Тетрадь шестая ЗАПИСКИ ТИМОФЕЯ ЛЕБЕДЕВА

Тетрадь шестая

ЗАПИСКИ ТИМОФЕЯ ЛЕБЕДЕВА

В 1620 году шведский путешественник Петр Петрей де Эрлезунд писал: «… Ей приносили в жертву черных соболей и куниц, а также убивали диких зверей и мазали их кровью ее рот и глаза. Жрецы спрашивали ее о будущем, и она давала ответы, подобно дельфийскому оракулу». В XVII веке это, кажется, единственное свидетельство о Золотой Бабе. Поэтому я искал его особенно настойчиво. Оказалось — зря: ничего нового по сравнению с предыдущими он не добавил.

Впрочем, это тоже важно — узнать, что ничего нового он не добавил. Это дает простор для дальнейших размышлений и выводов.

* * *

Но пора сделать кое-какие обобщения. Переворошено изрядное количество книг и журналов, накопилась толкая тетрадь выписок. Однако все это сырье, руда, из которой надо выплавить металл — выводы. Установить главное — есть ли во всем этом что-либо полезное для сегодняшнего дня. Иначе эта Баба, будь она не только золотой, а даже брильянтовой, мне не нужна.

Вспоминаю сейчас, как я связался с ней.

Когда я проходил институтскую практику в леспромхозе на Северном Урале, старик, работавший сторожем на шпалорезке, рассказал как-то собравшимся на перекур ребятам одну историю.

— Живет тут у них в лесах Золотая Баба. Только где она, никто не знает. И какая она — тоже никто не видывал. Еще когда Ермак пошел на Сибирь, унесли ее вогулы — спасать. Кто говорит — в низовье Оби, кто — на Конду, а кто заверяет — здесь осталась. Только схоронили крепко. Молились ей когда-то, давно очень, а потом, видать, забыли. Нынешние-то манси, вогулы по-старому, мало кто и знает, поди, о ней. А дед мой рассказывал: помнили старики, что была когда-то здесь такая. Потом уж другим богам стали молиться, а теперь и совсем никому. А Баба, я думаю, здесь где-то. Чего бы им так далеко тащить ее — на Обь там или на Конду? И здесь так упрятать можно, что никакой черт не найдет. Шаманы, которые прятали, померли, а другой никто не знает. Вот и потеряли ее.

Шпалорезчики, разморенные теплом сторожки, лениво посасывали «Север», слушали старика с интересом, но и не без доли недоверия. Даже вопросов лишних не задали — выслушали как обычную байку: не любо — не слушай, а врать не мешай.

Мне это тоже показалось сказкой, таежной легендой, каких немало ходит в этих краях. Но я был очень удивлен, когда, вернувшись домой, однажды встретил упоминание о Золотой Бабе в научной литературе. Оказывается, она известна еще с XI века. Значит, легенда, которую рассказал сторож шпалорезки, имела под собой что-то реальное! Может быть, он прав и в том, что Золотая Баба до сих пор стоит забытая где-то в уральской тайге? И если это такой древний идол, то он, наверное, будет очень интересен для науки.

Но где ее искать? Конечно, прежде всего — в книгах. Какая она была, кто ее видел, где, когда? Знакомство с литературой отняло у меня почти целый год. Теперь пришла пора попытаться систематизировать все сведения. Это поможет ответить и на главный вопрос — стоит ли ее искать.

Какая она?

Трудно представить себе что-нибудь более противоречивое, чем сведения о Золотой Бабе, скопившиеся почти за целое тысячелетие. Особенно — о внешнем виде ее.

Была ли Золотая Баба золотой? Может быть, она была каменной, деревянной, медной, серебряной? — Мало ли почему ее могли называть Золотой!

В самом деле, почему бы ей не быть, например, каменной?

Вспомним, что первое русское известие о Золотой Бабе — в Софийской летописи — тоже говорило о камне: «…Молящеся идолом… и камню, и Золотой Бабе…» Может быть, Золотая Баба была лишь одним из священных камней?

Гваньини свидетельствует без обиняков: «Истукан, высеченный из камня». Флетчер — «скала, которая от природы имеет вид женщины». Вот и Герберштейн, со слов русского толмача Григория Истомы, упоминал о священных камнях-утесах на берегах северных русских морей. Венгерский путешественник Регули приводил данные о священной горе на притоке Печоры Щугоре. Гору называли Не-Пуби (или, по-ненецки, Нье-Хэге), что значит женский кумир. Русский этнограф Иславин описывал камень Неве-Хэгэ, т. е. Мать Болванов. Каменных идолов встречали на Конде и на Оби.

Почему бы ей не быть и деревянной?

Деревянных идолов у северных народностей было множество. И не случайно: материал всегда под рукой, обработка доступна примитивным инструментам.

Идолов изготовляли сотнями. Кто только из путешественников не описывал их! О деревянных идолах в Биармии сообщают норвежские саги. Английскому мореплавателю Степану Борро северный промышленник Лошек (Ложкин?) в- 1556 году показывал где-то на острове кучу идолов «числом около 300». Они изображали мужчин, женщин и детей. Где-то у северных берегов России француз Мартиньер в 1647 году видел «обрубленные древесные стволы, на которых грубым рельефом была вырезана фигура человека». Он же добавлял, что «в этих идолов входит дьявол и произносит свои предсказания». Предсказания! Золотая Баба тоже занималась этим делом.

Уже упоминавшийся выше Иславин говорил о «древнейшем и знаменитейшем идоле… седмиличном (?), деревянном», которого в 1727 году сожгли миссионеры. Вместе со «Стариком» (так звали идола) тогда же сожгли около 400 деревянных истуканов.

Множество деревянных идолов уничтожал по Оби и ее притокам тобольский митрополит Филофей, о чем свидетельствует его сподвижник по «крещению инородцев» Григорий Новицкий.

