3.2. «Они еще не знают, что мы были слишком мягкими»: Антисемитская политика военных властей в Западной Европе

3.2. «Они еще не знают, что мы были слишком мягкими»: Антисемитская политика военных властей в Западной Европе

Территориальное «окончательное решение» по образцу уничтожения евреев в Польше и СССР было невозможно в Западной Европе. Так, в Дании, управлявшейся имперским уполномоченным Вернером Вестом, проживали 6–7 тысяч евреев. Бест был решительным противником любой «еврейской акции», которая грозила значительно обострить политическое положение в этой маленькой стране, формально находившейся под «защитой» Германии. Тем не менее в сентябре 1943 года обергруппенфюрер СС Бергер получил полномочия для депортации евреев из Дании силами двух полицейских батальонов.[350] Командующий войсками в Дании генерал пехоты Герман фон Ханнекен воспротивился депортации, сообщив 21 сентября в ОКВ: «2) Осуществление депортации евреев во время чрезвычайного военного положения повредит престижу вермахта за границей. 3) Предложение: провести депортацию евреев после отмены чрезвычайного военного положения под полную ответственность уполномоченного. Сотрудничество войск при этом нецелесообразно, так как это чисто политическое дело». Ханнекен, как и Гинант, указывал на экономические последствия депортации — по его мнению, датчане могли отказаться снабжать рейх мясом и жиром. Политическими последствиями мог стать отказ от сотрудничества датского полицейского и бюрократического аппарата. Наконец, новобранцы вермахта, без участия которых невозможна такая «акция», психологически не готовы к ней. Йодль назвал его рассуждения «болтовней», но в результате проведенных силами полиции в ночь с 1 на 2 октября 1943 года арестов было направлено в лагерь Терезиенштадт только 477 человек, поскольку евреи были предупреждены Бестом о предстоящей облаве.[351]

В ином свете предстает деятельность немецких военных органов во Франции, где развернулось мощное движение Сопротивления. Представитель обвинения от Франции на Нюрнбергском процессе Е. Фор доказал, что законодательство военной администрации в этой стране было преднамеренно направлено на обострение социальных проблем евреев, на реализацию плана «эффективного отделения еврейской общины, подлежавшей уничтожению, от остальной части населения». Исследование роли вермахта в Холокосте в оккупированных странах Европы показывает, что большое значение для процесса уничтожения имели инициативы военных инстанций на местах, которые лишь позднее получали одобрение из Берлина.

Военное командование понимало, что в странах Западной Европы Гитлер не решится проводить такую же оккупационную политику, что и в Польше. Для Бельгии и Северной Франции после войны предусматривалась роль хотя и самостоятельных, но подчиненных государств. Нацистская Германия была прежде всего заинтересована в том, чтобы во Франции царили покой и безопасность, а рейх получал максимум промышленных и сельскохозяйственных поставок с минимальными военными, финансовыми и административными затратами. Генералы считали, что созданная по приказу Гитлера военная администрация сумеет ограничить деятельность НСДАП и будет использовать в качестве исполнительного органа воинские части или тайную полевую полицию, а не опергруппы СД. Это предполагало и неприкосновенность евреев в западноевропейских странах. Еще 22 февраля 1940 года были подписаны специальные постановления ОКХ для военной администрации в оккупированных областях Голландии и Бельгии: «Не следует допускать развертывания расового вопроса, потому что из этого можно сделать вывод о планах аннексии. Только на том основании, что тот или иной житель страны является евреем, против него не могут предприниматься особые меры… Особые этнические мероприятия запрещены».[352]

Военное командование в Бельгии и Северной Франции, размещенное в парижском отеле «Мажестик», состояло из командного штаба, который отдавал приказы войскам, и административного штаба, который контролировал французские органы управления. Глава этой структуры — командующий немецкими войсками во Франции — подчинялся непосредственно Гитлеру, но располагал незначительными военными силами, а его функции были сравнимы с обязанностями губернатора. До конца июня 1940 года военную администрацию возглавлял Бласковиц, с октября 1940 по февраль 1942 года — генерал пехоты Отто фон Штюльпнагель, а с февраля 1942 по июль 1944 года — его двоюродный брат генерал пехоты Карл Генрих фон Штюльпнагель, казненный за участие в антигитлеровском заговоре. Два северовосточных департамента Франции Нор и Па-де-Кале, а также Бельгия, за исключением областей Эйпен, Мальмеди и Морене, включенных в рейх, подчинялись командующему вермахта в Бельгии и Северной Франции генералу пехоты Александру фон Фалькенхаузену. Фалькенхаузен, считавший целью деятельности военной администрации «освобождение» Бельгии от евреев, 28 октября 1940 года издал распоряжение, которое дискриминировало их по сравнению с остальным населением. Первый президент бельгийского кассационного суда, генеральный прокурор и президент коллегии адвокатов указали командующему на несовместимость нового законодательства с международным правом. Официальный ответ просителям гласил: «Изменение принятых мер, которые соответствуют положению, невозможно». А на тексте бельгийского протеста появилась карандашная пометка, сделанная кем-то из состава немецкой военной администрации: «Они не знают, что мы были еще слишком мягкими».[353]

