Заключение

Заключение

Российское землепроходческое движение в Зауралье XVI — начала XVIII веков, как явление военно-политического характера (ушкуйничество), было поистине уникальным. Хотя, бесспорно, оно обладало некоторыми чертами, которые типически сближают его с иными схожими по сути территориально-политическими акциями. Из их числа в качестве наиболее известных примеров назовем:

— колонизацию Средиземноморья сначала финикийцами (конец II — начало I тысячелетий до н. э.), а затем — греками (VIII–VI вв. до н. э.) и римлянами;

— испано-португальскую Конкисту в Новом Свете (XVI — начало XVII в.);

— освоение «дикого» Запада Северной Америки (XVIII–XIX столетий).

Каждое из этих исторических событий феноменально с точки зрения координат, параметров, конфигурации, развертывания событий в пространстве, хронологии действия, составе участников, целях и методах их действий, а также в проявлении конкретных политических и территориальных результатов. Но, несмотря на имеющиеся различия, эти и подобные им акции обнаруживают определенное сходство, позволяющее обобщенно обозначать их как «пионерные движения».

Их объединяющими характеристиками являются:

— два источника ушкуйничества: стихийное творчество народного духа и воля властвующих лиц;

— направленность действий вглубь неизвестных земель. Первопроходцы (как бы они не именовались в различных странах и в разные столетия и года) выдвигались на территории, сведения о которых в метрополии либо отсутствовали, либо имели крайне ограниченный, поверхностный характер;

— огромный радиус действия. Даже в эпоху Античности предполагалось пересечение крупных территорий (сухопутных и водных). В позднейшие, технологически более развитые эпохи, «плечо действия» пионерных движений обрело трансокеанический и трансконтинентальный размах;

— вступление в тесное и многостороннее взаимодействие с аборигенами неизведанных земель, которые по преимуществу находились на догосударственном уровне организованности. Иногда на пути пионерных движений встречались аборигенные «державы», но формировались они в специфических условиях, и потому не могли эффективно противостоять новому, неизвестному для них типу внешнего воздействия;

— итогом «экспедиций» становились крупные, во много раз превосходившие метрополию по площади территориальные приобретения;

— в «экспедициях» ясно проявлялся момент организационной иррегулярности. Эта позиция не принижает значения метрополии. Она, как правило, формулировала концепцию выдвижения в пределы неизвестных земель, так или иначе контролировала и регулировала затем его ход. В свою очередь, первопроходцы, за редким исключением, отождествляли свою деятельность с интересами конкретной страны. Однако их отряды формировались на основе личной или групповой инициативы, а государственное финансирование их деятельности было скудным, а то и вовсе отсутствовало. И только при обозначении явных выгод проведенных акций государство брало их дальнейшее развитие под свой патронаж, но и в этом случае некоторые элементы иррегулярности были здесь хорошо различимы. К примеру, граница приобретенных за счет неизвестных земель в течение долгого времени охранялась нерегулярными военными формированиями, а система управления ими учитывала начальный уже накопленный опыт.

По мнению О. Г. Усенко, «начальный этап ушкуйничества можно датировать концом XI — началом XIV вв. В это время национальный состав ушкуйников был различен: наряду с русскими ватагами действовали союзные им финно-угорские (корела, весь, ижора) отряды, во главе которых, вероятно, стояли представители местной родоплеменной знати.

Ушкуйничество пользовалось поддержкой новгородских властей, поскольку способствовало расширению подконтрольной им территории, а также повышало авторитет Великого Новгорода.

Период с 1320 по 1409 гг. стал новым этапом в истории ушкуйничества. Во-первых, исчезают упоминания о ватагах из числа нерусского населения (хотя это не значит, что финно-угорские «охотники» не могли быть ушкуйниками). Во-вторых, ушкуйничество стало прежде всего средством снятия социального напряжения в новгородском обществе, поскольку беднякам предоставлялся шанс быстро поправить свои дела, а богатым — заработать авторитет в народе»[265].

И мы с данной трактовкой полностью согласны, однако 1409 год не стал итоговым в истории ушкуйничества, и на примере анализа происходивших после этого года событий мы показали — ушкуйничество продолжало развиваться далее, принимая, правда, иные формы.

* * *

Вряд ли кто будет оспаривать тот факт, что сама география «обрекла» Россию на зарождение в ее общественно-политической среде землепроходческого движения. Причем истоки этого явления обозначились достаточно рано. Приблизительно в VI–VIII столетиях, когда на Восточно-Европейской равнине складывались славянские племенные союзы, часть из них обратила внимание на широкое, простиравшееся от Балтики до Верхней Волги, пространство. Его занимало относительно редкое угро-финское население, а биологические и земельные ресурсы казались неисчерпаемыми. Это делало северные и северо-восточные территории привлекательным объектом. Продвигаясь по ним, славяне к IX веку достигли Кольского полуострова и бассейна Северной Двины.