Он же описывает найденного в Шоркоровских юртax кумира: «Бе… изсечен из дерева на подобие чело-вече, сребрен, имеющ лице: сей действием сатаниным проглагола бездушный и предвозвести находящее себе близь разорение...» Проглагола! И этот говорил и предсказывал! Отчего бы и ему не быть названным Золотой Бабой?

Путешественник П.П. Инфантьев в 1910 году описал виденного в Печерах-Пауле деревянного идола Чангва-еква, изображавшего женщину. Женщину! Бабу (простите за выражение)!

Но, может быть, и не каменная и не деревянная, а еще какая-нибудь?

Немецкий ученый Г. Михов, собравший сведения о Золотой Бабе, в своей книге, изданной в Гамбурге в 1884 году, предполагал, что она была «сделанной из глины и позолоченной статуей».

Стоит вспомнить, что еще в XV веке (около 1480 года) римский историк Юлий Помпоний Лэт (по прозванию Сабина) в своих лекциях упоминал: «Угры приходили вместе с готами в Рим и участвовали в разгроме его Аларихом… На обратном пути часть их (угричей) осела в Паннонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняются как божествам».

Позднейшими исследованиями ученых подтверждено: да, современные ханты и манси — ближайшие братья венгров. У них и в языке много общего. Так что известие Лэта об унесенных к берегам Ледовитого океана медных статуях тоже может быть правдой. И не стала ли одна из них тем самым идолом, который потом получил имя — Золотая Баба!

А что? Среди известных нам древнеримских скульптур немало таких, которые чем-то напоминают описания и изображения Золотой Бабы. Взять, например, статую Августа из Прима Порта. Одежда — похожа на женскую, в руке — копье, у ног ребенок (амур?). А статуя римлянина из дворца «Палаццо Барберини» с портретами предков в руках? Достаточно бегло взглянуть на нее, чтобы убедиться, как легко принять ее за женскую фигуру с детьми. Это — взятые наугад две статуи; а сколько можно найти еще более похожих, если изучить альбомы всех сохранившихся скульптур — римских, греческих, египетских, восточных!

— А может, она была серебряная?

Закамская сторона издавна славилась обилием серебра, вернее изделий из него, хотя на Урале серебряных руд почти нет. До сих пор находят в земле искусной работы блюда, кубки, броши, браслеты и другие украшения, которые когда-то, очевидно, массой шли на Урал в обмен на пушнину.

О богатстве Биармии серебром знали скандинавы.

Летописи свидетельствуют, что югричи платили Новгороду дань, кроме пушнины, еще и серебром.

Археологи утверждают: «На территории Пермской области найдено больше половины всех известных в мире иранских серебряных изделий».

Почему так? Как и все в мире, это тоже имеет свое объяснение. В III–VII веках нашей эры далеко шла слава о золотых и серебряных дел мастерах богатого и могучего государства Сасанидов, существовавшего на территории современного Ирана. По всему Ближнему Востоку расходились их изделия: литая и чеканная золотая и серебряная посуда, утварь, украшения. Прихотливый растительный и животный орнамент, живые, полные движения и изящества сцены охоты, фантастические сюжеты на блюдах, чашах, ковшах и кувшинах до сих пор изумляют богатством композиции, точностью рисунка, мастерством деталей.

Арабы, завоевавшие в VII–VIII веках Ближний Восток, положили конец династии Сасанидов и искусству ее мастеров. Мусульманская религия, которую принесли с собой арабы и которая стала господствующей, не разрешала, изображать людей и животных. Бытовые изделия и украшения обрели новую форму, на блюдах и чашах появились новые мотивы — разнообразный, но скучный своей сухостью геометрический орнамент, затейливая вязь цитат из Корана.

А как же быть со старой посудой, которой за несколько веков правления Сасанидов накопилось изрядно?

Ее пришлось сбывать на сторону. К приятному удивлению ближневосточных торговцев, греховные изделия стали охотно брать северные племена. Жрецы всевозможных богов и боженят быстро смекнули, что богатые поделки из неизвестного здесь блестящего металла с изображениями людей и животных незнакомого, фантастического облика можно удачно использовать в культовых целях. Приколотил блестящее блюдо на дерево — считай, что это символ солнца, и поклоняйся ему. Мелкие изделия можно положить в амбар к идолу и тем самым возвеличить его богатство. а значит, и уважение к нему.

Еще две-три сотни лет назад в иных амбарах находили десятки пудов старого серебра в изделиях.

Между прочим, это пристрастие к серебру не раз использовали разные пройдохи и мошенники. Даже в близкие к нам времена на Севере выгодно сбывали краденую церковную посуду. Иные просто делали ее сами. Сообщают, что в Тобольске в прошлом веке жил «один поляк Р.», который тайно имел специальную мастерскую для изготовления подобных изделий и весьма небезвыгодно сбывал их шаманам.

Когда типов, подобных «одному поляку Р.» не оказывалось, шаманы отливали изделия сами.

Наш уралец писатель-путешественник К.Д. Носилов, отдавший много лет жизни изучению Северного Урала, в одном из очерков, написанных в начале нашего века, сообщает о серебряном идоле: «Она не здесь, — рассказывал вогул, — но мы ее знаем. Она тогда же (с приходом русских) через наши леса была перенесена верными людьми на Обь; где она теперь, у остяков ли. где в Кызыме, у самоедов ли где в Тазу, я точно не знаю, но с той поры, как она здесь была, у нас остался с нее слиток — «Серебряная Баба», которая до сих пор хранится у одного вогула в самой вершине нашей реки (Конды).

— Ты ее видел, дедушка?

— Не раз, не два виДел на своем веку, — ответил Савва.

— Какая же она?

— Серебряная…

— На кого походит? Как сделана?

— На бабу походит, бабой и сделана.

