Глава 2 Псков

Глава 2

Псков

Народ с Иваном Шуйским

Главный воевода Пскова был сравнительно молод. Ещё юношей он участвовал в Полоцком походе (1563) в числе рядовых детей боярских. Хорошо проявив себя, князь Шуйский получил воеводскую должность в Кашире, где в 1565 году храбро действовал против татар.

На следующий год он командовал полком в Серпухове, затем надолго утвердился на Дону, в крепости Данькове, без устали сражаясь с бандами кравшихся на Русь татар. Там, в степном приграничье, Иван Петрович познал все тяготы защиты разоренной опричниками страны, с вечной нехваткой людей, плохим оружием и недостаточным продовольствием, против всё более усиливающегося неприятеля.

В 1571 году лазутчики даньковского воеводы первыми принесли весть о походе 120-тысячной орды Девлет-Гирея к границам Руси. Москва была извещена вовремя, но главные воеводы не спешили строить оборону. Маленькое войско Шуйского, получив приказ соединиться с полками князя Бельского, не было оповещено о перемене планов и поспешном отступлении больших полков. Иван Петрович мог лишь нападать на тылы неприятеля и в бессилии наблюдать беспрепятственное шествие хана к Москве и сожжение столицы.

Повторить столь страшное предательство Святорусской земли трудно было даже для Ивана Грозного. Волей-неволей на следующий год командные должности в армии пришлось дать сразу нескольким храбрым воеводам. Стоя с полками в Кашире, Шуйский вовремя подоспел на помощь Воротынскому под Серпухов и внёс свой вклад в разгром Крымской орды. Иван Петрович гнал хана до Усть-Лопасни и нанес крымчакам ещё одно поражение. К счастью, среди множества подвигов 1572 года мужественное ополчение Шуйского выделялось недостаточно, чтобы князь поплатился головой.

На следующий год воевода уже скрылся в водовороте Ливонской войны, начав свою деятельность с удачного штурма Вейсенштейна. Он становится одним из воевод Пскова и с перерывами командует псковским ополчением восемь лет, участвуя почти во всех кампаниях на севере, а время от времени отражая набеги татар на юге (например, в 1578 году у Сенькина брода на Оке).

Слава Шуйского растёт, угрожая его жизни, но опасность вокруг Пскова сгущается ещё быстрее. В 1579 году князь собрал земское ополчение в помощь Полоцку и пришел с ним в Остров, где велено было дожидаться царских полков. Полки не пришли, Полоцк пал, ополчение было распущено и на следующий год не участвовало в отражении страшного нашествия неприятеля.

Приспевало время ещё более свирепого вражьего нашествия, по христианскому же закону наступал Великий пост 1581 года. Призвав спешно доставленного из Пскова Ивана Петровича Шуйского, стал его царь расспрашивать об укреплениях города: как были усилены крепостные стены, какие пушки и в каких местах решено поставить, кто в каком месте будет руководить обороной и хватит ли людской силы, чтобы выдержать осаду.

Боярин и воевода князь Иван Петрович Шуйский порознь и по чину все рассказал государю, какие меры приняты, объяснил. К сему же присовокупил богонадежные слова:

— Надеемся, государь, крепко на Бога и на необоримую крепкую стену — христианскую нашу заступницу истинную Богородицу, и на всех святых, и на твое государево царское высокое имя, что град Псков от литовского короля всякими укреплениями может отстояться!

Выслушал царь-государь речи Шуйского о многоукреплении псковской крепости, о твердом и неослабном стремлении воевод и воинов выстоять, о непреклонной вере всех жителей Пскова, стремящихся за Бога и своего государя, за государевых детей и православную веру, за свои дома, и жён, и детей умереть, но при жизни не отдать Псков королю. Пришёл Иван Грозный в восторг и омочил своё лицо слезами. Умилившись, сказал:

— Богу и сроднику своему, святому князю Гавриилу-Всеволоду, Псков град в руки передаю. Потом же и вам, боярам своим и воеводам, всем воинам и псковичам, если по своему обещанию сотворите, как к Богу и ко мне обещались, как истинным рабам{36} в руки град Псков передаю, чтобы укреплялись во Пскове, как кого Господь вразумит!

Шуйский стремился в это опасное время скорее во Псков, но при отъезде государь не оставил его наставлениями и поучениями, дав сверх того собственноручно подписанный подробный наказ, как следует за Бога и государя твёрдо умирать. Самому же Ивану Петровичу сказал Грозный такие слова:

— На тебе одном подобает мне всей той службы пытать, а не на иных товарищах твоих и воеводах. На тебе мне мимо всех искать, что во Пскове произойдет, взыскивать и за оборону, и за службу!

Знал Шуйский, что не терпит царь возражений, и потому лишь поклонился и произнес:

— Как Бог благоволил и тебе, государю, изволилось, так и исполню, раб есми аз. И елико Господь с Богородицей наставят, всей душой врученную мне службу всесердечно истинно рад сослужить за город Псков!

Потом злообманный царь Иван, не веря никому, повелел Шуйскому в царствующем великом граде Москве в соборе Пречистой Богородицы перед чудотворным образом клясться всё делать по государеву наказу. Ещё раз поклялся Иван Петрович держаться в осаде стойко, вместе со всеми пребывающими во Пскове христианскими народами биться с врагом до смерти. За сим царь отпустил князя в Псков.

Король Стефан Баторий Гравюра XVI в.

Вернувшись наконец в город, Шуйский спешно продолжил работу по его укреплению. Воевода собирался не помирать, а отстоять Псков и поразить врага. Ежедневно он объезжал стены и давал указания тысячам псковичей, вышедших на строительные работы. Веками подвергавшиеся опасности жители пограничного города хорошо знали цену своей крепости.