Иначе подходил к расовому вопросу начальник штаба военного командующего во Франции генерал Ганс Шпейдель. Он был настроен консервативно и стремился набрать в свой штат специалистов среднего и старшего возраста, для которых были характерны национализм, осознание себя как немецкой социальной элиты и критическое отношение к Гитлеру и «партийцам». «Еврейский вопрос» для военной администрации во Франции не относился к числу главных, но в деле подготовки уничтожения вермахт активно сотрудничал с полицией и германским министерством иностранных дел. Представитель МИДа при начальнике военной администрации бригаденфюрер СС Отто Абец 17 августа 1940 года порекомендовал следующие мероприятия: немедленный запрет для евреев возвращаться в оккупированную область, высылку всех евреев, проверку возможностей экспроприации еврейской собственности в оккупированных областях. Но только 29 сентября, после того как Браухич стал настаивать на проведении антиеврейских мероприятий, особенно в экономической области, административный штаб издал «Первое распоряжение о евреях», которое в деталях соответствовало соглашению с Абецом. Оно было взято за образец в других оккупированных странах Западной и Северной Европы. Следующее распоряжение, изданное две недели спустя, предусматривало обязательную регистрацию всех еврейских предприятий. Так уже в первые месяцы оккупации евреи во Франции оказались в том же положении, что и в Германии летом 1938 года.[354]

По данным военной администрации, «ариизация» к 1 августа 1944 года затронула 42 739 еврейских предприятий, капиталовложений и земельных участков, 43 % которых было отчуждено или ликвидировано. Выручка от ограбления французских евреев, составившая 2,1 миллиарда франков, была переведена в Депозитную кассу. 895 миллионов франков получила еврейская принудительная организация для оплаты наложенного военным командующим на евреев штрафа в 1 миллиард франков (50 млн марок).[355]

Вторая фаза немецкого оккупационного господства во Франции была связана с нападением нацистской Германии на Советский Союз и характеризовалась двумя взаимосвязанными процессами: массовыми расстрелами заложников в качестве «возмездия» за покушения и превращением антисемитской политики из дискриминации в депортацию. После нападения на СССР в Париже и других местах прошли демонстрации, возросло число актов саботажа. 4 августа Штюльпнагель распорядился о назначении смертной казни за «коммунистические интриги» и в ответ на антигерманскую демонстрацию приказал французской полиции провести аресты. Было схвачено и отправлено в лагерь Дранси более 4000 евреев. Тем не менее в конце августа в Париже были совершены покушения на представителей оккупационной власти. В ставке фюрера они связывались с партизанской борьбой в СССР и Югославии, рассматривались как «массовое движение, управляемое из единого центра», и под давлением из Берлина военный командующий объявил о расстреле 100 заложников за каждое покушение.[356]

Активным противником расстрелов заложников стал административный штаб, который направил Штюльпнагелю докладную записку с аргументами против казней в порядке возмездия. В окружении Шпейделя считали, что «противник стремится не к нанесению материального ущерба германскому вермахту, а к политическому воздействию немецких репрессий». Репрессии затруднят управление страной и поставят под угрозу сами цели оккупации. Следовательно, применение репрессий «играет на руку врагу». Оккупационные власти рассматривали две возможности: наложение коллективной контрибуции и депортацию большего числа людей «на принудительные работы на Восток». Оба наказания должны были применяться против коммунистов, и прежде всего против евреев. Так как во Франции имели место антисемитские настроения, особенно обращенные против евреев из Восточной Европы, оказавшихся в стране после Первой мировой войны, военные власти не предполагали, что население проявит солидарность с жертвами репрессий. Поскольку среди покушавшихся были и евреи, то мероприятия подавления приобретали одновременно и политическую, и мировоззренческую мотивировку.[357]