— Одета?

— Нет, голая… Голая баба — и только. Сидит. Нос есть, глаза, губы, все есть, все сделано, как быть бабе…

— Большая?

— Нет, маленькая, всего с четверть, но тяжелая такая, литая; по Золотой Бабе ее и лили в старое время; положили ту в песок с глиной, закопали в землю, расто^пили серебра ковш и вылили и обделали, и вот она и живет.

— Где же она у этого ямнельского вогула хранится?

— В юрте хранится, в переднем углу. Как зайдешь к нему в юрту, у него в переднем углу полочка небольшая сделана, занавесочкой закрыта, за ней в ящике старом она и сидит. Как откроешь ящик — и увидишь ее на собольей шкурке.

— ¹ Что же ей приносят?

— Большие шелковые платки, потом серебро она любит, шкурки дорогие.

— Куда же это все после идет?

— На нее идет, серебро кладут в ящик, шкурки стелют под нее; платками ее закрывают, окутывают…»

Значит, идол был золотым, а копии его — серебряными?! Но, может быть, собеседник Носилова сочинил все это?

Однако примерно в те же годы о серебряном женском идоле, находящемся в Юмнель-Пауле, сообщал этнограф П.П. Инфантьев. Составитель остяцкого словаря Х. Паасонен тоже слышал от одного местного жителя о серебряном божке, величиною с фут, хранившемся в специальном амбаре у верховного жреца в Нахрачах.

И Оронтур-Пауль, и Юмнель-Пауль, и Нахрачи — это все один район в бассейне Конды.

Возможно, следовательно, что первоначальный идол был золотым.

Промелькнуло же лет сто назад в одном из изданий Русского географического общества сообщение о каком-то золотом идоле в пещере в верховьях Сосьвы. Не туда ли унесли его жрецы?

Но кто возьмется утверждать это наверняка?

Кто ее видел?

Чем же объяснить, что сведения о Золотой Бабе столь противоречивы? Уж не тем ли, что ее никто не видел?

Вот одно из первых свидетельств — барона Герберштейна, — относящееся к 1549 году: «Не мог указать ничего, наверное, от какого-нибудь такого человека, который видел бы это собственными глазами».

А вот одно из последних. Ипполит Завалишин в своем «Описании Западной Сибири», вышедшем в 1860-х годах, писал: «Внешний вид и устройство его (идола) неизвестны были и самим обоготворявшим. Постоянно охраняемая двумя стражами в красных одеждах, с копьями в руках, его кумирня была закрыта для вогулов. Один только старейший и главный шаман имел право входить в кумирню».

В промежутке между этими так далеко отстоящими друг от друга сведениями — та же картина: среди людей, описывавших Золотую Бабу, нет ни одного, кто бы видел идола своими глазами. Больше того, ни один из них не говорит о том, что рассказывает со слов людей, лично видевших Золотую Бабу.

Значит, рассказы о ней получены даже не из вторых или третьих, а не ближе чем из четвертых-пятых рук. Как они, эти рассказы, обрастали при этом домыслами, можно только догадываться, вспоминая детскую игру в глухие телефоны.

Это — рассказы. Еще хуже — с изображениями. Авторы их действовали каждый по своему разумению, отталкиваясь только от немногословного и туманного описания.

Достаточно посмотреть, как, отталкиваясь от одной строчки Меховского, художник, «разделывавший» карту Олая Магнуса, изобразил на ней тюленей. Меховский, сам никогда не видевший тюленей, но слышавший о них, назвал тюленей морскими собаками. Художник же, не имевший перед собой ничего другого, кроме этой одной строчки, изобразил на рисунке плавающих в океане и разгуливающих по льдам огромных собак, похожих одновременно и на тигров. Так рождались изображения, еще более затруднявшие познание истины.

Стоит взглянуть также и на изображение Золотой Бабы, приложенное к «Космографии» Андре Тевэ и полученное им якобы от одного поляка, с которым он встретился в Турции. Не говоря уже о самом идоле, похожем скорее на католическую мадонну, — природа, строения и прочее на рисунке не оставляют сомнения в источнике, которым пользовался художник, — все это явно европейское.

Конечно, вполне возможно, что было время, когда доступ к Золотой Бабе (если она существовала) был свободнее, чем впоследствии, что ее могли видеть многие. Если она и охранялась, то не более чем всякая другая святыня в любой другой стране. Но эти очевидцы, к сожалению, не оставили свидетельств.

Зато строки из Софийской летописи по случаю кончины епископа Стефана Пермского, жившего «посреде неверных человек», молящихся Золотой Бабе, можно понять как свидетельство того, что ей в то время поклонялись, невзирая на запрещения миссионеров. То же самое можно понять и из послания митрополита Симона «великопермскому князю Матвею Михайловичу и всем пермичам большим людям и меньшим». В гневном послании митрополит московский и всея Руси пробирал пермичей и их князя за поклонение Золотой Бабе и болвану Войпелю. Очевидно, пермичи не обращали внимания на угрозы издалека — московиты еще не очень прочно стояли на Каме.

А Матвей Меховский, краковский профессор медицины? По его словам, «никто проходящий поблизости… не минует ее», то есть Золотую Бабу. Никто! Значит, даже обязаны были знать о том, где Золотая Баба, обязаны были побывать у нее.

Последующие описатели: Дженкинсон, Бельфоре, Гваньини, Петрей — все они сообщают о поклонении не заочном, а в общении с идолом — с жертвами, гаданием, беседами с оракулом.

Даже на рисунках у А. Вида, А. Тевэ, С. Мюнстера, на карте Неизвестного — около Золотой Бабы изображены молящиеся. Правда, это могло быть фантазией художника, однако… Однако именно этот момент — общий для всех, очень разнохарактерных, изображений Золотой Бабы!

