Глава 11. Высочайшая тюрьма в мире

Глава 11. Высочайшая тюрьма в мире

Тайные приготовления на Гран-Сассо завершены.

Радиоперехват немцами итальянского сообщения

К концу августа тайная и опасная игра взаимного обмана, которую державы «оси» вели с 25 июля, достигла своего апогея. 27 августа генерал Кастеллано возвратился наконец из секретной поездки в Лиссабон. Его двухнедельная миссия в итоге обернулась колоссальной потерей времени. Так или иначе, союзники не намеревались ни «договариваться», ни посвящать в детали своих секретных планов вторжения итальянцев, чье подозрительное поведение во время так называемых переговоров вызвало немало вопросов.

В конце концов люди Эйзенхауэра в Лиссабоне, не мудрствуя лукаво, повторили требование о безоговорочной капитуляции и вручили Кастеллано несколько пунктов не подлежащих обсуждению условий прекращения военных действий, так называемые Краткие Условия, для подписания которых у итальянского генерала просто отсутствовали полномочия. Эта сокращенная версия соглашения о прекращении военных действий, задуманная как временная мера, предлагалась для ускорения достижения обеими сторонами договоренности. Эйзенхауэру, запланировавшему свое вторжение в материковую Италию на начало сентября, очень хотелось достичь взаимопонимания с итальянцами до начала наступления, уменьшив тем самым число противников с двух до одного.

Но быстрая договоренность сорвалась. Итальянцы попросту впали в отчаяние. Их стратегия, направленная на то, чтобы выторговать у англоамериканцев более выгодные условия обернулась против них. После месяца усилий и около полудюжины дипломатических контактов им по-прежнему приходилось выбирать между безоговорочной капитуляцией с одной стороны, и Гитлером и угрозой немецкого вторжения — с другой. Это была та же альтернатива, что и 25 июля, с единственной разницей, что за это время страну успели наводнить немецкие солдаты, превращая ее капитуляцию в гораздо более рискованное, чем сразу после государственного переворота, предприятие, когда в материковой Италии стояли всего три немецкие дивизии.

Что оставалось делать королю Италии? Большинство приближенных Виктора Эммануила, опасаясь, что англо-американские войска не защитят Италию от ярости немцев, на военном совете 28 августа рекомендовали капитуляцию отвергнуть. Но Виктора Эммануила все так же терзали сомнения.

В конце месяца генерал Кастеллано вылетел на контролируемую войсками союзников Сицилию, чтобы поторговаться с генералом Беделлом Смитом относительно Кратких Условий и подробнее узнать о близящемся вторжении. «Итальянцы, — вспоминал Черчилль, — хотели быть полностью уверены, что эта высадка будет достаточно мощной, чтобы гарантировать безопасность короля и правительства в Риме. Было ясно, что итальянские власти особенно озабочены тем, чтобы мы высадились на севере у Рима, защитив их от немецких дивизий вблизи города».

Кастеллано заявил, что на тот случай, если они не планируют высаживаться так далеко на севере, то тогда союзники как минимум обязаны задействовать неподалеку от столицы одну воздушно-десантную дивизию, чтобы стать серьезной угрозой для немцев в центре Италии. Во что бы то ни стало стремясь достичь договоренности, союзники пошли навстречу требованиям Кастеллано при условии, что итальянцы обеспечат аэродром под Римом и предпримут другие посильные меры для поддержки довольно сложной и рискованной операции, известной как «Гигант-2». Кастеллано согласился.

* * *

Хотя Гитлер ничего не знал о ведущихся Римом переговорах о прекращении военных действий, он готовился к любому повороту событий. В конце августа нацисты, в основном, завершили военные приготовления на севере Италии и окончательно выработали план операции «Ось» по оккупации полуострова и нейтрализации итальянских вооруженных сил. 23 августа Гитлер лично предупредил Кессельринга, что надо готовиться к худшему развитию ситуации, сказав, что располагает «неопровержимыми доказательствами измены Италии», хотя и не раскрыл их сути. «Он умолял меня не дать итальянцам дурачить меня, — вспоминал Кессельринг, — и приготовиться к серьезным событиям». Не убежденный окончательно, Кессельринг тем не менее принял совет к сведению.

