«Возвеличившие себя плебеи…»

«Возвеличившие себя плебеи…»

Я раз, по подозрению

В острог попавши, чудного

Там видел мужика.

За конокрадство, кажется,

Судился, звали Сидором,

Так из острога барину

Он посылал оброк!

Н. А. Некрасов.

«Кому на Руси жить хорошо» (1872)

«Представители династии Романовых — Петр Великий, Екатерина Великая, Александр I вплоть до последнего русского императора Николая II, — их заслуга перед Россией в том, что при них империя стала одной из самых больших стран в мире. Правление Романовых — золотой век русской цивилизации», — считает кандидат исторических наук Е. В. Пчелов, автор учебника «История России. XVII–XVIII века (7-й класс)», изданного в 2012 году. Несколько странно — хотя, что и говорить, привычно в наших палестинах — выводить величие страны от размера ее территории. Еще Гюго в свое время заметил, что величие народа вовсе не исчисляется его численностью, как величие человека не измеряется его ростом. Тем более что 9/10 этой «великой» территории остаются непригодными ни для проживания, ни для хозяйственной деятельности.

Но тут следует упрекнуть автора школьного учебника как минимум в неточности. Основные территориальные приращения происходили отнюдь не при Романовых, а именно при Рюриковичах. Романовы взошли на престол спустя 135 лет после присоединения к Москве Великого Новгорода Иваном III, через 61 год после разгрома Казанского и Астраханского ханств его внуком и через 28 лет после смерти Ермака, когда завоевание Сибири стало свершившимся фактом. То есть Россия УЖЕ БЫЛА одной из самых больших стран мира, уступая, возможно, лишь Британской империи. Так, не будучи узурпаторами в прямом смысле этого слова, Романовы «узурпировали» заслуги предшествующей династии. Российская родовая знать прекрасно отдавала себе отчет, с кем имеет дело. Например, княгиня Стефания Долгорукая, комментируя брак Александра II с представительницей своей фамилии, считавшийся частью придворного окружения неравным, заявила: «…Долгорукие ведут свой род от Рюриковичей. А кто такие Романовы? Возвеличившие себя плебеи!»[83]

Территориальные приращения за 304 года царствования Романовых действительно имели место, но в сравнении с оставленной в наследство территорией оказались весьма скромными, а главное — малообъяснимыми. С 1613 по 1917 год состоялось присоединение Новороссии, Крыма, Закавказья, Бухарского эмирата, Финляндии и части Польши. Впервые у России появились колонии в традиционном понимании — вассальные территории с марионеточными правительствами (Грузия). Но каким образом они обеспечили «золотой век русской цивилизации» — большой вопрос. Да и был ли этот век «золотым»? Первые Романовы не были политиками в прямом смысле слова. Это была теократическая династия, ориентированная на византийские ценности, которые, впрочем, она трактовала очень своеобразно. Из византийской цивилизации Романовы почерпнули не научные и культурные достижения, а исключительно религиозный фундаментализм.

Византийское наследие в Русском царстве до Романовых мыслилось не только как политическое или мистическое преемство с одной лишь Империей Восточного Нового Рима, но и как включение в мировую традицию, которая вела свое начало от царственного венца творения Адама, от «царя» послепотопного человечества Ноя, через богоутвержденную династию царя-пророка Давида до самого Христа. Римский император Константин после Первого Вселенского собора провел в 326 году полномасштабное расследование убийства царя царей Иисуса, которое отмечается как Воздвижение Креста Господня. Таким образом, Константин установил христианское право в масштабах Римской империи. Именно так он воспринял наследство в племя Иафетово от богоустановленного престола иудейского[84]. От Константина наследие передавалось до последнего византийского императора Константина Палеолога, погибшего на стенах Царьграда. Подобные династии были в ряде стран Европы. Вспомним Священную Римскую империю германской нации: династия существует до сих пор. Идея «Третьего» Рима, созданная наспех и для конкретных политических задач в XIX веке, не имела тогда хождения. Рим был один. С ним за мировое господство сражались «варвары», «вандалы», под водительством Одоакра, для борьбы с ним создавались «Змиевы валы», с ним замирялись при Иване III перед лицом общего врага.