Доверчивость, бывшая неотъемлемой чертой мирного маленького лесного народа, со временем могла смениться настороженностью. Погоня за Золотой Бабой любителей наживы, охота на нее церковников вынудили, в конце концов, хранить местопребывание идола в тайне — сначала от чужих, а потом даже и от своих: ведь среди своих тоже могут быть предатели.

Вот и оказалось, что о Золотой Бабе все знали только понаслышке. А в этом случае как не заподозришь в каждом из описаний возможность преувеличений.

К тому же уж очень мало знали в те времена в Европе о странах и народах на северо-востоке Русского государства. Недостаток знаний восполняли выдумками. «Этим рассказам, как видно, верили до тех пор, пока русские не стали крепкою ногою в Сибири и не дали знать миру, что тут живут тоже люди, со всеми принадлежностями человеческой породы, отличающиеся от других только языком и об разом жизни», — писал один ученый.

Недостаток знаний, так сказать, первооснова возникновения сказочных вымыслов. А причины в каждом отдельном случае могли быть разные.

Люди торговые — стремились устранить конкурентов описанием ужасов и трудностей. Люди ратные — не лишали себя удовольствия иногда похвастать своими доблестями, хотя бы и вымышленными. В их рассказах противник и условия сражений всегда страшнее, чем они были на самом деле.

Были, конечно, и просто некритичные люди, воспринимавшие как действительность местные предания, а также и такие, про которых обычно говорят: «у страха глаза велики». Людей, способных преувеличивать виденное и слышанное, способных давать ему иное, фантастическое толкование, на земле всегда хватало.

И хотя какое-то зерно правды всегда можно найти в любых, самых диковинных вымыслах — как трудно отделить правду от вымысла!

Подноготная сказок

Но, бывало, люди пытались вылущить зерно истины из подобных сказок. И небезуспешно.

У известного географа, археолога и этнографа академика Д.Н. Анучина есть интереснейший труд под названием «К истории ознакомления с Сибирью до Ермака», где он, кстати говоря, много места уделил и Золотой Бабе. Труд этот посвящен разбору древнего русского памятника письменности — «Сказания о челоне цех незнаемых в восточной стране». Очень остроумно и дельно Анучин доказывает, каким путем многие реальные факты обрастали домыслами, превращаясь в нечто совершенно невероятное.

«Многие известия его (Сказания), — пишет он, — совершенно согласны с действительностью, другие вероятны или возможны, третьи основаны тоже, очевидно, на действительных, хотя и преувеличенных или неверно понятых фактах, и только некоторые — представляются явно мифическими, но и то едва ли придумывались нарочно, а скорее передающими ходившие между югрой и посещавшими их русскими поверья и рассказы».

Та к, загадка описанных в «Сказании» полулюдей-полузверей, все тело которых покрыто волосами, объяснялась тем, что заезжие путники видели местных аборигенов в не знаемой ими доселе одежде из шкур мехом наружу.

Страшные своей фантастичностью «рты на темени» этих людей («коли ядят, они крошат рыбу и мясо да кладут под колпак или под шапку») тоже имеют свое простое объяснение: в малице, меховой одежде северных народов, сшитой вместе с капюшоном, отверстие для лица делалось так, что закрывало рот, оставляя открытыми только глаза; пищу приходилось засовывать внутрь, как бы поднося колбу.

И уж совсем не трудно разгадать основу «свидетельства» «Сказания» о людях, умирающих на зиму и воскресающих летом, а также о таких, что живут и ходят под землей. Да, на часть долгой зимы, особенно на ее буранный период, когда передвижение по тундре становилось невозможным, северные народы жили под снегом, в занесенных «с головой» чумах, проделывая глубинные «ходы сообщения» между ними.

И уж если так просто и остроумно объяснимы такие фантастические байки. то, наверное, поддаются «расшифровке» и причудливые особенности Золотой Бабы?

Вот, скажем, прилагательное «золотая». В лексиконе древних манси и хантов такого слова не было. Вернее, быть-то оно было, но являлось многозначным. Как, например, у русских (да и многих славянских народов) слово «красный» обозначало не только цвет, но и качества (красная девица, красное крыльцо, красный угол, красный денек).

Маленькие лесные народы с примитивным запасом слов могли называть золотым все чем-то особенно ценное, важное, красивое, богатое. Да и у русских слово «золотой» употреблялось не только в приложении к вещам из золота — золотые руки, золотой человек, золотое слово, золотые уста. Почему бы не предположить, что имя Золотой Бабе дали именно русские и совсем не потому, что идол был из золота, а потому что около него, по слухам, хранились большие богатства (и притом не обязательно золотые)?

А инструменты с трубными звуками? Их объяснить тем легче, что авторы, приводившие эти слова, и сами уже кое-что пытались объяснить, высказать свои предположения.

Герберштейн: «Я думаю, что это происходит от сильного непрерывного дуновения ветров в эти инструменты».

Гваньини: «Я сказал бы, что это ничто иное, как какие-либо инструменты, положенные здесь издревле или подземные каналы, так устроенные самой природой, что они при беспрерывном дуновении ветров постоянно издают звон, рев и трубный звук».

Что ж, история, пожалуй, знакомая — музыкально-вокально-шумовые фокусы были на вооружении у жрецов всех времен и народов. Тем более, что в этом им часто помогала сама природа. В одном из старых журналов я вычитал: «В акациевом лесу Африки ветер доносит до вас звуки флейты. Не стоит, однако, искать исполнителя среди птиц, животных или насекомых. Осмотрите внимательно ветку акации. Среди нежных листьев торчат твердые шипы. Они пронизаны отверстиями — это работа жуков-древоточцев. Легкий ветерок проходит по извилистым ходам и заставляет петь эту природную флейту».