Невзирая на свои подозрения, Гитлер отнюдь не намеревался отрыто конфликтовать с итальянцами. Превентивный удар немцев мог предрешить судьбу Муссолини прежде, чем немцы успели бы его освободить. Кроме того, агрессия против ненадежного союзника могла оттолкнуть такие страны — сателлиты «оси», как Венгрия и Румыния, чья лояльность немцам уже вызывала немалые сомнения.

Вполне возможно, что Гитлер рассчитывал вообще избежать серьезного столкновения с итальянцами. Нисколько не сомневаясь в том, что Бадольо задумал его предать, он, по-видимому, продолжал надеяться, что ему каким-то образом удастся удержать Италию в лагере стран «оси» — либо заставив повиноваться угрозами, либо полностью изменив правила игры, освободив дуче и вновь выведя его на итальянскую политическую арену. Риббентроп, например, продолжал считать, что немцы даже в тот момент еще могли договориться с режимом Бадольо.

«Таким образом, державы „оси“ походили на несчастливых супругов, — вспоминал о конце августа генерал Вальтер Варлимонт, — живущих в браке, утратившем всякую форму и содержание. Одна сторона зависела от не спешивших действовать англоамериканцев; у другой все еще не хватало решимости сделать первый шаг к окончательному разрыву». Поэтому Гитлер, узнав, что итальянцы пытаются заключить мир в Лиссабоне — а ему, разумеется, пусть и в общих чертах, стало об этом известно, — приказал действовать дипломатам, а не армейским дивизиям.

Он решил послать в Рим дипломатического представителя, чтобы еще раз детальнее прозондировать умонастроение Бадольо. Этот шаг вполне устраивал итальянские власти, которые также стремились сохранить статус-кво до тех пор, пока в Рим не войдут союзники и не спасут их от немцев. Но Гитлер не хотел посылать бывшего посла в Италии Макензена; 31 августа он фактически официально очистил здание посольства Германии в Риме, уволив Макензена и военного атташе генерала Энно фон Ринтелена, чьи радужные представления об Италии чрезвычайно разочаровали германского диктатора.

Взамен Гитлер избрал временного поверенного посольства Рудольфа Рана, пышнобрового интеллектуала. Формально новым послом его не назначили; возможно, нежелание Гитлера производить официальное назначение являлось дипломатическим маневром, призванным усилить неуверенность Бадольо в будущем.

Получив указания от Гитлера, 30 августа Ран вылетел в Рим и встретился с министром иностранных дел Италии Гварильей. Используя политику кнута и пряника, он заявил Гварилье, что Гитлера не слишком волнует, будет Италия фашистской или нефашистской и кто возглавит правительство. «Фюрер — реалист, — вспоминал слова Рана Гварилья, — он стремился только к одному: выиграть войну. Если правительство Бадольо намерено войну продолжать, то доверие фюрера к нам останется неизменным, а итало-германское сотрудничество станет эффективней, чем прежде». Но Ран также сообщил своим итальянским партнерам, что немцам известно о переговорах в Испании и Португалии, и предупредил, что они без колебаний применят силу, если Италия попытается заключить сепаратный мир с западными державами.

Несколько дней спустя, 3 сентября Ран встретился с Бадольо. Последний, очевидно, устроил представление, достойное премии «Оскар», подчеркивая лояльность Италии к «оси» и умоляя Рана удержать рейх от «провокационных действий». Затем Бадольо заявил: «Я — маршал Бадольо, тот самый маршал Бадольо. Я один трех старейших маршалов Европы; я, Макензен и Петен… Недоверие германского правительства ко мне необъяснимо. Я дал слово, и я его сдержу. Пожалуйста, верьте мне».