Город опоясывали четыре каменные стены общей протяженностью около 10 километров. Все они были усилены массивными башнями с орудийными площадками, имели крепкие широкие зубцы и местами бойницы подошвенного боя. Господствующий над Псковом кремль гордо нес над рекой Великой могучие стены и башни, сложенные из серого плитняка.

Забегавшая в город река была перегорожена стеной с арочными проемами — «водобежными воротами», забранными в толстые деревянные решетки с железной оковкой. Ни одна мелочь не была упущена при подготовке к обороне.

Шуйский заботился не только о Пскове, но и об окольных городах, понимая их стратегическую важность. Воевода писал в пригороды, приказывая строить разнообразные дополнительные заграждения и усиливать крепости. Он стремился сделать всё возможное, чтобы вторгшаяся армия не смогла закрепиться на Псковской земле. По сёлам и соседним волостям были разосланы грамоты, приказывающие заблаговременно уходить в города с женами, детьми и всем имуществом. Все, что нельзя было вывезти, воевода призывал сжечь, вплоть до хлебных запасов.

Огромные массы людей размещались в городе, из способных носить оружие формировались отряды. Арсеналы были открыты, оружие раздавалось добровольцам. Для закупок продовольствия, вооружения и боеприпасов Шуйский собирал пожертвования с богатых купцов, церквей и северорусских монастырей.

В короткое время Псковская земля была мобилизована. Под знамёна Шуйского встало, по оценке неприятелей, до 50 тысяч пеших ратников и до 7 тысяч конницы. Все укрепления были разделены на участки под руководством воевод. Те, в свою очередь, поставили во главе обороны каждой башни и каждого прясла (участка, звена) стены особых командиров.

Стрельцам, дворянам, горожанам Пскова и крестьянам были отведены свои места у пушек, крупнокалиберных крепостных пищалей, котлов со смолой и других осадных хитростей, у бойниц, ворот и переходов. Отныне каждый камень псковских стен строго охранялся. Специальные отряды и подвижное войско были подчинены лично Шуйскому, вместе с ватагами землекопов и строителей.

Пока Иван Грозный писал во Псков грамоты, фарисейски взывая к Богу и неотступно требуя от воинских людей и псковичей неослабно и мужественно сидеть в осаде до последней невозвратной смерти, Шуйский с товарищами подавал защитникам города надежду и призывал их к ратному подвигу.

Поддержанный духовенством, воевода стремился зажечь среди священного и воинского чина, горожан и крестьян спасительное единодушие, чтобы упование на победу пересилило страх, чтобы отчаяние не охладило сердца, но все единодушно встали на подвиг. Не напрасны были сии труды, но нашли близкий отклик у защитников древнего русского города, души и тела твёрже алмаза утверждая.

* * *

А с запада уже двигались на Русь сильные могучие королевские полки. Встав на границе, Стефан Баторий учинил своему войску генеральный смотр, назначил опытных и храбрых командиров.

Первой прошла перед королем лихая литовская конница Сторожевого полка со своими воеводами, прославившимися взятием Холма и Старой Руссы: князем Николаем Радзивиллом-младшим, воеводой новогрудским, и Филоном Кмитой, воеводой великолуцким.

Главную силу авангарда составлял Передовой полк. Картинно выезжала литовская шляхта в вышитых кафтанах и польская гусария в цветных жупанах. Гарцевали перед полком воеводы: князь Николай Радзивилл-старший, гетман великого княжества Литовского и воевода виленский, Евстафий Волович, подканцлер литовский и кастелян виленский, мужественный Ян Дорогостайский, воевода полоцкий, больше всех отличившийся при взятии сего города.

За авангардом выступали на Русь большие полки. В Правой и Левой руке красовалась тяжёлая литовская конница и гайдуцкая пехота. Правой рукой командовали Ян Кишка, жмудский староста и коронный кравчий, опытный в боях и дипломатии, и пан Мерхерий Шеметь, великий литовский кухмистр. Левую руку повели земский литовский подскарбий Ян Глебович, воевода минский князь Николай Сапега и надворный гетман, кастелян трокский, знаменитый полководец Христоф Радзивилл по прозванию Гром.

Никого из знатных князей и магнатов не назначено было в Большой полк, где всем заправлял славный в Европе канцлер Речи Посполитой и гетман великопольский Ян Замой — ский. Сам назначил он ротмистров и полковников в регулярные эскадроны и полки, что, сверкая сталью тяжёлых лат и громыхая коваными сапогами, тысяча за тысячей перешагивали границу Руси. Как неодолимая река, текло в строгом порядке войско Замойского, мерно колыхаясь необозримыми нивами расцвеченных флажками копий и чёрных мушкетных стволов.

За Большим польским полком выступил Королевский полк Стефана Батория, сильнейший во всей армии. Цвет европейских наемников собрался здесь, презрев все другие возможности по части грабежа и убийства, отвергнув самые лестные обещания мародёрства из иных стран. Слетелись вороны со всего света, сложили в кучу знания и опыт, дабы град Псков выграбить и выпленить.

Излюбленные Стефаном Баторием полковники вели Королевский полк: гетман венгерский Бекеш, великий литовский маршалок князь Николай Христоф Радзивилл и родич его, надворный литовский маршалок князь Альбрехт Радзивилл. Сам король ехал при своём полке, любуясь сноровкой опытных солдат.

А позади армии грохотала окованными в железное узорочье колёсами высоких станков лучшая, какую только видели в Польше и Литве, Венгрии и Германии, артиллерия, влекомая четвёрками и восьмёрками добрых ломовых лошадей. Командовал пушкарями сам Юрий Зиновьев, опытный воевода, что не раз подпаливал горячими ядрами туркам бороды, а немцам усы. В последние годы много навострился он поджигать калёными ядрами русские города и жаждал показать своё умение на Пскове.

Увидев разом бесчисленные королевские полки, шествующие во всеоружии под плеск тысяч шёлковых знамен, возликовали король и паны.

