Глава VIII

Глава VIII

— Слыхал новость, Мухаммед? — закричал Омар, с трудом переводя дыхание после быстрого бега.

— Смотря какую…

— Наша радиостанция из Аммана передавала, Ахмед бен Нумап собственными ушами слышал. Сирийский священник, ты же знаешь сирийского священника?

— Слышал о нем, если ты имеешь в виду того, который купил старые свитки.

— Конечно его, кого же еще! Ну-ка, что ты о нем знаешь?

— Он дал нам двадцать четыре фунта за рукописи, а потом сбежал к американцам и не хочет возвращать свитки, хотя король требует этого.

— И больше ты ничего не знаешь, Мухаммед? Тогда слушай. Он продает наши свитки и, как ты думаешь, за сколько?

— Даже не представляю. Может быть, — конечно, путешествие в Америку стоило недешево, — может быть, за сто фунтов? Нет? Еще больше? Ну, тогда за двести?

— Тоже нет, Мухаммед. Но давай сначала посчитаем. Английский фунт равняется иорданскому динару, да?

— Да.

— А американский доллар?

— Точно не знаю, но приблизительно половине или трети динара.

— Ха, — воскликнул Омар и запрыгал на одной ноге как безумный. — Он хочет миллион долларов!

Мухаммед молчал, вид у него был такой, будто он с разбегу налетел на верблюда или ему на голову свалился камень.

— Миллион долларов, — произнес он тихо, хрипло, словно во сне, и покачал головой. — Это же триста или даже пятьсот тысяч динаров! А нам он дал двадцать четыре динара! Хорошо, что есть радио, и теперь мы знаем цену. Ну подожди, я это сразу расскажу отцу, и если Кандо снова придет…

— Мы его убьем.

— Глупости, Омар, совершенные глупости! Кандо нам еще пригодится, он знает людей, которые хотят купить свитки. Но теперь мы знаем цену, и если Кандо не согласится заплатить сколько надо, мы ему ничего не принесем из других пещер. Вот как теперь будет! Ты еще увидишь, как они все прибегут, чтобы купить старые свитки! Что я тебе говорил, Омар, два года назад? «Мы нашли сокровище», — сказал я тебе, а ты мне не верил, и отец не верил, и Кандо тоже, только сирийский священник поверил. Миллион долларов… Думал ли ты, Омар, что в пещере миллион долларов?

— Не-ет, кувшины там были и вонючие тряпки, это я сам видел.

— Да нет, не в той пещере, в другой, в которой Аладин нашел волшебную лампу. У нас теперь тоже есть волшебная лампа — наши головы. Нужно только немножко их потереть, а потом сказать: «Ага, есть такая пещера — шестьсот шагов на юго-восток от нашей первой, — пожалуйста, сэр, миллион долларов или я тебе ее не покажу. И еще есть пещера внизу, в Мураббаат. Пожалуйста, сэр, миллион долларов».

Заседание министерства в Аммане было очень бурным. Сначала министр предложил применить силу: окружить кордоном солдат весь район от Эриха до Рас-Фешхи; блокировать побережье Бахр Лут судами (заметим, кстати, что весь флот Иордании состоял из нескольких мотоботов) и, беспощадно прочесав местность, загнать всех таамире и других кочевников на грузовики и доставить в тюрьму. Вот уж тогда эти государственные преступники отдадут награбленные сокровища и выболтают все, что знают о сирийском бандите из Бет-Лахма и о других пещерах! А впредь им будет неповадно конкурировать с археологами правительства. Вот так! И стрелять надо побольше. В этом мерзком мире слишком мало стреляют!