Но борьба за влияние в мире для Романовых ограничилась лишь борьбой за влияние исключительно в православном мире и заставила Москву вводить у себя «греческие» порядки. О том, что Москве тех времен было далеко до авторитета Константинополя, говорит, в частности, такой факт: в конце 1640-х иеромонах Арсений (в миру Антон Путилович Суханов) из подворья Зографского афонского монастыря, расположенного в Молдавии, доносил царю и Московскому патриарху об имевшем место на Афоне сожжении книг московской печати (и некоторых иных славянских книг) как еретических. В Александрийской патриархии посчитали это решение слишком радикальным, но в целом… согласились. По мнению патриарха Пассия, московские книги «погрешали в чинах и обрядах». А поскольку московские правители замахнулись ни больше ни меньше, как на Рим, то основой политики первых Романовых на долгие годы стала борьба с ересью. Она отнимала все силы «новых римлян», поэтому государственное строительство, внешняя политика и экономика развивались «по остаточному принципу». Теперь идея создания «Рима № 3» новым реформаторам виделась через утрату независимости, замену традиционных русских парадигм развития парадигмами греческими, и Романовы отвечали на греческие вызовы. Историк церкви Н. И. Кореневский пишет об этом так: «Сам царь Алексей Михайлович был убежденным грекофилом. <…> В обширной переписке с восточными патриархами вполне определенно высказывается цель Алексея Михайловича — привести русскую церковь в полное единение с греческой. Политические взгляды царя Алексея, его взгляд на себя как на наследника Византии, наместника Бога на земле (выделено мной. — М. С.), защитника всего православия, который, быть может, освободит христиан от турок и станет царем в Константинополе, тоже заставляли его стремиться к такому тождеству русской и греческой веры. С Востока поддерживали в царе его планы. Так, в 1649 г. патриарх Пассий в свой приезд в Москву, на приеме у царя прямо высказал пожелание, чтобы Алексей Михайлович стал царем в Константинополе: «да будеши Новый Моисей, да освободиши нас от пленения». <…> Реформа была поставлена на принципиально новую и более широкую почву: явилась мысль греческими силами привести русскую церковную практику в полное согласие с греческой»[85]. Как тут не вспомнить А. К. Толстого «…И землю единый из вас соберет, / Но сам же над ней станет ханом!»?

Зачем Руси «берег турецкий», не объяснялось, ибо «сакральные» ценности не нуждаются в каких-либо разъяснениях. Не знание, не убеждение, но Вера движет их носителями. Вплоть до Петра Великого у Романовых не было внятной парадигмы развития страны. Первая часть их правления оказалась нищей, темной, смутной и кровавой. Если это и был «золотой век», то золотой век Византии — царства, презирающего земные блага, царства насилия, бюрократии, тотальной коррупции, голода, костров инквизиции и бунтов. Бунты Соляной (1648), Медный (1662) в Москве, Хлебный (1650) в Новгороде и Пскове, трехлетняя война Степана Разина (1667–1671), Стрелецкий бунт 1682 года (Хованщина), повсеместное духовное сопротивление, получившее название «Раскол», — все эти события позволяют нам, присоединившись к их современникам, с полным основанием назвать русский XVII век «бунташным». А бунт — не лучшие декорации для народного процветания.

Русь ломали об колено, кроили «под Византию». И Русь сопротивлялась. По многолетней традиции диссиденты массово бежали в Литву; образовывались целые анклавы, не подвластные московским правителям: Стародуб-Ветка, Поморское согласие, отдельные области Поволжья, Придонья. Московское правительство контролировало едва ли половину территории и компенсировало свою слабость усилением репрессий. Если при Иване IV срок поимки беглых крестьян устанавливался в пять лет, после чего они считались свободными: «убёг, так убёг», то в 1637 году этот срок был увеличен до девяти лет, а в 1641-м — еще на год. Вывезенных же другими владельцами разрешалось искать до 15 лет. В 1649 году при Алексее Михайловиче (1645–1676) правительство принимает «Соборное уложение», по которому полностью отменялся «Юрьев день» и устанавливался бессрочный сыск беглых крестьян. Это означало окончательное введение крепостного права в России. Таким образом, можно точно назвать имя правителя, при котором узаконили рабство на Руси. И случилось это в «просвещенном» XVII веке.

Первые 80 лет правления Романовых ознаменованы исключительно «закручиванием гаек» и уничтожением гражданских свобод, упразднением системы общественных сдержек и противовесов и созданием «непотопляемой» структуры самодержавия по образцу «римской» деспотии. Именно тогда, а вовсе не в «монголо-татарские» времена, Русь почти на столетие была вырвана из европейского контекста. Причем столетие это для Европы оказалось чрезвычайно важным. Зарождались основы будущего капитализма, появлялись первые мануфактуры, крестьяне, потянувшиеся в город, стали основой класса рабочих и мелких лавочников. В России же этот процесс сдерживался искусственно. Крестьяне, вопреки общемировой тенденции, еще больше закрепощались. В таких условиях формировались вертикальные связи как единственно возможный вариант «эффективного менеджмента» (что естественно, поскольку горизонтальные не могли формироваться). Единоначалие, единомыслие + жесткая централизация + репрессии — вот парадигма развития, ставшая основой российской государственности.

