый: реконструкция

День первый: реконструкция

Итак, закончился первый день переговоров. Протокол нами прочитан. Теперь попытаемся «реконструировать» ситуацию, в которой начались переговоры.

Сначала об обстановке первого дня. О ней поведал мне один из участников переговоров — Николай Герасимович Кузнецов, который в то время был народным комиссаром военно-морского флота СССР. Вот его рассказ:

— Тройственные военные переговоры проходили в Москве, в особняке Народного комиссариата иностранных дел на Спиридоновке — теперь это улица Алексея Tолстого. Здание на Спиридоновке служило традиционным местом дипломатических приемов, встреч, переговоров. Это построенный в начале века особняк в готическом теле, располагающий большим количеством комнат и залов. Он был очень удобен для работы — тем более, что находился недалеко и от Кремля, и от Народного комиссариата обороны.

Для заседаний был отведен один из боковых залов, причем после первого заседания оказалось, что он тесноват. На второй день мы перешли в другой зал, где было более просторно и где смогли разместиться все участники переговоров и их помощники. Участники переговоров сидели за круглым столом, каждый из них располагал достаточным количеством переводчиков. Как правило, все заявления и реплики переводились на три языка: русский, французский и английский. Насколько я помню, адмирал Дракс понимал по-французски и часто заранее понимал смысл высказывания своего французского коллеги.

Должен сказать еще об одном важном обстоятельстве. С самого начала определилось, что среди наших партнеров по переговорам ведущую роль играют английские представители. Адмирал Дракс, как плавило, брал на себя ответы на самые важные вопросы. Пo тому, как и нему обращался генерал Думенк, мы также видели, что решающую роль играют англичане. Для нас это не было особой неожиданностью, поскольку в международных делах того времени Англия играла ведущую роль. Мне, как участнику испанских событий, было это известно по истории пресловутого «невмешательства». Основные дискуссии завязывались между руководителем советской делегации и руководителем английской делегации.

Советская делегация состояла из лиц самого высшего военного ранга. Ее возглавлял народный комиссар обороны Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов, который одновременно являлся членом Политбюро ZIP Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) и представлял собой высший военный авторитет того времени. В состав делегации входил командарм 1-го ранга (генеральские звания еще не были введены) Борис Михайлович Шапошников, начальник Генерального штаба Красной Армии, выдающийся военачальник и теоретик военного дела, к которому мы все питали исключительно высокое уважение. Далее были представлены виды вооруженных сил: ВВС РККА — командармом 2-го ранга А. Д. Локтионовым и флот — в моем лице. Наконец, членом делегации являлся заместитель начальника Генерального штаба комкор И. В. Cмoродинов.

Мы с полным уважением отнеслись к нашим французским и английским коллегам. По их прибытии им были оказаны необходимые воинские почести. Руководители делегаций были приняты наркомом иностранных дел В. М. Молотовым.

Советская делегация имела инструкцию от своего правительства со всей серьезностью отнестись переговорам. В течение долгого времени в Генеральном штабе и в штабах видов вооруженных сил шла подготовка к переговорам. Все соответствующие предложения координировались Генеральным штабом. Советский военный план был изложен на одном из последующих заседаний Б. М. Шапошниковым.

Я хочу подчеркнуть, что политическое руководство Советского Союза относилось к работе совещания с огромным вниманием. После очередного заседания советские участники переговоров, как правило, докладывали об их ходе И. В. Сталину в присутствии других руководящих деятелей Советского правительства. Иногда на доклад ездил один К. Е. Ворошилов, иногда мы втроем — Ворошилов, Шапошников и я...

Прервем Н. Г. Кузнецова и обратимся к некоторым формальным и в то же время существенным сторонам переговоров. Какими директивами располагали стороны? Теперь об этом можно сказать. Советское правительство, принимая во внимание сложившуюся ситуацию, считало, что переговоры военных представителей должны привести к существенным результатам. Согласно заявлению председателя Совета Народных Комиссаров В. М. Молотова, сделанному им 31 мая 1939 года на сессии Верховного Совета, Советский Союз ставил перед собой следующие общие цели:

первая — заключение между Англией, Францией и СССР эффективного пакта взаимопомощи против агрессии, имеющего исключительно оборонительный характер;

вторая — гарантирование со стороны Англии, Франции и СССР государств Центральной и Восточной Европы, включая в их число все без исключения пограничные с СССР европейские страны, от нападения агрессоров;

третья — заключение конкретного соглашения между Англией, Францией и СССР о формах и размерах немедленной и эффективной помощи, оказываемой друг другу ц гарантируемым государствам в случае нападения агрессоров.

