Глава V

Глава V

Как ни старался митрополит Афанасий показать свои свитки верному и понимающему в них толк человеку, это ему никак не удавалось. Почти чудо, что он тем не менее не потерял веры в их ценность, хотя на время отказался от дальнейших действий и сложил свитки в сейф.

Между тем наступил октябрь, и там, где всякие уловки и переговоры оказались бессильны, митрополиту помог случай. Монастырю принадлежал в Новом городе дом, в это время он сдавался в наем. Им заинтересовался врач-еврей и пришел в монастырь узнать об условиях аренды. Отец — управляющий недвижимым имуществом отлучился, и врача провели к митрополиту. Врач так понравился ему, проявил себя таким знатоком древностей, что митрополит Афанасий решился рассказать о своих злоключениях со свитками.

— Я, — улыбнулся врач, — лечу болезни человеческой кожи и ничего не смыслю в древней коже. Но вот ректор Еврейского университета, профессор Магнус, мой хороший знакомый. Сегодня же созвонюсь с ним. Он пришлет настоящего специалиста. По-моему, следует торопиться, ибо кто знает, сколько времени еще сохранится связь между Старым и Новым городом. Кстати, вы предполагаете сохранить свитки или склонны их продать?

Митрополит с задумчивым видом покачал головой:

— Если выяснится — а это уже и сейчас почти не вызывает сомнений, — что старые рукописи не представляют интереса для нашей церкви, то, принимая во внимание наше затруднительное финансовое положение…

— Я вас вполне понимаю. Итак, положитесь на меня, я немедленно поговорю с ректором.

Врач сдержал обещание, и спустя несколько дней к митрополиту явились два сотрудника университетской библиотеки. С изумлением рассматривали они свитки, взволнованно переговариваясь, к сожалению, по-древнееврейски. Митрополит еще недостаточно хорошо знал язык, чтобы следить за быстрым диалогом.

С разрешения митрополита посетители сфотографировали некоторые строки большого свитка, затем с изысканной любезностью распрощались, обещав вернуться, как только проинформируют специалиста по древнееврейским текстам, имени которого они не назвали.

Несколькими часами позднее в монастыре появился еще один гость — торговец древностями. Его также направил врач. Торговец посоветовал послать пробные куски свитков в самые большие антиквариаты Европы и Америки на комиссию.

Митрополит не согласился. Он опасался, что в разрезанном виде свитки могут утратить свою ценность. К тому же после экспертизы еврейского профессора они могут повыситься в цене. Но митрополит умолчал о своих соображениях.

Несколько дней он провел в нервном ожидании. Ни библиотекари, ни специалист, о котором они говорили, не появлялись. Объяснялось это тем, что специалист — профессор Сукеник был в отъезде.

Когда в конце ноября профессор вернулся в Иерусалим, он нашел у себя дома письмо от одного антиквара, сообщавшего, что он видел у мусульманского шейха в Вифлееме древние еврейские свитки, купленные им у бедуинов, или нечто подобное.

Бедуины утверждали, что нашли свитки в пещере у Мертвого моря. Это известие взволновало Сукеника. Наконец что-то интересное! Не просмотрев остальной почты, он кинулся звонить антиквару. Последний, к счастью, смог ему показать довольно большой лоскут кожи, полученный в заклад.

Какие древнееврейские документы были до того времени найдены?

В 1945 году сирийский торговец Кираз строил дом в квартале Тальпиот. Когда рыли фундамент, обнаружили оссуарии — каменные ящики с человеческими костями. Сукеник сам исследовал оссуарии, на которых были высечены имена покойных, и датировал их I в. до н. э. — I в. н. э. Кроме того, науке были известны папирус Нэш из Египта с текстом десяти заповедей — его датировка остается спорной — и несколько надписей.

И все. Со страстью первооткрывателя и в то же время трезво, точно и сдержанно, как настоящий ученый, профессор исследовал рукописный фрагмент. Он дрожал как тростник под напором морского ветра.

«Не смею высказать, что я думаю о рукописи, которую видел сегодня», — читаем мы в его дневнике.

Запись была сделана 29 ноября 1947 года, в тот самый день, когда Объединенные Нации санкционировали окончательный раздел Палестины на еврейское и арабское государства. Решение это могло означать лишь одно: холодной войной последних месяцев дело не ограничится. Отныне должна начаться война «горячая».

