Архилох (М. Н. Ботвинник)

Архилох

(М. Н. Ботвинник)

Многие школьники пишут стихи. Но спросите у мальчика или девочки, сочинивших стихотворения, почему они расположили слова в строчках именно так, а не иначе.

Едва ли услышанной объяснение сможет вас удовлетворить. В большинстве случаев юный поэт и сам не знает, как пришли ему в голову строчки его стихотворения.

Если задуматься, почему мы пишем стихи именно так, а не иначе, то обязательно рано или поздно придем к мысли, что это результат того, что мы когда-то уже слышали или читали стихи, в которых слова были расположены таким или почти таким же способом.

— Как же, — возмутится иной молодой поэт, — вы подозреваете нас в том, что мы берем чужое, а не сами сочиняем свои стихотворения?

— Нет, конечно! Ваши стихотворения вы сочинили сами. Об этом свидетельствует их содержание, выражающее ваши собственные мысли и чувства, о которых никто, кроме вас, не смог бы рассказать. Но вот форма ваших стихов…

— Что же вы имеете против формы? Может быть, вы скажете, что мы списали чужие рифмы? Вы не верите, что мы их придумали сами?

— Верим, верим. В русском языке столько слов имеют одинаковые или сходные окончания, что своих нигде не услышанных и никогда не употребленных рифм хватит еще многим поколениям поэтов. Но зачем вам понадобилось подыскивать рифмы? Для чего нужно, чтобы строки стихотворения имели одинаковые или сходные окончания?

— Как для чего? Что же это за стихотворение без рифмы?

— Вот видите, — ответили мы, — вы и попались! Сами признали, что рифмы вы подбирали из подражания, потому что в большинстве стихотворений, которые вы читали или слышали, концы строк были срифмованы. Однако вы должны знать, что рифмы вовсе не обязательны. Вы ведь наверняка знаете немало хороших стихов, написанных без всяких рифм. Взять хотя бы пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке». Немало и стихотворений Пушкина написано без рифмы, например одно из последних стихотворении поэта, посвященное, статуе скульптора А. В. Логановского «Парень, играющий в свайку»[13]:

Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,

Строен, легок и могуч, — тешится быстрой игрой!

Вот и товарищ тебе, дискобол[14]! Он достоин, клянуся,

Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.

— Какие же это стихи? — может быть, скажут некоторые. — Они отличаются от прозы только тем, что напечатаны по-другому и каждая строка начинается с большой буквы.

— А вот и неверно! Попробуем прочитать второе слово второй строки так, как его принято теперь произносить, не обращая внимания на поставленное ударение:

Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,

Строен, лёгок и могуч…

Чувствуете, что невольно хочется произнести это слово так, как его произносили во времена Пушкина: «легок». Если не сделать так, то вторая строка не подойдет к первой. Это заметят даже те, которые сначала утверждали, что стихотворение Пушкина «На статую играющего в свайку» ничем не отличается от прозы.

— В чем же дело? Что изменилось от того, что мы переставили ударение? Многие, наверное, уже догадались, что от перестановки ударения изменился размер — та особенность стихотворной речи, которая отличает ее от прозы. Размер для стиха более важен, чем рифма. Мы убедились, что стихи без рифмы вполне возможны, а вот если мы прочтем строчки, различные по количеству слогов, ударений, в порядке чередования которых мы не сможем обнаружить никакой закономерности, то мы не признаем эти строчки стихами. Они могут быть очень красивы, поэтичны, иногда даже хорошо запоминаются наизусть, и все-таки, если в чередовании слогов нет определенной закономерности — размера, мы будем считать эти строчки прозой, в лучшем случае «стихотворениями в прозе», как называл свои маленькие рассказы великий русский писатель И. С. Тургенев.