Доктор Юсуф Саад, позабыв о почтении, которое питал к своему начальству, бесцеремонно наступал Хардингу на ногу, пока тот понимающе не подмигнул ему. Нет, нет, Саад не будет выходить из себя и рубить с плеча, надо же, наконец, научиться владеть собой. Он только хочет задать его превосходительству вопрос: случалось ли его превосходительству хоть раз побывать в районе Кумрана? Кроме того, он желал бы знать, есть ли у его превосходительства опыт облав на бедуинов? И еще, уверено ли его превосходительство, что солдаты не станут симпатизировать бедуинам, которых должны будут ловить? А известно ли его превосходительству, что именно от таамире ничего нельзя добиться силой и что они скорее дадут разрубить себя на куски, чем уступят насилию и выдадут свои тайны?

Все это и многое другое маленький доктор Саад высказал очень осторожно, очень дипломатично, не переставая улыбаться, и когда слуга в девятый раз подал кофе, Джеральд Ланкестер Хардинг получил от министерства все желаемые полномочия, которые разрешали ему не только производить поиски по собственному усмотрению, но и, не считаясь с расходами, покупать фрагменты свитков и оплачивать всякого рода информацию.

Естественно, поиски должны были снова начаться с монастыря святого Марка, так как молчаливый патер Георгий Исайя знал не только местонахождение пещеры, но и вифлеемского посредника. Хардинг лично сопровождал Саада в монастырь, чтобы придать визиту официальный характер. Если Селлерс возглавлял иностранный институт, то Хардинг являлся генеральным директором правительственного учреждения. Это должно было подействовать! В монастыре собеседники долго расспрашивали друг друга о самочувствии, желали здоровья и благополучия, пили кофе, курили, но когда речь зашла о главном, патер сразу утратил разговорчивость. Терять время дольше было бесцельно. Хардинг и Саад поднялись и медленно, очень медленно направились к воротам, надеясь снова встретить словоохотливого патера Иосифа.

Надежда их не обманула. У самых ворот он оживленно беседовал с молодой женщиной. Она, по-видимому, не добилась, чего хотела, так как, отойдя на несколько шагов, уселась на мостовую и сердито взглянула на монаха. Саад представил Хардинга и осведомился о пещере.

— Вы уже меня однажды спрашивали, сын мой, и я рассказал все, что мог, разве этого не достаточно?

— Нет, отец. По вашему описанию мы не можем ее найти.

— Очень жаль, но больше я ничего сделать не могу, потому что знаю о пещере только понаслышке.

— А торговца из Вифлеема, который приносил свитки, вы знаете?

Патер Иосиф не знал ни торговца, ни его имени. Измученные Саад и Хардинг отправились восвояси и свернули на улицу Давида, которая вела к музею.

Вдруг чья-то рука потянула Хардинга за рукав.

— Я не подаю, — недовольно пробормотал он, думая, что это нищий, но его дернули еще раз. Хардинг повернул голову и увидел женщину, которая разговаривала с патером у монастыря.

— Господин, — зашептала она, — это ты спрашивал старого абуну[58] про пещеру, да? Я слышала. Ты, наверно, спрашивал про ту пещеру, в которой абуна Георгий Исайя искал древности?

Хардинг и Саад остановились, будто их ударило током.

— Да, — воскликнул Хардинг, — откуда ты знаешь про пещеру?

— Очень просто, господин, мой муж был там. Монахи взяли его с собой, чтобы он показывал дорогу и делал тяжелую работу. Они обещали ему хороший бакшиш, а потом дали только старую тряпку из тех, что нашли в пещере, и сказали, что она дороже чистого золота. Но кому нужна такая вещь, я вас спрашиваю! Мой муж уже всем ее предлагал, но ни один старьевщик не дает за нее и фила! И старый монах тоже не смог мне сказать, кто покупает такие вещи. Может быть, вы купите?

— Может быть, — быстро сказал Саад, — а какой величины тряпка?

— Примерно в твою ладонь, господин.

— Нужно посмотреть. Может быть, мы и купим ее, скажем, за пять динаров, а если она очень хорошая, то за семь или восемь. А где твой муж?

— Где ему быть, бездельнику! — запричитала женщина. — Сидит, наверное, в кафе.

