1. Возмутитель спокойствия

1. Возмутитель спокойствия

За четыре с половиной года существования Советской Украины стало несомненным: именно она регулярно выступает инициатором воссоединения. Хотя и делает то формально, явно не без подсказки Москвы, но именно она. Всегда, кто бы ни возглавлял её Компартию, правительство, ВуЦИК. А таких высших руководителей республики уже сменилось немало. Первыми секретарями КП(б)Убыли Г.Л. Пятаков, С.И. Гопнер, Э.И. Квиринг С.В. Косиор, В.М. Молотов, Ф.Я. Кон, Д.З. Мануильский. Главами Совнаркома (поначалу народного секретариата) – Е.Б. Бош. Н.А. Скрыпник, Г.Л. Пятаков.

Х.Г. Раковский. Председателями ВуЦИК – И.Г. Медведев. В.П. Затонский, Г.И. Петровский. Да ещё был и председатель Всеукраинского ревкома А.С. Бубнов.

Все они решительно и твёрдо отстаивали необходимость государственного союза Украины с Россией. И никто при этом не кривил душой, говорил и писал только то, во что верил, в чём был убеждён. Да и не могли они (хоть отчасти) поддерживать лозунги своих старых заклятых политических противников – «самостийность» и «незалежность» Украины, её неизбежный союз с западными буржуазными странами, будь то Германия и Австро-Венгрия либо Франция и Великобритания. Отстаивали, даже с оружием в руках, пролетарскую солидарность, Советскую власть.

Правда, в силу неблагоприятных условий слишком долгой Гражданской войны с её кочующими фронтами и менявшимися противниками, сражались с ними чаще на полях сражений. Борьбе идеологической, пропаганде и агитации мешало слишком многое. И незначительные тиражи большевистских изданий – листовок, плакатов, газет, журналов, брошюр. И неграмотность большей части населения. Только в силу того все призывы к воссоединению братских республик практически были обращены друг к другу, к товарищам по партии, которые не нуждались в очевидном для них.

Тем не менее, украинские большевики продолжали отстаивать, растолковывая, и всякий раз находя всё новые и новые доводы, необходимость скорейшего заключения союза, и прочного, Украины и России. Были уверены, что среди читателей непременно окажутся те самые круги национальной интеллигенции – учителя, агрономы, фельдшеры – которые до недавних пор и являлись надёжной опорой национализма и сепаратизма.

Ярким примером такой пропаганды стала статья Мануильского, написанная в бытность его ещё наркомом земледелия. «О «коммунистическом империализме и нашей национальной политике». Статья, построенная по классической схеме агитаторов: сначала – собственное изложение взглядов противника, а затем – последовательное развенчание их.

«Если верить», начал Мануильский с главного тезиса всех без исключения антикоммунистов и антисоветчиков (вплоть до наших дней!) социал-соглашательской «печати, то мы, коммунисты, взяли на себя туже самую роль, которую взяла на себя русская монархия со времён Ивана Калиты. Роль восстановителя новой, «коммунистической» империи, роль собирателей вокруг Москвы оторвавшихся от неё бывших окраин, превратившихся в процессе революций в самостоятельные национально-государственные образования». И вслед за тем привёл ещё один довод противников в собственном изложении: «Польская социал-соглашательская печать и её украинские подголоски /статья писалась в дни советско-польской войны – Ю.Ж./ стараются запугать мир призраком воинствующего «коммунистического» национализма, для которого внешняя коммунистическая личина есть один из способов распространения своего влияния за пределы национальных границ великорусского государства».

Как же Мануильский – в скором времени первый секретарь ЦК КП(б)У, а в 1924–1943 годах – член Президиума Исполкома Коминтерна и его секретарь – пытался опровергнуть такие доводы? Прежде всего, как истинный большевик, он начал с разоблачения классовой сущности и классовых интересов украинских националистов.

«Самостийность и незалежность, – писал он, – в эпоху социальной революции, в обстановке острой Гражданской войны классов превращается в своего рода буфер против коммунизма. Перед мелкой буржуазией, не способной сыграть никакой самостоятельной роли в период социальной революции, встаёт вопрос: с кем блокироваться – с коммунистическим пролетариатом, несущим национальное освобождение, но уничтожающим частную собственность, или с крупным капиталом, душащим народности, но сохраняющим устои существующего экономического порядка?

