2. Сталин начинает действовать

2. Сталин начинает действовать

Харьков, отстаивая формальную суверенность, делал то под флагом сохранения собственной внешней политики. Как-никак, здесь УССР было что терять. Лично Раковскому – полновластный контроль над работой представительств в Польше, Чехословакии (их существование оправдывало значительное число украинцев, проживавших в этих странах), Германии, Австрии, и, вполне возможно, в скором времени ещё и в Эстонии, Латвии, Литве, Италии и Турции (признавших де-юре либо де-факто правительство Советской Украины).²⁵

Ещё один появившийся на политической сцене фрондёр. Тифлис, попытался отстаивать иное. Сохранение собственных грузинских вооружённых сил. Точнее – бригады, состоявшей из трёх полков и артиллерийского дивизиона.

Поначалу у Грузинской Компартии не было и таких требований. Во всяком случае, на её Первом съезде, проходившем с 23 января по 1 февраля 1922 года, они не прозвучали. Необходимо было прежде всего разрешить более важный вопрос – восстановить единство внутри ЦК, для чего решительно осудить «националистические тенденции и уклоны, обнаружившиеся в части ЦК». Осудить тех членов ЦК, которые во главе с Б. Мдивани фактически отошли от той линии, которую указывал Закавказский крайком.

Далеко не случайно вторым по порядку и важности съезд принял постановление «По национальному вопросу». «В результате трёхлетней пропаганды – словом и кровавым делом – национальной вражды меньшевикам удалось ослабить те узы братской солидарности и взаимного доверия, которые связывали раньше трудящиеся народности Грузии, а их – с народами всего Кавказа и России. Советская власть трудящихся по природе своей интернациональна и опирается на равноправие всех наций и народностей, добровольный союз которых служит залогом успешной борьбы и победы – как над прямыми врагами трудящихся, так и над хозяйственной разрухой.

Очередной задачей Компартии и Советской власти в Грузии является беспощадная борьба за искоренение всех остатков и пережитков национальной вражды и взаимного недоверия между трудящимися разных народностей Грузии, завещанных нам реакционным режимом меньшевиков».

Такая характеристика национализма заставила внести в данное постановление ещё один, весьма важный, раздел. «Сравнительная многочисленность, – указывалось в нём, – пестрота и перемешанность наций и племён, равно как природные условия Грузии, ставят известные преграды проведению полностью и до конца принципа самоопределения народностей в условиях Советской Грузии, принимающего характер административного размежевания составом и с одинаковым экономическим районом с однородным национальным и бытовым укладом.

Но при этом есть возможность выделить в будущем такие национальные и этнографические группы, организовать их по одному из типов национальной советской автономии (область, автономия, административно-трудовые коммуны), как, например, мусульманское население Борчалинского и Ахалцихского уездов, немцы Борчалинского уезда и т. д. Нынешние административные границы уездов не могут служить препятствием к выкраиванию целостных районов, по возможности, с однородным по национальности населением».²⁶

И, тем не менее, те же члены ЦК, готовившие данное постановление (несомненно, под руководством Орджоникидзе, отстаивавшего позицию Сталина), попытались использовать проблемы со снабжением грузинской бригады как повод для возобновления уже осуждённого съездом «националистического уклона». А чтобы добиться своего наверняка, обратились, нарушая все правила субординации, не к командующему Отдельной Кавказской армии (ОКА) – в которую и входила бригада – А.И. Егорову, не к членам РВС армии (Орджоникидзе, Элиаве, Мясникову) и не в РВСР. Свою просьбу направили непосредственно больному Ленину. Ну, этот, не вникнув в проблему, без каких-либо объяснений или обоснований поддержал «товарищей из Тифлиса». Не учёл либо попросту забыл, что в соответствии с подписанным незадолго перед тем, 8 декабря 1921 года, российско-грузинским соглашением никакой грузинской Красной Армии больше не существовало. Как национальная бригада она была включена в состав ОКА.