Там, действительно, и нашли первого очевидца, побывавшего в пещере. Саад и Хардинг с большим трудом сдерживали себя, чтобы не выказать радости. Джабра — так звали этого человека — охотно пошел за обоими господами в музей, туда, где от аистовой башни старая городская стена круто поворачивает на запад.

1-я пещера (так называемая пещера Мухаммеда). Внизу искусственно пробитое отверстие

Глиняный сосуд с ручками из 1-й пещеры высотой 18,5 см

Один из свитков до развертывания (вид с двух сторон)

Рогожа, в которую были завернуты некоторые из найденных в пещерах предметов и рукописей

Воссоединение отдельных рукописных фрагментов

Они повели его прямо в большой подвал. Там еще в беспорядке лежали на длинных столах черепки и фрагменты рукописей — все, что они принесли из пещеры.

— Осмотри это все не спеша, Джабра, — приветливо сказал Саад, — может быть, ты узнаешь какой-нибудь предмет, уже виденный раньше в пещере.

— Вряд ли, — возразил араб. — Все черепки похожи один на другой, и хоть у тебя целая куча исписанной кожи, это не то, что мы нашли, потому что ту кожу митрополит Афанасий сразу же спрятал под замок, а потом увез в Америку. Но хотя твое желание неразумно, я все же сделаю, как ты просишь.

Джабра встал и начал ходить вокруг столов. Иногда он брал в руки обрывок кожи, чтобы рассмотреть его поближе, а когда увидел один из светильников, сказал, что в пещере лежал такой же или очень похожий на этот. Вдруг глаза его сверкнули, он кинулся к столу, как орел на добычу, тонкими пальцами схватил маленькую старую машинку для скручивания папирос и закричал:

— Это моя, это моя! Где ты ее нашел, господин?

— В пещере, Джабра.

— Значит, я все-таки потерял ее в пещере, во время ночевки, а я-то думал, что обронил ее потом, когда мы карабкались по скалам.

Хардинг и Саад переглянулись. Они обрадовались в тысячу раз больше, чем их гость. Наконец-то они нашли точку опоры! Значит, пещера та самая, сомневаться не приходится. Теперь важно было не потерять доверия этого человека и не возбудить в нем подозрений.

Пошли в кабинет Хардинга. Курили отличный английский табак (Джабра, наконец, смог снова пользоваться милой его сердцу машинкой) и пили крепкое шотландское виски. Если Джабра знал пещеру, он знал, наверно, и того загадочного человека из Вифлеема, которому она была известна раньше, чем Джабре. Но о нем следовало заговорить невзначай, поэтому сначала речь зашла о фрагменте Джабры. Он, конечно, был у Джабры с собой, завернутый в бумагу. Фрагмент рукописи и десять новеньких хрустящих динаров переменили владельцев.

— Если ты, Джабра, — сказал Саад, — знаешь людей, у которых есть нечто похожее, приведи их к нам. Тогда как посредник ты получишь десять процентов.

Араб печально склонил голову. Он больше никого не знает, сказал он.

— Хотя… нет, никого!

— Ага, — подхватил Саад, — ты имеешь в виду того торговца из Бет-Лахма.

Джабра вздрогнул и, казалось, был готов сорваться со стула и бежать из комнаты.

— Никого я не знаю! — вопил он. — Никакого человека из Бет-Лахма я не знаю! Нет, не знаю, поистине нет! Это правда, господин, готов тебе поклясться!

Было ясно, что Джабра испытывал смертельный страх перед незнакомцем из Вифлеема. При помощи лести, угроз и обещаний детективам-любителям удалось узнать, что вифлеемец учинил в монастыре страшный скандал и пригрозил убить каждого, кто самовольно войдет в «его» пещеру и будет грабить «его» собственность, пусть это будет даже сам святой отец митрополит Афанасий. Быстро переглянувшись, Хардинг и Саад удвоили осторожность и в результате длинного, часто прерываемого разговора выпытали, наконец, имя вифлеемца — «Кандо».

