XVIII. АМУРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ОБРЕКАЕТСЯ НА ГИБЕЛЬ

XVIII. АМУРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ОБРЕКАЕТСЯ НА ГИБЕЛЬ

Восемнадцатого июля в Петровское пришел корвет "Оливуца", которым командовал теперь лейтенант Лихачев.

Лихачев привез бумаги от главного правления Российско-Американской компании, от Завойко, от генерал-губернатора и Кашеварова. Лейтенант заявил, что для экспедиции ничего не привез и что ему строжайше приказано не позднее 1 августа быть в Петропавловске.

От Завойко была коротенькая и резкая записка:

"По неимению судов в Петропавловске, корвет должен быть возвращен немедленно, а казенное довольствие в экспедицию будет доставлено осенью на боте "Кадьяк", который прежде всего должен развезти это довольствие в Гижигу и Тигиль. Казенных судов в Петровское более не будет".

В письме Невельскому от 14 июля 1852 года Кашеваров писал:

"Предписание Ваше от 14 апреля я препроводил генерал-губернатору и в главное правление компании. Впредь до распоряжения правления я, как начальник аянской фактории, не имею права сделать каких-либо распоряжений по этому предписанию и не могу выходить из той нормы по снабжению экспедиции запасами и товарами, какая определена правлением. Ныне же, по неприбытии еще из колоний в Аян судна, ничего не могу Вам отпустить с корветом "Оливуца" и долгом своим считаю предупредить, что в нынешнем году едва ли буду иметь возможность снабдить экспедицию даже и тем количеством запасов и товаров, которое прежде было определено правительством. Запасы и товары эти, вследствие строгого мне предписания главного правления, никак не могут быть отправлены на компанейском судне, а должны быть доставлены Вам на казенном. Что же касается до офицеров, то они следуют в Камчатку на корвете "Оливуца" и Вы, следовательно, сами распорядитесь".

Главное правление Российско-Американской компании было недовольно деятельностью Невельского, которая приносила результаты, компрометирующие как это правление, так и лично Врангеля и Завойко. А после резкого письма Невельского сановные лица в правлении и вовсе возмутились и ответили ему так:

"Распространение круга действия экспедиции за пределы высочайшего повеления не сходствует намерениям главного правления, тем более, что, включая убытки, понесенные уже компаниею по случаю затонувшего барка "Шелехов", простирающиеся до 36000 рублей, вместе с отправленными в 1851 году товарами достигли уже до 59000 рублей, т. е. суммы, определенной на экспедицию до 1854 года. Поэтому представление Ваше об увеличении средств экспедиции товарами и жизненными запасами правление не признает ныне своевременным, впредь до получения от торговли прибылей, могущих покрыть издержки компании. Но, однако, останавливаясь ныне исполнением Ваших требований, главное правление представляет оное на благоусмотрение генерал-губернатора".

Экспедиция оказалась в бедственном положении. Сахару и чаю оставалось только до 1 августа, белой муки, крупы и других продуктов совсем не было, "казенного довольствия" могло бы хватить до 1 октября, но этот минимум пищи при условиях жизни в Петровском и Николаевском обрекал членов экспедиции на болезни и голод.

Мало было надежды на то, что "Кадьяк" доставит муку и крупу, так как он должен был сначала снабдить Гижигу, а вход в реку Гижигу возможен только в полнолуние во время наибольшего прилива и при попутном ветре. Нередко суда должны были оставаться там на зимовку из-за мелководья.

Невельской снял с корвета "Оливуца" мичманов Разградского и Петрова, а также 10 человек команды, — их он оставил в распоряжении экспедиции. Лихачеву же предписал немедленно следовать в Аян и требовать от Кашеварова, чтобы на корвете "Оливуца" тотчас же отправили в Петровское муку, крупу, соль и различные запасы и товары, какие только найдутся в Аяне, имея в виду, что в случае нужды Аянский порт может быть снабжен из Якутска.