Три года украинской революции показали, что наша мелкая буржуазия… предпочитает союз с крупной собственностью, хотя бы это грозило и экономическим, и национальным закабалением нации». Но тут же Мануильский делает неожиданный вывод, призванный сгладить резкость прежней оценки, дать той же мелкой буржуазии возможность сменить флаг.

Явно подсказывая самое достойное оправдание почётной капитуляции украинским социалистам всех оттенков (меньшевикам, эсерам, федералистам, всё ещё разделявшим с Петлюрой идеи «незалежности»), Мануильский писал: «Украинское мещанство /та самая мелкая буржуазия – Ю.Ж./ после трёх лет революции, после ряда беспрерывных поражений своей ориентации на Антанту начинает, как будто, понимать, что в империалистическую эпоху, когда происходит борьба – не на жизнь, а на смерть – двух классов современного общества, единственной гарантией национальной свободы и развития является пролетариат и его диктатура».

Затем Мануильский вернулся к лейтмотиву статьи, растолковывая старый тезис Сталина. Правда, при этом, не смущаясь, прибег к софизму: «Признаваемое за украинцами великорусскими товарищами право на отделение от России отнюдь не означало ещё фактического отделения, осуществляемого силами украинских коммунистов. Конечно, великорусские товарищи были бы очень скверными коммунистами, если бы отрицали за украинским народом, угнетавшимся триста лет царизмом, право на отделение. Но мы, украинские работники, были бы ещё более худшими коммунистами, если бы на основании признания великорусских товарищей начали бы проводить наделе отделение от Советской России».

Завершая же статью, Мануильский почему-то перешёл на явные лозунги. «Да, мы, украинские коммунисты, – провозглашал он, – связаны с Советской Россией, мы гордимся этой связью… На всякую попытку взорвать эту связь мы ответим решительно всем «родным» и «чужим» социал-шовинистам: руки прочь от пролетарского дела!».²

В отличие от Мануильского, премьер УССР с февраля 1919 года Х.Г. Раковский не доказывал, не обосновывал важность и необходимость федерального союза с РСФСР. Вроде бы воспринимал его как вполне естественный, непреложный факт, который не следует повергать сомнению. Просто описывал сложившуюся систему государственных связей Украины и России (на лето 1920 года), отметив: «Эту систему федеральных отношений нельзя считать ни законченной, ни совершенной. К самому вопросу о федеральных отношениях мы не подходим догматично, никогда не считали, что государственные отношения вообще и, в частности, отношения между советскими республиками можно создавать по априорным построениям, на основании отвлечённых положений. Федеральная Конституция советских республик /он имел в виду соглашения от 1 июня 1919 года – Ю.Ж./ диктовалась самой необходимостью и учитывала проделанный уже государственный опыт. Особые условия, в которых находились Советская Россия и Советская Украина, облегчали значительно задачу скорейшего создания между ними теснейших федеральных отношений».³

В переписке же с Лениным, с ЦК Раковский позволил себе высказывать несколько иные взгляды. Те, что сближали его, болгарина, от рождения именовавшегося Крыстю Станчевым, его – интернационалиста-революционера – со многими большевиками, остававшимися при этом украинскими националистами. Так, ещё в середине ноября 1919 года, сразу же по освобождении УССР от деникинских войск, он втолковывал Ленину:

«Отрицание этнической и государственной индивидуальности Украины, преследование украинского языка, поддерживание русской, а не коммунистической, пролетарской диктатуры повредят в будущем ещё более даже, чем в прошлом, в связи с экономическим усилением крестьянской массы, приведут к ещё большей национальной розни, к противопоставлению украинской деревни русско-еврейскому городу и еврейскому местечку и к политическому господству кулаков и украинской мелкобуржуазной интеллигенции.

Тенденция к полному слиянию Украины с Великороссией является пережитком империалистско-буржуазной психологии русских, а отнюдь не зрелой государственной идеей коммунистов, и её поддерживание принесёт нам только больше внутренних и международных осложнений. Под последними я понимаю не те осложнения, которые может принести эта тенденция для наших дипломатических отношений с буржуазно-империалистическими государствами, а ту тень, которую эта тенденция бросит на нас как коммунистов в глазах коммунистических партий».⁴

Прознав о записке, которую Раковский отправил Ленину, ещё двое членов ЦК КП(б)У поспешили познакомить Москву с собственными взглядами на проблему. Секретарь Харьковского губкома Н.Н. Попов настаивал на сохранении полного суверенитета для Украины, а Я.Н. Дробнис, председатель правления треста Донбасс-уголь, настаивал на незамедлительном и полном слиянии двух республик.