Как поступить профессору Сукенику? Как правоверный еврей, исследователь Ветхого завета, археолог, он должен немедленно отправиться в Вифлеем и установить связь с владельцем бесценных рукописей, которые могут совершить переворот в многовековых представлениях о становлении Ветхого завета или, по крайней мере, значительно изменить их. Во что бы то ни стало за любую цену он должен купить эти рукописи.

Но как в такое опасное время идти непосредственно в район военных действий? Сукеник посоветовался со своим сыном, не только гебраистом и археологом, но и майором еврейских партизанских войск.

— Вопрос весьма сложный, — ответил сын. — Как солдат, я безусловно против твоей поездки. Как археолог, я считаю, что ты должен поехать, хотя это и очень опасно. А как сын я говорю: ты мой отец, и я подчинюсь любому твоему решению.

Профессор Сукеник поехал в Вифлеем уже на следующий день, когда арабы попытались блокировать еврейскую часть Иерусалима. Они нарушили связь с Тель-Авивом и прервали железнодорожное сообщение, нападали на еврейские автобусы, переворачивали, взрывали и сжигали их. Несмотря на это, Сукенику удалось добраться до Вифлеема. В обычное время туда можно было доехать за пятнадцать — двадцать минут, а дойти прогулочным шагом за полтора часа, теперь же Сукенику пришлось полдня карабкаться по козьим тропам, пробираться через сады и оливковые рощи.

Поездка оказалась удачной. Сукеник купил три полных свитка и большое количество фрагментов и цел и невредим вернулся со своими сокровищами в Иерусалим. Слух об этом быстро распространился в Вифлееме.

Халил Искандер Шахин, который не знал и не мог знать, что привел в движение целую лавину, бледнел и дрожал от страха — перед войной и перед законом. Слишком много людей были осведомлены о том, что у него есть рукописи! Один пакет с фрагментами он закопал в саду. Ведь ни один настоящий делец не продает весь товар сразу, особенно если последний покупатель даже не стал торговаться — верный знак, что цена может повыситься.

А в это время профессор Сукеник, совершенно забыв о тревогах войны, сидел в своем кабинете, расшифровывая рукописи. Его волнение росло с каждой строкой.

Итак, его предположение было совершенно правильным. Предстоял переворот в библейской науке, более того, он уже начался во время расшифровки. И произвели его довольно плохо сохранившийся текст пророка Исайи и несколько фрагментов. Два других свитка, по всей видимости, восполняли большой пробел в истории Израиля и его религиозной жизни. В одном из них рассказывалось о войне сынов Света против сынов Тьмы, во втором были псалмы и гимны, отсутствующие в псалтыри.

Когда работа Сукеника близилась к завершению, взволнованный и счастливый профессор решил сообщить всему миру о сенсационной находке.

В январе 1948 года иностранные журналисты получили приглашение на пресс-конференцию в еврейском агентстве печати: В такой-то день в 16.00 профессор Сукеник сделает важное сообщение о находке древнейших рукописей Библии.

— Этот человек не иначе как спятил, — прохрипел представитель Франс-пресс.

— Идиот, — подхватил журналист из херстовского Интернейшнл Ньюс Сервис.

— Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность, как сказал старик Шекспир, — резюмировал корреспондент «Таймс».

Его коллега из «Манчестер гардиан» сухо добавил:

— Пусть он делает сообщение кому хочет, только не нам.

Мужи прессы единодушно решили, что, возможно, этот Сукеник и способный ученый, но не реалист. Типичный профессор, который не видит жизни за книгами и бумагами. Кроме господина Сукеника, все в Иерусалиме знали, что каждый день между тремя и пятью пополудни Арабский легион имеет обыкновение обстреливать Израильское агентство печати. Назначать пресс-конференцию там и в такое время было не только безумием, но и самоубийством.

«Профессоров, — рассуждали журналисты, — много, и если граната угодит этому чудаку Сукенику в лоб, найдется другой (профессор, разумеется, а не лоб). Но мы, журналисты мирового класса, мы незаменимы и остережемся рисковать жизнью. Мы преспокойно останемся дома. Допустим, что в агентстве печати и в самом деле разорвется бомба, не только арабская, но и научная, ну что ж, несколько третьестепенных репортеров, несмотря на опасность, несомненно пойдут туда и, если им удастся вернуться живыми, на следующий день передадут информацию».