— Не только Псков-град силою возьму со всеми пригородами, — воскричал в гордыне Баторий, — но и Великий Новгород со всеми пределами новгородскими!

Так же и приближенные вторили королю, распаляя Стефана на кровопролитие:

«Увидав бесчисленное войско твоё, все пребывающие во Пскове люди убоятся и устрашатся, не станут такой силе противиться. Какая гора от столь великого половодья отстояться сможет и какие стены против твоих великих стенобитных орудий укрепятся?!

Милостивый государь король Стефан! Дозволь нам и на то указать: какой мудростью должны обладать русские воеводы и псковские мастеровые, чтобы домыслиться против твоего великого разума и великих гетманов мудроумышленного ума? Или, государь, какой град или какая оборона отстоится от наших крепких, храбрых и непобедимых витязей и искусных градоёмцев?

Ныне, государь, изрядно поспешествуй на град Псков и здрав будь, в славном граде Пскове владычествуя! Так же и до нас будь милостив, ибо всем сердцем мы с тобой ко взятию его готовимся».

3 августа 1581 года королевские полки выступили из-под Заволочья на город Опочку, а оттуда к крепости Остров. Передовые полки обошли крепость со всех сторон и предоставили действовать артиллерии. Воевода Зиновьев показал мощь своих орудий. 21 августа стены каменной крепости были проломлены и защитники сдались на милость Стефана Батория. Последнее препятствие на пути к Пскову пало.

«Приспевало время свирепству, — писал участник событий. — Приближение своё ко Пскову увидя, как несытый Ад раскинул король пропастные свои челюсти, желая град проглотить. Поспешно и радостно полетел он на Псков, как великий змей лютый, — с сонмом своих чудовищ, что были как искры огненные в тёмном дыму, — рассыпая по Русской земле приближенных своих змеев и скорпионов. Так вражья сила, как стая драконов крылатых, летела ко Пскову, желая змеиными жалами умёртвить всех там живущих, все ценное унести в своих адских утробах и оставшихся в живых людей угнать в вечную работу. Уже победителем змей мнил себя над Псковом».

С южной стороны городских стен поднялась тёмная туча: то чёрная вражья сила шла на светлые стены Пскова. Но не лёгкая прогулка предстояла королю и панам. Хоть и не нашли они нигде царской армии (да и не придет она на помощь Пскову), стоял на градских стенах готовый к подвигу народ с мудрым своим полководцем Иваном Петровичем Шуйским. Уже в пяти верстах от Пскова почуяли королевские люди неладное.

Там, на реке Черёхе, сидели в засаде псковские конники. Они предупредили Шуйского о приближении врага. Немедля приказал воевода звонить в осадный колокол, поджечь городские посады за Великой рекой, сам же ударил на неприятеля.

Знал король, как важна первая стычка, и послал к стенам наперед себя лучших людей, воеводу брацлавского с венгерской конницей. Не в добрый час переправились через речку Черёху венгры. Порубили их псковичи и погнали назад, так что во всём войске началось смятение.

Пришлось великому гетману Замойскому бросить обедню и наводить порядок, но даже ему в суматохе долго не могли найти коня. Когда поляки прислали подмогу передовому отряду, от него мало что осталось, а Шуйский увёл свои полки в город. Королевские ратники получили дурное предзнаменование, начиная осаду столь беготворным образом, к городу же приблизиться не осмелились.

Того же месяца августа в 26-й день, на память святых мучеников Адриана и Натальи, сам король с огромным войском пришёл ко Пскову, как дикий вепрь из пустыни — неумолимый лютый зверь, — чтобы насытить свою голодную утробу. И, увидав великий град Псков, словно огромную гору, которую трудно даже обойти кругом, распалился умом, велел войску около всего града Пскова объехать и его осадить.

— Господи, какой большой город! — кричали в восторге алчности королевские солдаты. — Точно Париж!

«Город чрезвычайно большой, — писал, сглатывая слюну, польский пан, — такого нет во всей Польше! Весь обнесён стеной, за нею красуются церкви, как густой лес, все каменные; домов за высокими стенами совсем не видно…»

Как птица, улетало возбуждённое величиной вожделенной добычи воображение захватчиков в золотые дали, где полны были их дома награбленными сокровищами и трудились в полях угнанные с Руси народы. А пока полки шагом обходили город вокруг стен.

Рано забылись неприятельские воины. Загрохотали со стен русские пищали, ударили с башен пушки, прокладывая в их рядах кровавые улицы и переулки. Как ветром сдуло вояк с поля, только трупы яркими пятнами испестрили городской выгон.

Примчались к королю гонцы из полков и сказали, что нельзя объехать крепость вблизи из-за великого огня и дальнобойности русского оружия. Нимало не задумался Стефан Баторий и повелел обходить город дальше от стен, лесами. Когда двинулись войска вновь, казалось, что море затопило окрестности. Так далеко шли враги, что из Пскова только черноту, постепенно заслоняющую окоём, можно было видеть.

Подождал Шуйский, пока войдёт неприятель в ближние леса, и велел бить из больших орудий. С воем и треском влетали тяжёлые чугунные ядра в лесные чащи, вновь и вновь обрушиваясь, будто с неба. И от псковских снарядов леса повалились, и многие полки полегли.

Вновь помчались гонцы к королю, рассказывая о несчастье.

— Где вожи мои (проводники. — Авт.), что на Псков меня привели? — возопил Стефан Баторий. — Ведь говорили они, что в городе тяжёлой артиллерии нет, что приказал царь вообще все пушки из Пскова вывезти вон! Что же здесь вижу и слышу? Что ни у меня с собою, ни во всей Речи Посполитой нет ни одной столь дальнобойной пушки!