Разноречивость предложений заставила Политбюро 14 ноября 1919 года перенести «украинский вопрос» на объединённое заседание с членами Оргбюро, пригласив на него авторов записок.⁵ Однако такое обсуждение состоялось лишь два месяца спустя – 13 января 1920 года. Лишь после того как Раковский дополнил свою записку «Справкой по национальному вопросу», и убедившей Ленина.

В ней же Раковский утверждал: «Движение в пользу Советской России шло крещендо /с нарастающей силой – Ю.Ж./ до восстановления Советской власти на Украине. Как только начался процесс обособления мелкобуржуазного крестьянства от пролетариата, лозунг «самостийной Украинской державы» стал снова популярен…

Небрежное наше отношение к национальному вопросу, наша сознательная или несознательная русификаторская политика на Украине усилила это движение. Мы сами были проводниками идеи Украинской Советской Социалистической Республики, но мы не постарались внести в эту идею украинское коммунистическое сознание, и, таким образом, вся наша работа была водой на мельницу наш их противников…

Идея самостоятельного украинского советского государства захватила и некоторые круги нашей партии… Украинские коммунисты-боротьбисты /левое крыло украинской партии эсеров, отколовшееся в мае 1918 года, заключившее в декабре 1919 года соглашение с КП(б)У о сотрудничестве; вскоре её некоторые члены – А.А. Любченко, А.Я. Шумский и другие – вступили в компартию, вошли в состав правительства УССР, а позже Г.Ф. Гринько стал наркомом финансов СССР – Ю.Ж./ ведут самую усиленную работу, чтобы расколоть Украинскую Коммунистическую партию, используя движение в пользу самостоятельной Украины в нашей партии.

Движение это питается ещё галицийскими и буковинскими украинцами и Кубанской Радой, стремящейся к объединению с Украиной. На Украине это движение опирается на украинскую интеллигенцию, в особенности, на Учительскую спилку/союз – Ю.Ж./, имеющую свыше 20.000 членов, и на Украинский Союз кооператоров, который является мощной экономической организацией, покрывающей своею сетью всю Украину, и особенно Правобережье».⁶

По-видимому, такая информация скорее напугала, нежели убедила членов Политбюро, почему они 13 января 1920 года и утвердили следующее решение: «Наметить линией партии в вопросе о государственной власти на Украине и формах взаимоотношения её с Россией» на основе предложений Раковского. А пять дней спустя поручили Раковскому совместно с Троцким внести в представленные тезисы редакционную правку, заодно образовав комиссию по выработке основ федеральной Конституции РСФСР. В состав же её, «в качестве основного ядра», включили Каменева, Крестинского и самого Раковского.

«Тезисы о государственных отношениях Украины и России» получили окончательную редакцию 29 января и формально исходили от ЦК КП(б)У В их основу было положено следующее, безусловное для большевиков, утверждение:

«Тесная братская солидарность между рабочими и крестьянами всех стран является существенным условием победы всемирной социалистической революции, без каковой победы Советская власть в отдельных странах будет стоять перед постоянной угрозой восстановления старого порядка. Всякие попытки разорвать или ослабить эту связь являются, по существу контрреволюционными и направленными против самой власти рабочих и крестьян. Выдвигание национального вопроса во главу угла борьбы против Коммунистической партии, безразлично, делается ли это со стороны подлинно буржуазных или со стороны советских и полукоммунистических партий, является сознательной или полусознательной попыткой сорвать или затруднить установление пролетарской диктатуры /выделено мной – Ю.Ж./».

Дав такую, в общем, невысокую оценку национальному вопросу как таковому, «Тезисы» переходили к отношению его к ситуации между РСФСР и УССР. «На примере Украины, – указывалось в них, – лучше всего видна контрреволюционная роль, которую сыграла националистическая агитация, превратившаяся в руках, как украинских соглашательских партий, так и хищников международного империализма, в средство борьбы и травли против социалистической Советской России и против социалистической Советской власти вообще, и против освобождения украинских рабочих и крестьян».