— Мы представляем правительство короля, Джабра, — сказал Саад, — того короля, чьим подданным является Кандо. В любой момент ты сможешь найти у нас убежище и защиту, если Кандо будет тебе угрожать. Но я этого не думаю. Во-первых, Кандо, наверно, ничего о тебе не знает, а во-вторых, он побоится пойти против правительства. Впрочем, я сам пойду к нему завтра утром и посмотрю, так ли он страшен, как ты говоришь.

Джабра в ужасе вскочил с места и сел снова только тогда, когда Саад самыми страшными клятвами поклялся не называть вифлеемцу имени Джабры. Только бакшиш в десять динаров успокоил его настолько, что он смог пуститься в обратный путь.

— Кажется, это будет нелегкое дело, — проворчал Хардинг и выпустил из своей трубки густое облако дыма. — Сможем ли мы отделаться только деньгами? Во всяком случае, есть лишь одна возможность связаться с этим Кандо.

— Я тоже так думаю, и, по-видимому, мы имеем в виду одно и то же. Вы сами ни в коем случае не должны участвовать в этой операции, слишком у вас европейский вид. Как я уже сказал Джабре, мне самому придется пойти в Вифлеем. Но предвижу, что с этим упрямым хитрецом не скоро поладишь и стоить это будет недешево.

— Ничего не поделаешь, милый Саад. Все мои полномочия я передаю вам. Если кто и может здесь чего-нибудь добиться, так это только вы. Счастье, что вы у меня работаете, Саад.

— Не торопитесь, господин генеральный директор, — ответил Саад, слегка улыбнувшись.

Ранним утром следующего дня Саад в сопровождении двух служителей музея отправился в Вифлеем. По дороге ехать было нельзя — она находилась в руках еврейских партизан, а трудный обходный путь ослы одолели только за несколько часов. Часы пробили полдень, когда Саад и его спутники прибыли к месту назначения.

Улицы Вифлеема по-прежнему были пустынны, и появление приезжих не могло остаться незамеченным и не стать предметом обсуждения. Уже это было плохо. Прием, оказанный Сааду у Кандо, которого на самом деле звали Халил Искандер Шахин, оказался и того хуже.

Кандо был не один — рядом с ним стоял пожилой коренастый человек. Узкая задняя дверь в полутемном подвале была приоткрыта, по-видимому, на случай отступления.

Как только глаза Саада привыкли к темноте, он понял, что его ждали. Следовательно, нечего было вести дипломатические переговоры, оставалось идти напролом и брать быка за рога. «Недурное сравнение, — мелькнуло у него в голове. — Этот Кандо, несмотря на красный фес и голубую рубашку с короткими рукавами, удивительно напоминает быка, скорее всего мощной головой с массой волос и тяжелой нижней частью лица, покрытой густой растительностью».

— Рад познакомиться с вами, господин Шахин, — произнес Саад. — Я доктор Саад, первый секретарь Палестинского археологического музея, следовательно, вы можете считать меня чиновником правительства Иордании, а мой визит рассматривать как официальный. Впрочем, господин Шахин, нам всё известно, и не стоит играть со мною в прятки. Нас интересуют сведения о пещере, откуда преступный митрополит, бежавший из страны, и профессор Сукеник, также наш враг, незаконно изъяли ценные рукописи. Готовы ли вы, господин Шахин, добровольно дать нам требуемые объяснения и сведения?

— Может быть, — промычал сириец.

— Отлично, господин Шахин. Кроме того, советую вам добровольно отдать остатки рукописей, которыми вы незаконно владе…

Закончить мысль Сааду не удалось. С криком «Шпион, предатель!» пожилой мужчина ринулся на него, ухватил за ворот рубашки и изо всех сил толкнул к стене. Неожиданно он успокоился и отпустил Саада. Кандо успел прошмыгнуть в полуоткрытую дверь, и, следовательно, волноваться было не к чему.