Рассматривая военные переговоры как логическое продолжение переговоров политических, Советское правительство уполномочило своих военных делегатов «вести переговоры с английской и французской военными миссиями и подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны Англии, Франции и СССР против агрессии в Европе»[80]. Задачи советской военной делегации были рассмотрены и утверждены на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 2 августа 1939 года.

Инструкция, которую имел адмирал Дракс, выглядела совсем по-другому. Еще в начале июля 1939 года английское правительство склонялось к мысли, что пора свертывать переговоры с Советским Союзом, и на основе заключения английских экспертов была разработана такая тактика: «Поддерживать переговоры в надежде, что они сами по себе будут достаточно сдерживающим средством»[81].

Инструкция Драксу была довольно обширна и многозначительна. С русскими Драксу предписывалось «обращаться сдержанно»[82]. Далее в инструкции говорилось, что «в вопросе заключения военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиться, насколько возможно, общими формулировками и согласовать что-то вроде декларации политического характера, которая была бы одобрена»[83].

Вот еще один пункт:

«Вести переговоры весьма медленно. Миссия должна соблюдать наибольшую сдержанность там, где [высказываемые ею] соображения способны раскрыть франко-британские намерения. Раскрытие русским в начале переговоров технических деталей, касающихся нашего вооружения, не представляется возможным, а обмен мнениями относительно увеличения подготовки — если его нельзя избежать совсем — должен быть ограничен общими местами на начальной стадии переговоров... Равным образом рекомендуется не заключать пока никаких соглашений об обмене сведениями по вопросам экономической стратегии в отношении Германии и Италии»[84].

«Британское правительство, — говорилось также в директиве, — не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах».

Наконец, в директиве содержался пункт, который определял линию Англии в вопросе, имевшем исключительную важность. Он гласил:

«Если русские предложат, чтобы английское и французское правительства обратились к Польше, Румынии или прибалтийским государствам с предложениями, влекущими за собой сотрудничество с советским правительством или русским генеральным штабом, делегация не должна брать на себя каких-либо обязательств, а должна обращаться в Лондон»[85].

Запомним этот пункт, — это поможет нам лучше разобраться в смысле позиции западных делегаций. Заодно отметим, что директива вести переговоры «весьма медленно» интерпретировалась вполне определенно: по сведениям американского посольства, их надлежало продолжать до 1 октября.

Наконец, в директивах, которые получили английские делегаты, была еще одна особенность. Хотя формально английская и французская миссии имели раздельные инструкции своих правительств, им предписывалось действовать как одной миссии. В частности, в первом же пункте инструкции, которую получили англичане, указывалось на необходимость того, «чтобы две миссии работали, как единая делегация, хотя они не называется так». Следовательно, предположение, высказанное Николаем Герасимовичем Кузнецовым, оказалось полностью обоснованным: ведущую роль действительно играли английские представители.

Итак, Дракс ясно представлял себе все, чего ему не надо было делать. Когда английский посол в Москве Сидс ознакомился с этой инструкцией, он написал Галифаксу:

«При таких условиях я полагаю, что военные переговоры едва ли приведут к каким-либо результатам за исключением того, что они еще раз возбудят подозрение русских и подкрепят их убеждение в нашей неискренности... и нежелании заключить конкретное и определенное согла шение...»[86].

Очевидно, Сидс был прав. И еще больше был прав ,руководитель советской делегации К. Е. Ворошилов, который, с самого начала почувствовав тонус английского поведения, поставил перед Драксом вполне определенный вопрос о полномочиях. Конечно, К. Е. Ворошилов не знал текста инструкции, которой располагал Дракс. Но он почувствовал внутреннюю неискренность английской стороны!