Или еще. В Кызыл-кумах геологи обнаружили недавно «поющий лес». Когда-то это был могучий мангровый лес, а теперь от него остались пеньки — окаменевшие пустотелые столбы. «Когда зашумит ветер, то неожиданно, словно из-под земли, разносится могучая, удивительного тембра музыка», — пишет очевидец. Другой добавляет, что музыка походит на звуки труб.

Кроме поющих деревьев, давно известны поющие скалы. Природа щедро снабжала музыкой — сумей только использовать ее.

Жрецы разных богов давно научились использовать музыкальные шумы в своих целях. Вот что делалось, например, для приманки людей в храм за несколько веков до нашей эры в Сирии.

В статье Саларева «О золотой бабе, Северной богине», напечатанной в 1815 году в «Вестнике Европы» — журнале, «составляемом Михаилом Каченовским», есть такие строки о сирийской богине Атергатис: «Северные народы под своею богинею Бабою почитали ту самую, которая у восточных народов известна была под названием Сирийской, означавшей землю. Я приведу на сие следующие доказательства.

1. Храм Сирийской богини находился в Гиерополисе и Аукианово, описание чрезмерного его богатства весьма сходно с описанием богатства храма Золотой Бабы; во храме Бабы скрывалось множество музыкальный инструментов, которыми жрецы производили шум и приписывали его самой богине; во храме Сирийском слышен был также подобный шум…»

Что же касается слов Клемента Адамса о прорицаниях идола, то не кроется ли секрет в таком простом фокусе, как эхо?

Вот что пишет один из путешественников по Северу, кажется, К.Д. Носилов:

«Можно видеть, как, плывя на лодке мимо священного мыса, остяки неожиданно кидают, словно по команде, соои весла и поднимают крик зычным диким голосом, словно взывая к божеству, спрятанному где-то против этого места, прося его помощи, покровительства».

Дело, конечно, не в том, что ответит эхо, а в том — как истолкует его жрец. Можно ведь и вопрос задать так, что эхо даст нужный ответ. Вспомним-ка детскую игру:

— Сколько раз придем опять? — кричат ребята у опушки.

— Пя-а-ать! — отвечает лес.

— Кто украл хомуты? — забавляются озорники, зная, что услышат в ответ:

— Ты-ы!

Разве не могли задавать подобные же вопросы жрецы богини, чтобы получить от нее заранее ожидаемый ответ?

Что касается другой «странности» идола в образе женщины, а Именно, что «она держит в утробе сына, да и не одного», то и этому может быть найдено несколько простых истолкований.

Во-первых, большинство-то сведений говорит об одном ребенке на коленях и о другом — у ног (об «утробе» пишет, кажется, один лишь Герберштейн). В таком случае Золотая Баба похожа почти на любую скульптуру христианской мадонны с сыном на коленях и с ангелочком у ног.

А во-вторых, если даже взять описание Герберштейна за самое достоверное, то и оно может оказаться не таким уж крепким орешком. Я беру книгу путешественника-этнографа Владимира Иславина «Самоеды в домашнем и общественном быту», изданную в Петербурге в 1847 году. И нахожу там: «…посреди самого острова Вайгача находится камень по имени Неве-Хэге, т. е. Мать болванов и назван потому, что к нему бросают разные монеты, ружья, топоры, ножи, пуговицы и т. д. и что у него, как у матери, все это хранится в утробе».

Но ведь кроме монет и пуговиц так внутри статуи можно хранить и маленького идола, а если надо, то и двух!

Меня, кроме того, сильно взволновала одна неожиданная находка. К Веньке, нашему однокурснику, приехал гость — дядя, работник какого-то советского учреждения в Румынии. Привез ему кучу альбомов и открыток. Среди них я увидел одну картинку… Как будто что-то кольнуло меня, когда я дошел до нее.

Деревянная статуя изображает сидящую на стуле женщину. На левой ноге ее сидит девочка. А у той — тоже на левой ноге — еще ребенок, скорее всего мальчик… Это же прямая иллюстрация ко многим описаниям Золотой Бабы!

Конечно, я полез к Венькииому дядьке с расспросами. Но он мало что мог сообщить. Сказал лишь, что видел статую в древнем замке Бран, близ города Брашова, в музее средневекового искусства и быта. До войны замок служил летней резиденцией королевской семье. Вещи там собирались с незапамятных лет, многие сохранились еще со времен постройки замка, с XIV века.

Я тут же в связи с этим вспомнил, что в Румынии и сейчас много венгров, а замок Бран находится на границе, некогда разделявшей венгров и румын. А что если подобную же скульптуру (возможно, бронзовую) унесли с собой на Урал предки современных венгров, ходившие с Аларихом в Рим?

Заманчивое предположение! Но, увы, кроме этого, пусть весьма важного подозрения никаких доказательств мне добыть не удалось.

А хотелось бы. Уж очень интересная родственница обнаруживается у Золотой Бабы.

О родственницах

Кстати — о «родственницах» Золотой Бабы. Если верить всем исследователям, то их у нее великое множество. Тут и Иомала (Юмала) древних скандинавских саг, и древнеславянская богиня Сива, и вогульская Куальтысь-Санорум, и зырянская Зарни-Ань, и древнеиндийское божество подземного мира Иома, и пермяцкая Кылдысин, и тибетская (и китайская тоже) богиня бессмертия Гуань-ин, и древнегреческая Артемида, и фригийская Кибела, и скифские «Каменные бабы»… Отталкиваясь от наружного сходства (по описаниям) зачисляли в родственники даже Будду.

Конечно, она похожа на многих, но…

Когда я читал эти изыскания, меня не оставляла одна мысль. Вернее — цепочка мыслей.

Эти поиски родственников Золотой Бабы, может, и имеют какое-то значение для истории разных религий, для понимания взаимосвязи их, но едва ли прибавляют что-то к истории самого идола, о котором идет речь. Сходные черты в культе, в обрядах, в созвучии имен и даже во внешнем виде идола еще ни о чем не говорят.