Когда начинающий поэт пишет стихи, он всегда сознательно или бессознательно старается поставить слова так, чтобы в каждой строке было одинаковое количество ударений, примерно одинаковое количество слогов и чтобы слоги с ударениями стояли через равные промежутки в один или два безударных слога. Правильное последовательное чередование ударных и безударных слогов и создает тот стихотворный размер — ритм, который в классической поэзии является характерным отличием стихотворной речи. Вот почему в приведенном стихотворении Пушкина, где ударения стоят в начале каждой строки, а затем через два слога на третьем, нельзя произнести по-современному «лёгок». Тогда между первым и вторым ударными слогами «строен» и «лёгок» был бы только один безударный слог, а между вторым и третьим ударными слогами «лёгок и могуч» находилось бы целых три слога без ударения. Это и резало наш слух, привыкший в предыдущей строке к правильному чередованию ударений.

Однако каждый из вас читал стихи, в которых длинные строки чередовались с короткими или несколько длинных строк завершались одной или двумя короткими, образуя так называемую строфу. Порядок чередования ударных и безударных слогов тоже не всегда одинаков в каждой строке. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно перечитать разобранное нами стихотворение Пушкина. В первой и третьей строках ударения действительно стоят регулярно через два слога на третьем:

Юноша, полный, красы, напряженья, усилия чуждый…

Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся…

Но если мы посчитаем, как расположены ударения во второй и четвертой строках, то убедимся, что в середине этих строк два ударных слога оказались рядом:

Строен, легок и могуч, — тешится быстрой игрой…

Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.

Почему же в этом стихотворении в четных строках другой ритм, чем в нечетных? Когда появился и кто придумал такой размер? Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется перенестись мысленно более чем на 2600 лет назад — в VIII–VII вв. до н. э., в древнюю Грецию, где впервые возникло большинство современных стихотворных размеров и даже само слово «стихи», которое все мы хорошо знаем и любим с детских лет, не подозревая, что оно греческое.

В это время письменность в Греции только появилась. Записать свое сочинение аэд обычно не умел. Для того чтобы передаваемое из уст в уста сочинение (по-гречески «поэма», отсюда и наше слово «поэзия») легче было запомнить, аэд придавал ему такую форму, чтобы никто не мог пропустить в сочинении какое-либо слово или фразу или хотя бы заменить удачно выбранное слово на какое-нибудь менее подходящее. Для этого сказитель и пользовался складом — размером. Слова в строчке расположены таким образом, что в чередовании слогов соблюдается определенный закон, нельзя незаметно изменить не только слова, но даже ударения[15]. Такую написанную стихами строку легче запомнить, чем фразу, слова в которой расположены в обычном, ничем не примечательном порядке.

Слово «стихи» первоначально по-гречески означало «боевые шеренги» — строй, в котором каждому воину было отведено свое строго определенное место. Постепенно, однако, слово «стихи» стали применять и по отношению к рядам слов, связанным, подобно воинам, особым строем — «ритмом»[16], как говорили греки. Прозаические произведения, если они не записаны, быстро исчезают из памяти. Долгое время песни аэдов были если не единственным, то во всяком случае наиболее часто встречающимся видом поэзии.

Однако бурная эпоха VII–VI вв. до н. э., характерная ожесточенной социальной борьбой, привела к перевороту в литературном творчестве, к возникновению новых литературных форм, многие из которых живут и поныне.

Седьмой век до новой эры был для Греции временем быстрого развития производства и общественной жизни. Совершенствуется техника изготовления и раскраски гончарной посуды, все больше производят железных изделий и оружия, корабли бороздят воды Эгейского моря, проникают к северным берегам Черного моря. Повсюду: на востоке, на западе, на юге и на севере от Балканского полуострова — возникают новые греческие поселения — колонии. Туда устремляются люди из материковой Греции, Малой Азии, с островов Эгейского моря, чтобы избегнуть злого голода и долгов, которые грозили превратить их в рабов собственных сородичей. В этот период нарушаются старые, установившиеся родовые связи.