В донесении Муравьеву Невельской изложил важность добытых экспедицией сведений, а затем критическое положение, в которое ставится экспедиция в связи с распоряжениями Российско-Американской компании.

В это время в Петровском у Екатерины Ивановны начались роды. В небольшом поселке некому было оказать молодой женщине надлежащую помощь (доктор находился в командировке в Николаевске). Тогда Невельской обратился к женам матросов, но ни одна из них не рискнула взять на себя обязанности акушерки. В отчаянии Невельской вызвал всю команду и спросил, не может ли кто помочь его жене. Пожилой, бывалый матрос вышел из строя, перекрестился и пошел с Невельским. Матрос успешно справился с делом, столь далеким от его профессии, и на свет благополучно появилась маленькая Екатерина. Этот же матрос стал ее крестным отцом[43].

У матери было мало молока. Ребенок голодал, хирел. Невельской терял голову от горя, а тут пришло известие, что из Николаевска ночью на вельботе дезертировало пять матросов. Беды рушились одна за другой, но Невельской не сдавался, находя в себе силы для борьбы и работы.

Двадцать восьмого июля пришел из Аяна корвет с незначительным количеством запасов и товаров. Кашеваров уведомлял, что больше прислать не мог, так как в Аян еще не прибыло компанейское судно.

Невельской отправил корвет снова в Аян. Чихачев был послан на нем с тем, чтобы лично добиться у Кашеварова товаров и продовольствия, необходимых Амурской экспедиции. Затем он должен был с подробным отчетом ехать в Иркутск к Муравьеву

Невельской прекрасно понимал, насколько серьезна ответственность, лежавшая на нем. Он видел, как болеют и слабеют люди, жизнь и благополучие которых были вверены в его руки. Жестокая кара грозила Невельскому, если действия его послужили бы поводом к столкновению с Китаем.

И это столкновение давно бы случилось, если бы были затронуты интересы Китайской империи. Но до сих пор действия Невельского не вызывали никакого протеста со стороны Китая. И Геннадий Иванович считал, что имеет полное моральное право продолжать свою деятельность, направленную на пользу отечеству.

Всем членам экспедиции даны были задания по обследованию новых районов.

Штурман Воронин был командирован на Сахалин для обследования протоки Виахту и залива Дуэ в обстановке навигации. Он пошел на шлюпке и, помимо этого основного поручения, должен был посетить залив Де-Кастри, чтобы подготовить его к занятию военным постом.

Мичман Разградский оставался в Николаевске, а Бошняку была дана инструкция: "Следуя вверх по реке Амур, через озеро Кизи, в залив Де-Кастри сухим путем, делать по пути съемку местности и промер реки".

Назначением этих экспедиций Невельской имел в виду приготовиться к занятию Кизи и залива Де-Кастри распространить на обследованном пространстве русское влияние и по мере возможности отстранить всякие покушения иностранцев на Приамурский край.

В конце августа сотрудники возвращались из командировок. 24 августа жители селения Пуль на лодке привезли совершенно больного Березина. Здоровье его никак не могло наладиться с тех пор, когда он в весеннюю распутицу по ледяной воде, талому снегу и грязи, не жалея себя, в течение двух с лишним недель пробивался на выручку терпевшему бедствие Чихачеву.

Вслед за Березиным прибыл на шлюпке Воронин, выполнивший свое поручение и привезший карты заснятых местностей и новые данные о Сахалине.

Штурман Орлов возвратился с Амурского лимана. Он убедился, что без парового судна обследовать лиманские фарватеры невозможно.

В половине сентября пришел в Петровское бот "Кадьяк" с казенным продовольствием. Он был так расшатан и гнил, что отправляться в обратное плавание на нем было рискованно, и его оставили на зимовку в Петровском.

Чихачев между тем в Аяне сражался с представителями Российско-Американской компании и портовым начальством, стараясь получить от них продовольствие для бедствующих своих товарищей. Старания его были бы безуспешны, если бы в Аяне, на счастье Амурской экспедиции, не оказался Б. В. Струве, чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе. Он приехал в Аян из Якутска для того, чтобы найти новую дорогу в обход скалистого Джугджурского хребта.