В выборе времени для этой встречи была некая ирония. В тот момент, когда Бадольо заклинал Рана ему верить, генерал Кастеллано в сицилийской оливковой роще подписывал Краткие Условия от имени итальянского правительства. (Вечером того же дня Кастеллано вручили так называемые Полные Условия прекращения военных действий, разъяснявшие политические, экономические и финансовые аспекты капитуляции. Подписав Краткие Условия, итальянцы тем самым заранее автоматически соглашались принять Полные Условия. Эти условия могли изменяться в пользу Италии в зависимости от того, насколько активно итальянцы будут помогать союзникам сражаться с немцами в оставшийся до окончания войны период.) После долгих недель дебатов и сопротивления Италия официально выбросила белый флаг, причем сделала это тайком. Капитуляция оставалась совершенно секретной. Виктор Эммануил не собирался объявлять по радио о резкой смене Италией курса, прежде чем союзники выдворят нацистов из Рима.

Пойди все по плану, это стало бы делом считаных дней. Но последующие события развивались совсем не так, как предполагали итальянцы.

Хотя итальянцы и подписали с союзниками договор, король и Бадольо не спешили выдавать Муссолини. Вероятнее всего, такому шагу препятствовал Виктор Эммануил, опасавшийся, что немцы, узнав об этом, тотчас ударят по Риму. На самом деле выдачу Муссолини в качестве знака верности англоамериканцам итальянцы обдумывали сразу после государственного переворота, но эту идею отверг король, полагая, что новость просочится в прессу, раскрыв намерение Италии заключить сепаратный мир. Как указывалось ранее, 28 августа Муссолини перевели с острова Маддалена в центральноитальянский регион Абруцци, восточнее Рима. Его разместили в комнате на втором этаже небольшой сельской гостиницы под названием «Вилетта», неподалеку от деревни Ассерджи, на нижних отрогах Гран-Сассо, высочайшего горного хребта Апеннин. Дуче провел несколько скучных дней в гостинице под присмотром двух своих главных тогдашних стражей, инспектора полиции Джузеппе Гуэли и лейтенанта Альберто Файолы. Изоляция дала дуче почувствовать, что европейские державы «оси» находятся на грани конфликта, и эта мысль его явно угнетала. Гуэли и Файола настолько опасались за его душевное состояние во время пребывания в «Вилетте», что едва диктатор заканчивал трапезу, как они тотчас прятали ножи и вилки, чтобы он ничего с собой не сделал.

В начале сентября Муссолини доставили на ближайшую станцию фуникулера и переправили наверх, в его последнюю тюрьму на величественном Гран-Сассо, отель «Кампо Императоре», известный также как «Альберто-Рифуджио». После десятиминутной поездки в вагончике канатной дороги, протянутой на расстояние 914 метров между Ассерджи и отелем, дуче впервые увидел живописные окрестности. «Кампо Императоре» зимой действовал как лыжный курорт, расположенный на небольшом плато почти в 2134 метрах над уровнем моря. Неподалеку от него возвышается 2896-метровая вершина Корно-Гранде — самый высокий пик Гран-Сассо и Апеннин. (Для сравнения: высота высочайшего пика американских Скалистых гор Маунт-Элберт в Колорадо равна приблизительно 4420 метрам.)

Несмотря на размеры, отель был не слишком примечателен, но Муссолини он показался особенным. «Это высочайшая тюрьма в мире», — сказал он одному из своих охранников, возможно, не без гордости. Высочайшая или нет, дуче точно был ее единственным заключенным. Всех гостей эвакуировали, пока он находился в «Вилетте». Теперь единственными обитателями «Кампо Императоре» оставались Муссолини и около двухсот полицейских и карабинеров, а также персонал гостиницы.

Для дуче, проживавшего в комфортабельных апартаментах второго этажа (номер 201), последующие дни стали днями вынужденного безделья. Он проводил время, слушая радио — одна из его новых привилегий — и играя в карты, например, в скопоне со своими тюремщиками, Гуэли и Файолой. Ему также позволили совершать прогулки вблизи отеля. Иногда он замечал пастуха, пасшего стадо на одном из соседних плато. «Время от времени верхом на лошади появлялись владельцы стада, и их силуэты четко выделялись на фоне неба. Они чем-то были похожи на героев иной эпохи, — писал он, — после чего скрывались за горным хребтом».