Сначала, 13 февраля, просьбу грузинского ЦК Ленин переадресовал Орджоникидзе. «Абсолютно необходимо, – писал Владимир Ильич, – чтобы на съезде Советов Грузии было принято решение об обязательном усилении Красной Армии Грузинской, и чтобы это решение было выполнено наделе. В крайнем случае, если крестьяне против /? – Ю.Ж./, надо провести решение в самой общей форме, признать необходимым «обязательно усилить Грузинскую Красную Армию, призвать все органы власти и все трудящиеся массы к работе над этим».

Я ограничиваюсь политической стороной дела: за невыполнение этого выгоним из партии безо всяких. Это политически необходимо, и Вы лично, и весь грузинский ЦК ответите перед всей партией за это».²⁷

А вслед за тем, видимо, сообразив, что у Орджоникидзе возможности для исполнения поручения ограничены, записку точно такого же содержания направил в Политбюро. Оно же, на заседании 25 февраля, проходившего в отсутствии Троцкого, не стало обсуждать внезапно возникший неподготовленный вопрос. Решило задачу предельно просто: «Согласиться с предложением тов. Ленина о необходимости усиления её /грузинской Красной Армии – Ю.Ж./ снабжения. Предложить военному ведомству совместно с Наркомфином и Наркомпродом установить для этого дополнительные средства». Но всё же, чтобы снять с себя ответственность за возможную ошибку завершили согласие важной оговоркой – «Передать на заключение тов. Троцкого».²⁸

Маловразумительное происшествие напрямую затронуло интересы и прерогативы Председателя РВСР. Человека, политически куда более сильного и значимого, нежели Чичерин. Не пожелавшего согласиться с принятым без него решением, касающимся непосредственно вооружённых сил. Тут же направившего в Политбюро протест, вынудив тем его членов поспешно отменить собственное решение. Уже на следующем заседании. 27 февраля, было поручено «тов. Сталину переговорить с тов. Троцким»,²⁹ который всё ещё находился вне Москвы.

8 марта Сталин и Троцкий сообща поступили так, как следовало то сделать Политбюро сразу же, по поступлении записки Ленина. Получив одобрение высшей партийной инстанции, направили в Грузию Чрезвычайную инспекцию во главе с начальником Политического управления РВСР Л.П. Серебряковым – для проверки на месте истинного положения грузинской бригады.

Здесь необходимо оговориться. Вполне возможно, члены грузинского ЦК на самом деле искренне хотели помочь красноармейцам своей национальной бригады. Только потому и захотели вывести её из подчинения ОКА, полагая, что «пищевым и денежным довольствием» Тифлис сможет обеспечить их гораздо лучше, нежели РВСР. Но нельзя исключить и иного. Подняли они военный вопрос в отместку Троцкому, добившемуся 30 января от Политбюро требования к пропагандистским органам «ускорить бешеную атаку на меньшевиков Грузии».³⁰

Позднее, в книге «Моя жизнь», изданной в 1930 году в Берлине, Лев Давидович без зазрения совести исказил события. Писал, передавая свои слова, сказанные Каменеву: «Я хочу радикального изменения национальной политики, прекращения репрессий против грузинских противников Сталина».³¹

В свою очередь, обращение грузинского ЦК через его голову непосредственно к Ленину, вполне могло вызвать у Троцкого желание отплатить. Любым способом скомпрометировать Тифлис. А такая возможность представилась ему очень скоро. В первых числах апреля в Берлине, на конференции трёх Интернационалов – Второго Социалистического, Двухсполовинного Венского и Третьего – глава делегации Коминтерна Радек и его заместитель Бухарин позволили себе выразить мнение о положении в Грузии, противоречащее позиции ЦК РКП. Они поддержали социал-демократов (в том числе и грузинских) в том, что Грузия захвачена и оккупирована Красной Армией против воли её населения.