Однако и этим не устрашился король и повелел ставить лагерь подальше от стен, так что и глазом польские шатры видеть было трудно. Королевский полк ставил шатры немного ближе, ведь он не испытал ещё губительного псковского огня. Лазутчики говорили Шуйскому, что королевский шатер должен стоять у церкви Николы Чудотворца на Московской дороге. Днем воевода не велел туда стрелять, приказал только лихим пушкарям орудия получше навести.

Поставлены были неприятельские шатры, и пала на землю тьма. Часу в третьем ночи вышел князь Иван Петрович на раскат (башню, где стояли пушки) и дал пушкарям «добро». Заревели могучие псковские пушки, загрохотали ядра в королевском стане, раздался с той стороны великий вопль. Били орудия до раскаления. Наутро не увидели псковичи у Московской дороги ни единого шатра. Многие знатные паны были в ту ночь убиты и искалечены.

* * *

Потери не отбили у воинов Стефана Батория вкуса к добыче. Королевский лагерь был перенесен к речке Черёхе, в место, укрытое от Пскова горами. Опытные градоёмцы быстро определили слабое место городских укреплений, возведенных ещё до того, как фортификационная наука, вслед за развитием артиллерии, сделала большой шаг вперёд.

Часть главной городской стены, метко названная Угол, острым углом уходила вдоль реки Великой в сторону от остальных укреплений. Это место, хотя и укрепленное башнями, не могло быть прикрыто массированным огнём орудий других батарей города. Угол решено было разбить артиллерией, нарушив систему псковских укреплений, и через пролом взять город штурмом.

Так повелел король Стефан градоёмное дело начинать. Свирепые и умелые градоёмцы, осадных дел мастера радостно сиё повеление восприняли и великое усердие в исполнении его показали. Тут псковичи смогли воочию убедиться в злохитрости коварных немецких инженеров.

1 сентября издалека, от самого королевского стана, немцы повели большие траншеи по Смоленской дороге к Великим воротам, к церкви Алексия человека Божия. Продвигаясь с необыкновенной скоростью, недосягаемые для ядер мастера от церкви повернули к городу, в сторону Великих, Свиных и Покровских ворот. За три дня они выкопали пять главных длинных траншей да семь поперечных, расчертив местность как бы глубокими бороздами.

Неприятель ни на минуту не мог оставить своих землекопов без сильной охраны, потому что русские днём, а чаще ночью выходили из города, чтобы мешать работам. Но застать городоёмцев врасплох было невозможно: каждая вырытая траншея немедленно занималась войсками. Для воинов было вырыто 904 землянки, крытых и облицованных брёвнами и снабженных печками, и ещё построено 132 больших подземных дома для ротмистров и сотников, где они могли расположиться со всеми удобствами, со слугами и телохранителями.

До того были опытны королевские градоёмцы, что даже трудно поверить. 3 сентября они подвели свои траншеи, гоня впереди высокий земляной вал, прямо к кромке городского рва, чуть ли не к самой стене. Роясь в земле, как кроты, они насыпали огромные горы, закрывающие их работу от глаз псковичей. В насыпных валах мастера провертели бесчисленные амбразуры, из которых можно было отстреливаться от вылазок и поддерживать огнем мушкетов будущий штурм.

4 сентября в ночи противник прикатил и поставил плетённые из лозы туры сразу в пяти местах. У церкви святого Алексия и далее, в сторону реки Великой, турами были огорожены большие дворы, где могли накапливаться войска, не неся потерь от артиллерии. Три боевые площадки предназначались для королевских пушек.

Первая большая батарея была устроена против Свиных ворот в основании Угла, вторая — против Покровских ворот, образующих вершину остроугольника псковских стен, третья целила в Угол из-за реки Великой.

В ту же ночь все туры были засыпаны землей. 5 сентября в боевых турах были установлены королевские пушки, нацелившие свои жерла на один участок псковских укреплений.

Иван Петрович Шуйский понимал замысел неприятеля, но был не в силах помешать его исполнению. Псковичи отважно шли на вылазки, бои не прекращались день и ночь, но день и ночь шла работа зарывшихся в землю и строго оберегаемых городоёмцев.

Пользуясь советами дьяка Пушечного приказа Терентия Лихачева, Шуйский смог несколько усилить артиллерийский огонь с Угла, а главное — заблаговременно поставил пушки на прямую наводку против стен, где должны были прорываться враги. Начато было строительство деревянной стены позади Угла.

Командовать обороной Угла Шуйский поставил храбрейшего из состоявших под его началом воевод — князя Андрея Ивановича Хворостинина. Опытный полководец, князь Хворостинин начал службу ещё в 40-х годах, участвовал во множестве походов, воеводствовал в Калуге, Тарусе, Новгороде, Новосили, Кашире и Дедилове. Он состоял в опричнине, но, по-видимому, не занимал в ней видного места, поскольку как-то ускользнул от казни, когда царь менял состав своих псов. Можно предположить, что Шуйский учитывал эту чёрную страницу биографии Хворостинина, не желая, чтобы в случае неудачи Грозный получил повод для резни в Земщине.

Скорее всего, однако, Иван Петрович при назначении воеводы вспоминал его отважный поход под Волхов в 1566 году, когда Хворостинин наголову разгромил осадившее город крымское войско, и тот факт, что в 70-х годах Андрей Иванович умело командовал стрельцами — самым современным в то время родом русских войск.

Между тем осадные работы заметно опережали оборонительные. Пока Шуйский совещался с городскими старостами Сульменом Булгаковым и Афанасием Малыгиным о строительстве дополнительных укреплений, неприятельский воевода Юрий Зиновьев приехал из окопов к шатру короля.

— Уже, государь король Стефан, все градоёмные вещи готовы и артиллерия для пальбы по нужным местам стен установлена.

Обрадовался Баторий и тотчас велел Зиновьеву открыть огонь, чтобы сделать в стенах большие проломы в нескольких местах, удобных для штурма.