С середины 1941 года с участием представителей военного командования, полиции, экономического отдела, МИДа и особого оперативного штаба Розенберга проводились специальные «заседания по вторникам» — совещания по «еврейскому вопросу», которые, как отмечал в одном из своих отчетов уполномоченный по «еврейским делам» во Франции гауптштурм-фюрер СС Теодор Даннекер, «за редкими исключениями… приводили к осуществлению единой политики по еврейскому вопросу на оккупированных территориях».[358]

Командующий 17-й армией (1941–1942), военный главнокомандующий во Франции (1942–1944) генерал пехоты Карл Генрих фон Штюльпнагель

Новая концепция оккупации была опробована после того, как в результате покушения 3 ноября погибли три немецких солдата. Вместо того чтобы испросить у Гитлера разрешения на расстрел 300 заложников Штюльпнагель потребовал в ОКХ убийства «50 евреев и коммунистов», «наложения штрафа в 1 миллиард франков на евреев Парижа», а также интернирования и депортации на Восток около тысячи евреев, связанных с криминальными или антигерманскими кругами. Через несколько дней были убиты еще несколько немецких военнослужащих, и Штюльпнагель предложил расстрелять 50 заложников и депортировать 500 коммунистов. Наконец, по согласованию с Гитлером было казнено 95 человек, 58 из них — евреи. Одновременно военный командующий отдал приказ о депортации на принудительные работы на Востоке «большого числа преступных еврейско-большевистских элементов» — 1000 евреев и 500 коммунистов.[359]

Некоторые офицеры, например начальник районного командования Сен Жан де Люз майор Хенкель, высказывались за депортацию евреев: «Было бы гораздо целесообразнее позволить этим евреям эмигрировать, вместо того чтобы переселять их в другие департаменты или даже направлять в концентрационные лагеря». Штюльпнагель стремился сохранить лояльность французского народа по отношению к оккупантам и в декабре 1941 года предложил вместо расстрелов французских заложников депортировать 300 евреев.[360]

Наконец, 15 января 1942 года Штюльпнагель предпринял последнюю попытку склонить Гитлера и Кейтеля к уступкам: «Зная общее положение и воздействие таких жестких мероприятий на все население и наше отношение к Франции… я больше не могу ни соединять с совестью массовые расстрелы, ни нести ответственность перед историей». Он указывал, что больше нет возможности проводить аресты евреев и коммунистов, так как уже было арестовано около 10 000 евреев и 3500 коммунистов, а лагеря переполнены. Тем самым действенные мероприятия возмездия ставятся под вопрос: «В отдельных случаях отправка известного числа уже интернированных коммунистов и евреев в Германию или на Восток… поскольку она осуществима с точки зрения транспорта, соответствует потребностям обеспечения безопасности. Безусловно, такое мероприятие окажет на всех сильное воздействие». Но Гитлер и Кейтель остались при своем мнении. Хотя они согласились с предложением Штюльпнагеля о массовых депортациях на Восток или в Германию, но не вместо расстрелов заложников, а дополнительно к ним. Штюльпнагель подал прошение об отставке и вторично обосновал его в частном письме к Кейтелю: «Я думал осуществить, конечно же, необходимую месть за покушения на военнослужащих германского вермахта другим путем, то есть ограниченными экзекуциями, но прежде всего — вывозом больших масс евреев и коммунистов на Восток, который, как мне известно, действует на французское население более устрашающе, чем эти массовые расстрелы, которых они не понимают».[361]

При его преемнике Карле Генрихе фон Штюльпнагеле, лишившемся командования 17-й армией на Восточном фронте во время «зимнего кризиса» вермахта, начались депортации евреев из Франции. Первый транспорт с 1112 евреями направился из Компьена в Освенцим 24 марта 1942 года. В апреле появился приказ Гитлера, который предписывал в качестве мести за покушение кроме расстрела некоторого числа заложников передавать рейхсфюреру СС и шефу германской полиции 500 коммунистов и евреев для депортации на Восток. С этого момента расстрелы и депортации проходили автоматически: 18 апреля — 24 расстрела и 1000 депортаций, 24 апреля — 10 и 500, 28 апреля — 1 и 500, 5 мая — 28 и 500, 7 мая — 20 и 500. В целом до 31 мая 1942 года были приговорены к расстрелу 993 (фактически расстрелян 471) и депортированы около 6 тысяч человек.[362]

