Рассказ бывшего советского военнопленного М. Шейнмана

Рассказ бывшего советского военнопленного М. Шейнмана

[…] В конце 1941 года я находился в «госпитале» для военнопленных в Вязьме. Как-то в декабре в палату пришел санитар и сообщил: «Немцы ищут евреев». Недалеко от меня на нарах лежал военный врач, до войны начальник железнодорожной поликлиники в Калуге, доктор С. Лабковский. Он попал в окружение и, выходя из него, отморозил обе ноги так, что пальцы на ногах отвалились. Его ноги представляли собой кровавые обрубки. Он не мог передвигаться даже на костылях. Немцы узнали, что он еврей. Вечером пришли шесть немцев и велели ему немедленно собраться. Тяжелобольного, его увезли. В тот день увезли всех больных, в которых немцы заподозрили евреев. Арестовали и увезли также евреев врачей, фельдшеров и медицинских сестер. Все знали, что их ожидает: пытки, мучения, смерть.

В Рославльском лагере Смоленской области, по рассказам бывших там в 1941 году, немцы травили военнопленных евреев собаками: их выводили во двор лагеря и спускали собак. Пытавшихся защищаться или отгонять собак немцы, потешавшиеся этим зрелищем, избивали.

Евреев и политработников, попавших в районе Вязьмы в окружение в октябре 1941 года, немцы живыми бросали в колодцы. Находясь в Вяземском и Молодечненском лагерях, я от очевидцев слышал множество рассказов об этом. Оказавшихся в окружении собирали по лесам и деревням, свозили на сборные пункты. Здесь по внешнему виду отбирали евреев и убивали. В Барановичском штрафном лагере (так называемый «Остлагерь») производились систематические расстрелы военнопленных евреев, в том числе и женщин — медицинских сестер и врачей. В Брест-Литовском лагере существовала особая рота «Рур» (рота усиленного режима), состоявшая из политработников и евреев. Время от времени людей из этой роты увозили на расстрел.

Во многих лагерях немцы устраивали поголовное освидетельствование военнопленных в целях выявления евреев. Немецкие врачи опозорили себя своей подлой ролью прислужников Гитлера и его клики. В Славутском лагере каждый вновь прибывший транспорт военнопленных немцы выстраивали и приказывали людям обнажать половые органы. Гестаповцы обходили ряды и отбирали заподозренных. Их уводили на расстрел. То же самое практиковалось в лагере № 326. Здесь, помимо евреев, немцы вылавливали политработников, офицеров и интеллигентов.

Капитан Манушин К. Я. (уроженец Симферополя) рассказал мне, что в лагере-госпитале Богунья (близ Житомира) в феврале 1942 года немцы устроили поголовный телесный осмотр всех больных и раненых (четыре тысячи человек). Ходячих больных выстроили во дворе лагеря: комиссия в составе коменданта, фельдфебеля и двух врачей свидетельствовала каждого человека в отдельности. Заподозренных набралось тридцать три человека. Их отделили от остальных пленных. Немцы и полицейские стали тут же их избивать. Осмотрев ходячих больных, комиссия отправилась свидетельствовать лежащих. Тяжелобольных и раненых, заподозренных в том, что они евреи, стаскивали с коек, били и на тележках отправляли в общий лагерь. В 5 часов утра всех отобранных, сорок человек, в нижнем белье вывезли за ограду лагеря и расстреляли. То же было проделано и в Житомирском лагере.

Систематически производились облавы на евреев в Ченстоховском лагере: «комиссия» из коменданта, фельдфебеля и врача отбирала по внешнему виду из группы прибывавших пленных евреев. Отобранных расстреливали.