Старая родовая знать, владевшая лучшими участками земли, вынуждена уступать свое руководящее положение новым людям, разбогатевшим на морской торговле или на доходах, получаемых с ремесла. Но знать не желает добровольно уступать свои преимущества. Разгорается ожесточенная борьба, и литературные произведения той поры отражают взгляды и интересы борющихся групп. Это резко отличает произведения VII–VI вв. до н. э. от литературы предшествующего времени. Если раньше целью сказителя было рассказать о великих событиях далекого прошлого, прославить подвиги родовой знати и ее предков, то теперь стихи и песни слагаются на темы сегодняшнего дня. Произведения приобретают индивидуальный характер, рассказывают факты из жизни сочинителя, передают его отношение к событиям, личные переживания — все, что раньше считалось совершенно недопустимым. Меняется и форма литературных произведений.

Поэзию, возникшую в этот период, принято называть лирикой. Слово это происходит от названия простейшего музыкального инструмента лиры, игра на которой сопровождала исполнение песен поэтов того времени. Лира состояла из рамы, часто сделанной из панциря черепахи, на которую были натянуты четыре или семь струн. Хотя музыкальное сопровождение вследствие своей примитивности мало влияло на впечатление от исполнявшейся поэмы, оно привело к усложнению ритмов. Вместе с тем с самого начала для лирики, как и в наше время, считается характерным, чтобы поэт выражал свое личное отношение к описываемому им событию, свое чувство или настроение, вызванное этим событием.

История литературы связывает появление и развитие лирической поэзии с именем величайшего из стихотворцев Греции — Архилоха, которого древние называли мудрейшим и прекраснейшим из поэтов и сравнивали с самим Гомером. Архилоху приписывали изобретение многих новых стихотворных размеров. Не следует, конечно, думать, что все эти новые размеры (с одним из которых мы познакомили вас, приведя стихотворение Пушкина «На статую играющего в свайку») — результат работы только Архилоха. Поэт находил новые размеры для своих произведений в творчестве своих предшественников, в народных песнях и прибаутках. Но от этого значение поэзии Архилоха нисколько не становится меньше. Благодаря Архилоху элегии и ямбы, трохеи и стихотворные басни получили такое распространение, превратились в излюбленные поэтические формы, которыми уже больше двух с половиной тысячелетий широко пользуются поэты различных народов и эпох.

Архилох родился на острове Паросе — одном из Кикладских островов в центре Эгейского моря. Отец его, Телеси?кл, происходил из старинной знати, а мать, Энипо, была рабыней. Мальчик не унаследовал почетного положения в государстве и богатств своего отца. Всю жизнь он испытывал нужду и ему пришлось заниматься тяжелым и опасным трудом наемного солдата, рискующего своей жизнью за кусок хлеба и глоток вина.

Острым копьем у меня замешан мой хлеб, и копьем же

Я добываю вино. Пью, опершись на копье!

Так описывает Архилох свою жизнь в одном из стихотворений.

Горький это был кусок хлеба. Наемный солдат нужен, лишь пока идет война и он может сражаться. Больной или раненый, он становится лишним, и о судьбе его никто не станет беспокоиться.

Главк, до поры лишь покуда сражается, нужен наемник, —

говорит Архилох своему другу Главку в единственной дошедшей до нас строке какого-то стихотворения. Не удивительно, что именно эта строка пробилась к нам сквозь толщу тысячелетий. Вероятно, не один воин, погубивший свою молодость и здоровье ради чужого дела, с горечью повторял эту фразу, прежде чем спустя три столетия ее включил в свою книгу один греческий ученый.