С землепроходчеством этот процесс сближают такие характеристики, как продвижение в неизвестные земли, обширные территориальные приобретения за счет неизвестных земель, стремление понять мировоззрение тех народов, которые населяли неизвестные земли, понять, чем и как они живут, насколько земли эти будут полезны, а навыки аборигенов востребованы. Но, одновременно, раннее продвижение славян в Северо-Восточной Европе отличалось:

— отсутствием единой, четко сформулированной и осознанной территориально-политической концепции;

— спонтанностью его осуществления.

Итак, это явление можно рассматривать лишь как прообраз землепроходческого движения, но благодаря его появлению и эволюции, перед нарождавшейся российской государственностью обозначилась одна из политико-географических перспектив ее развития, а так же — апробировались возможности реализации этой перспективы. Как показало время, очень заманчивой перспективы.

Землепроходческое движение в истории России ассоциируется с ушкуйничеством (новгородским и вятским). Зародившись в VIII–IX веках, оно (ушкуйничество) существовало до XVI столетия, представляя собой сложное, разнородное явление. Новгородская вечевая республика создала для его возникновения и развития благоприятные условия:

— отсутствие ограничивавшего движение населения крепостного права;

— широкое общественное одобрение ушкуйничества;

— традиционное право ушкуйников на все добытые ими ценности;

— поощрение создания в результате их походов «выселков» новгородской земли.

Поле деятельности ушкуйников простиралось от Балтийского моря до Камско-Волжского бассейна, полярного архипелага Шпицберген, западного берега полуострова Ямал, Северного Предуралья, Зауралья, Оби. Их походы представляли собой морские или речные рейды небольшими группами («ватагами») на судах ладейного типа («ушкуях»), в случае необходимости ушкуйники совершали набеги конным или пешим образом. Ушкуйничество в основном имело профессиональный характер (повольники прекрасно владели оружием, навыками боя, способами быстрого передвижения), а его результаты обрели не только территориальную, но и политическую «окраску».

Благодаря ушкуйникам владения Новгорода раздвинулись до Ботнического залива, Новой Земли, бассейна Печоры. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что ушкуйники, выполняя военно-политические задачи, волей-неволей осваивали Кольский полуостров, Скандинавию, да и всю Прибалтику.

Вместе с тем движение ушкуйников не имело единого центра планирования, регулирования и управления. Все связанные с ними мероприятия носили сугубо частный характер, а распространение новгородского суверенитета на «попутно» сделанные территориальные приобретения имело вид последействия «по факту случившегося». Даже создание «Вятской республики» не способствовало плавной эволюции ушкуйничества, последнее, в принципе, могло существовать только так, как и существовало — эмоционально, хаотично, с примесью вольницы. Попытки все привести в единое плановое состояние приводили к кризису ушкуйничества.

Поскольку ушкуйничество обладало широким пространственным разбросом, формы его проявления различались на разных направлениях.

В Карелии и Скандинавии ушкуйники вели не только боевые действия, но и меновую торговлю с аборигенами и приводили их (по собственному почину) в подданство новгородской земле, но затем они столкнулись здесь с конкуренцией со стороны скандинавских «ватаг». Поэтому к началу XI века ушкуйничество сменилось на этих территориях межгосударственным противостоянием между Новгородом и Швецией, между Вяткой и Москвой, между Россией и Золотой Ордой.

На Севере, от Кольского полуострова до устья Северной Двины, ушкуйничество преобразилось в поморничество. Его признаки — прочное оседлое освоение новых территорий и жизнь на них, их быстрая интеграция в состав метрополии, разработка и освоение. Выходы в море совершались ради морского промысла и добычи пушнины на отдаленных побережьях архипелага Шпицбергена, Новой Земли и полуострова Ямала.

В бассейне Волги и Камы (и даже более отдаленных территорий, но связанных с этими реками судоходными притоками) действия ушкуйников имели вид речного разбоя (или пиратства, можно и так сказать). Здесь они грабили и местное население и купцов, а встретив серьезное сопротивление, были способны давать противникам настоящие сражения. Конечно, не всегда победа была на их стороне, но столкновений с ушкуйниками боялись, прекрасно понимая, что они — опытные воины.