Узнав о том, Троцкий поспешил направить в Политбюро записку. «Вопрос о Грузии, – писал он 9 апреля, – вошёл в официальную декларацию трёх Интернационалов. Таким образом, подтверждается целиком, что по этому вопросу (наряду с процессом эсеров) предстоит ещё бой в международном масштабе… Лозунг манифестации и первомайского праздника на Кавказе должен быть: «Империалисты протягивают свои руки к Кавказу». «Международные социал-демократы пролегают им путь». «Трудящиеся Кавказа и красноармейцы, берегите Кавказ!»»

Не ограничившись столь простым (лозунгами), Троцкий продолжал: «Нужно попытаться провести в этом духе кампанию по всей Грузии. Нужно, чтобы в губерниях, уездах, сёлах выносимые резолюции, поддерживающие воззвание последнего съезда Советов /Грузии, состоявшегося 25 февраля – 3 марта 1922 года, принявшего обращение к Красной Армии с просьбой не уходить из республики – Ю.Ж./, клеймили новое покушение на Грузию со стороны меньшевиков и империалистов. Руководство проведением этой кампании нужно возложить на т. Орджоникидзе».³²

Для Председателя РВСР война (Гражданская война в Грузии, пусть и идеологическая) всё ещё продолжалась. И бороться приходилось не только со старым врагом – меньшевиками, но и теми, кто вольно или невольно проводит их линию – и с частью членов ЦК КПГ, и с Радеком, Бухариным.

А что же Политбюро? Как оно оценило странный, фактически, предательский поступок Радека и Бухарина? Его решение, основанное на записке Троцкого, оказалось предельно лаконичным, но без каких-либо соответствующих «оргвыводов», «предания партийному суду». «Ввиду ошибочности обязательств, – указывалось в нём, – взятых Бухариным и Радеком относительно Грузии, требуем особой решительности и непримиримости в этом вопросе»³³. Только и всего…

На инспектирование грузинской бригады у Серебрякова почему-то ушло три месяца. Правда, включая нелёгкий путь по почти недействующей железной дороге от Москвы через Баку в Тифлис. Однако о результатах доложил не он, а командование ОКА.

«Передаём, – информировали они 10 июня Москву шифро-телеграммой о новых требованиях теперь уже наркомвоенмора Грузии Джекия, – наше мнение по поводу ходатайства, возбуждённого ЦК, о выделении из состава ОКА грузинских частей. Просим срочного разрешения выдвинутых вопросов.

Народный комиссар по военным и морским делам ССР Грузии тов. Джекия возбуждает вопрос о передаче груз бригады в его подчинение во всех отношениях, с оставлением армии – лишь в оперативном и инспекционном отношениях.

Такое положение существовало до подписания 8 декабря 1921 года соглашения между правительством РСФСР и правительством Закавказской (Грузинской – Ю.Ж.) СС Республики по военным вопросам и было признано ненормальным, так как перед командованием армии не было ответственного за состояние бригады органа. Со времени перехода бригады в полное подчинение РВС армии значительная часть наболевших вопросов постепенно изжита, снабжение и продовольствие наладились, и можно считать, что состояние бригады ничуть не хуже остальных частей армии, тогда как в 1921 году войска Грузии были поставлены в тяжёлые условия.

В бригаде некомплект только в 17 %. Ввиду этого РВС армии считает просьбу народного комиссара по военным и морским делам ССРГ необоснованной, и передачу бригады в полное его подчинение во всех отношениях, кроме оперативного и инспекционного, нецелесообразной. Если же ЦК КПГ находит такое предложение необходимым и принимает на себя ответственность за поддержание и снабжение бригады, РВС армии настаивать на своём мнении не будет, но принуждено довести об этом до сведения ЦК РКП и РВСР и снять с себя ответственность, ибо такая мера поведёт к разложению грузинских войск, причём при таком разрешении вопроса необходим коренной пересмотр указанного выше соглашения».