Дрожащими руками Саад поправил галстук и пошел в предместье, где его с нетерпением ждали служители музея. Правильно ли он действовал? Может быть, он все напортил. И что делать дальше? Нужно ли ему немедленно покинуть город, если он дорожит жизнью? Или Кандо сам убежит с награбленным добром? Или никому не нужно бежать, и они могут стать в известной мере друзьями и союзниками? Трудно сказать. Во всяком случае, уповая на третью возможность, не следует забывать о первой и второй.

Наконец Саад принял решение, отослал своих провожатых в Иерусалим, а сам снял номер в маленьком убогом отеле, который все же казался лучше остальных.

Остаток дня и полночи он провел в раздумье и, только наметив план, заснул и проспал до полудня.

Встав, Саад с видом человека, ничем не занятого и приехавшего в город ради его достопримечательностей, отправился бродить по улицам, пока, наконец, не добрался до лавки Кандо. Кандо не было видно, вместо него в лавке находился субъект средних лет, не внушавший особого доверия. Он назвался Георгием. Из короткого, ничего не значащего разговора Саад вынес впечатление, что этот человек хорошо осведомлен о делах Кандо и цели визита Саада.

На следующий день Кандо был на месте. Они поговорили об отсутствии туристов, о плохих временах, о погоде. На третий день — опять о погоде, об отсутствии туристов, о плохих временах. На четвертый — о плохих временах, о погоде, об отсутствии туристов и выпили несколько чашечек кофе. На пятый день пили мнимое бордо из тайных запасов Кандо. «Бордо» напоминало смесь чернил, уксуса и тухлой воды из цистерны и стоило баснословных денег. Теперь, пожалуй, можно было постепенно и при соблюдении величайшей осторожности (обеими сторонами, заметьте) переходить к главному. Теперь Саад мог день за днем, капля за каплей гомеопатическими дозами вводить свое лекарство Кандо и Георгию, который за это время был официально представлен как компаньон и сообщник. Сам же Саад был вынужден, преодолевая отвращение, влить в себя множество стаканов ужасного красного вина. Он чуть приврал, сказал как-то раз Саад подмигнув, и его признание было встречено благосклонно. Конечно, он государственный служащий и секретарь музея. Но, подозревая, что Кандо имеет какое-то отношение к пещере, и ничего не зная точно, он решил взять его на испуг. Ну и что же, это принесло хорошие результаты, вот теперь они так мило сидят рядом и ведут дружескую беседу. Надо надеяться, что Кандо еще не пытался вывезти свои сокровища из страны, как эта сделал изменник из монастыря святого Марка. В самом деле нет? Тем лучше. Известно, что новая метла чисто метет и новое правительство весьма энергично. В девяноста девяти случаях из ста попытка окончилась бы провалом и стоила бы не только фрагмента рукописи, но и свободы, а то и больше, так как часовые сразу стреляют, а стреляют они метко. Вместо побега лучше подумать о благопристойной, аккуратной продаже. Правительству? Боже упаси, об этом он не сказал ни слова! Правительства или слишком скупы, или у них не бывает денег, или и то и другое вместе. Ха-ха-ха! Нет, у него как у сотрудника музея превосходные связи с иностранцами и научными учреждениями, а у них-то деньги есть. Они не так прижимисты и абсолютно надежны, потому что не боятся нарушить законы страны, гостеприимством которой пользуются. Что на это скажут господа? Он может в один момент найти им покупателя, легче им не заработать.

Кандо покачал головой и взглянул на Георгия. Георгий посмотрел на Кандо и тоже покачал головой. Затем Кандо и Георгий посмотрели на Саада, и все трое долго и от всего сердца смеялись, а Кандо пошел и принес новую бутылку, за свой счет. На этот раз в ней был напиток, достойный называться вином. И тут Кандо обещал своему новому другу Сааду, что он скоро навестит его в Иерусалиме, в музее.