Один ученый, Н.С. Трубецкой, в статье «К вопросу о Золотой Бабе» еще в 1906 году очень точно, по-моему, сказал, что Золотая Баба — «это одна из широко распространенных у разных народов типов богини — покровительницы человеческого рода, заведующей его размножением и судьбою отдельных людей и покровительствующей главным занятиям того народа, который поклоняется ей».

Ясно, например, почему именно было много богинь-женщин. Это же наследство матриархата, стадию которого прошли, кажется, все народы. И поэтому у каждого народа была и богиня.

Археологи, открывшие и описавшие так называемую Ананьинскую культуру на Урале (VII–III века до н. э.), пришли к выводу, что ананьинское население почитало древнее божество — владычицу зверей и хранительницу домашнего очага. Они нашли глиняные статуэтки женщины.

На Гляденовском кострище (II в. до н. э. — III в. н. э.), которое вероятнее всего было когда-то жертвенным местом, археологи тоже нашли много свидетельств культа прародительницы рода — так называемые вотивные жертвенные фигурки, частью литые.

Значит, и в этих краях у древних предков нынешних северных народов тоже существовал культ женщины-матери.

Полез я в энциклопедию. Нашел слово «религия». Читаю: «Религия — одна из форм общественного сознания. искаженное фантастическое отражение в сознании людей господствующих над ними природных и общественных сил».

Ага, значит, если у кого «господствующие силы» общие, значит и в религиях у них тоже может быть что-то общее! Скотоводы поклонялись коню, быку, лосю — у кого какой зверь больше ценится — или приносили их в жертву. Жившие в лесах молились дереву, в горах — скалам.

Но искать общее в религиозных верованиях и обрядах у народов, живших в разные эпохи истории, — дело скользкое.

В той же статье энциклопедии есть и такие строки: «религиозные взгляды и соответствующие им учреждения изменяются в зависимости от изменения условий жизни общества, они преходящие и существуют только в определенных исторических условиях».

Все правильно. Все так, как надо мне! Изменились условия, изменилась жизнь — изменилась как-то и религия. Как же в этом случае можно приписывать вогулам, скажем, X–XII веков, что они исповедовали культ тибетско-китайской богини первых веков нашей эры, как это пытаются сделать те, кто утверждает, что Золотая Баба — это Гуань-ин? Идол и культ — вещи разные. Идола можно перенести из одного места в другое, от одного народа к другому, и он станет там новым идолом с новыми функциями. Обличье то же, а вера другая.

А религию так можно перенести oт народа к народу только насильно. Мало ли русские миссионеры снабжали вогул, остяков, самоедов и зырян иконами — что-то не видно было у них в чумах или на мольбищах этого добра: не тот тип бога, который нравился этим народам, был им привычен, соответствовал их религии. Статую же мадонны могли взять и обоготворить — она походит на вырезанных из дерева идолов.

Вот такое «родство» с Золотой Бабой надо искать. Это принесет больше пользы, так как может объяснить многое.

И уж ни в коем случае нельзя считать близкими родственницами Золотой Бабы «каменных баб». Конечно, недалекому человеку так рассуждать легче всего: и там и тут «баба». Но ведь коса сенокосная и морская коса — не одно и то же.

Те каменные изваяния, что во множестве находили и находят на широкой — чуть не в полмира — полосе, тянущейся от Галиции и Пруссии на Западе до Дальней Сибири на Востоке (отдельные находки зафиксированы во Франции и даже в Англии) — это то, да не то.

О происхождении и значении каменных баб много гадали. Литература о них — необъятна. Им приписывали много ролей, от роли надгробных памятников (как следствие культа предков) до роли… указателей на дорогах. Но никто не видел в них идолов какого-то божества. И недаром находки каменных баб, датируемых от глубокой древности (V–IV века до н. э.) до позднего средневековья (чуть ли не XIII–XIV вв.), принадлежат многим и многим народам — от скифов и половцев до славян и тюрков, многим эпохам — от скифской до позднекочевнической. Известны даже изваяния, относящиеся к археологической эпохе бронзы.

Попадали какими-то путями иногда каменные бабы и на север Урала.

В Серовский краеведческий музей однажды принесли старинную фотографию. На ней среди отвалов породы и остатков каких-то построек запечатлено каменное изваяние человеческого тела со скрещенными на поясе руками. Головы у изваяния нет — то ли фотограф не сумел поймать ее в кадр, то ли ее не было совсем. Сомнений не было — на снимке красовалась каменная баба. Но как она попала на самый север Свердловской обла, сти? Старожилы вспомнили, что в начале нашего века в Богословском горном округе при разработке какого-то рудника обнаружили невиданную прежде в этих краях скульптуру. А как она попала сюда, куда девалась потом, установить никто не мог. Так этот снимок и остался загадкой.

Нет, каменная баба — совсем даже не родственница своей Золотой тезке!

Недаром на подобные предположения так обрушился в свое время русский ученый — ориенталист (знаток Востока) Н.И. Веселовский в статье «Мнимые каменные бабы», напечатанной в 1905 г. в «Вестнике археологии и истории» (вып. XVII), категорически заявляя: «Что же, спрашивается, есть в этом обдорском идоле общего с каменными бабами? Решительно ничего».

И я тоже думаю — решительно ничего!

* * *

Что же все-таки известно о Золотой Бабе достоверного? А, пожалуй, ничего.

Что идол существовал и существует? Никто не взялся бы утверждать это ценой собственной головы. Да и был ли идол один или было несколько — все это неизвестно.

Что он был где-то на Северном Урале? Но где именно — никто за тысячелетие не сказал точно.

Что он был золотым? А может быть, это только имя идола — ведь никаких подтверждающих деталей никем не приводилось.