После монголо-татарского нашествия XIII столетия и образования Золотой Орды набеги по этим рекам приобрели, как казалось на первый взгляд, ореол «походов возмездия» за разграбленные татарами города и веси Руси, за погибших русских людей. Но их «героика» быстро улетучилась: ушкуйники опустошали на своем пути и русские города, убивали тех, кто пытался оказать сопротивление. К тому же в ответ на их вылазки татарские ханы организовывали карательные походы, которые Новгорода, как правило, не достигали. Зато ударам подвергались ни в чем не повинные княжества — Рязанское, Нижегородское, Владимирское и Московское. В итоге страдало совершенно мирное население, которому доставалось от всех — и от своих, и от чужих. Мало того, и русские князья под давлением Золотой Орды предпринимали против ушкуйников суровые меры (вплоть до выдачи их разгневанным ханам).

Наконец, перерождение ушкуйничества в хорошо организованный разбой, в «солдат удачи» стало очевидным. Поэтому после ликвидации независимости новгородской земли в 1479 году Иван III запретил ушкуйничество как явление.

Впрочем, следует признать, что от ушкуйничества землепроходческое движение получило в наследство два важных элемента:

— тактический, представлявший систему навыков ведения боевых действий небольшими отрядами против превосходящих сил противника в условиях «река — берег» (все это пригодилось будущим российским землепроходцам, которые в XVII–XVIII столетиях продолжали свое движение на восток страны);

— стратегический, который состоял в том, что на Волге и после запрета Ивана III имелась повышенная концентрация «гулящих» людей, которые в основном и составили двинувшиеся в Сибирь первые отряды землепроходцев.

Наиболее ясную связь с землепроходческим движением имел и северо-восточный вектор ушкуйничества — в сторону бассейна Печоры и Северного Предуралья.

Эти районы имели наибольшее сходство с природными условиями Сибири. Поэтому здесь отрабатывались те навыки выживания в незаселенных регионах, принципы внутренней организации «ватаг», построения отношений с аборигенами, которые позже нашли применение в Зауралье и Сибири.

Преемственность имелась здесь и в деловых целях экспедиций ушкуйников. В поисках «мягкой рухляди» (пушнины) и морского зверя, поиска поселений противника повольники на северо-востоке Руси, хотя и медленно, но постоянно углублялись в неведомые земли. Имеются указания на то, что их отряды до XV века неоднократно пересекали Северный Урал, проникая в низовья Оби (места, совершенно неизученные) и морем обходили полуостров Ямал (а это были совсем «дикие» места).

Этот вектор эволюции ушкуйничества просуществовал до начала XVII века. Тогда ее представители, известные под названием «мангазейцы»[266], проникли до Среднего Енисея и западного Таймыра в поисках мехового промысла. Ощущая себя наследниками древних новгородских традиций, они пытались отстоять свободу своих действий.

В итоге, на реке Кос (приток Среднего Енисея) в 1605 году (в центре России уже разворачивалась Смута) произошел вооруженный конфликт с официальными представителями российских властей.

Официальная Москва не оставила этот факт без внимания. Казалось бы, стоит ли? Своих проблем на западных границах не хватало?

Во-первых, она стремилась к монополизации важного для казны сбора пушнины.

Во-вторых, «мангазейские вольности» представляли реликт новгородского сепаратизма, с которым Москва боролась уже не одно десятилетие.

В 1598 году вышел царский указ о запрете частных операций с мехами за Уралом. Государство брало под свой жесткий контроль этот очень важный для себя бизнес. В 1610 году служилые (то есть состоящие на службе у государства) землепроходцы захватили главный опорный пункт мангазейцев в Сибири — Туруханский острог. Все попытки сопротивления со стороны повольников и иноверцев были пресечены.

Наконец, в 1619-м было запрещено самовольное мореплавание к востоку от Новой Земли.

Эти меры положили конец существованию северо-восточной ветви ушкуйничества. Однако она передала сменившему ее землепроходческому движению многие практические навыки освоения и удержания новых земель в специфических условиях России[267].

УШКУЙНИК

Одолела сила-удаль меня, молодца,

Не чужая, своя удаль богатырская!

А и в сердце тая удаль-то не вместится,

А и сердце-то от удали разорвется!

Пойду к батюшке на удаль горько плакаться,

Пойду к матушке на силу в ноги кланяться:

Отпустите свое детище дроченое,

Новгородским-то порядкам не ученое,

Отпустите поиграти игры детские:

Те ль обозы бить низовые, купецкие,

Багрить на море кораблики урманские,

Да на Волге жечь остроги басурманские!

Алексей Толстой

Данный текст является ознакомительным фрагментом.