Но вокруг Сукеника ходило множество слухов, и случилось так, что в назначенный час все журналисты были на месте. Пресс-конференция оказалась более многолюдной, чем любая другая.

Один американский журналист, которого контузило взрывом гранаты, прежде чем он успел войти в здание Израильского агентства печати, не разрешил увезти себя домой и потребовал, чтобы его внесли в зал заседаний, находившийся под угрозой обстрела.

Слушая профессора Сукеника, журналисты совершенно забыли о войне, которая бушевала за стенами зала.

— Исследования еще впереди, — говорил профессор Сукеник, — но уже сегодня я могу с уверенностью сказать, что находки из пещеры у Мертвого моря не просто древнейшие, но и первые в мире рукописи периода античности на древнееврейском языке. Они появились между II и I веками до нашего летосчисления и, следовательно, на тысячу лет старше, чем известные до сих пор полные рукописные тексты Библии. В числе находок есть свитки, созданные какой-то неизвестной нам еврейской религиозной общиной. Из них книга «Война сынов Света против сынов Тьмы» имеет, по-видимому…

Где-то совсем близко от зала заседаний с шумом разорвалась граната. Зазвенели осколки стекла, со стен посыпалась известка, от потолка отвалилось несколько кусков штукатурки.

Сукеник рассеянно поднял голову, с удовлетворением убедился, что стены и потолок еще целы, и, как ни в чем не бывало, продолжал:

— …особое историческое значение. Я приведу вам несколько строк из первой главы этой книги.

«Сыны Леви и сыны Иуды и сыны Беньямина, изгнанные в пустыню, станут бороться с сынами Тьмы, всем своим воинством против их орд, когда сыны Света вернутся из пустыни народов, чтобы поселиться в пустыне Иерусалимской… Молнии засверкают во всех концах земли, сливаясь в светлое пламя, пока не минуют навеки времена Тьмы. Великолепие, и радость, и бесконечный день наступят для всех сынов Света. Сыны Света и сыны Тьмы будут бороться между собой во славу силы господней, в грохоте битвы и под воинственные клики, и это время бедствий для народа, избавляемого Богом».

На сегодня довольно. Я позволю себе в ближайшее время пригласить вас еще раз, чтобы рассказать о дальнейших результатах своей работы.

Трудно сказать, читал ли в то время газеты митрополит Афанасий Иошуа Самуил, скорее всего — нет, поэтому в феврале он мог еще ничего не знать о внезапно возникшей «конкуренции». А между тем именно тогда его усилия увенчались, наконец, конкретным результатом.

По-видимому, отец Бутрос указал митрополиту на учреждение, куда последний еще не обращался, — Американскую школу восточных исследований. 18 февраля 1948 года митрополит Афанасий и патер Бутрос отправились туда и показали свои свитки доктору Джону Треверу (директор школы Миллард Берроуз, профессор теологического факультета Йельского университета, как и многие другие действующие лица этой истории, находился в отъезде).

Тревер принялся рассматривать рукописи с тем большим интересом, что, собственно, приехал в Иерусалим с заданием найти подходящий материал, при помощи которого можно было бы создать широковещательную рекламу доброй старой Библии, забытой широкими кругами населения Соединенных Штатов Америки. К сожалению, рукописи не были его специальностью, и он не мог судить ни об их возрасте, ни об их ценности. Но Тревер читал газеты и, следовательно, знал о пресс-конференции Сукеника.

До сих пор он считал появившиеся в печати сообщения научной ошибкой или погоней за сенсацией. Но вот перед ним лежали свитки, может быть, не менее древние, чем свитки Сукеника: «Вот была бы находка! — взволнованно думал он. — Во всяком случае нужно попытаться закрепить ее за нами, то есть за Соединенными Штатами и нашим институтом!»

— Отлично, господин митрополит, — сказал Тревер с ласковой улыбкой, — я рад, что вы сразу попали по адресу. Конечно, я не вправе сейчас вести с вами переговоры. Профессор Берроуз, по-видимому, через несколько дней вернется из Ирака. Оставьте пока ваши свитки здесь. Тогда я смогу ознакомиться с ними поближе, да и в нашем бронированном сейфе они будут в большей безопасности, чем во время поездки по городу.