Хотя железные дороги были перегружены, военная администрация в лице начальника отдела железнодорожного транспорта на Западе генерал-лейтенанта О. Коля не только предоставила Даннекеру подвижной состав и локомотивы, но и отнесла расходы на их движение до границ Франции на счет вермахта. СД оставалось только оплатить проезд этих составов от французской границы до Освенцима. С 1 августа 1942 года по указанию Гиммлера начался систематический вывоз евреев для уничтожения, причем выбор жертв осуществляли органы военной оккупации. Поначалу «акция» маскировалась как вывоз на работы, но позднее отправке в лагеря уничтожения подверглись и неработоспособные евреи. Только за полтора месяца «на Восток», то есть в лагеря смерти, были направлены 10 тысяч человек. Правда, оккупанты не тронули британских, американских и итальянские подданных. Кроме того, около 4 тысяч бельгийских и 500 французских евреев в сфере главной полевой комендатуры Лилля использовались на строительных работах в Северной Франции и тоже избежали отправки в лагеря. Слухи о судьбе депортированных вызвали панику: многие евреи безуспешно пытались укрыться на Юге Франции, другие женились или пытались получить бельгийское гражданство, но такие браки считались недействительными. Отметим, что эвакуация не вызвала протеста бельгийцев, так как 9/10 бельгийских евреев были эмигрантами. Представители бельгийского министерства юстиции и других учреждений в беседах с представителями военного командующего подчеркивали, что будут защищать только собственных граждан. В результате нацистами было уничтожено около 75 тысяч французских и 15 тысяч бельгийских евреев.[363]

Следовательно, без помощи оккупационной администрации, которая, правда, оказывалась не по собственной инициативе, «окончательное решение» во Франции не могло бы быть проведено в таких масштабах и столь эффективно. Военные учреждения издавали распоряжения о евреях, создавая юридические условия для действий гестапо, а также оказывали административную и практическую помощь в «мировоззренческой борьбе», которая была поручена СД и полиции безопасности. Экономическая сторона «еврейского вопроса», «ариизация» собственности, решалась почти исключительно органами военной администрации. Действия военных властей во Франции показывают, что форсирование антиеврейской политики определялось не только натиском РСХА, но и стремлением военных инстанций отомстить за покушения и саботаж, не затрагивая самих французов. Руководители учреждений вермахта, не чуждые националистическим и антисемитским предрассудкам, считали евреев основой французского Сопротивления. Наконец, военный командующий и его штаб надеялись таким способом удовлетворить ставку фюрера, не подвергая опасности политику коллаборационизма в целом.[364]

Командующий танковым корпусом «Африка» генерал танковых войск Вальтер Неринг (справа) и генерал-фельдмаршал Вальтер Модель

Военные инстанции проводили антисемитские меры не только в самой Франции, но и в Тунисе, имевшем статус французского протектората. К началу Второй мировой войны здесь проживали 85 тысяч евреев, составлявших 2,7 % населения. Тунис был оккупирован немецкими и итальянскими войсками в ноябре 1942 года в ответ на вторжение союзников в Алжир и Марокко. Он входил в оперативную область, подчиненную командующему вермахта на Юге генерал-фельдмаршалу Альберту Кессельрингу. Своим представителем в Тунисе Кессельринг назначил командира танкового корпуса «Африка» генерала танковых войск Вальтера Неринга. Поскольку Кессельринг распорядился об использовании евреев на строительстве укреплений, Неринг приказал еврейской общине Туниса обеспечить отправку на земляные работы трех тысяч человек, организовав их в отряды и снабдив инвентарем, продовольствием и денежным содержанием. Выполнить эти требования было тем более трудно, что одновременно на тунисских евреев была наложена контрибуция в сумме 20 миллионов франков (1 млн марок). Согласно приказу движение к месту работы должно было производиться, как правило, в пешем порядке и только по возможности — по железной дороге. Наконец, войска могли использовать привлеченных к принудительному труду евреев как заложников.[365]

К работам для вермахта были привлечены 5 тысяч евреев, собранных в 30 лагерях вдоль линии фронта. Рабочий день здесь составлял 14 часов, а недовольство жестоко каралось — 20 наиболее активных обитателей лагерей были отправлены в концлагерь в Германию. Хотя лагеря охранялись немецкими, итальянскими и французскими войсками, по мере ухудшения военного положения стран «оси» возрастало количество побегов. С марта 1943 года число сбежавших превышало число вновь набранных, а к маю 1945 года в лагерях оставались только 1600 евреев.[366]