Время жизни Архилоха не может быть определено с полной точностью. Позднейшие греческие ученые писали, что поэт жил в начале VII в. до н. э. Это подтверждается и тем, что в одном из его стихотворений упоминается полное солнечное затмение: «В полдень ночь пришла на землю». Астрономы могут не только предсказать наступление солнечного затмения, но и вычислить, когда оно происходило в любом из прошедших веков. Затмение, о котором пишет Архилох, было в Греции 6 апреля 648 г. до н. э. Архилох был еще нестарым человеком, так как он участвовал в битве, которая прекратилась во время затмения. Значит, время творчества поэта приходится на середину VII в. до н. э.

В это время сограждане Архилоха, паросцы, решили захватить плодородный остров Фасос, лежащий на севере Эгейского моря, у самого побережья Фракии. На острове и на близлежащем фракийском берегу были богатые золотые россыпи, и это золото привлекало больше, чем плодородная земля.

Гонимый нуждой у себя на родине, Архилох отправился на Фасос в надежде разбогатеть. Однако надеждам его не суждено было осуществиться. За богатые земли началась борьба между колонистами из различных государств Греции, да и местные жители, свободолюбивые, «чубатые» фракийцы, отчаянно сражались за свою родину. Скоро Архилох понял, что он воюет ради чужой выгоды, и это определило его отношение к войне.

Несмываемым позором для воина считалось потерять в битве щит. Щит, наиболее громоздкую часть вооружения, бросали только но время панического бегства; но, если боец сохранял свое место в строю, щит можно было отобрать у него только вместе с жизнью. И вот Архилох осмелился рассказать всем в стихах о том, как он лишился своего щита. Архилох признается, что он бросил щит в кустах, зато избежал смерти:

… И пускай пропадает

Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть!

Кто падет, тому ни славы, ни почета больше нет

От сограждан. Благодарность мы питаем лишь к живым! —

говорит он в другом стихотворении.

Фракийцы сражались с сильными и многочисленными врагами, борьба была неравной, и в стихах Архилоха ясно слышится злая ирония, не щадящая и его самого:

Мы настигли и убили счетом ровно семерых,

Целых тысяча нас было…

Все свои мысли Архилох облекает в чеканные фразы, связанные четким ритмом, точно выражающим настроение поэта.

Архилох был больше поэт, чем воин, и даже в пылу битвы его не оставляет меткая наблюдательность.

Недаром сказал Архилох о себе:

Войнолюбивого бога Ареса я верный служитель,

Также и сладостный дар Муз хорошо мне знаком.

Что же это за размер, который в последних двух стихах Архилох избрал, чтобы рассказать о своих занятиях? Наверное, многие, перечитав последние строки Архилоха, заметят, что они написаны таким же размером, что и стихотворение Пушкина:

Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,

Строен, легок и могуч, — тешится быстрой игрой!

Так же как и в этом стихотворении, у Архилоха в первой строке ударения чередуются регулярно, шесть раз повторяются они через каждые два слога на третьем. Такой шестимерный размер, которым пользовались греческие аэды, называется гекзаметром. В «Одиссее» и «Илиаде» все строчки одинаковы, и это придает поэмам величавое спокойствие, вполне подходящее для описания событий далекого прошлого. Но когда речь идет о событиях сегодняшнего дня, торжественная монотонность гекзаметра подходит не всегда. Чтобы передать напряжение минуты, надо иногда сталкивать сильные ударные слоги, и именно это мы видим во второй строке примененного Архилохом размера:

Также и сладостный дар Муз хорошо мне знаком.

Оттого что в середине строки два ударения стоят рядом и в конце строки стоит ударение, выраженная здесь мысль стала острей и вся строка более страстной и напряженной. Такое сочетание двух строк — одной медленной и тягучей, а другой страстной и напряженной — называется элегическим размером. Название элегия азиатского происхождения и означает, вероятно, плач над мертвецом[17]. Этот восходящий к народным песням размер и использовал Архилох для передачи своих чувств, одним из первых введя его в письменную поэзию.