Несколько недель спустя Кандо на самом деле появился в музее в почти новой и почти безупречно чистой голубой рубашке. Саад был доволен. В течение нескольких дней они обменивались визитами, говорили о погоде, о туристах, о временах, которые все еще не стали лучше, и о других пустяках, но только не о пещере и рукописях.

Наконец, когда Саад был близок к тому, чтобы отказаться от всякой надежды, Кандо, состроив загадочную мину, поманил его за деревья музейного парка, вытащил потрепанный бумажник и извлек из него кусок исписанной кожи шириной в четыре пальца. Саад внимательно рассмотрел его. Кожа была древняя, шрифт такой же, как на фрагментах, лежавших в подвале, Саад учтиво положил кусок обратно в бумажник.

— Ну да, — проронил он, — но это только один кусок, и к тому же маленький. Одного куска для сделки мало. Нужно побольше, и почему бы не сразу все, что у вас есть?

Кандо улыбнулся и попрощался, не сказав ни слова в ответ. Через несколько дней он снова пришел в музей и поинтересовался, кто же, собственно, будущий покупатель.

— Английский профессор, — наобум брякнул Саад. — Я уже говорил с ним, один фрагмент его не интересует. Сколько вы можете предложить? Приблизительно?

— О, — сказал Кандо и посмотрел вслед ласточке, — кое-что есть. Мы могли бы даже встретиться — английский профессор, вы и я. Я принесу все, что у меня есть, а английский профессор пусть принесет побольше денег. Где и когда мы встретимся?

Были назначены день, час и место действия — третьеразрядный отель в Иерихоне.

— Где мне взять английского профессора? — спросил Саад Хардинга. — Я думал, что буду посредником, но если мы не хотим потерять доверие Кандо, нужно ему представить покупателя собственной персоной. Вы ни в коем случае не можете выступать в этой роли, вас слишком хорошо знают.

— Это не так сложно. В Аммане у меня есть ассистент англичанин, Ричмонд Браун, — большего англичанина, чем он, невозможно себе представить. К счастью, он выглядит немного старше своих лет.

— Хорошо, этот вопрос ясен. А как с деньгами?

Хардинг получил из казначейства тысячу динаров банкнотами достоинством в один динар.

— Только не отдавайте все сразу, — предупредил он. — Восьмисот динаров вполне достаточно, кто знает, сколько фрагментов у этого мошенника. Я еще раз говорил об этом деле с министром. Больше фунта, т. е. динара, за каждый квадратный сантиметр свитка мы дать не можем. Но меньше мы тоже не можем предложить — газеты и радио так раструбили о миллионе митрополита, которого он, кстати, еще не получил, что цена в один фунт должна считаться нормальной. Столько платят и частные коллекционеры, а они, к сожалению, уже пронюхали об этом деле. Следовательно, торговаться особенно не стоит, надо спасти добычу Кандо для нас, а тем самым и для науки. Впрочем, я буду сопровождать вас и Брауна. Не доезжая Иерихона, я выйду и отправлюсь в Интерпалас-отель. Может случиться, что ваших полномочий будет недостаточно и появится необходимость поставить меня в известность, ведь ответственность перед правительством несу все-таки я, а не вы.

Точно в назначенный час Саад был в Иерихоне. Вблизи отеля, избранного местом встречи, ему то и дело попадались бравого вида молодые люди. Саад не мог отделаться от неприятного впечатления, что это преторианская гвардия Кандо. Слишком уж равнодушно они взирали по сторонам. Саад невольно попытался засунуть пакет с деньгами поглубже, но машина уже затормозила у подъезда, да и пакет был слишком велик. Хорошо еще, что те двести динаров, которые он собирался выторговать, лежали в нагрудном кармане пиджака и не так бросались в глаза.

— Держитесь как можно проще, — шепнул он молодому англичанину, выходя из автомобиля, — и сделайте вид, что не понимаете ни слова по-арабски.