В целом Муссолини почти не жаловался на жизнь в Гран-Сассо, где ему предоставлялись наилучшие бытовые условия и большая свобода. В конце концов, отель «Кампо Императоре», несомненно, являл собой разительный контраст с сомнительным убранством в Доме Раса Иммиру на острове Понца.

Но одновременно диктатор не мог не задаваться вопросом, а не содержат ли его здесь как потенциального смертника. В этом дурном предчувствии была доля истины: Бадольо отдал приказание о том, что немцы «не должны взять его живым».

А Гитлер, разумеется, именно так и намеревался поступить. В конце августа он в эмоциональной манере ясно дал это понять Эдде Чиано, недавно прибывшей в Германию для промежуточной остановки на неопределенный срок. Эдду и ее мужа, Галеаццо Чиано, заманили в ловушку Гитлера — или, как она заявляла позже, — соблазнили обещаниями фальшивых паспортов, готовым к взлету самолетом и другими благами, особо привлекавшими супругов в их поспешном бегстве. (Разумеется, немцы ничего не имели против Эдды. Гитлер и его клика ненавидели лишь ее мужа Галеаццо.) В любом случае, когда 31 августа Эдда неожиданно появилась в «Волчьем логове», одного вида любимой дочери Муссолини оказалось достаточно, чтобы на глаза Гитлера навернулись слезы.

«Не бойся, — сказал ей расчувствовавшийся Гитлер, когда она узнала об отце. — Он будет освобожден. Нам пока неизвестно, где его держат в заключении, но мы очень скоро это узнаем. И тогда, я тебе обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы его освободить. Можешь быть уверена, я доставлю его тебе в целости и сохранности».

Заговорщики оказались правы в одном: немцы не имели представления о том, где в тот момент находился Муссолини. Гитлер, возможно, не знал, что недавний провал на острове Маддалена в конце августа привел к нервотрепке во Фраскатти, где начали обостряться до предела принципиальные разногласия между Скорцени и десантниками генерала Штудента.

«В рядах генерала Штудента был непорядок, — жаловался позднее Скорцени, подразумевая то, что воспринималось им как явный недостаток энтузиазма в отношении операции „Дуб“. — Мы с Радлем были удивлены, поняв, что даже в Генеральном штабе элитного рода войск полно пораженцев. Сразу по прибытии во Фраскатти один майор насмешливо поинтересовался, известно ли нам, что война проиграна. А после фиаско на Маддалене мы все чаще замечали нежелание нам по-настоящему помогать. Казалось, все вокруг считали нас сумасшедшими, одержимыми бредовой идеей». Скорцени и его заместитель Радль, фанатичные эсэсовцы, нимало не сочувствовали тому, что воспринималось ими как неверие библейского Фомы в рядах измученного войной рядового и унтер-офицерского состава ветеранов люфтваффе.

Скорцени немедля донес свою озабоченность до Штудента, попытавшегося уладить ситуацию дипломатическим путем.

«Люди, о которых вы говорите, — сказал он Скорцени, — и которых я знаю лучше вас, высаживались в Нарвике, в Эбен-Эмаэле, в Роттердаме и на Крите. Я уверен, что они будут и далее честно исполнять свой долг».

В какой-то момент Радль, который, по воспоминаниям Скорцени, «был не из тех, кто отступает», произнес:

«Позвольте мне заметить, господин генерал, что офицер не станет отдавать все силы на войне, которую заранее считает проигранной. Такие настроения мы никогда не понимали и не поймем».

По крайней мере пример двух фанатичных эсэсовцев показывает, почему Гитлер так сильно верил в исключительную преданность легионов Гиммлера.

* * *

Подобные конфликты, вероятно, напоминали Штуденту, что летом 1943 года он — в результате тесного сотрудничества с СС — вступил в странное новое царство. Вместо сражений с противником на линии фронта или в тылу Штуденту пришлось привыкать к заданиям по спасению свергнутого диктатора и, возможно, похищению правительства ненадежного сателлита. Подобные задачи — причудливый изгиб в долгой карьере закаленного в боях сорокатрехлетнего офицера люфтваффе.