Однако в 1689 году случилось чудо. Заигравшиеся в дворцовые интриги многочисленные потомки Алексея Михайловича пожрали друг друга и освободили дорогу к престолу 14-му (!) ребенку в семье — Петру Алексеевичу. Этого не должно было произойти никаким образом, но тем не менее произошло. Тут сила самодержавного абсолютизма неожиданно стала его слабостью, поскольку в отсутствие системы «сдержек и противовесов» новый царь всю мощь репрессивной машины обрушил на головы тех, кем она до сих пор создавалась. В структуре, «заточенной» под левую ногу «Богоподобного», не была предусмотрена защита на случай, если эта левая нога вдруг захочет сделать все не как в Византии. А она захотела.

Петру нравились морские корабли, голландские порядки и толстозадые немки. Невозможно подсчитать, какая часть крови великих варяжских предков текла в его жилах, невозможно описать механизм воздействия этой части на остальной организм, можно все назвать промыслом Божьим, а можно — волхвованием кудесников, но это определенно свершилось! «Вздернутая на дыбы» Россия вернулась на столбовую дорогу цивилизации и начала сверять свои часы не по Константинополю и Мекке, а по Парижу, Лондону, Берлину и Риму. Ее столица была опять перенесена на берега Варяжского моря, с которым царь связывал будущее страны. Новый русский флот, как и встарь, бил свеев и угрожал Царьграду.

Волюнтаристскими методами повсеместно внедрялось мануфактурное производство. Феодалы северной зоны перевели крестьян на денежный оброк. Так, при Петре I действовало около 100 мануфактур. Мануфактуры по форме собственности делились на казенные, купеческие и помещичьи. В 1721 году был издан указ о праве покупать и закреплять за ними крестьян (посессионные крестьяне). Госзаказ позволил развивать отрасли промышленности, которые обслуживали армию и флот: металлургию, кораблестроение, оружейное дело и т. д. Железной рукой царь загонял нищую «Византию» в капиталистический рай. Началась чеканка денег, по качеству сопоставимых с европейскими. Центрами крупной промышленности стали Москва, Петербург, Урал. Развивалась и легкая промышленность (табачная, шелковая, бумажная).

Новая экономика требовала высококвалифицированных специалистов, отсюда социальный запрос на светское образование европейского типа (навигацкие школы, университеты). Возникли социальные лифты, которые способствовали смене элит. С тех пор русская культура формируется преимущественно как культура светская, европейская и в то же время самобытная.

Но Петра постигла ровно та же участь, что и его великих предков. Парадигма управления, основанная на личности, а тем более выдающейся, требует, чтобы все последователи были столь же выдающимися, а этого, увы, не случилось. Сын Петра преуспел исключительно в дворцовых интригах, внуки также ни в чем великом себя не проявили, и возвращение к «византийским» традициям было предопределено. Деятельность Екатерины II — пожалуй, самой противоречивой правительницы России — вернула страну в византийскую колею с той лишь разницей, что теперь «ханские» методы правления осуществлялись людьми в немецком и французском платье, бегло разговаривающими на европейских языках.

Появление восточных колоний и полная неготовность к колониальной модели имперского развития привели к тому, что вектор интересов России все сильнее размывался, все дальше и дальше смещался от цивилизации и нуждался во все более и более вычурных объяснениях политики правителей. С чем Россия пришла на Кавказ? Она пришла туда как завоеватель? Как просветитель? Как духовный лидер? Ни то, ни другое, ни третье. А вернее, и то, и другое, и третье вместе взятые. В результате эта тройственность позиции привела к тому, что горцы, привыкшие видеть мир дуальным (либо раб, либо господин), никак не могли понять, с кем же они имеют дело. И не поняли до сих пор. Если перед ними господин, то почему он так мягкотел и так охотно идет на перемирия и переговоры, почему склонен задаривать наиболее воинственные племена? А если раб, тем хуже для него, ведь он временами столь жесток и непримирим! Позиция государства определялась личными качествами военачальника, ведущего текущую войну. Чьи интересы Россия защищала в бесконечных русско-турецких войнах? Греков? Австрийцев? Болгар? Тогда во всех случаях следует признать поражение. Все три кампании являли собой смесь блестящих военных побед и чудовищных дипломатических провалов. Не было даже четкого представления о том, что делать с побежденным противником. Ему постоянно давали второй шанс, которым он незамедлительно пользовался. «Сакральное» значение побед над турками перевешивало все зримые и незримые экономические и политические перспективы, которыми легко жертвовали ради «почетного звания» чемпиона духа.