Митрополит, как бы защищаясь, поднял обе руки. Нет, нет, ни в коем случае, свитки должны находиться при нем, отдать их он не может! Пусть досточтимый доктор Тревер не беспокоится об опасности, которая грозит свиткам на улицах, он, митрополит, уповает на бога.

— М-да… — Тревер колебался. «Сказать, что ли, митрополиту, что он, Тревер, надеется на сейф, made in the United States of America [46], больше, чем на провидение? Пожалуй, не стоит».

— Но как же нам исследовать вашу находку, если мы лишь минуту держали ее в руках? Поймите, это невозможно!

Приветливо улыбаясь, митрополит Афанасий предложил доктору Треверу сфотографировать любые места из свитков. Но увы! Доктор Тревер не был искушен в фотографии, а привлекать на помощь кого-нибудь из сотрудников Школы на этой ранней стадии переговоров было нежелательно. В конце концов доктор Тревер решил самым тщательным образом срисовать несколько строк из большого свитка. Это он мог сделать сам.

«Хорошо, — думал Тревер после ухода гостей, рассматривая листок с перерисованными буквами, — но как же определить возраст свитков, хотя бы приблизительно? Если бы я хоть что-нибудь смыслил в этой области археологии». Растерянно разглядывал он стеллажи с книгами, стоявшие вдоль стен, будто ждал, не придет ли помощь оттуда. Но книги молчали. Тревер выдвинул ящик стола, чтобы достать новую пачку сигарет «Лаки страйк», и тут ему на глаза попалось несколько черных коробочек. Это было то, что нужно: диапозитивы старых библейских текстов, оставшиеся от его предшественника! Взяв одну коробочку, Тревер отправился в аудиторию и вставил ленту в проекционный аппарат. Сначала шла древнееврейская рукопись, хранящаяся в Британском музее, на крае диапозитива белой тушью стояло «IX век». Тревер сравнил буквы на экране со своим рисунком. Даже ему, не специалисту, очертания букв на рисунке показались более древними.

Дальше… Ага — это папирус Нэш. До сих пор он считался самой древней еврейской рукописью и датировался I веком до н. э.

Здесь Тревер нашел ошеломляющее сходство со своей копией, но, будучи осторожным ученым, решил, что находится под впечатлением пресс-конференции Сукеника. Вдруг погас свет, что отныне должно было стать обычным явлением. Работает ли еще телефон?

Телефон работал. Тревер позвонил в монастырь святого Марка и попросил митрополита на следующий день приехать со свитками в институт. За это время, мол, нашелся фотограф, достойный доверия (на самом деле Тревер все же решил удостоить доверия одного из сотрудников Школы). Кроме того, ценность рукописей поднимется, если опубликовать их снимки (как оказалось впоследствии, это не соответствовало истине).

Уже давно наступил вечер, почти ночь. Тревер разбудил своего коллегу профессора Вильяма Браунли, рассказал ему в отрывистом, телеграфном стиле о невероятных событиях дня и потащил его, прямо в пижаме, в библиотеку.

Электричества все еще не было, и оба ученых при тусклом свете предусмотрительно запасенной керосиновой лампы просмотрели все книги, в которых шла речь о старых рукописях, папирусах, текстах и их толковании. Они все больше убеждались, что напали на след великого открытия.

— Странно лишь то, — доктор Браунли с удовольствием зевнул, — что, если верить сообщениям газет и твоей копии, рукописи Сукеника и митрополита очень схожи, а обнаружены они в разных местах. Газеты пишут, что свитки Сукеника найдены в пещере у Мертвого моря, причем ни один порядочный журналист, боясь вылететь из газеты, не отважился бы сочинить такую небылицу, достойную пера беллетриста. Митрополит же утверждает, что случайно натолкнулся на свитки в некаталогизированных фондах монастырской библиотеки. Я подозреваю, что рукописи происходят из одного источника. Кто же лжет — Сукеник или митрополит? Сукеник — известный ученый, рукописи его собственные, вряд ли он станет скрывать истину. Митрополит не имеет имени в науке, ему нечего беречь. Но имеет ли митрополит право лгать и умеет ли он?