Пруссак Штудент во времена Первой мировой командовал эскадрильей истребителей, прежде чем стать главным архитектором германских воздушно-десантных войск, открывателем совершенно новых форм ведения войны. Его считали патриотом, но без абсолютной веры в нацистское руководство, столь свойственной Скорцени и его собратьям в СС.

На первый взгляд Штудент был не слишком харизматичен, особенно после ранения в голову снайпером во время триумфального завоевания Гитлером Европы в 1940 году. «Внешне, — вспоминал один из наиболее доверенных подчиненных Штудента, генерал Хайнц Треттнер, — Штудент уступал таким импозантным генералам, как Кессельринг или фон Рихтгофен. У него был высокий голос, и — после ранения в голову в Голландии — несколько запинающаяся речь ставила его в невыгодное положение в дискуссиях с более искусными ораторами, а его скромная манера держаться могла создать впечатление заурядности».

Но качества Штудента как командира — a он был известен своей храбростью, творческим воображением и упорством — отразились в смелых операциях его тщательно отобранных из числа добровольцев десантников, быстро завоевавших репутацию одних из лучших солдат войны. «Именно Штудент поставил воздушно-десантные войска на высокий уровень, — писал генерал Джон Хакетт, бывший британский десантник, сражавшийся против солдат Штудента. — Именно его решающую заслугу необходимо отметить в прекрасной подготовке немецких воздушно-десантных войск во Второй мировой войне».

Десантники действовали повсюду. В дни зловещей славы Гитлера они помогли разгромить Норвегию и Данию, сыграли решающую роль во Французской кампании, они изгнали британцев с Крита. Позднее немецких парашютистов использовали как чрезвычайно боеспособную элиту сухопутных войск в период все более и более жестоких оборонительных боев в Африке, в России, на Сицилии, в Италии, во Франции, в Голландии и, наконец, в Германии. Штудент и его десантники всегда вспоминали свой легендарный рейд на «неприступный» бельгийский форт Эбен-Эмаэль. Как покажет дальнейшее, именно этот подвиг был на уме у Штудента когда немцы приступили к планированию своей последней попытки освободить Муссолини.

* * *

Но прежде всего диктатора надо было найти. Несмотря на трения между Скорцени и десантниками, продлившиеся даже за рамки периода войны, генерал Штудент и СС продолжали сотрудничать в поисках дуче после фиаско на Маддалене. По воспоминаниям Радля, в воздухе носилось много слухов.

Один «надежный» источник указывал, что Муссолини лежит в римской больнице в ожидании операции, но Герберт Капплер, полицейский атташе в посольстве в Риме, выяснил, что это дезинформация. Ойген Долльман также внес свой вклад, развеяв слух о том, что дуче держат на вилле «Савойя», личной резиденции короля и в том самом месте, где 25 июля Муссолини арестовали. Гуляли также смутные намеки на то, что Бадольо спрятал своего пленника где-то у озера Трасимене, в районе Перуджи, к северу от Рима.

Затем Капплер, принимавший участие в операции «Дуб» вопреки здравому смыслу, помог им, сделав важнейшее открытие. Его агенты, осуществлявшие прослушивание итальянских радиосообщений, перехватили краткое и непонятное сообщение в эфире: «Тайные приготовления на Гран-Сассо завершены». Гуэли, один из стражей дуче, очевидно, послал это сообщение своему руководству. (Согласно некоторым донесениям, немцы знали, что Гуэли был одним из ответственных за безопасность Муссолини.) Именно этот прорыв — наряду с некоторыми другими сопутствующими разведданными — в конечном счете позволил нацистам найти высокогорный курорт, известный как отель «Кампо Императоре».

Сначала Штудент не придал особого значения зацепке Капплера. На самом деле в тот момент генерал даже не знал, что Муссолини находится на материковой части полуострова. Но ближайшие события изменили его точку зрения. 4 или 5 сентября Штудент и Скорцени посетили итальянскую базу гидросамолетов в Винья ди Валле, на озере Браччиано для инспекции эскадрильи самолетов люфтваффе. Немецкие гидросамолеты разместили на базе при подготовке спасательной операции на Маддалене.