Обо всем остальном нечего и говорить: все это еще более противоречиво и неясно.

Может быть, все это и в самом деле только сказка — одна из тех, что во множестве ходили по миру о нашей стране в давние времена? Примечательно, что с ростом истинных представлений о северных землях, сообщения о Золотой Бабе исчезают со страниц географических сочинений. Еще более примечательно, что в «отписках» (отчетах) русских землепроходцев конца XVI — начала XVII I веков, этих основных документах тех лет, нет и намека на Золотую Бабу. А уж им ли было не знать!

Куда она исчезла? Не Ермак ли?..

А может, сообщения о Золотой Бабе исчезли потому, что исчезла она сама? Тогда — куда же она могла деваться?

Ну, деваться-то было куда.

Кто-то из историков на основании анализа норвежских саг высказал предположение, что капище Золотой Бабы разграбили древние скандинавы и увезли идола с собой.

Его могли захватить и новгородцы или московиты в один из своих опустошительных походов. Захватить, разбить на куски, превратить в доступный сбыту драгоценный металл. Это же могло быть и позднее.

Может быть, во время одного из таких походов, когда были перебиты все, кто охранял идола и знал его местопребывание, идол так и остался где-то в непроходимых местах, незнаемый остальными, потерянный и забытый. Это же могло быть и позднее, в случае скоропостижной смерти хранителей.

А может быть…

* * *

К началу 1583 года дела Ермака шли неплохо. Осенью он без боя (решающие бои уже были позади) занял Кашлык — столицу Сибирского царства; коварный Кучум «бегаша на степь, в казачью орду»; главнокомандующий татар — любимый племянник хана — Махтум-кули был взят в плен; остяцкий князь «именем Бояр, со многими остяки», а за ним и мансийские князьки Суклей и Ишбердей пришли (добровольно) с дарами просить мира и покоя; посланный Ермаком атаман Иван Кольцо, пробравшись «волчьей тропой» в Москву, бил челом Сибирским царством грозному царю Ивану и, снискав его милости, вез герою похода жалованные государем два панциря, два кубка и шубу с царского плеча, а также обещание военной помощи.

Можно было отдохнуть, подлечить раны, пополнить запасы, укрепить городки в предвидении возможных битв. Однако Ермак занимается в это время отнюдь не такими приятными и легкими делами.

В начале марта, еще до того, как вскрылись реки, он посылает своего любимца пятидесятника Богдана Брязгу с отрядом казаков вниз по Иртышу.

Зачем? Летопись говорит: собирать ясак.

Летописи… Ох, и доставили они хлопот позднейшим исследователям, вынужденным докапываться, кому служил автор каждого такого «сказания»! Ибо только этим путем можно было выяснить, где он должен был соврать, а где — сказать правду.

Уж очень странно, что Ермаку захотелось в такой момент пополнить свои запасы соболей и белок, а не заняться подготовкой к будущим боям и голодным осадам — Кучум-то готовился к ним. И что-то уж слишком часто в описании похода Брязги встречаются имена преследуемых идолов и разоренных мольбищ!

Может быть, смекалистый атаман предвидел, что, захватив святыни, он легче привяжет к себе инородцев? А исключение этой силы из дальнейшей борьбы за Сибирь очень было необходимо Ермаку.

Пройдя вниз по Иртышу, Брязга взял Аремзянскую волость с ее укрепленным городком, разбил татар на Тургасском городище и, не задерживаясь, на конях, добрался до устья реки Демьянки, «до большого их сборного княжца Демаяна». А что было дальше — стоит послушать ученого немца Г.Ф. Миллера, состоявшего на русской службе при Академии наук и по ее поручению составившего в 1740-х годах первое научное описание истории Сибири. Для этого он переворошил все архивы сибирских городов и вывез оттуда — в оригиналах и в копиях — несколько возов ценнейших исторических документов.

Миллер писал: «Демьян, или Нимнян, собрал до 2000 человек остяков и вогулов, которые, вероятно, пришли с реки Конды. Он ожидал казаков с тем большей смелостью, что для обороны имел на горе большой и крепкий городок. Казакам было весьма трудно овладеть этим местом. В течение трех дней они упорно старались взять городок, но ничего не достигли… Брюзга случайно узнал от татар, которые служили у него в обозе подводчиками. о причине упорства остяков. Среди татар был один чуваш, которого хан Кучум когда-то вывез из Казани; он часто бывал прежде среди остяков; по его словам, у них имеется идол, про которого остяки рассказывают, что он привезен к ним из России, где его почитали под именем Христа. Этот идол вылит из золота и сидит в чаше, в которую остяки наливают воду, и после того как они выпьют этой воды, они твердо верят, что с ними не может случиться никакого несчастья. Вероятно, это и является причиной их упорства. Он прибавил, что, если ему разрешат, он отправится к остякам и попытается украсть идола; во всяком случае, он надеется проведать намерения остяков для того, чтобы казаки могли принять свои меры.

Это предложение было принято, и вечером того же дня чуваш был отпущен в городок к остякам под видом перебежчика. На следующее утро он опять был в казацком лагере и принес следующее сообщение. Остяки находятся в большом страхе, они поставили идола на стол, а вокруг него жгут в особых чашах сало и серу. Сами же в великом множестве стоят и сидят перед столом и возносят идолу непрестанные молитвы, что и помешало чувашу украсть его. При этом они гадают — сдаваться ли им казакам, или продолжать сопротивление, и уже пришли к тому заключению, что лучше сдаться. После этого казаки с новой силою начали наступление, которое едва только началось, как большинство остяков и вогулов бежали из городка и рассеялись по своим юртам. Оставшиеся прекратили сопротивление, и казаки могли без особых усилий овладеть этим местом.