Муравьев не отказывал в некоторой поддержке Невельскому, но очень скупился на средства, имевшиеся в его распоряжении. Зато генерал-губернатор не жалел усилий на улучшение сообщений с Камчаткою через Аян. На это было уже истрачено несколько сот тысяч рублей.

Струве, побывавший на Камчатке и на обратном пути познакомившийся с Невельским, сочувствовал его стремлению воссоединить Амур с Россией. Как человек, превосходно знающий все тайные пружины сибирских дел, он давно заметил неприязнь Завойко к Невельскому, еще при самом ее зарождении, в 1849 году, когда своими открытиями Невельской скомпрометировал сведения, за два года до того поступившие через Завойко на высочайшее имя. В безвыходном положении Невельского и его экспедиции Струве винил Завойко.

Вот как описывает он обстоятельства, при которых Невельскому удалось получить хоть немногое из того, что было необходимо для спасения от голодной смерти вверенных ему людей:

"Здесь же я встретился с крайне грустным фактом, угрожавшим весьма прискорбными последствиями, если бы не удалось отстранить их: с отсутствием единодушия между главными нашими морскими деятелями на Восточном океане, Северо-Американской компанией, камчатским губернатором Завойко, начальником Аянского порта Кашеваровым и трудившимся с величайшим самоотвержением на устье Амура капитаном Невельским, фактом, доказывающим, до какой степени личное, жалкое самолюбие иногда ослепляет лучших деятелей во вред важному государственному делу. Несмотря на то, что генерал-губернатор предписал начальнику Аянского порта и камчатскому губернатору, во-первых, усердно содействовать экспедиции Невельского, который должен был распоряжаться совершенно самостоятельно всеми лицами и средствами, состоявшими в его ведении, и, во-вторых, приказать всем казенным и компанейским судам, следующим из Аяна в Петропавловск и Ситху, заходить в Петровское зимовье, главное правление компании поручило начальнику Аянского порта смотреть на экспедицию Невельского как на торговую экспедицию аянской фактории и предписало ему, Кашеварову, дать необходимые инструкции лицам, находившимся в непосредственном распоряжении Невельского, а с запасами для Петровского зимовья ни под каким видом и предлогом не посылать туда компанейских судов. Это распоряжение, не говоря уже о том, что оно не соответствовало важности государственного дела, порученного Невельскому, и к тому же было оскорбительно для него и всех служивших в экспедиции, прямо-таки угрожало голодною смертью всем без исключения находившимся в Амурской экспедиции. К счастью, 18 июля пришел на Петровский рейд корвет "Оливуца" под командою замечательно рассудительного лейтенанта Лихачева, но с предписанием от камчатского губернатора более не заходить никуда и быть обратно в Петропавловске никак не позже 1 августа. Лихачев, однако, послушался Невельского и вернулся в Аян. Кашеваров, по неприбытию еще в Аян компанейского судна, сначала не хотел было ничего отпустить из имевшихся в аянских магазинах запасов для Петровского зимовья. Лихачев обратился тогда к моему посредничеству, объяснив мне действительно ужасающее положение Амурской экспедиции, если требование Невельского не будет исполнено. С величайшим трудом удалось мне убедить Кашеварова погрузить на корвет "Оливуца" из запасов аянских если не все, то часть того, что требовал Невельской; при этом для убеждения Кашеварова я обязался, если на имеющем прибыть в Аян компанейском судне не будет доставлено ему то, что он отпустил для Петровского зимовья, пополнить все каким бы ни было способом из Якутска. Хотя Невельской и был отчасти удовлетворен, тем не менее он счел необходимым командировать мичмана Н. М Чихачева через Аян и Якутск в Иркутск к генерал-губернатору для личного доклада о затруднительном положении, в которое была поставлена и еще находилась Амурская экспедиция"[44].