— О yes, very nice[59],— прогудел Браун густым басом. Он твердо решил, чтобы не вызывать подозрений, употреблять только те английские слова, которые легко понять арабу или сирийцу.

Хозяин отеля (или человек, уполномоченный его изображать) ввел гостей в комнату на первом этаже, где уже сидели Кандо и Георгий спиной к запасному выходу — настежь открытому окну. Продавцов и покупателей разделял большой пустой стол.

После комичной своей торжественностью церемонии и представления «высоких договаривающихся сторон», как подумал Саад, он без обиняков спросил:

— Рукописи принесли?

— Да! — Кандо поднял голову и вопросительно посмотрел на «профессора» Брауна.

Саад кивнул, вытащил из кармана пачку банкнот, снял скреплявшую ее резинку и, словно опытный картежник, веером раскинул по столу. Кандо, не говоря ни слова, вынул из старенького портфеля и положил на другую сторону стола перевязанную грязным шнуром пачку исписанных лоскутков древней кожи, издававших запах плесени. (При этом Кандо еще раз выругал себя за то, что в свое время, поддавшись панике, закопал куски побольше у себя в саду. Тучная вифлеемская земля не обладала консервирующими свойствами каменистого грунта пещеры, и когда он попытался выкопать свое сокровище, то обнаружил лишь черную зловонную массу, растекавшуюся между пальцами.)

Георгий принялся считать деньги. Саад развязал шнурок на пачке фрагментов и протянул ее «профессору». «Профессор», который ничего не смыслил в библейской археологии, а тем более в древнееврейских рукописях, изображал этакое сочетание бизнесмена и ученого. Вооружившись линейкой с делениями, он начал измерять фрагменты, отмечая длину и ширину каждого.

Естественно, Брауну понадобилось больше времени, чем Георгию, но и полученный им результат превзошел все ожидания: тысяча двести пятьдесят квадратных сантиметров.

— Восемьсот фунтов, — твердо сказал Саад.

Кандо с сожалением покачал головой и начал собирать фрагменты. «Если я сразу дам ему тысячу, то он потребует тысячу пятьсот или по крайней мере тысячу двести пятьдесят», — подумал Саад и тоже стал собирать деньги. Каждый тянул время, и ждал, что другой пойдет на уступки, прервет молчание и заговорит. Никто этого не сделал, атмосфера оставалась накаленной. Все торжественно, продолжая хранить молчание, раскланялись, Саад и Браун покинули отель и поехали к Хардингу. Минуту подумав, тот сказал:

— Вы поступили правильно, Саад. Завтра Кандо явится в Иерусалим и согласится взять восемьсот динаров.

В одном он был прав: Кандо пришел. В другом ошибся: Кандо настойчиво требовал тысячу динаров.

Саад делал вид, что раздумывает, ровно столько, сколько была возможно, чтобы не испортить сделку. Затем он объявил, что должен спросить профессора Брауна, и вышел в соседнюю комнату. Там, горя нетерпением, ждал исхода дела Хардинг.

— Конечно, — прошептал он, — дайте ему эту тысячу, ради бога.

Когда фрагменты, все 1250 квадратных сантиметров, были вручены Сааду, а Кандо пересчитал деньги, он поднял голову, взглянул Сааду прямо в глаза и спросил:

— Собственно говоря, почему мистер Хардинг остался вчера в другом отеле, а не пришел вместе с вами? И не забудьте передать привет малышу Брауну.

Саад опешил. «Остался в другом отеле… Не забудьте передать привет…» — значит, Кандо понял, что имел дело с подставным лицом.

— Этого я от вас не ожидал, — искренне произнес Саад.

— Неужели я, сирийский христианин, должен цитировать Коран вам, мусульманину? — промолвил Кандо. — «Неверные плетут сети, но никому из них не сравниться с Аллахом». Шутки в сторону, доктор Саад, мне очень приятно, что я заключил сделку с правительством, а не с подставным или подлинным иностранным профессором. Ему бы я не отдал свои свитки так дешево. Честный путь лучше всего.