Нужно сказать, что после сдачи городка казаки искали идола, но нигде его не нашли. Если на этом основании рассказ об идоле считать за басню, то можно впасть в ошибку, потому что остяки легко могли скрыть свою святыню или перевезти ее в другое место. Как известно, остяки еще в недавнее время, после того как их привели в христианскую веру, тщательно скрывали своих важнейших идолов, и спустя многие годы о них нельзя было получить какие бы то ни было известия. Что же касается того обстоятельства, будто бы упомянутый идол был привезен из России и что остяки его называли именем Христа, то, судя по описанному изображению его как сидящего в чаше, сообщение о происхождении его из России вызывает большие сомнения, и надо думать, что это добавление принадлежит составителю летописи».

Пожалуй, Миллер в своих сомнениях прав. Что-то не было известно до сих пор о золотых статуях Христа в русских церквах.

Но казаки искали идола после сдачи городка. Значит, именно он был зачем-то им нужен!

Мало того, дальнейшие остановки отряда Брязги тоже связаны со священными местами остяков и вогулов: «… Миновав опустелое мольбище остяков — Рачево городище, поплыл до Цингалинских юрт и до Нарымского городка, что нынче Сотникавские юрты, где встретил женщин и детей, объятых страхом… Далее поплыл в Колпуховские волости… приплыл в Самарово…»

Но в Самароне (ныне Ханты-Мансийск) — одном из крупнейших остяцких городков, резиденции местного князька — Брязга долго не задержался. Уже через неделю отряд пристал у Белогорья. «Ту бо у них молбище большое», — говорит летописец.

Опять мольбище! Но, может быть, казакам там нужно было что-нибудь иное? Обратимся опять к Миллеру: «Близость реки Оби позволила Брязге произвести разведки по ее берегам. Он дошел только до Белогорской волости, которая была первой от устья Иртыша вниз по течению… Как рассказывает летопись, там в древние времена было место поклонения некоей знаменитой богине, которая вместе с сыном восседала на стуле нагая. Ей остяки приносили часто жертвы и дары, за что она. оказывала им помощь на охоте, рыбной ловле и во всех их делах. Если кто-либо не исполнял данное ей обещание принести что-либо в жертву, то она до тех пор устрашала и мучила его, пока он не выполнял свое обещание. Если же кто-либо приносил ей дары не от доброго сердца, то он должен был ожидать внезапной смерти. Эта богиня, перед которой тогда как раз собралось множество народа, при приближении казаков приказала себя ухоронить, а самим остякам куда-либо спрятаться. Это было исполнено, и когда казаки высадились на берег, то они не нашли там ничего, кроме пустых юрт».

Как это все похоже на описание Золотой Бабы и у Меховского, и у Герберштейна, и у многих других! Может быть, это она и есть? Но Миллер не очень верит здесь летописи: «Можно представить легковерному летописцу верить в то, что он рассказывает про остяцкую богиню и что ни в какой мере не подтверждается последующими известиями. Некоторое сходство с этим рассказом имеет еще более древний рассказ про языческую богиню, державшую ребенка на коленях, которую почитали в низовьях реки Оби под именем «Златой Бабы». Я расспрашивал про нее тамошних остяков и самоедов, но ничего не узнал, и то, что нам сейчас рассказывают на реке Оби про Белогорского шайтана, совсем не похоже на вышеприведенный рассказ.

Доставерно лишь то, что белогорские остяки имели знаменитого шайтана, от имени которого делал предсказания приставленный к нему шайтанщик. Вероятно так же и то, что при приближении казаков шайтанщик тщательно укрыл свою святыню и посоветовал остякам также спрятаться от казаков».

А что же Брязга? Пошел, не задерживаясь, дальше? Ведь там — ниже по Оби — крупные остяцкие городки. Увы, нет! Как пишет тот же Миллер — «Хотя Брязга не имел случая заняться распространением в этой местности русской власти, он все же пробыл там три дня».

И только потом… повернул назад. Да, повернул назад, а не пошел вперед!

Зато едва успел вернуться отряд Брязги, как по его следам отправился сам Ермак Тимофеевич. Похоже, что он был недоволен результатами похода Брязги, увлекшегося погоней за идолами. Летопись говорит: «Ехал вниз Иртыша реки, воевал Кодекие городки, князей Алачевых с богатством взял, и все городки Кодские и Казымский городок со многим богатством князя их взят».

Взглянув на карту, видишь, как далеко ушел Ермак по сравнению с Брязгой. Кодские городки — это село Кондинское на Оби, до которого Брязга так и не дошел. Казымский городок, он же Юильский, — при реке Казым. Это уже на параллели Березова — на 64-м градусе северной широты. Ермак первый с юга пришел в те края, куда русские еще полтораста-двести лет назад добирались с севера. Он замкнул круг географических путей в Сибирь.

Но дальше он не пошел, в Казыме был крайний северный предел его предприятий.

Зато, вернувшись в Кашлык 20 июня, он уже через десять дней пошел в другую сторону — на юг и на запад. Поднявшись по Тоболу, он вошел в устье Тавды и двинулся вверх по ней, как бы охватывая в кольцо бассейн реки Конды — области иртышского левобережья, болотистые, озерные, густотаежные, а потому труднопроходимые. Паченка, Кошуки, Чандырь и Таборы — основные вогульские городки на Тавде — поклонились знамени Ермака. У устья Пелыма он повернул обратно: стоял уже октябрь, реки вот-вот покроются льдом. В ноябре — вероятно, уже не на стругах, а на конях — казаки вернулись в Кашлык.

Год для русских был удачливым. Но можно представить себе, каков он был для тех, кто охранял идолов! Золотая Баба, если она была в этом районе (или какой-то другой главный идол), вероятно, все время находилась в «походном состоянии», готовая к экстренному перенесению на новые места. Может быть, ее забросили где-нибудь в заказымских болотах? Или спрятали где-то поблизости?