— Милый друг, — ответил Тревер, — у меня такое впечатление, что митрополит больше заинтересован в продаже рукописей, чем в их научной экспертизе. В этом случае его сан не имеет значения: для того, кто продает или покупает, все средства хороши, лишь бы повысить или, наоборот, сбить цену. Завтра он снова придет, и мы общими усилиями выпытаем у него, откуда свитки. Лучше всего нагнать на него страху, чтобы с самого начала умерить его требования. Кстати, в литературе о папирусе Нэш часто встречается имя В. Олбрайта. Ты его случайно не знаешь?

— Лично нет. Но это известный палеограф, один из лучших наших специалистов. Сейчас он профессор университета Джона Гопкинса в Балтиморе.

— Отлично, пошлем ему фотографии и дождемся ответа, прежде чем предпринимать решительные шаги.

Несмотря на волнение, давала себя знать усталость. Ученые зажгли свечи от керосиновой лампы и отправились спать. Но странно! Сон не шел. Быть может, они и в самом деле сделали важное открытие… Эта мысль ни на минуту не покидала их.

На следующий день митрополит, который пришел в сопровождений патера Бутроса, сразу признался, откуда на самом деле происходят свитки. Тревер торжествовал. Сукеник считался неоспоримым авторитетом, следовательно, свитки были древнейшими библейскими рукописями, ценность которых невозможно было выразить в деньгах.

— Кстати, один щепетильный вопрос, господин митрополит, — начал Тревер запланированную атаку, — вам известно законодательство о древностях?

— А есть такое? В первый раз слышу.

— Тем хуже для вас, ибо незнание закона не может служить оправданием! Все памятники старины принадлежат государству, на территории которого они найдены. Утаивание их влечет за собой наказание — тюремное заключение сроком на несколько лет.

Митрополит побледнел. Конечно, за долгую историю сирийско-якобитской церкви не один патриарх, митрополит или епископ томился в темнице персидских царей или мусульманских султанов, но во имя веры, а не из-за действий, которые в миру считаются преступными. Какую мрачную перспективу нарисовал этот улыбающийся доктор Тревер!

— Ужасно! — вздохнул митрополит. — Я ничего не знал! Уверяю вас, что впредь буду самым добросовестным образом поддерживать контакт с Трансиорданским Департаментом древностей. Да я еще сегодня свяжусь с ним и подробно напишу обо всем мистеру Хардингу.

— Нет, нет, господин митрополит, — поспешно возразил Тревер, — это ни к чему. Никаких лишних признаний! Впредь — это пожалуйста… Если вам когда-нибудь удастся снова приобрести древности. А эти и найденные раньше мы бы предпочли не делать достоянием гласности. Вполне достаточно того, что вы сотрудничаете с нами, т. е. с Американской школой восточных исследований. Мы располагаем средствами и связями, чтобы защитить наших друзей. Что же еще я хотел сделать? Ах да, позвать фотографа.

— Пожалуйста. — Голос митрополита был еле слышен.

Пришел фотограф, большой свиток начали постепенно разворачивать. Он, по всей видимости, содержал текст пророка Исайи. Надо было сфотографировать пятьдесят четыре столбца. Это не делается по мановению руки, особенно когда каждый час гаснет электричество. День уже клонился к концу, когда большой свиток был наконец сфотографирован и настала очередь маленьких. Один из них склеился настолько прочно, что развернуть его оказалось невозможно, другой был сильно поврежден, и перед тем, как разворачивать, его пришлось с внешней стороны подклеить. Наступил вечер, а работа все еще не была закончена. Митрополит Афанасий проникся таким доверием к американцам, что, не задумываясь, оставил у них несфотографированный свиток и вместе с патером Бутросом возвратился в монастырь.

Через несколько дней митрополиту был нанесен немало удививший его визит. Сирийский торговец Кираз явился с поручением от известного профессора Еврейского университета Сукеника, который хотел бы посмотреть рукописи, принадлежащие митрополиту. Митрополит показал торговцу первые фотографии, но Кираз считал, что они слишком малы и не дают возможности судить о рукописях. Нельзя ли договориться о встрече, чтобы Сукеник смог взглянуть на оригиналы? Митрополит согласился и обещал вскоре назначить время.

Оставшись один, он впал в глубокое раздумье. Положение, по-видимому, гораздо серьезнее, чем он предполагал… Откуда этот сириец узнал о его свитках? И если знал он (и, по всей вероятности, еврейский профессор), то кто еще в курсе событий? Весьма возможно, что Трансиорданский департамент древностей рано или поздно разнюхает это дело и преподнесет ему судебный процесс. Он поспешно отправился к своим новым американским друзьям. Доктор Тревер выслушал его с озабоченным выражением лица.