Но, естественно, не довольствуясь такими (слишком общими) утверждениями, далее «Тезисы» отмечали: «Полное государственное обособление Украины ведёт непременно к внутренней национальной борьбе на Украине и к усилению экономической разрухи на Украине и в России». А потому предлагали не ограничиваться уже проведённым объединением военных ведомств, а идти дальше по этому пути.

«Естественным, – отмечали «Тезисы», – намечается объединение Народных комиссариатов по иностранным делам /выделено мной – Ю.Ж./. Социалистическое производство, основанное на планомерной организации труда и обмена, предполагает общий производительный план между социалистическими государствами, создание общих органов для учёта и распределения рабочей силы, сырья, средств производства. Для Украины и Великороссии, экономическое развитие которых в прошлом находилось в тесной взаимной зависимости, такое объединение является необходимым для восстановления разрушенной после четырёхлетней международной войны и двухлетней Гражданской войны промышленной жизни». Далее «Тезисы» настаивали ещё на необходимости объединения Наркоматов путей сообщения, почт и телеграфа, финансов, труда, которым надлежало работать под контролем ВЦИК, становившимся, тем самым, высшим федеральным органом.⁷

Появившиеся как плод творчества Раковского, в марте того же года «Тезисы» были утверждены практически единогласно – два «против», шесть воздержалось – делегатами IV Всеукраинской партийной конференции. Форума, проходившего под руководством Сталина.

По необъяснимым причинам то, на чём Раковский настаивал в январе, перестало его устраивать уже в сентябре, незадолго перед подписанием союзного договора между Украиной и Россией. Своё недовольство председатель Совнаркома УССР выразил в жалобе, направленной Ленину 16 сентября 1920 года. Жалобы на поспешность, с которой проводилось объединение Наркоматов, на их контроль над украинской промышленностью.

«В нашей работе, – отмечал Раковский, – мы больше и больше наталкиваемся на тормоз со стороны центральных учреждений. Создаётся впечатление, что хозяйственно-экономические центры Советской Федерации уделяют мало внимания интересам украинских рабочих и крестьянских масс, мало считаются с нашими просьбами и проблемами, слишком нас обижают… Выше затронутое нетерпимое положение вынуждает нас снова поставить в ЦК вопрос об Украинском Промбюро и предоставлении ему большей свободы действий в смысле постановления последнего партийного съезда /IX, прошедшего в марте-апреле 1920 года – Ю.Ж./».⁸

Раковский далеко не случайно вспомнил о Промышленном бюро. Об органе, созданном на Украине весной 1920 года как чисто номинальное представительство ВСНХ РСФСР. Поначалу оно объединяло губернские Совнархозы и их районные управления, координируя и направляя работу всех предприятий УССР. Существуя предельно автономно, не испрашивая согласия Москвы на каждое своё решение. Только после настойчивых призывов того же Раковского к объединению деятельности двух Высших Советов народного хозяйства Промбюро Украины утратило прежнюю самостоятельность, стало всего лишь органом уполномоченного ВСНХ РСФСР.

И вот теперь председатель СНК УССР предлагал вернуться назад. Восстановить прежнюю практическую независимость Промбюро от Центра. Воссоединение даже в виде федерации, создаваемой по им же предложенному плану, перестало его устраивать.

Следующую попытку скорректировать новые отношения двух республик Раковский сделал уже после подписания российско-украинского союзного договора. На этот раз – не индивидуально, а вместе с Компартией Украины, после кооптации на пост её первого секретаря Ф.Я. Кона. На Первом Всеукраинском партийном совещании, проходившем в Харькове со 2 по 4 мая 1921 года, неожиданно придали национальному вопросу весьма важное значение. В особой резолюции указали:

«Поскольку государственные отношения между двумя братскими республиками находятся лишь в процессе оформления и не вылились пока в определённые устойчивые формы, наша партия должна предпринять шаги к скорейшей выработке конституционных основ, регулирующих взаимоотношения между РСФСР и УССР».