Именно Архилоху, вернувшемуся вскоре с острова Фасоса, принадлежит, вероятно, мысль использовать элегический размер для эпиграмм. «Эпиграмма» означает по-гречески «надпись». В ту древнюю эпоху это был единственный род поэзии, который предназначался не для слушателя, а для читателя, либо как надпись на могильной плите, либо как посвящение на вещах, подаренных божеству.

В творчестве Архилоха мы встречаем оба вида надписей. Вслед за ним элегическим размером для эпиграмм стали пользоваться античные авторы[18].

Главным изобретением Архилоха в области стихотворных размеров считают ямбы. Этот размер, гораздо более близкий к обычной разговорной речи, существовал в народных прибаутках с незапамятных времен, но только Архилох ввел его в литературу, использовал в своих стихах, переживших тысячелетия.

Быстрота и бойкость этого размера, если сравнивать его с гекзаметром, привела к тому, что Архилох, а за ним и другие древние поэты использовали этот ритм для язвительных, полемических стихов.

Судьба Архилоха была такова, что поводов негодовать и сердиться было больше чем достаточно. Недаром впоследствии о поэте говорили, что он в своей поэзии «растворил горькие слезы змеиной желчью». Поэт говорил о себе, что

… И еще науке важной хорошо я обучен:

Сделавшему зло мне — быстро злом отплачивать двойным.

Архилох полюбил девушку из одной знатной семьи — красавицу Необулу. Отец девушки Ликамб обещал отдать ее Архилоху в жены, но, когда пришел срок выполнять обещание, Ликамб предложил поэту взять вместо Необулы ее старшую некрасивую сестру. Это возмутило Архилоха, и он обрушил на Ликамба поток негодующих ямбов:

— Что в голову забрал ты, батюшка Ликамб?

Кто разума лишил тебя?

Умен ты был когда-то. Нынче ж в городе

Ты служишь всем посмешищем…

Предание, долго сохранявшееся на острове Паросе, передавало, что злые насмешки Архилоха довели Ликамба и его дочь до самоубийства.

Архилох ввел в поэзию похожий на ямб размер, также заимствованный им из народной поэзии, — трохей[19]. Название размера происходит от греческого слова «бегать». Длинные строчки, написанные Архилохом в этом ритме, скорее мрачные, чем насмешливые, они передают тревожное настроение, охватывающее человека перед постоянными изменениями, непрерывным бегом событий.

— Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.

Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!

Пусть везде кругом засады — твердо стой, не трепещи.

Победишь, — своей победы напоказ не выставляй,

Победят, — не огорчайся, запершись в дому, не плачь.

В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.

Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.

Архилох первый из известных нам писателей использовал стихотворную форму, чтобы сохранить для потомков народную мудрость, содержащуюся в баснях. Известно содержание нескольких его басен: одна из них рассказывала об обезьяне, вырядившейся в львиную шкуру, а другая — о мести лисицы, у которой орел, нарушивший заключенный с ней договор о дружбе, похитил и пожрал детенышей. Впоследствии орел лишился и своих детей, которые выпали из гнезда и были съедены лисой.

Басни Архилоха были написаны удивительным и очень выразительным размером, в котором одна строка не похожа на другую, но когда прочтешь целый куплет — строфу, создается впечатление стройности и законченности.

Архилох погиб в битве с врагами родного острова, будучи еще в расцвете сил. Крупнейший греческий поэт Феокрит посвятил ему эпиграмму, написанную одним из изобретенных Архилохом сложных поэтических размеров. Это лучшее свидетельство того, что жизнь Архилоха не прошла даром и созданное им продолжало жить в памяти людей спустя столетия. Феокрит писал:

— Стань и свой взгляд обрати к Архилоху ты: он певец старинный,

Слагал он ямбы в стих, и слава пронеслась от стран зари до стран,

                                                                                                            где тьма ночная…

Музы любили его и делийский сам Феб[20] любил владыка.

Умел с тончайшим он искусством подбирать слова к стиху и петь его

                                                                                                             под лиру.