Иногда утверждают, что Советский Союз не имел оснований проявлять придирчивость в формальных вопросах о полномочиях. Но разве это были формальные вопросы? Прежде всего говорил за себя состав западных делегаций. Теоретически говоря, Советский Союз мог бы и не выдвигать столь солидный состав своих представителей. Ведь переговоры проходили в Москве и любой из советских представителей мог быстро снестись со своим правительством. Тем не менее советская сторона сочла необходимым подчеркнуть свое серьезное отношение к переговорам, делегировав на них самых видных военных деятелей.

Что же касается английской стороны, то о ней этого нельзя было сказать ни в коем случае. Не случайно Иван Михайлович Майский, который являлся в то время послом в Англии и прекрасно знал всех сколько-нибудь значительных английских деятелей, никогда не слыхал имени отставного адмирала Дракса, бывшего коменданта Портсмутской крепости, носившего почетное, но чисто официальное звание адъютанта короля по морским делам. Более того: когда Майский передал английскому правительству просьбу, чтобы английскую делегацию возглавил начальник генерального штаба лорд Горт, то иа это последовал отрицательный ответ. Вместе с Драксом были маршал авиации Чарльз Бернет и генера-лмайор Хейвуд. Французская миссия была более солидной: ее глава генерал Думенк являлся членом Высшего военного совета, авиацию представлял генерал Вален, флот — капитан Вийом. Но учитывая, что решающее слово фактически принадлежало английской делегации, назначение Дракса было более чем показательным.

Обратим внимание еще на одно полукомическое обстоятельство. Как заметил читатель, адмирал Дракс, оправдываясь по поводу отсутствия у английской делегации конкретного плана военного сотрудничества, заявил, что миссия выехала в большой спешке. Как же в действительности выглядела эта «спешка»? Советское правительство предложило в качестве даты начала переговоров 23 июля 1939 года. 31 июля англичане дали согласие, но тут же министр иностранных дел Галифакс сообщил Майскому, что подготовка западных военных миссий потребует неделю или 10 дней. Даже французы были с этим не согласны, — они предлагали выехать через 3 — 4 дня. Прошло 10 дней, но англичане не торопились. Майский встретился с адмиралом Драксом и посоветовал ему поторопиться и вылететь в Москву самолетом, но Дракс отказался. Лишь 5 августа он отправился в Москву на тихоходном грузопассажирском пароходе «Сити оф Экзетер».

Что же касается французской военной миссии, то относительно ее состава советский посол в Париже сообщал в Москву 3 августа 1939 года:

«Вчера имел беседу с Манделем [министр в правительстве Даладье. — Л. Б.]. Он лично никого из членов военной миссии не знает. О Думенке слышал как о крупнейшем специалисте по вопросам связи. Его политического лица не знает, да и сомневается, имеет ли он такое лицо. Знает лишь, что он был рекомендован Гамеленом. Мандель располагает данными (не как член кабинета, в кабинете этот вопрос не обсуждался), что миссия выезжает в Москву без разработанного плана. Это тревожит и подрывает доверие к солидности переговоров. Он не сомневается, что Лондон и Париж (ввиду давления общественного мнения) желают сейчас избежать срыва соглашения, но не чувствуется стремления добиться солидного соглашения, которое следует немедленно применить. Больше всего в плане соглашения с СССР говорится о «частностях» — о помощи Польше, Румынии и т. д. Все это, конечно, вещи нужные, но не так следовало бы сейчас подходить к вопросу о союзе с СССР. Надо было бы исходить из того бесспорного факта, что «война с Германией фактически уже начинается и, во всяком случае, неотвратима». Этот факт надо было бы положить в основу военных переговоров и выработать четкий и конкретный план совместных военных действий с точным распределением ролей при всех возможных ситуациях...

Причины всего этого кроются в том, что здесь и в Лондоне далеко еще не оставлены надежды договориться с Берлином и что на соглашение с СССР смотрят не как на средство «сломать Германию», а как на средство добиться лишь лучших позиций при будущих переговорах с Германией. Не удивительно, что продолжается и политика затушевывания германской опасности, линия усыпления и успокаивания»[87].