Тем самым, резолюция демонстративно проигнорировала существование российско-украинского договора и почти дословно процитировала высказывание Раковского, сделанное чуть ли не за год перед тем, на страницах журнала «Коммунист». Заодно резолюция дезавуировала и «Тезисы», последовательно утверждённые Лениным, Политбюро, IV конференцией КП(б) У. Мало того, в ней далеко не случайно, явно преднамеренно, вспомнили об одном из решений VIII конференции РКП (декабрь 1919 года) – «О советской власти на Украине». Решении, порождённом весьма специфической ситуацией, сложившейся в республике после изгнания деникинцев и петлюровцев – разгулом политического бандитизма. Авторы резолюции партсовещания не только «вдруг» припомнили о нём, ной сочли крайне своевременным извлечь из него, использовав, как наиболее актуальное, следующее положение:

«Члены РКП на территории Украины должны на деле проводить право трудящихся масс учиться и объясняться во всех советских учреждениях на родном языке, всячески противодействуя попыткам искусственными средствами оттеснить украинский язык на второй план, стремясь, наоборот, превратить украинский язык в орудие коммунистического просвещения трудящихся масс».

В контексте с этой фразой последний пункт резолюции партсовещания прозвучал более чем двусмысленно. Партия, указывал он, «не может допустить, чтобы партийные организации стали ареной национальных конфликтов, разыгрывающихся за её пределами среди мелкой буржуазии, как великорусской, так и украинской. Только одновременно борясь с проявлениями великорусского русотяпства и украинского шовинизма, наша партия сумеет тесно сплотить свои ряды».^9-10

Под требованием не допустить превращения парторганизаций в арену «национальных конфликтов» скрывались вполне прозаические проблемы, возникшие на Украине как результат того, что ещё 5 февраля ВуЦИК своим постановлением, не согласованным со ВЦИК, образовал Донецкую губернию (произвольно, хотя, вроде бы, временно, определив её территорию). Отчасти – за счёт близлежащих земель России.¹¹ Первым результатом столь беззастенчивого (откровенно произвольного) администрирования стал – правда, лишь в мае 1920 года – так и не приведший ни к чему, ибо оказался слишком мягким, протест ВЦИК. Члены его Президиума посчитали необходимым предложить Харькову пересмотреть своё постановление и уже совместно провести размежевание соседних Донецкой и Ростовской губерний. Политбюро отказалось вникать в суть спора, явно лежавшего вне его компетенции. Поручило Сталину разобраться в произошедшем.¹² Однако тот так и не нашёл для того времени.

Следующим, всё на той же почве, возник своеобразный партийный конфликт. Как бы предвосхищая (странное, мягко говоря) требование вскоре созванного Первого Всеукраинского партсовещания «превратить украинский язык в орудие коммунистического просвещения», в октябре 1920 года Донецкий губком обратился в Политбюро с необычной просьбой: Разрешить ему заменить партийные билеты, оформленные на украинском языке, на точно такие же, но с записями на русском. Дело заключалось в том, что местные рабочие, шахтёры, железнодорожники, в большинстве своём русские либо считавшие себя таковыми, полагали украинскую «мову» чуждой, малопонятной для себя.

И снова Политбюро уклонилось от решения. Поручило члену Оргбюро и секретарю ЦК Преображенскому во время его поездки в Харьков (если таковая вообще состоится) «внести ясность в этот вопрос с точки зрения равноправия великорусского языка».¹³ Ведь если бы была сразу же удовлетворена вполне законная просьба, то такого же рода обращения непременно начали бы поступать и из других районов Украины, Компартия которой вскоре оказалась бы без украинского пролетариата.

Все подобного рода трения между двумя республиками не могли не сказаться на «выработке основ федеральной Конституции». На выполнении задания, порученного Политбюро одновременно с утверждением «Тезисов» ЦК КП(б)У комиссии Каменева, Крестинского и Раковского. За два последующих года никто из них так и не вспомнил о важном поручении. Даже Раковский, его инициатор.

Более стремительно разногласия между Харьковым и Москвой стали разрастаться с января 1922 года. С того момента, когда зашла речь об общей для всех советских республик, а также Бухары, Хорезма и ДВР, делегации на Международную конференцию в Генуе. Тогда-то и выяснилось, что Чичерин, рекомендовавший Политбюро в феврале 1920 года назначить Раковского по совместительству наркомом по иностранным делам УССР, но без соответствующего наркоматовского аппарата,¹⁴ изрядно просчитался. Он предполагал, что украинский премьер не воспримет дополнительную должность всерьёз. Станет использовать её только в редчайших случаях. Скажем, в ходе переговоров с Польшей, и не более того. Однако Раковский уже вошёл во вкус власти. Возжелал самостоятельно решать вопросы не только внутренней жизни Украины, но и представлять её на международной арене. Повсюду, где сможет.