Саад согласился, а когда Кандо еще назвал ему племя таамире и имена обоих мальчиков, которые нашли пещеру, он был почти готов дать господину Халилу Искандеру Шахину письменное свидетельство на официальном музейном бланке, что считает его самым честным мошенником, с каким ему когда-либо приходилось иметь дело.

Так же поступил бы и Джеральд Ланкестер Хардинг. Наконец-то Иордания добилась первых успехов! Правда, она не могла опираться ни на право традиций (как профессор Сукеник и правительство государства Израиль), ни на право первооткрывателя (на которое, в качестве опекунов митрополита Афанасия, претендовали американцы), но ведь земля, где были найдены рукописи, принадлежала Иордании! Хотя Иордания не имела еще ни одного целого свитка, у нее уже было 1250 квадратных сантиметров фрагментов, без которых остальные находки были неполными. А главное, у нее были умный генеральный директор Департамента древностей и ловкий, толковый секретарь музея, способные справедливости ради нарушить мертвую букву закона.

Между Хардингом и шейхом таамире начались переговоры о том, чтобы Мухаммед и Омар, многообещающие юноши, могущие также и впредь оказаться весьма полезными членами племени, приехали в Амман. На шейха подействовали не столько обещания гарантировать безопасность Мухаммеда и Омара, сколько настойчивые просьбы мальчиков.

В один прекрасный день на мосту через Иордан Мухаммеда и Омара поджидал джип. В новых белых рубашках и накидках они, гордясь и замирая от страха, в первый раз в жизни сели в машину. Это приключение было еще интереснее, чем спуск в темную зловонную пещеру, которой они были всем обязаны. И снова, но уже в последний раз, они стали детьми. Они были детьми и во время поездки, и в отеле, где ванна и, главное, душ вызвали бурю восторгов. (Причем последствия этого восторга в виде огромных луж на полу заставили коридорного презрительно отозваться о «диких туземцах» — сам он уже целых полгода работал в Аммане.) Они оставались детьми и на следующее утро, когда, проснувшись, увидели напротив отеля огромный амфитеатр. На его мраморных скамьях, розово-желтых под лучами утреннего солнца, так чудесно было играть в салки! Они сами здесь же изобрели эту игру, потому что ни в детстве, ни потом, когда жили в пустыне на берегу Бахр Лут, ничего похожего не знали.

Вдруг их окликнул незнакомый голос. Оглянувшись, они увидели высокого широкоплечего человека в белом костюме и пробковом шлеме на голове. Его звали мистер Хардинг, и был он могущественным шейхом целой страны, но при ближайшем знакомстве не только оказался совсем не строгим, но был похож на доброго дядюшку и даже умел рассказывать сказки, чудесные невероятные сказки, каких они никогда не слыхали. Только однажды в эти прекрасные дни он стал совершенно серьезен: когда водил мальчиков по музею и объяснял им, на что следует обращать внимание и как нужно себя вести, если они хотят стать его верными помощниками. А ведь они этого хотят?

«Да» прозвучало единодушно и слишком громко для тихого зала, где они стояли.

А потом он подарил каждому новенький сверкающий велосипед, потому что, к сожалению, был не в состоянии купить самолет, который они, собственно, хотели. Бедняга! У него не было волшебной лампы, которую достаточно потереть, чтобы вызвать услужливого джина. Это нетрудно было понять, поэтому мальчики согласились на велосипеды. Мистер Хардинг знал, что они не умеют ездить, что в скалах, где пасут своих коз таамире, и ездить-то негде, но какое это имело значение? Разве счастливым делает только полезное и необходимое, а не само по себе обладание желаемым? Никогда еще ни один таамире не имел велосипеда. Они были первыми обладателями велосипедов, но они же были и первыми, кто вошел в пещеру и нашел волшебную лампу.