7 сентября, в четверг, в первом часу дня, 20 стенобойных орудий (три батареи) начали пальбу по Пскову с близкого расстояния. Русская артиллерия была подавлена: королевские пушкари стреляли проворнее и были лучше защищены турами, тогда как осколки камня сметали псковичей со стен и орудийных площадок.

Канонада продолжалась день и всю ночь. Также и наутро пять часов беспрерывно гремели королевские пушки. Когда они смолкли и рассеялся над полем боя дым, глазам десятков тысяч ратников открылась поразительная картина.

24 сажени городской стены были разрушены до основания. От Покровской башни торчал один фундамент. До земли был сбит охаб — укрепление из длинных параллельных стен, защищавшее ворота. Свиная башня потеряла половину высоты. Оставшиеся стены были выщерблены огромными проломами, в общей сложности на 64 сажени, доходившими до основания стен.

Могучая каменная крепость напоминала теперь огромное решето. Псковичи понесли значительные потери в живой силе и утратили свои преимущества в защите, ибо большая часть бойниц и все батареи Угла были уничтожены. Сильно пострадала деревянная стена, строившаяся позади каменных под огнем неприятеля: удалось возвести лишь её основание, без всякого прикрытия для стрелков.

Стефан Баторий был доволен работой своих инженеров и артиллеристов. Перед решающим штурмом он пригласил всех гетманов и командиров, магнатов и первых сотников, мастеров-градоёмцев и лучших воинов на торжественный обед к своему шатру. Горделиво сидя на королевском троне, Стефан поднял кубок за победу.

— Ныне, государь, — гордо и хвастливо заявили военачальники, — милостивою ласкою обедаем и пируем в твоём лагере; сегодня же в Псковском кремле приглашай нас на ужин, чтобы могли поздравить короля с великим и прекрасным градом Псковом!

Видя своих людей радостными и довольными, Баторий всех обильным угощением потчевал, дружелюбно и ласково говоря о непременном и уже решенном взятии города. Он клялся, что все воинские люди увидят его милость и ласку при справедливой делёжке псковского богатства и пленных по чинам и заслугам каждого. Радостно волновались королевские ратоборцы и, шевеля усами от жадности, говорили:

— Государь! Непременно сегодня же крепость Псков возьмём на щит, или они сами твоему имени покорятся, не возмогут против твоей бесчисленной силы и мудрых градоёмцев отстояться.

Готовясь к бою, многие велели своим пани себя из Пскова с богатой добычей встречать и наряжаться к торжеству. Король отдал приказ на штурм Пскова.

В тот день, 8 сентября 1581 года, в пятницу, в праздник Рождества Богородицы, в пятом часу дня королевские воеводы, ротмистры, градоёмцы и гайдуки спешно, радостно и с надеждой пошли на взятие Пскова. Плотно заполнились вражьими войсками траншеи и штурмовые дворы, испестрилась взрытая земля цветными знамёнами множества полков.

* * *

В нетерпении, слыша гудение набата в Среднем городе на крепостной стене у церкви Василия Великого на горке, полезли неприятели из траншей и забили собой великое поле перед крепостью, видя её обезображенной ядрами и разбитой.

Рано обрадовались вражьи силы, ибо, пока они пировали, повелел Шуйский тащить к проломному месту орудия; пока гудел осадный набат, волокли псковичи всё, что могло стрелять, на развалины Угла и ближние башни. Как гром, грянули в наступающих сотни разных стволов, чугунный и свинцовый град густо обрушился на королевские полки. Стоя на стенах, в открытую палили из пищалей удалые псковские стрельцы, небрегая жизнью и невзирая на частую пальбу в упор из амбразур вражьего вала.

Кроваво начался штурм. Устлали бесчисленные польские, литовские, венгерские, немецкие трупы ближние поля, и ярко пестрело стрелецкими кафтанами подножие псковских стен.

Однако упорно, дерзостно и уверенно, несметными силами своими, как морскими волнами, шёл на город привычный к крови неприятель. А псковичи, с жёнами и детьми простившись, все сбегались на проломное место, крепко на бой готовились, и всем сердцем Богу обещали, не предавая друг друга, умереть за Христову веру, за град Псков и свои дома, за жён и детей.

В шестом часу дня как великий поток заревел и сильный гром возгремел, заглушая даже грохот стрельбы, — то всё бесчисленное вражье войско, заорав, устремилось в проломы и на городскую стену, как крышей закрываясь щитами, потрясая мушкетами, копьями и другим оружием. Воеводы, призвав Бога в помощь, бросили русский клич и бестрепетно устремились в бой со своим войском.

Как водный поток, захлестнула дырявые стены и разбитые башни бесчисленная королевская сила. И сверкало кругом, и был гром велик от пушек, бивших в упор, и крик несказанен от множества обоих войск. Как на высокое небо наползает вдруг мрак и гасит яркие звезды, так наползала на великий град Псков тьмочисленная солдатня, закованная в черную броню, и скрывались под её зловонным чревом тела светлых российских ратоборцев.

Уже залезли королевские воины на развалины псковских стен и густо палили оттуда из мушкетов, прикрываясь щитами и высовывая стволы из внутренних бойниц. Хорошо вооружен был враг и умел, но безотступно крепко стояли воеводы со всем христианским воинством, изрядно и мужественно сражаясь, входу врагам во град неослабным образом не давая.

Король Стефан Баторий, видя, что его солдаты уже влезли на стены города, подняли знамёна на башнях и беспрестанно палят по Пскову, расчищая путь для его взятия, исполнился радости, считая город павшим. Сам он ко Пскову приблизился и вломился в церковь великомученика Никиты, стоявшую на холме, чтобы лучше видеть сражение. Здесь окружили его многочисленные советники и любимые знатнейшие дворяне, цвет польского и литовского рыцарства, со льстивыми и хвастливыми словами:

— Совершенно ты, государь наш милостивый король Стефан, владелец и победительный воспреемник славному граду Пскову, прославился! Молим же твою преумноженную ласку: отпусти нас вперёд на крепость Псков, чтобы не хвалились потом ротмистры, будто они одни с солдатами взяли город.