5 января 1922 года, когда об участии Советской России в работе грядущей Генуэзской конференции знал предельно ограниченный круг людей наивысшего ранга, в Политбюро поступил «протест» ЦК КП(б)У, вызванный тем, что «их» Раковский не вошёл в состав делегации, направляемой в Италию.¹⁵ Москве не оставалось ничего иного, как срочно ввести наркома по иностранным делам УССР в число тех, кто должен был отстаивать общие советские интересы.

Между тем, сам Раковский в тот момент находился, и вполне легально, в Праге. В столице Чехословакии, с которой ещё не были установлены дипломатические отношения (соглашение о том последовало только в июле того же года). Вёл там переговоры с неким лицом, представившимся «лидером закарпатских украинцев» (русинов). Заявившим, что, якобы. Чехословакия намерена поддержать РСФСР при вторжении петлюровских отрядов, что ожидается ближайшей весной. Правда, не уточнившим, каким же образом такая помощь будет оказана, если у двух стран отсутствует общая граница. Кроме того, так и не названный в документе «лидер» присовокупил: «С точки зрения Карпатской Руси, всякое правительство России заслуживает поддержки, поскольку оно есть правительство национального объединения… Вся политика Карпатской Руси сводится исключительно к стремлению воссоединения с Россией».¹⁶

Столь обнадёживающая информация, которой советскому руководству очень хотелось верить, заставила смириться и с пребыванием Раковского в Праге, и с установлением им весьма сомнительных контактов. И всё же, прежде более чем благожелательное отношение к украинскому премьеру сохранялось лишь до середины января. До приезда его в Москву.

Оказавшись в российской столице, Раковский тут же направил в ЦК, на имя нового секретаря В.М. Молотова, записку. А в ней подверг жесточайшей критике предложение Чичерина, с которым успел познакомиться как член генуэзской делегации.

«Представленный тов. Чичериным проект соглашения, – отмечал Раковский, – между советскими республиками «объединения внешней политики» в случае принятия явится величайшей политической ошибкой. В этом проекте имеется прямое «подчинение» внешней политики советских республик Наркоминделу, который один будет представлять все республики во всех отношениях, за границей будет заключать договоры, торговые, политические и другие, будет решать вопросы об их границах, об их отношениях с иностранцами и проч. Я считаю этот проект ошибкой по следующим причинам:

1. Формально он является отменой существующих договоров между РСФСР и союзными республиками… 2. Это соглашение идёт вразрез с той линией по национальному вопросу, которая в течение четырёх лет проводилась Центральным Комитетом».¹⁷

У всех читателей записки (а ими непременно должны были стать, помимо Молотова, члены и кандидаты в члены Политбюро, члены Оргбюро, секретари ЦК и, разумеется, Чичерин) должно было сложиться впечатление, что Раковский напрочь забыл о собственной прежней позиции, о своих прежних взглядах.

Забыл о достаточно важной детали содержания «Тезисов», направленных Ленину два года назад – «естественно, намечается объединение Народных комиссариатов по иностранным делам». Забыл о совсем недавнем, о двух постановлениях Политбюро – а они для большевика Раковского имели силу приказа – от 8 декабря 1921 года, то есть всего полтора месяца назад, введших фактический контроль российского Наркоминдела за внешнеполитической деятельностью Украины, да и не только её:

«Признать как не подлежащее нарушению правило, что союзные советские республики не могут заключать никаких договоров без предварительного соглашения с НКИД РСФСР». «Признать, что все представители союзных советских республик за границей подчиняются полпреду РСФСР. В случае расхождений должны выполняться решения полпреда РСФСР с перенесением вопроса в Москву для согласования центральными ведомствами заинтересованных республик».¹⁸

Забыл Раковский и о том, что в соответствии с им же подписанным союзным договором УССР и РСФСР, Наркомат внешней торговли стал объединённым. И ещё почему-то не припомнил фразы из «Тезисов», являвшихся в немалой степени результатом именно его творчества – «Выдвигание национального вопроса во главу угла борьбы против Коммунистической партии – является… попыткой сорвать или затруднить установление пролетарской диктатуры».