Командир Пшеницын В. А., попавший в плен в сентябре 1941 года восточнее Пирятина, рассказал мне, что охоту на евреев он наблюдал с первого же дня своего пленения на этапах, сборных пунктах и в лагерях. На сборном пункте в селе Ковали выстроили колонну пленных и стали по внешнему виду отбирать евреев. В отборе помогали немцы Поволжья и изменники, украинские националисты. Отобранных уводили группами за село, заставляли рыть могилы и тут же расстреливали. На всех последующих этапно-пересылочных пунктах, на остановках немцы объявляли: «Евреи и политработники, выходи». На остановке в Хороле вышли четыре врача-еврея. Над ними немцы вдосталь поиздевались, а позже, в Виннице, расстреляли. В Винницком лагере в первых числах октября 1941 года немцы расстреляли 378 евреев. В. А. Пшеницын видел, как в конце сентября 1941 года в Кременчугском лагере увели на расстрел военнопленных-евреев. Раненых, которые не могли передвигаться, несли на расстрел на носилках. Такую же расправу немцы учинили и во Владимиро-Волынском лагере. 2 марта 1942 года двести двадцать человек политработников и евреев, в их числе были и врачи, вывели за проволоку и расстреляли. Были расстреляны тяжелобольные и тифозные. Их в беспамятстве (с температурой 40 градусов) вынесли на расстрел на носилках. В числе других погибли командиры Шилькрот, Зингер, киевский врач Гринберг и другие.

Товарищи, попавшие летом 1942 года в Ченстоховский лагерь, рассказывают, что после помещения прибывших в бараки полицейские начали охоту за евреями и политработниками. Евреев отбирали по внешнему виду. Евреев вывели на расстрел 5 октября 1942 года, политработников — десятью днями позже.

В Житомирском лагере немцы старались прежде всего уничтожить евреев и политработников, с тем чтобы затем медленно и методично уничтожать тысячи пленных других национальностей. Все прибывшие в лагерь должны были пройти специальную «комиссию». Признанные евреями отдавались в руки СС. Их помещали отдельно от других пленных и заставляли выполнять самые грязные и тяжелые работы. Кормили их один раз в три дня. Ежедневно вечером в бараки к ним приходили гестаповцы с собаками. Собаки набрасывались на людей, кусали и рвали их. После длительных издевательств их выводили за город и расстреливали.

Старший лейтенант Филькин Д. С. рассказывал, что 9 июля 1942 года в Гродненский лагерь № 3 прибыли двое эсэсовцев. В лагере была «особая» комната, где помещались сто шесть человек — раненые евреи и политработники. Всю ночь немецкие звери избивали находившихся здесь безруких, безногих и тяжелораненых людей. Утром 10 января к лагерю подъехала машина с прицепом, и пятьдесят человек из «особой» комнаты в одних кальсонах уложили на машину и увезли на расстрел. Через некоторое время машина вернулась и увезла на расстрел еще пятьдесят человек. Оставили в живых шесть человек.

Майор Тихоненко, находившийся в 1941–1942 годах в Митавском лагере военнопленных, рассказывает, что всех политработников и евреев немцы выявляли через свою агентуру, после чего они бесследно исчезали.

Вот что рассказал мне командир Берлин Л. Б. В сентябре 1941 года в Житомирский лагерь привели партию военнопленных. Их собрали во дворе, и немец-переводчик в присутствии лагерного офицера выступил перед ними с речью и сказал: «По распоряжению командования украинцы завтра же могут разъехаться по домам. Но отпустить вас мы не можем, так как среди вас есть комиссары и евреи. Выдайте их нам, тогда мы вас отпустим по домам». Измученным людям предлагали освобождение ценой предательства.

В феврале 1942 года меня перевезли в лагерь военнопленных в Молодечно. К этому времени в лагере было до восьми тысяч человек, а в госпитале — до двух тысяч. Пленные жили в бараках. В них было невыносимо холодно. Питание в лагере было на грани голодного минимума. В декабре 1941 года немцы выстроили живших в бараке и отсчитали каждого десятого. Таких набралось сто пятьдесят человек. Их отвели в сторону и на глазах всего лагеря открыли по ним огонь из автоматов. Небольшая лишь часть из них спаслась, смешавшись после первых выстрелов с толпой пленных.

В лагере был жестокий режим: людей публично пороли. В виде наказания держали в клетке несколько часов на жестоком морозе.

Врачей-евреев немцы не допускали к работе. Были отдельные исключения, но и то временные. В Молодечненском лагерном госпитале работал врачом доктор Копылович (бывший заведующий поликлиникой города Шахты). Его допустили к работе только потому, что он был отличный хирург. Я слышал от многих товарищей, что этот врач в тяжелых условиях немецкого плена честно выполнял свой врачебный долг и спас много советских людей от смерти. Сам он был отправлен из Молодечно в Барановичский штрафной лагерь «Ост», куда немцы посылали политработников и евреев и откуда возврата не было.