— Крайне неприятное известие, господин митрополит, — сказал он, — но не беспокойтесь. Еще сегодня я потяну за несколько ниточек, случайно оказавшихся в наших руках, дипломатично и незаметно наведу справки у трансиорданских властей. Как только я что-нибудь узнаю, немедленно дам вам знать. Положитесь на меня. Может быть, вам следовало бы покинуть страну, со своими сокровищами, разумеется? Но, как говорится, поспешишь — людей насмешишь. Мы обдумаем это вместе, в спокойной обстановке.

В монастыре митрополита ждало письмо от профессора Сукеника. Из-за беспорядков в городе оно запоздало и пришло уже после визита сирийца. Только несколько дней назад Сукеник встретился с сотрудниками университетской библиотеки и увидел сделанные ими снимки (почему это произошло так поздно, никто никогда не узнает, может быть, библиотекари тоже были в отъезде). Фотографии убедили Сукеника, что его свитки и свитки митрополита происходят из одного источника.

Боясь нажить себе врагов, митрополит решил никому не отказывать и передал сирийцу для Сукеника большой свиток и тот маленький, который можно было развернуть.

Ночью в нейтральном доме христианского объединения молодежи сириец встретился с Сукеником. Света не было, и Сукеник осмотрел свитки при помощи карманного фонаря. Это, конечно, не могло его удовлетворить, и, пустив в ход все свое красноречие, он уговорил Кираза на два дня оставить ему свитки.

Митрополит пережил немало неприятных минут, узнав об этом самоуправстве Кираза (но еще больше он огорчился несколько месяцев спустя, когда Сукеник опубликовал некоторые столбцы, переписанные им со свитка митрополита, и сопоставил их с текстом своего — меньшего и хуже сохранившегося — свитка Исайи). Митрополит даже не решался рассказать своим американским друзьям об исчезновении свитков. Но удивительное дело, даже в этом грешном Иерусалиме были еще порядочные люди: на третий день сириец возвратил митрополиту древности в целости и сохранности. Кроме того, он передал ему заманчивое предложение Сукеника. Профессор писал, что рукописи по праву принадлежат еврейскому народу, так как имеют исключительное значение для его истории. Поэтому он готов за разумную цену купить все приобретения митрополита, чтобы объединить разрозненные части находки.

Когда митрополит Афанасий читал эти строки, он готов был рвать на себе волосы, но, во-первых, это не соответствовало его сану, а во-вторых, все равно было поздно. События развивались так быстро, что изменить что-либо было не в его силах.

15 марта Тревер получил каблограмму от профессора Олбрайта: «Сердечно поздравляю с величайшим из сделанных в новое время открытием рукописей восклицательный знак не сомневаюсь что эти рукописи древнее папируса Нэш точка склоняюсь к датировке их первым веком до Рождества Христова во всяком случае около первого века точка что за поразительная находка восклицательный знак к счастью не может быть ни малейшего сомнения в подлинности рукописей точка еще раз сердечно поздравляю точка Олбрайт».

Этого было достаточно, чтобы заключить с митрополитом формальный договор. Несколько позднее Тревер узнал, что 14 мая в полночь последние английские войска покинут страну. Тем самым закончится горячий период «холодной войны» и начнется ничем не сдерживаемая война между Трансиорданией и Израилем.

«На войне молчат не только музы, но и ученые», — сказал себе Тревер. В Американской школе предусмотрительно жгли компрометирующие документы и укладывали чемоданы. Было бы хорошо убраться на некоторое время в более безопасные районы земного шара.

В такси, под вооруженной охраной (неизвестно какой национальности), доктор Тревер поспешил в монастырь святого Марка. К его радости митрополит вышел встречать его на лестницу.

— У меня для вас сюрприз, — произнес митрополит и вынул из бювара обрывок кожи, завернутый в шелковую бумагу. Доктор Тревер, ставший теперь специалистом, по формату рукописей, цвету кожи, шрифту, величине букв тотчас же узнал в нем фрагмент свитка с Комментарием на Книгу Хабаккука. Должно быть, это была правая сторона первой строки, отсутствие которой очень огорчало профессора Браунли.