Общее мнение Орджоникидзе дополнил собственным: «Со своей стороны считаю необходимым заявить, что решение Президиума ЦК Грузии ведёт к срыву Закавказской Федерации, ибо если в военном вопросе не будет единства формирования и у командования, то по другим вопросам нечего и говорить».

Изучив эту телеграмму, члены Политбюро ограничились решением в одно-единственное слово – «Утвердить».³⁴

Столь же лапидарно и категорично был разрублен и ещё один узел грузинского вопроса. Несколько позже, 10 августа, Политбюро удовлетворило просьбу заместителя председателя ВЧК-ГПУ И.С. Уншлихта, фактически руководившего этим органом по борьбе с контрреволюцией, о «высылке за границу грузинских меньшевиков».³⁵

Между тем, конфликт Москвы с Харьковом вступил в новую фазу. Теперь выразителем оппозиции идее объединения выступил уже не Раковский, а заместитель председателя СНКУССР и командующий войсками Украины и Крыма М.В. Фрунзе.

Он родился в Пишпеке (затем – Фрунзе, ныне – Бишкек), в семье обрусевшего молдаванина (из-под Тирасполя) и русской крестьянки. Окончил гимназию в Верном (ныне Алма-Ата), учился в петроградском Политехническом институте. В большевистской партии – с 1904 года. С 1918 года – в Красной Армии, в 1919 – командующий Туркестанским фронтом, в 1920 – Южным. И вот, человек с такой биографией 4 мая 1922 года представил в Политбюро от имени ЦК КПУ просьбу отменить решение от 27 апреля. То самое, которое запретило УССР и остальным советским республикам вести переговоры с иностранными государствами без предварительного согласия НКИД РСФСР.

Неожиданно для многих оказавшись в роли фрондёра, Фрунзе невольно подтвердил правоту Раковского, с осуждением писавшего в январе 1920 года: «Идея о самостоятельном украинском государстве захватила и некоторые круги нашей партии». Оказалось – не «некоторые круги», а руководство партии. Притом – не украинцев по национальности.

Политбюро не просто отвергло просьбу ЦК КПУ³⁶ Всего пять дней спустя сознательно приняло ещё одно решение по такому болезненному для Харькова вопросу. Утвердило как государственный акт соглашение, срочно подготовленное и подписанное в Москве 5 мая полпредом УССР в РСФСР, бывшим боротьбистом М.Н. Полозом и полпредом РСФСР в Латвии, членом коллегии Наркоминдела РСФСР Я.С. Ганецким. Соглашение, сводившееся к следующему:

«Отдельные представительства Украины в прибалтийских странах ликвидируются, причём окончательная ликвидация должна быть закончена не позже 26 мая. В случае надобности НКИД Украины по соглашению с НКИД РСФСР назначает своего представителя, который входит в состав соответствующего представительства РСФСР в Прибалтике».³⁷

Разумеется, тем Харькову просто напомнили о его настоящем месте в структурах пока ещё не оформленной федерации. Всё же, не дожидаясь завершения воссоединения, следовало даже на этом этапе сделать всё возможное для нормализации взаимоотношений двух республик. Добиться их полного согласия. А потому практически сразу же, 11 мая, члены Политбюро, собравшиеся в почти полном составе (отсутствовал лишь Зиновьев), обсудили «украинские дела», как был назван вопрос в повестке дня заседания. Вопрос, всё же внесённый Фрунзе, а также оппонировавшими ему Мануильским, ставшим первым секретарём ЦК КПУ Ганецким и заместителем наркома по иностранным делам РСФСР Караханом.

Хотя проблема вроде бы была совершенно ясной и понятной (к ней обращались уже дважды, 4 и 9 мая), постарались не торопиться, а решение подготовить очень тщательно. Для того образовали, как то часто бывало, специальную комиссию, включившую Сталина, Каменева, Фрунзе, наркома юстиции Украины Скрыпника и Мануильского – «для проверки отношений между УССР и РСФСР», предоставив им на работу две недели.