Еще больше обрадовался король, услышав от дворян и первосоветников, что те истово и по своему почину рвутся исполнить его желание. С весёлым ликом и радостным сердцем ответил им, как братьям:

— Если вы, друзья мои, изъявляете столь прекрасное желание, то и я не хочу отставать и иду с вами!

— Ты, государь король Стефан, — отвечали магнаты и рыцари, — вступишь во Псков по-королевски, как великий царь Александр Македонский, всей вселенной владелец, в Рим{37}. Мы же, твои слуги, подготовим тебе царскую встречу с должными хвалебными речами и несметное псковское богатство к твоему приходу соберём. Более того, приготовим тебе самое ценное сокровище и русского царя достояние: двух его бояр и воевод, обоих Шуйских, в Руси и у нас славных, поставим перед тобой связанных. Одного — знатного боярина Василия Фёдоровича Скопина-Шуйского. Другого — славного, крепкого и непобедимого великого храброго воеводу князя Ивана Петровича Шуйского. Ты же, государь, за их непокорство к тебе что похочешь над ними сотворишь!

Слышав такие речи, радостно отпускает король излюбленных своих дворян и советников, две тысячи лучших мужей Речи Посполитой и Венгрии, на стены Пскова со словами:

— Верю, друзья, что, как до сего дня всё по вашим словам сбывалось, так и ныне сбудется. Что хотите сотворить, то и делайте, ничто и никогда не устоит против вас и вашего разума!

* * *

Как цветной поток в ярких латах и одежах, хлынула шляхта сквозь пролом, захватила Свиную башню и открыла страшную пальбу по псковичам. Как из великого грозового облака, полились на русское ополчение ружейные пули, словно змеиные жала язвя насмерть россиян. Также в Покровской башне и по всему разбитому пушками месту сильно наседали враги, очищая дорогу к псковским улицам.

Крепко бились люди Хворостинина, не уступая врагу. Под самой стеной стояли они с копьями, насаживая на них прыгающих во град, палили в упор из пищалей, стреляли из луков, метали тяжёлые камни. Но новые и новые силы бросал король в бой, и местами уже потеснили русских от стен. Посулами и угрозами гнали командиры солдат в бой, крича: «Град Псков возьмём!»

Видел воевода Иван Петрович Шуйский, что упадает дух русских ратоборцев и начинают они уступать, со слезами обратился к ратникам, во имя любви к ближним призывая не поддаваться врагу. Горько было смотреть воеводе, как христианские воины, точно пшеничные колосья, падают на родную землю. Многие изнемогли от многочисленных ран и тяжкой усталости, ибо день был жаркий и солнце палило, накаляя латы. Только твердостью духа держалась дружина Шуйского, не давая врагу прорваться в город.

А во Пскове стоял по улицам великий крик и плач, звучали в церквах молебны и стенания, ибо думали люди, что приходит их последний час. Видели псковские жёны и дети неприятельские знамена на стенах и стрельбу с башен, слышали громкий вражий вопль: «Вперёд, други, потребим всех во Пскове живущих за непокорство их, да не помянется имя крестьянское во Пскове, ибо покрыла русских тень смертная!»

Рано радовались враги — смог Шуйский вернуть беглецов и как бы с новой силой напер на врага, отжимая его к стенам. С Похвальской батареи ударили лихие пушкари из великой пушки «Барс», не побоявшись попасть в своих — и не погрешили: выломили кусок из Свиной башни вместе со множеством королевских дворян. Тут и воины Шуйского немало успели — закатили под башню пороховые заряды и засветили фитили…

Хотели высокогорделивые дворяне привести королю Ивана Петровича связанным. Теперь же от руки того «связанного» понеслись сами в высокое небо, смесившись со псковскою каменной стеной и Свиной башней, до Страшного суда связавшись телами со Святорусской землей и наполнив своими останками псковский ров.

— Уже ли мои дворяне в крепости? — вопросил свиту король.

Ему же сказали:

— Под крепостью.

— Что, мои дворяне за стеною в городе ходят и русскую силу побивают?

— Государь, — отвечают ему, — твои дворяне убиты и сожжённые во рву лежат.

Тогда король едва не кинулся на собственный меч, и сердце его от горя едва не разорвалось. В ярости отдал он приказ никаких сил не жалеть, но безотступно Псков взять. Была сеча жестокая, настала же жесточайшая, со времён Казанского взятия не виданная, ибо стиснувшись рубились, не отступая ни шагу, со всех сторон друг друга расстреливая и убивая камнями, над головами паля из орудий много часов подряд.

Обернулся Иван Петрович Шуйский на своё воинство и увидел, что крепко стоят псковичи, не уходят из строя раненые, но много полегло храбрых ратоборцев и уже изнемогли воины. Послал воевода в соборную церковь Живоначальной Троицы, велел нести к битве все иконы и величайшее сокровище — мощи святого князя Гавриила-Всеволода, мужественного избавителя псковского.

Не заставили себя ждать церковные служители и тотчас принесли в сражение все бережно хранимые реликвии: мощи Гавриила-Всеволода и Христа ради юродивого Николы (что спас город от вырезания царскими опричниками)[35], меч святого князя Довмонта, крушивший литовских и ливонских рыцарей, и другие многие святыни.

И во един голос крикнули Иван Петрович с воеводами и всем воинством:

— Днесь, друзья, умрём вкупе за Христову веру, а не предадим града Пскова польскому королю Степану!

В тот же час, будто по воле псковских святынь, примчались к месту битвы на конях вестники, — не обычные воины, но Христовы ратники против дьявольских слуг, в чёрных сутанах монашеских. Первый был Арсений Хвостов, келарь Печерского монастыря, второй — Иона Наумов, казначей Снетогорского монастыря Рождества Богородицы, третий — известный всему Пскову Мартирий-игумен.

