3.9. Экосоциальный кризис

3.9. Экосоциальный кризис

Источники содержат сравнительно мало данных об экономическом развитии в домонгольский период. В «Русской правде», помещенной в новгородской летописи под 1016 годом, указаны некоторые цены, например, цена лошади – 1,2 гривны, вола – 1 гривна, коровы – 0,8 гривны, барана – 1 ногата (1?20 гривны).[691] Об уровне заработной платы в Киеве говорит то обстоятельство, что Ярослав Мудрый нашел работников для строительства Святой Софии, лишь предложив платить по ногате в день. На одну ногату тогда можно было купить барана – так или иначе, это была щедрая плата; уровень жизни в Киеве был очень высоким.

Цены первой половины XII века приводятся в карамзинском списке «Русской правды», в это время лошадь стоит 3 гривны, корова – 2 гривны, овца – 6 ногат, баран – 10 резан (резана – 1?50 гривны).[692] В среднем цены возросли в 3 раза, причем этот рост не мог быть следствием падения стоимости серебра: как отмечалось выше, приток арабского серебра прекращается в конце X века, и в XI веке отмечается острая нехватка монеты. «Русская правда» содержит и указание на уровень заработной платы: «жинка» (батрачка) зарабатывала за лето одну гривну.[693] Исходя из сложившихся соотношений между платой за лето и поденной платой, а также между оплатой труда мужчин и женщин, можно заключить, что поденная плата батрака-мужчины равнялась ? ногаты.[694] Считается, что данные карамзинского списка относятся к Новгородчине,[695] и, таким образом, приходится сделать вывод, что в первой половине XII века уровень реальной заработной платы в Новгородской земле был в несколько раз ниже, чем за столетие назад в Киеве.

Здесь необходимо отметить существование значительных порайонных различий в уровне жизни и динамике экономического развития. Одна из берестяных грамот начала XII века содержит письмо новгородца, отправленное из Смоленска. Сын пишет родителям, предлагая приехать к нему в Смоленск или прямо в Киев, куда он держит путь, и где «дешев хлеб».[696] Киевщина была изобильным краем, и киевские летописи после правления Святополка ни разу не говорят о голоде или дороговизне.[697] Между тем в Новгороде первый голод отмечают уже в 1128 году: кадь ржи стоила 8 гривен, люди ели кору и листья, на улицах лежали трупы. Однако затем голод не упоминается до конца столетия; летописец сообщает лишь о годах хлебной дороговизны: в 1170 году из-за войны прекратился подвоз хлеба из Суздальщины, и кадь ржи стоила 4 гривны; чтобы закончить эту войну, новгородцы заменили своего князя на суздальского ставленника[698] В 1188 году кадь стоила 6 гривен, то есть в пять раз больше, чем в 1137 году; при этом летопись не говорит о неурожае; летописец лишь радуется, что дороговизна не вызвала волнений.[699] Имеются сведения и о росте цен на другие товары: относящаяся к этому периоду берестяная грамота говорит о покупке коровы за 3 (или даже за 8) гривен.[700] Рост цен был вызван ростом населения Новгорода; в середине XII – начале XIII века город увеличивается в размерах, рядом со старыми кварталами появляется «окольный город», который опоясывают новые городские стены. Площадь внутри этих стен составляет 200 гектар, и специалисты оценивают население Новгорода в 30–35 тысяч человек.[701] В то же время на селе сложилась иная ситуация: по имеющимся данным, население долины реки Ловати не только не возросло, но даже уменьшилось.[702] Это обстоятельство, по-видимому, объясняется «выпахиванием» земли при примитивном пашенном земледелии; вековые леса были в основном сведены, подсечное земледелие стало невозможным, а урожай на пашне не превосходил сам-4 – в несколько раз меньше, чем на подсеке или на перелоге.[703] Урожаи падали, и постепенно нарастала нехватка продовольствия; купцы привозили зерно в Новгород из Смоленска, Полоцка, Суздаля и даже «из-за моря».[704] К этому времени относится обострение социальной розни: в 1207 году новгородцы поднялись на посадника Дмитра и близких к нему бояр, разграбили их дворы, отняли и распродали села и челядь, а деньги поделили, так что досталось по 3 гривны «всему городу».[705] В 1215 году неурожай и прекращение подвоза хлеба с Суздальщины привели к большому голоду: кадь ржи продавалась по 10 гривен, люди ели сосновую кору и мох, трупы лежали на улицах, население бежало из города.[706] С этого времени голодные годы повторяются с устрашающей регулярностью. Под 1224 годом Псковская летопись говорит о «великом гладе».[707] В 1228 году зерно вздорожало до 3 гривен за кадь; все лето шли дожди; архиепископ Арсений пытался остановить беду «ночным бдением и молитвами», но не смог – тогда новгородцы свели его с «владычена двора». Затем гнев вече обратился на тысяцкого, его родню и причастных к власти бояр; их дворы были разграблены голодающим простонародьем; князь Ярослав Всеволодович уехал из города, а на княжение пригласили князя Михаила из Чернигова. Михаил Черниговский призвал смердов, бежавших от голода, вернуться в свои погосты и обещал им освобождение от дани на пять лет; характерно, что это было первое со времен Владимира Мономаха упоминание в летописи о попытке облегчить участь смердов; кризис заставлял идти на уступки низшим классам.[708] Однако голод 1228–1229 годов был лишь предвестником катастрофы, наступившей в 1230 году. «Изби мразъ на Въздвижение честьнаго хреста обилье по волости нашей, – повествует летописец, – и оттоль горе уставися велико: почахомъ купити хлъбъ по 8 кунъ, а ржи кадь по 20 гривенъ… И разидеся градъ нашь и волость наша, и полни быша чюжии гради и страны братье нашей и сестръ, а останъкъ почаша мерети. И кто не просльзиться о семь, видяще мьртвьця по уличамъ лежаща, и младънця от пьсъ изедаемы».[709] Отцы и матери отдавали детей за хлеб; люди ели трупы и падаль, началось людоедство, на улицах нападали на прохожих. Вспыхнули голодные бунты, князь с посадником бежали в Торжок, дворы посадника и многих бояр были разграблены, а их богатства поделили между голодающими. Вместе с голодом пришел страшный мор. Архиепископ поставил скудельницу, и вскоре в нее собрали 3300 трупов, пришлось поставить вторую скудельницу, куда положили 3500 тел, затем поставили третью.[710] По летописи церкви Двенадцати апостолов в одной из братских могил было погребено 33 тысячи трупов, а «всего в Новгороде померло народу» 48 тысяч человек[711] – вероятно, не только новгородцев, но и голодающих, пришедших из деревень. Голод охватил и Смоленщину, в Смоленске умерло по меньшей мере 32 тысячи человек.[712]