Невельской, Екатерина Ивановна и все участники Амурской экспедиции с нетерпением ожидали прихода корабля из Аяна. Наконец он появился на Петровском рейде, но с малоутешительными вестями. Кашеваров писал, что посылает всего в малом количестве, но и это делает на свой страх, опасаясь взыскания за самовольство. Он просил не задерживать корабль в Петровском более двух дней.

Когда все полученное было учтено, то оказалось, что чаю, сахару и муки недостаточно для полного обеспечения всех до следующей навигации. Водки, крупы и медикаментов не было вовсе, а товаров для торговли имелось столько, что нечего было думать о "прибылях", на которые рассчитывало правление Российско-Американской компании, чтобы возместить расходы на экспедицию. Их могло только хватить для обмена с гиляками на корм собакам, пищу людям да получение у маньчжуров проса и водки, необходимых для питания команды.

Как ни тяжело было, но обстоятельства вынудили Геннадия Ивановича на мероприятие, против которого восставала вся его душа.

Весь провиант разделили на порции, причем принималось в расчет, что те, кто должен был зиму провести в командировках, то есть Орлов, Бошняк, Березин, Разградский, Воронин, Петров и казаки, их сопровождающие, получили рацион полностью, но всем остальным, не исключая самого Невельского, давались сокращенные порции, едва достаточные для поддержания жизни.

Такого рода экономия быстро дала себя знать. Около одной трети людей заболели цингой.

Гиляки в большинстве случаев очень хорошо относились к Невельскому и его подчиненным. Бедственное положение экспедиции особенно подчеркнуло дружественное их расположение. Они привозили для заболевших свежую рыбу, черемшу и другие растения, помогающие при цинге, и делали это охотно, по собственной инициативе, причем бескорыстно, ибо средства экспедиции были так ограничены, что наградить их чем-либо за услуги не было возможности.

Мрачная и грозная, надвигалась вторая зимовка для горстки русских людей, брошенных на краю света в жертву голоду и смерти интригами мстительных, себялюбивых и недальновидных бюрократов.

"Несмотря на невзгоды, — пишет Невельской об этом тяжелом времени, дух в командах и особенно в офицерах не ослабевал. Мы надеялись, что после важных результатов наших исследований правительство даст наконец экспедиции надлежащие средства для достижения предположенной цели".

Невельской прилагал все усилия к тому, чтобы план исследований, намеченный им вместе со своими помощниками, был выполнен за зиму.

Бошняк в сопровождении казака отправился вверх по течению Амгуни до ее истоков.

Мичман Разградский и Березин, оправившийся от болезни, поднялись по Амуру до Кизи. Березин должен был остаться и основать там склад товаров. Ему было поручено покупать у маньчжуров водку и просо для экспедиции и отправлять купленное в Петровское и Николаевск. Разградскому надлежало подняться до устья Сунгари и войти в сношения с местными жителями, чтобы подготовить все для устройства в этом пункте военного поста. Кроме того, он должен был представить сведения о реках, лесах и о путях, ведущих к морскому берегу и лежащим на нем заливам.

Ограничившись пока этими двумя командировками, Невельской занялся приведением в порядок официальной стороны для обоснования своих действий. Он отправил Муравьеву донесение, в котором сообщал обо всем сделанном за это время экспедицией.

Первого декабря из Аяна Невельской получил предписание и письмо Муравьева от 28 июля 1852 года с приложением при нем высочайшего повеления от 20 июня, объявленного в письме к Муравьеву начальником главного морского штаба Меншиковым.