Были они по рождению дворяне и не своей волей должны были покинуть путь воинской славы, но грозой московского царя. Теперь вернулись они к святому делу защиты Отечества и вразились во вражьи ряды с криком:

— Не убойтесь! Станем крепко, устремимся вкупе на вражью силу, Богородица к нам идет с помощью!

— С нами Гавриил-Всеволод! С нами Довмонт! С нами Никола! — закричали псковские ратоборцы.

И немощных сердца стали крепче алмаза, израненные поднялись, почувствовав в душах спасительную помощь. Всё православное воинство в едином порыве устремилось на многочисленную королевскую силу, на стены и проломы. Неприятель же, видевший близко свою победу, затрепетал.

Ещё одну меру принял многомудрый, хоть и молодой воевода Иван Петрович, ибо послал по Пскову весть о победе и велел всем жёнам идти собирать оружие и оставшуюся литву добивать. Быстрее ветра пронеслись воеводские слова по улицам, и женщины, хоть немного радости в печали получив, забыли природную свою немощь и в мужскую крепость облеклись, взяв в руки оружие, какое было в домах и по их силам.

Молодые и среднелетние, крепкие телом, несли воинское оружие, чтоб остатнюю литву прибивать, немощные старухи хватали веревки, собираясь тащить в город королевские пушки. И все бежали к проломам, и каждая старалась опередить другую. Сбежавшееся многое множество жён великое пособие и облегчение воинам принесло.

Одни, мужской храбрости исполнившись, заменяли павших, бились с врагом и одолевали. Другие подносили камни и сами метали их в неприятеля на стенах и за стенами. Третьи уставшим и изнемогшим воинам воду приносили и ретивые их сердца питьём утоляли. Тогда даже малодушные перестали прятаться и храбро пошли вперед.

Столь мощно налегли псковичи на тьмочисленные ряды врагов, что и самые крепкие градоёмцы не смогли устоять. С победным кличем повёл Иван Петрович Шуйский ратоборцев на стены; там, где стояли неприятельские ноги, вновь русская сила утвердилась и погнала королевских солдат из проломов. Не успели опомниться от такого напора солдатня и шляхта, а уж их гнали и за городом, рубя, коля и расстреливая нещадно.

Только в подклетах Покровской башни держались королевские воины, густо паля по наступающим. Вновь собрал воевода Иван Петрович вокруг себя людей и повёл в атаку на гнездо неприятеля. Кликнув православный клич, устремились на Покровскую башню мужи и жёны, каждый с чем и как Бог вразумит: одни из ружья стреляя, другие камнями латников побивая, третьи плеща на них кипятком, четвёртые бросая в бойницы факелы и по-иному врага искореняя.

Тем временем воевода велел подкатить под фундамент Покровской башни бочки с порохом. Грохнуло ещё раз в небеса вражескими телесами, с каменьем смешанными, и псковская стена окончательно очистилась от неприятельских ног. Наступила ночь, но не прекратилась битва.

Не столько потеряли королевские полки в сражении, сколько при отступлении, ибо псковичи во главе со своими воеводами неотступно, забыв про раны и усталость, преследовали побеждённых. Страшное побоище развернулось во рву, огороженном с одной стороны полуразрушенными стенами, а с другой — высоким неприятельским валом. Во тьме бой продолжался в траншеях и на вражеских батареях.

Множество осаждавших было взято в плен, русские захватили несколько знамён, полковые литавры и трубы, добыли груды отличного оружия, нанесли большой урон королевской артиллерии и запасам пороха. Лишь в третьем часу ночи, прогнав врага почти до самого королевского лагеря и разорив его военные хитрости, Шуйский приказал отступать к городским стенам.

* * *

Тогда преславные ратоборцы, мужи и жены псковские и других городов, с ними вместе побеждавшие, исполнились неизреченной радости и вознесли великую благодарность своим заступникам, Приснодеве Марии и Великим Светильникам преименитого града Пскова: Гавриилу-Всеволоду, Довмонту и Николе. И после великого труда все получили малое отдохновение, чтоб отереть храбропобедный свой пот.

Не спешили расходиться утруждённые по своим домам, но хотели услышать, что скажет воевода. Поднялся Иван Петрович на остаток стены и, освещённый факелами, сказал так:

— Ныне настал нам, братья, первый день плача и веселья, храбрости и мужества. Плача, ибо за грехи попустил Бог такое испытание. Веселия, ибо за христианскую веру и за отеческие законы сподобляемся умирать. Храбрости же и мужества ныне время, ибо как начали, так и свершим, доброму началу дадим славный конец!

Так обратился воевода к воинству и гражданам со многими утешительными словами. Они же, плача и утешаясь, отвечали:

— Яко же начали с Божьей помощью, так и совершим.

Потом бояре и воеводы велели похоронить добропобедных храбрецов как древних мучеников, павших от мучительских рук. Убитых нашли и схоронили в ту ночь 863 человека, а раненых тяжко велел Шуйский лечить из государевой казны 1626 человек.

Король Стефан Баторий, а по-псковски Обатур (задавака), видя свое воинство постыдно и со срамом отступившее, великого стыда исполнился, гетманов своих и ротмистров даже видеть не мог. И полководцы не смели явиться к королю, стыдясь своего позора и неуёмной похвальбы.

Вопил от горя весь королевский лагерь, слышал король крик и рыдание жён о мужьях, матерей о сыновьях, ибо велели паны паньям своим ждать себя из Пскова с добычей, сами же не только полегли, но и многие из рва не вернулись, оставив части тел своих псам. Более пяти тысяч градоёмцев потерял враг в этом бою, а раненых вдвое больше.