Видимо, ощутив, что изрядно зарвался в своей критике, Раковский попытался несколько смягчить свою позицию. «Я думаю даже, – продолжил он, – что необходим общий федеральный орган по иностранным делам». Но тут же оговорился: «К этому вопросу нужно подходить со всей должной серьёзностью и сконструироваться так, чтобы не имелось протеста на автоматическое распространение власти Наркоминдела /РСФСР – Ю.Ж./.¹⁹ Без сомнения, подразумевал собственный, уже делаемый протест.

Вообще-то Чичерину следовало обидеться на столь непоследовательного, беспринципного товарища по партии и коллегу по работе. Вместо того он попытался если не взять Раковского прямо под защиту, то хотя бы использовать его филиппику, чтобы напомнить членам Политбюро о своём (не столь уж давнем) предложении. В письме от 28 января, направленном Сталину (с ним отнюдь не по собственной воле, а по указанию Политбюро формировал делегацию в Геную), предложил паллиативное решение проблемы: «Поставить во главе всех /НКИДов – Ю.Ж./ настоящий федеральный Наркоминдел».²⁰ Высказывая, правда, такое вполне справедливое мнение, забыл, что подобные задачи самостоятельно, в отрыве от других, схожих, решить невозможно.

Не встречая должного отпора, Раковский не прекращал отстаивать право на «самостийную», разрушительную для братского союза, за который одновременно и ратовал, политику. Доказывал правомочность (как главы правительства и внешнеполитического ведомства Украины) направить в Ревель, Ригу и Ковно, не уведомив о том НКИД РСФСР, дипломатические миссии УССР, хотя пока под видом реэвакуационных комиссий. Когда же такого рода незаконные действия ему всё же поставили в вину, потребовал обсудить на ближайшем пленуме ЦК вопрос «Об отношениях между РСФСР и союзными республиками в обстановке новой хозяйственной политики и новых международных отношений».²¹ Уверился, вне всякого сомнения, что переход к НЭПу, участие в Международной конференции означает не только предоставление самостоятельности промышленным предприятиям, но и возвращение советским республикам, объединение которых обуславливалось условиями Гражданской войны, всех их суверенных прав.

Только тогда последовали твёрдые возражения. По инициативе Чичерина 16 марта Политбюро приняло следующее решение: «Отдельные полпредства Украины назначать в том случае, когда это признаётся необходимым обоими Наркоминделами, украинским и российским». Вместе с тем, высший партийный орган согласился и с возникшей необходимостью обсудить испортившиеся отношения двух республик.²²

XI съезд РКП, проходивший с 27 марта по 2 апреля, несколько отсрочил обсуждение вопроса, на котором так настаивал Раковский. Между тем, конфликт, спровоцированный им, не только не стихал, но разгорался всё сильнее. Лишь в апреле Политбюро, пополненное Н.И. Рыковым – заместителем председателя СНК РСФСР и М.П. Томским – главой советских профсоюзов, председателем ВЦСПС (еще в марте 1921 года членом Политбюро избрали Зиновьева взамен Крестинского, направленного полпредом в Берлин), пришлось дважды выражать негативную оценку работы ЦККП(б)У

20 апреля – в связи с постановлением ВуЦИК об амнистии рядовым участникам контрреволюционных вооружённых формирований (Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля, Петлюры, Булак-Балаховича, Савинкова). Ведь именно такой акт ВЦИК утвердил ещё 3 декабря минувшего года. Поэтому ещё один, дословно повторивший его, но исходящий из Харькова, ничего, по сути, не добавлял, демонстрируя лишь некую самостоятельность УССР.²³

А всего неделю спустя Политбюро указало Раковскому на его самовольные действия. «Подтвердить ещё раз, – отмечало решение, – к сведению ЦК КПУ, что никакие самостоятельные переговоры отдельных советских республик с иностранными государствами не должны вестись без предварительного согласования с НКИД РСФСР или ЦК РКП. Ввиду того что имеющееся по этому поводу постановление Политбюро ЦК нарушается в исключительной обстановке /подразумевалось участие в Генуэзской конференции – Ю.Ж./, нарушения эти явно преступного характера, предать виновных партийному суду». Не ограничившись тем, в тот же день, 27 апреля, Политбюро приняло ещё одно, столь же необычно жёсткое решение – о немедленной ликвидации представительств УССР в странах Прибалтики.²⁴

Данный текст является ознакомительным фрагментом.