Как оценить масштабы этой катастрофы? Если в Новгороде проживало 30–35 тысяч, а в трех скудельницах было захоронено 10 тысяч умерших, то погибла примерно треть населения (однако летопись Десятинной церкви говорит, что жертв было больше). После катастрофы в Новгороде наступило время упадка, число берестяных грамот, найденных в раскопах, сокращается вдвое, число находок обуви – на треть.[713] Намного, иногда более чем вдвое, сокращается количество других находок – пряслиц, стеклянных бус, браслетов, янтаря, металлических изделий. Количество каменных зданий, построенных в 1213–1237 гг. сократилось по сравнению с предшествующей четвертью столетия в Новгороде в 2,5 раза, в Смоленске и Полоцке – в 4 раза. В последующую четверть века во всех этих городах вообще не строили каменных зданий.[714] На Смоленщине во второй половине XIII века запустело 45 из 99 известных археологам поселений.[715] Ни Смоленщина, ни Новгородчина не были затронуты монгольским нашествием, и эти цифры являются свидетельствами катастрофы другого рода – демографической катастрофы, которая произошла до нашествия.

Десятилетия перед монгольским нашествием были тяжелыми и для южной Руси. В 1203 году Киев был второй раз разграблен войсками князей, которые на этот раз привели с собой половцев. После этого разгрома Киев и вся Юго-Восточная Русь долгое время переживали упадок, масштабы каменного строительства в этих областях сократились в 2,5 раза (см. рис. 3.3).

В отличие от Новгорода и Киева Северо-Восточная Русь не испытывала кризиса, здесь было много свободных земель, и данные о каменном строительстве говорят о стабильном экономическом развитии этого региона (рис. 3.3). Однако именно на эти области пришелся первый страшный удар Орды. Из 74 русских городов 49 были разорены монголами, 14 из них так и не поднялись из пепла, а 15 превратились в села. Монгольское нашествие отличалось от других нашествий тем, что завоеватели проводили целенаправленную политику геноцида. В Московской земле погибло 2?3 всех селений, в земле вятичей – 9?10.[716] Папский посол Гильом Рубрук писал, что «татары произвели великое избиение в земле Руссии, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руссии, и после долгой осады они заняли его и убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие в поле, ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существуют там двести домов…».[717] В Киеве прежде было около 50 тысяч жителей, после нашествия уцелело 200 домов и, может быть, тысяча обитателей. Киевское летописание прервалось, в Южной Руси начались «темные века», развитие оказалось отброшенным на триста или четыреста лет назад.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.