Находясь там, Штудент услышал от капитана эскадрильи интересную историю. Офицер рассказал Штуденту, что за несколько дней до этого на рассвете случился воздушный налет. Все спрятались и ждали неизбежных разрывов бомб, но их не последовало. (По воспоминаниям Штудента, летом 1943 года итальянцы, перевозя Муссолини, несколько раз использовали сирену, предупреждающую о воздушном налете, безусловно, для того, чтобы очистить район от потенциальных свидетелей.) Единственное, что, так сказать, упало с неба, было гидросамолетом Красного Креста, совершившим посадку на озере.

«Но это еще не все странности, — продолжал он, — вскоре после появления самолета с базы в сопровождении еще нескольких автомобилей выехала карета „скорой помощи“. В Винья-ди-Валле ходит слух, что пассажиром „скорой помощи“ был дуче».

Штудент не мог поверить своим ушам: Муссолини увезли прямо у него под носом! Услышанное на озере Браччиано, несомненно, было отличной новостью, потому что, кажется, подтверждало, что дуче все-таки на полуострове и что перехват Капплера, возможно, значимее, чем он полагал изначально. Но Штудент не мог избавиться от ощущения, что блестящая возможность ускользнула у него из рук.

Если бы операцию «Дуб» не окружала такая секретность, знай немецкие летчики на озере Браччиано о замысле освобождения Муссолини, они могли бы сами захватить диктатора или вызвать подкрепление, и дело было бы сделано. Штудент думал про себя, что он неделями «ломал голову», пытаясь найти дуче, и всякий раз, когда приближался к преследуемому, итальянцы опережали его на долю секунды. «Очевидно, строжайшая секретность порой может стать серьезным препятствием, — писал позднее Штудент. — В данном случае именно из-за нее был упущен уникальный шанс».

Если судить по воспоминаниям Радля, то зацепка Капплера относительно Гран-Сассо подтверждалась также внешне не имеющим отношения к делу происшествием, привлекшим внимание немцев примерно в это же время: это была автокатастрофа с участием двух итальянских офицеров. Насторожились, очевидно, тогда, когда немцам удалось установить личности пострадавших, по крайней мере про одного из них стало известно, что он должен был охранять Муссолини. (Саверио Полито, главный тюремщик Муссолини на Маддалене, получил травмы в автокатастрофе, произошедшей примерно 20 августа. Тем не менее не ясно, эту ли аварию имел в виду Радль. В действительности Полито тогда ехал в Рим из Перуджи, а потому кажется маловероятным, что знание о той аварии могло дать немцам какие-либо подсказки в отношении Гран-Сассо. Когда немцы попытались выяснить детали катастрофы, обнаружилось, что те итальянцы ехали то ли из Рима в Аквилу, то ли обратно, по прошествии времени Радль уже не мог вспомнить точно, куда именно. Аквила — столица Абруцци. Оттуда всего около двадцати пяти километров до нижней станции фуникулера отеля «Кампо Императоре».

Теперь главным объектом поисков стал лыжный курорт. По представлению Штудента, это было единственным разумным местом на Гран-Сассо, где итальянцы могли прятать Муссолини. «Отель находится в уединенном месте, — писал он позднее. — Это единственное жилое здание на многие километры посреди романтического скалистого горного пейзажа». Но изолированное расположение отеля — попасть в него можно было только по фуникулеру — затрудняло немцам проведение расследования.