Военврач Дорошенко С. П., находившийся в 1941 году в Минском лагере, рассказывал мне, что в конце 1941 года немцы запретили евреям-врачам работать в госпитале. Госпиталь одно время возглавлял врач Фельдман (как говорили, бывший заведующий Могилевским облздравом). В конце ноября он был вызван в немецкую комендатуру и больше его в лагере не видели. Еврейки-врачи также были увезены и частично заморены голодом, частично расстреляны. Раненых и больных евреев помещали в тифозное отделение, хотя они и не были больны тифом. Позже их всех отправили в специальное еврейское отделение Минского лесного лагеря. Здесь был установлен крайне жестокий режим: пищу давали через день и очень недоброкачественную. К весне все евреи в этом лагере были убиты или умерли от голода и болезней. В том же Минском лагере, по свидетельству офицера Дерюгина И. К., евреи помещались в подвале, откуда время от времени их группами выводили на расстрел. В подвале свирепствовал тиф. Трупы умерших выносили раз в неделю.

В июне 1942 года из Молодечненского лагеря вывезли всех офицеров в Кальварию (Литва). Вместе с госпиталем и я в числе больных попал в этот лагерь. Режим дикого произвола господствовал и здесь.

Особенно тяжело было положение небольшой группы военнопленных врачей-евреев, прибывших из Молодечно (человек двадцать). Среди них были врачи: Беленький, Гордон, Круп (Москва), Клейнер (Калуга) и другие. […]

Охота за евреями и политработниками в лагере не прекращалась ни на один день. К весне 1943 года в лагере было выявлено около двадцати пяти евреев, прибывших с партиями пленных в разное время, скрывших ранее свою национальность и чудом уцелевших от расправы. Немецкий комендант приказал, чтобы они нашили на верхней одежде — на груди и на спине — белые четырехугольные лоскуты — «Знак позора». Летом 1943 года их вместе с группой политработников увезли из лагеря.

Советские люди, имевшие несчастье очутиться в немецком плену и оставшиеся верными своей родине, отлично понимали цели подлой политики немцев и по мере сил старались противодействовать ей. Многие советские врачи, работавшие в госпиталях лагерей военнопленных, прятали в госпиталях евреев и политработников, а также тех офицеров и рядовых, которым особенно угрожала опасность быть растерзанными. В распределительном лагере № 326, через который проходили многие тысячи пленных и где производился тщательный осмотр всех прибывавших для выявления евреев, работала группа русских врачей и санитаров, которая ставила себе целью спасать политработников, евреев, а также тех военных работников, за которыми немцы по тем или иным причинам охотились. Их помещали в госпиталь, им делали фиктивные операции, меняли фамилии и переправляли в лагеря инвалидов.

Я знаю случаи, когда на телесный осмотр русские товарищи шли вместо евреев и тем спасали им жизнь.

Лично я спасся благодаря моим русским товарищам — офицерам и врачам.

В Вязьме врачи Редькин и Собстель укрывали меня, раненого и больного, от немецких ищеек. В Кальварии по настоянию некоторых товарищей, в частности, подполковника Проскурина С. Д., врачи держали меня в госпитале. Когда в феврале 1943 года меня выписали в лагерь и появилась реальная опасность быть обнаруженным немцами, врач Куропатенков (Ленинград) поместил меня в изолятор госпиталя. Позже меня, как и ряд других товарищей — политработников, советских и военных работников, — врач Евсеев Б. П. (Москва) укрывал в госпитале до конца 1943 года. В Кальварии, где шпионаж гестапо был особенно широко развит, врачи, и в первую очередь доктор Цветаев Н. М. (Кизляр), укрывали меня в госпитале среди туберкулезных больных и тем спасли меня от расстрела…

Источник: Уничтожение евреев в СССР в годы немецкой оккупации (1941–1944): Сборник документов и материалов. Иерусалим, 1992. С. 300–305.