И всё же, внешне вроде бы объективный, непредвзятый подход к проблеме оказался в действительности предрешённым выводом. Загодя подсказывающим, какую же оценку следует сделать комиссии. Ведь следующий пункт решения гласил:

«Заслушав запросы и сомнения членов ЦК КПУ, ЦК РКП устанавливает, что никакой перемены в отношениях РСФСР и УССР в смысле отмены или умаления независимости Украинской Республики и вообще в смысле пересмотра основных конституционных положений Украинской Республики не произошло».

Мало того, ещё один пункт фактически дискредитировал и оба прежних решения Политбюро по данному вопросу, и позицию Наркоминдела РСФСР. «Если бы оказалось, – указывалось в нем, – что НКИД РСФСР была допущена посылка ноты или какие-либо сношения от имени Украины или непосредственно затрагивающие Украину без предварительного оповещения НКИД Украины, то такого рода шаги ЦК РКП признаёт безусловно недопустимыми и требует, чтобы в случае повторения чего-либо подобного были преданы суду секретарь и управделами НКИД РСФСР, отвечающие за нарушение непосредственно, и партийному суду – нарком и заместители его, ведающие непосредственно данной областью работы».

Но назревавшая трагедия с судами тут же обернулась фарсом из-за ещё одного, последнего пункта постановления: «Обязать СНК /РСФСР – Ю.Ж./ускорить разрешение вопроса о выдаче просимой ссуды НКиндел УССР».³⁸ Складывалась весьма пикантная ситуация. Независимую, самостоятельную внешнюю политику Харькова Москва почему-то должна была оплачивать из собственного кармана…

Комиссия, образованная тем же постановлением, собралась уже на следующий день. Фактически ведший заседание Сталин предложил «рассмотреть все заявления о неправильностях во взаимоотношениях ведомств УССР и РСФСР, а затем, исходя из постановления ЦК РКП /точнее, Политбюро – Ю.Ж./ о неизменности взаимоотношений УССР и РСФСР, заслушать руководителей ведомств, и затем вынести решения». Выступивший вслед за ним Мануильский уточнил проблему, предельно сузив её: «выяснить разногласия, имеющиеся между Наркомпродами, а также между Центросоюзом и Вукоспилкой, затем перейти к другим Наркоматам, разбирая лишь те вопросы, относительно которых наркомы не смогут сами перед тем сговориться». Сталин добавил ещё одну тему – «об отделениях Покобанка /Банк потребительской кооперации РСФСР, образованный только что и вскоре переименованный во Всероссийский кооперативный банк – Ю.Ж./ на Украине».³⁹

Так выяснилось, что все якобы имевшиеся серьёзные разногласия в отношениях двух республик порождены отнюдь не русским великодержавным шовинизмом или чрезмерным властолюбием московских наркомов, а обстоятельствами куда более прозаическими и объективными; проблемами распределения продовольствия в условиях страшного голода, охватившего уже не только Поволжье, но и Северный Кавказ, Украину. Расхождения же между ведомствами и организациями оказались столь незначительными, что их руководители – член коллегии Наркомпрода РСФСР А.И. Свидерский и НаркомпродУССР Коттель, председатели правлений Центросоюза Хинчук и Вукопспилки Затонский – на втором заседании комиссии, 17 мая, доложили о достигнутом ими полном согласии.⁴⁰

Так разрешился второй межреспубликанский конфликт. Разрешился вполне мирно, в отличие от первого, грузино-российского. 11 августа Оргбюро по представлению Сталина и Орджоникидзе освободило Джекия от должности наркомвоенмора ГССР и утвердило вместо него более покладистого Квиркели.⁴¹

Данный текст является ознакомительным фрагментом.