Некоторую информацию Скорцени сообщил проживающий в Италии немец, бывавший на курорте до войны. Некие детали, включая фотографию отеля, почерпнули также из брошюры туристического агентства. Но, поскольку заканчивалась первая неделя сентября, немцы четко осознавали, что время работает против них. «Ощущение, что громадное напряжение [между странами „оси“] так или иначе разрешится, владело всеми», — вспоминал Штудент. Сначала Штудент и Скорцени не могли придумать, как изучить отель, не привлекая внимания тюремщиков дуче и не вызвав нового перемещения узника. И тут им пришло в голову привлечь немецкого военврача из штаба генерала Штудента Лео Крутоффа. (Неясно, кому именно в голову пришла идея. После войны на авторство претендовали и Штудент, и Скорцени.) Врачу, свободно говорившему по-итальянски и, очевидно, обладавшему недюжинным обаянием, приказали совершить путешествие в Гран-Сассо и выяснить, можно ли использовать «Кампо Императоре» в качестве санатория для поправляющихся немецких раненых. Крутоффу, ничего не знавшему об истинных целях экспедиции, приказали тщательно изучить местность и план здания и обратить внимание на все прочие важные детали. Утром 8 сентября он отправился на машине в отель, расположенный примерно в 120 километрах от Рима. Согласно воспоминаниям Радля, до Крутоффа немцы посылали еще как минимум одного агента разузнать все на Гран-Сассо.

В тот же день Скорцени решил провести разведку участка с воздуха на «хейнкеле-111», оснащенном автоматическими фотокамерами. В полете также участвовали Радль и капитан Герхард Ланггут, офицеры разведки Штудента. Чтобы скрыть от летчика истинную цель полета, Скорцени сказал ему, что они собираются сфотографировать несколько портов на Адриатическом море (у границы Италии на востоке). Пилоту приказали лететь к цели через Римини, Анкону и Пескару, а затем возвращаться по тому же самому маршруту. Этот позволило бы им пролететь над регионом Абруцци и Гран-Сассо.

Вскоре после взлета они стали экспериментировать с фотокамерами, установленными в брюхе «хейнкеля», но обнаружили, что те замерзли и не работают. К счастью, они на всякий случай прихватили с собой переносной фотоаппарат, однако снимать им наземные объекты оказалось нелегким делом. Нанося еще один послевоенный удар по десантникам, Скорцени и Радль позже утверждали, что один Ланггут с таким заданием справиться бы не смог. «Едва мы взошли на борт самолета, — вспоминал Скорцени, — как он сообщил нам, что автоматические фотокамеры не работают и времени их чинить нет. Мы с Радлем удивленно переглянулись. Ланггут по такому случаю показал нам, как пользоваться тяжелой ручной камерой, в которой и пленку надо было двигать пусковой рукояткой. Он не собирался делать это сам».

Обращение с фотоаппаратом требовало определенной импровизированной гимнастики. Чтобы получить четкий снимок под нужным углом, немцам, согласно рассказам, пришлось высовываться из открытого люка самолета, когда они пролетали над отелем, или проделывать нечто в этом роде. Скорцени вылез первым, протиснув туловище в отверстие и держа фотоаппарат обеими руками. (Штудент писал, что разведывательные фотографии снимал Ланггут и что в том полете Скорцени был не более чем «особо заинтересованный пассажир».) Радль держал его за ноги, чтобы он не упал вниз. В этот момент «хейнкель» летел со скоростью примерно 370 километров в час на высоте 500 метров. В воспоминаниях Скорцени говорится, что температура наружного воздуха равнялась приблизительно минус 8 градусам по Цельсию.

«Я не ожидал, что воздух может быть таким холодным, а ветер таким сильным и пронизывающим, — вспоминал Скорцени. — При помощи Радля, державшего меня за ноги, мне удалось протиснуться наружу… Нашему взору были доступны бурые скалы, глубокие ущелья, а также яркие заплатки снега и горных лугов. Когда мы оказались прямо над зданием отеля, оно поразило нас своими внушительными размерами. Сделав несколько снимков, я собираюсь перемотать пленку, чтобы заменить кассету, и обнаруживаю, что мои пальцы совсем закоченели». На обратном пути место Скорцени занял Радль и сделал еще несколько снимков.

Двое эсэсовцев хотели услышать, что сумел узнать доктор Крутофф. Но по возвращении в Рим их ждало несколько сюрпризов. Фактически к исходу дня директива Адольфа Гитлера найти и освободить Муссолини с пронзительным скрипом остановилась, по-видимому, навсегда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.