Как ни велика была радость Тревера и как ни торопился он приказать своему спутнику сфотографировать новый фрагмент, он сумел взять себя в руки. Ведь сегодня дело шло о судьбе всех рукописей вместе взятых, а следовательно, и о судьбе их владельца.

— Мне сообщили из Соединенных Штатов, что наша сделка утверждена. Повторяю, вы разрешаете нам, то есть Американской школе восточных исследований, в течение трех лет опубликовать рукописи по выполненным нами фотографиям. Если мы не уложимся в срок, все права на публикацию переходят к вам. Вы получаете пятьдесят процентов чистой прибыли от публикаций.

Митрополит утвердительно кивнул головой. Увы, старая, как мир, игра! Пятьдесят процентов от миллионного объекта (вот он — ящик размером со стол, наполненный фунтовыми банкнотами, о котором когда-то, чуть ли не сто лет назад, говорил Тобиас Векслер!) — эти слова приятно поразили слух митрополита, он протянул руку к проекту договора и подписал его. И лишь много позднее митрополит понял, что публикация миллионного объекта еще не приносит миллиона. Один знающий человек объяснил ему, что тираж подобных книг ничтожен, что кроме нескольких сотен библиотек и институтов их никто не покупает. По всей вероятности, гораздо выгоднее было бы принять предложение Сукеника. Но отступать было поздно. Договор есть договор. Оставалась одна надежда, старательно поддерживаемая Тревером, что публикация фотографий повысит стоимость оригинала. (Митрополит Афанасий был, конечно, практиком, но не в области науки или коммерции, и некому было ему объяснить, что после опубликования рукописей интерес к оригиналу уменьшится и цена на него упадет.)

— Все ясно, — любезно проговорил митрополит. — Но к чему было подвергать себя опасности и ехать в такое тревожное время через весь город, когда вы могли сообщить все это по телефону, он как раз сейчас работает.

— Я сделал это не ради разговора, достопочтенный господин митрополит, а ради вас и вашей безопасности. Вам известно, что мандатные войска, наконец, уходят. Мы также покидаем Иерусалим, и, мне кажется, благоразумно было бы и вам последовать нашему примеру. Наше влияние на трансиорданские, а теперь иорданские власти, в данное время очень незначительно. Мы не можем дать никаких гарантий, что эти выскочки не станут проводить законы со всей строгостью. Тайна происхождения ваших рукописей, господин митрополит, известна многим и, следовательно, уже не тайна. Я настоятельно прошу вас подумать о своей безопасности!

— Только о моей, мистер Тревер? — не без иронии улыбнулся митрополит.

— И ваших драгоценных свитков, конечно!

Митрополит Афанасий небрежно махнул рукой.

— Они пристроены самым лучшим образом. Как видите, я послушался ваших советов. Патер Бутрос (он взглянул на часы) — да, точно, — вот уже одиннадцать часов, как находится вместе со свитками у нашего патриарха в Хоме на Оронте.

— У меня точно камень с души свалился, — воскликнул Тревер, и это звучало даже искренне.

— Это меня радует, — ответил митрополит, — но вернемся к вашим любезным заботам о моей скромной особе. Вы дали мне понять, что у вас есть определенные планы?

— Конечно, господин митрополит, мы обо всем позаботились. Пока обстановка здесь не выяснится, вы будете пользоваться гостеприимством американского народа. Руководство школы предоставляет в ваше распоряжение дом в Хакензаке, в Нью-Джерси, неподалеку от Нью-Йорка. Время не ждет. Мы едем сегодня ночью. И если вы хотите, то, само собой разумеется, в вашем распоряжении место в одной из наших машин. Но багаж должен быть сведен к минимуму, с этим вам придется примириться.

— Благодарю вас, мистер Тревер, это очень любезно с вашей стороны. Но я не могу принять ваше предложение. (У доктора Тревера на этот раз действительно камень свалился с души). Вы, конечно, правы, как это ни грустно, мне придется покинуть святой город, но сначала я последую за моими рукописями и направлюсь в Хом, чтобы получить указания патриарха. Если он сочтет, что мне с моими сокровищами следует уехать в Соединенные Штаты, весьма возможно, что я охотно воспользуюсь вашим гостеприимством.

— Мне очень жаль, господин митрополит, но я спешу. Итак, до свидания в Соединенных Штатах.

— До свидания, доктор Тревер.