При этом надо заметить, что «плюрализм мнений» в обществе все-таки присутствовал. Загнать обратно в бутылку джинна, выпущенного Петром I, было трудно: появились новые классы элиты (служилое дворянство, купечество демидовского типа). Они готовились потребовать свой кусок, а во Франции уже потребовали, и все это происходило на фоне стремительно изменяющегося лица Европы. Завершалось XVIII столетие — наступал век новых тенденций. От империй — к национальным государствам. Наполеон Бонапарт, ровно так же, как и Петр Великий, начал строить национальное государство, опираясь на опыт абсолютизма и имперства.

И тут случилось еще одно чудо. Соперничество с Бонапартом волей-неволей потребовало переориентировать политику на европейские рельсы, вернуться к традиционным геополитическим союзникам (Австрия, Пруссия), сменить принципы управления (реформы Сперанского), а самое главное — создать систему национальных мифов и кодов, отличных от существовавших до тех пор. Частично эта задача была решена в ходе Отечественной войны 1812 года, когда возникло доселе невиданное в истории явление — массовое партизанское движение. Не крестьянская война, не абстрактный бунт, «бессмысленный и беспощадный», а движение широких масс некомбатантов под национальным флагом. Подобное на сопоставимом временном отрезке имело место лишь в Италии, где носило название «рисорджименто» (итал. il risorgimento — «возрождение, обновление») и традиционно связывалось с именем Джузеппе Гарибальди.

Впрочем, российский император воспринимал национальный порыв исключительно как проявление верноподданнических чувств в отношении него лично, то есть жил старыми парадигмами. Вспомним хотя бы название оперы М. И. Глинки, созданной под мощнейшим влиянием событий 1812 года, которые пробудили интерес к более давней истории, — «Жизнь за царя».

Победа над Наполеоном могла вывести Россию в абсолютные лидеры среди стран Европы по всем позициям. Но этого не случилось. «Властитель слабый и лукавый, / презренный щеголь, враг труда», а можно еще сказать и отцеубийца на троне, более предпочитал устраивать балы и рауты, нежели заниматься государственной политикой. Он так и не стал национальным вождем, сопоставимым по мощи с Наполеоном, Гарибальди или Бисмарком. Неудивительно, что его правление вызвало недовольство части военной элиты, уверенной в том, что плодами их побед можно было воспользоваться более разумно, которое вылилось в движение декабристов. Только романовские историографы способны назвать «золотым» век, в котором попытки захватить власть (успешные или неуспешные) происходят в среднем каждые 25 лет[86]. В очередной раз надо признать: российским правителям катастрофически не повезло с народом. Причем с элитой тоже.

Николай I, пришедший вслед за Александром I, по уже вполне сложившейся романовской традиции начал царствование с закручивания гаек и наступления на гражданские свободы, усиления цензуры и политического сыска, что на каком-то этапе дало определенные результаты, если таковыми считать политическую стабильность. Но, не имея ясной национальной идеи — и вообще, хотя бы каких-нибудь идей, кроме идеи «сильного государства» (а государство, как известно, это Я), — он превратил Россию в «жандарма Европы» и ознаменовал свое правление исключительно «успешными» карательными экспедициями в Польше и Венгрии. (Любопытно, что 100 лет спустя очередное авторитарное правительство России наступит ровно на те же грабли, разменяв славу спасителей Европы от фашизма на сомнительные лавры палачей Пражской весны.)

На этом Романове следует остановиться чуть подробнее, поскольку именно в эпоху Николая I были подхвачены бациллы, которые через полстолетия вылились в чуму большевизма и крах династии. Не видя иной выгоды, кроме маниакального приращения территорий, что в те годы начинало терять всякий политический смысл, Николай Палкин посылал победоносные русские полки во все концы света. Вновь шла бесконечная война с Турцией и Персией; еще немного — и рухнет Османская империя. Но тут вмешались настоящие хозяева. Видя, что пес, которого они так вдохновенно натаскивали против России, — Османы — начал терять шерсть клочьями и изрядно поскуливать, за дело взялась старушка Британия. Разразилась Крымская война. Трагическое событие для России, последствия которого оказались куда страшнее, чем последствия двух мировых войн XX века. Да, собственно, эти войны и стали прямым результатом Крымской войны 1853–1856 годов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.