Пал друг короля, великий венгерский гетман, любимый Баторием Гавриил Бекеш Кабург, не поднимутся никогда из-под руин паны Стефан и Мартын, венгерский рыцарь Пётр, Ян Сиос — верный военачальник, умелец Дерт Томас, паны Генес Павлов, Бередник и многие из лучших, пробитые пулей или насмерть обваренные кипятком, рассечённые крепкой десницей воина или заколотые нежной женской ручкой…

Сочтя потери, король впал в отчаяние и скорбь великую. Однако хоть и жестоко поплатился, посягая на Псков, но не оставил своих злодейских замыслов. Вновь сел Стефан на высокогордый престол и стал со своими первосоветниками выдумывать, как бы город взять.

Надумали злохитрые паны промышлять над Псковом всеми мерами. Первое — приступы неуклонно продолжать. Второе — написав льстивые листы, на стрелах в город кидать. Третье — чтобы многие полководцы с разных сторон повели под стены подкопы и город взорвали. Четвёртое — послать в Ригу за недостающим порохом и чинить повреждённые на приступе пушки. Как положили на совете, так и сделали.

Спустя несколько дней королевская пехота вновь начала приступать к проломным местам, но успеха не имела. Шуйский, по совету с воеводами и городскими старостами, умело укрепил Угол. За каменной стеной выросла деревянная, со многочисленными бойницами и орудийными башнями. Перед ней был вырыт глубокий ров, весь утыканный острыми дубовыми кольями.

Каждодневно, иногда дважды и трижды в день, часто и по ночам неприятель терял людей на приступах. Тех, кто прорывался сквозь пушечный и мушкетный огонь, встречали горящая смола, котлы с кипящими нечистотами, пороховые бомбы, изготовленные из домашней утвари{38}, и сухая сеяная известь, чтобы, как выражались псковичи, врагам «безстудныя очи их засыпати».

Сверх того не давали спокойно спать королевским ратникам непрестанные вылазки псковичей на лагерь и на траншеи, частая пушечная стрельба, лесные засады крестьянских отрядов.

«Не затем пришёл я под Псков, чтобы уйти, не взяв его, — писал король воеводам в подмётных листах. — Сами вы знаете, сколько я за два года городов государя вашего взял и ни от одного не ушёл, не взяв. Не только передо мною, но и пред полководцами моими никто города отстоять не мог.

Ныне пишу, жалуя вас и щадя ваше благородство: помилуйте себя сами и сдайте город без крови. За это так от меня будете награждены, как никогда бы от своего царя не дождались. Если приедете ко мне лично, клянусь вместе со своим советом, что не только сделаю вас наместниками Пскова, но дам многие города в вотчину.

Я помилую всех жителей города, позволю жить в своих законах, сохранить все чины и старинную торговлю. Если же не покоритесь, то во всём Пскове никого не помилую, но все разными горькими смертями умрут!»

«Знай, твое величество, гордый литовский начальник король Степан, — отвечали воеводы и городские старосты, — что во Пскове и пятилетний ребенок посмеётся твоему безумию и твоим глупым первосоветчикам, о которых ты пишешь.

Что за польза человеку возлюбить тьму больше света, бесчестие больше чести, горькое рабство больше свободы? Зачем нам оставлять святую христианскую веру и покоряться вашей плесени?

Какая честь в том, чтобы нарушить присягу своему православному царю и покориться иноверному чужеземцу, уподобясь евреям? Но те хоть по незнанию Господа распяли, мы же сознательно должны изменить своему государству!

Что нам лесть и суетные богатства, если предлагаешь их за клятвопреступление? Зачем же стращаешь нас лютыми, поносными и горькими смертями? Коли Бог за нас — никто на нас!

Все готовы умереть за свою веру и за своего государя, а не предаём града Пскова, не покоримся прелестным твоим глаголам. Готов будь с нами на брань, а кто одолеет — решит Господь».

Не напрасно совершали воеводы постоянные и частые вылазки, упражняя свою находчивость во взятии языков, от которых выведывали о королевских кознях. Однажды при вылазке за Валаамские ворота схватили языков, рассказавших о похвальбе панов подорвать город подкопами. Узнал Шуйский, что ведут каждый свои подкопы король, воеводы литовские, полководцы венгерские, мастера немецкие, а всего копают в девяти местах. Оказалось, что начали их втайне ещё 17 сентября, а первым будет готов венгерский подкоп.

Однако, как ни пытали языков, не могли те сказать, куда ведутся подкопы, потому что в королевском войске зорко следили за сохранением этой тайны. Крепко призадумался воевода Иван Петрович и пока велел копать множество слуховых колодцев, не только в Углу, но по всему Пскову, и посадил всюду слухачей.

20 сентября пришла удача: прокрался в город стрелец по имени Игнаш, взятый королем ещё в Полоцке, который сумел войти к врагам в доверие и точно вызнал, куда ведёт каждый подкоп. 23 сентября его сведения подтвердились: русские землекопы перехватили первые подкопы меж Покровских и Свиных ворот. Вскоре все неприятельские хитрости обрушились.

Распалённые крушением своего плана, король и его советники вновь усилили приступы, каждодневно бросая на городские стены многие полки. Однако псковичи стояли непоколебимо и бились столь истово, что ни разу не дали врагу даже одной ногой ступить на стену.

Попытка зажечь город и вызвать этим смятение тоже не принесла успеха. 24 октября, используя привезенный из Риги порох и починенные орудия, противник целый день прицельно бил по жилым домам раскаленными ядрами. Ни большого пожара, ни паники в городе не произошло.

28 октября вновь открыла огонь королевская батарея за рекой Великой, сгоняя защитников Пскова со стен. Под шумок к стене вдоль реки прокрались градоёмцы и каменотёсы, прикрытые необычными щитами и вооруженные шанцевым инструментом.

Они начали споро подсекать у основания каменную стену от Покровской угловой башни до Водяных Покровских ворот, желая всю её обрушить в реку Великую, открывая путь во фланг новым деревянным укреплениям.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.