"Содержание отношения ко мне от 28 апреля 1852 года, — писал князь Меншиков, — последовавшего вследствие донесения Вам начальника Амурской экспедиции капитана 1-го ранга Невельского, я имел счастье докладывать Государю Императору. Его Величество, вследствие объяснения канцлера графа Нессельроде, остается при желании соблюдать крайнюю осторожность и неспешность при установлении мирных и прочих отношений наших с гиляками и другими племенами, обитающими только лишь около устья Амура, о чем было уже сообщено Вам графом Нессельроде. Ныне и мне поручено повторить Вам, чтобы неспешность и осторожность были на первом плане. Государь Император поэтому не изволил утвердить занятие селения Кизи, лежащего на правом берегу реки Амура и залива Де-Кастри, а также отправления экспедиции для исследования Татарского прибрежья и рек Амура и Уссури, что же касается до вступления в сношение с беглыми русскими, о поселении которых выше устья Сунгари имеются сведения, то Его Величество, в отклонение вреда, который они могут принести нашим предприятиям, приказал не возбранять вступать с ними в сношения, но не иначе, как через гиляков или тунгусов, как признается удобным, но отнюдь не через команды, офицеров или кого-нибудь из приказчиков, посланных по реке Амуру или берегом. При этом предоставляется объявлять им всемилостивейшее прощение за услуги, которые будут ими оказаваемы".

В частном письме к Невельскому Муравьев просил дальнейших сведений о состоянии края, на основании которых он поспешит лично ходатайствовать в Петербурге о некоторых лишь из представлений Невельского. В дополнение генерал-губернатор предлагал Невельскому не упускать из виду, что граница с Китаем должна идти только по левому берегу Амура и что главным портом на востоке должен быть только Петропавловск (а не "фантастические" бухты в Татарском проливе), для которого, собственно, и полезно обладание Амуром.

В Петербурге по-прежнему опасались каких-то призрачных осложнений с Китаем, а в Иркутске все еще увлекались Петропавловском. Важнейшие же вопросы значения для России Дальневосточного края в политическом отношении, вопросы, к разрешению которых все силы прилагала Амурская экспедиция, как в Петербурге, так и в Иркутске совершенно игнорировались.

Геннадий Иванович, изучая материалы, привезенные его сотрудниками из экспедиций, по новому стал относиться к поставленной перед собой задаче.

Его кипучей натуре не свойственно было удовлетворяться хорошим, если можно достигнуть лучшего.

Невельской начал понимать, что и устье Амура и Де-Кастри хороши как базы для основания крупного порта только по сравнению с Аяном или Охотском, — так как условия навигации в Амурском лимане, замерзающем на полгода и обладающем прихотливыми фарватерами, были все-таки очень тяжелы.

Между тем с достоверностью можно было утверждать, что на побережье к югу от Де-Кастри есть еще несколько обширных и удобных бухт. Несомненно, что, находясь много южнее, они если и замерзают, то ненадолго. Да и лед там держится такой толщины, что не является большим препятствием для кораблей. По словам гольдов и гиляков, из этих бухт легко попасть в бассейн реки Уссури, а значит, несложно устроить и удобную дорогу, а может быть — канал.

Амур от места, где впадает в него Уссури, круто поворачивает и впадает в Татарский пролив на тысячу километров севернее. Благодаря этому и Уссури и верхнее колено Амура освобождаются ото льда много раньше, чем устье Амура, а замерзают позже. Значит, и речной путь из глубин Сибири к этим южным бухтам удобнее, чем к Амурскому лиману.

Бассейн Уссури, как и низовья Амура и все побережье Татарского пролива до корейской границы, независим от Китая. Эти новые данные заставили Невельского пересмотреть свой взгляд на значение амурского устья, то есть оставить Амур только базисом для действия, а всю энергию устремить на освоение южных бухт и Уссурийского бассейна.

Невельской сообщил генерал-губернатору, что, вопреки приказу не касаться Кизи и Де-Кастри, он намерен в феврале наступающего года занять залив Де-Кастри в селении Кизи и послать оттуда с открытием навигации офицера с целью исследовать берег к югу от залива, для того чтобы описать имеющиеся там гавани, поставить в них военный караул и наблюдать за появляющимися иностранными судами. Невельской извещал генерал-губернатора о том, что объявлениями на разных языках он сообщает капитанам иностранных кораблей о принадлежности России всего этого края до корейской границы.

"Только этими решительными мерами, при ничтожных у нас здесь средствах, представляется возможность отстранить могущие быть на этот край покушения. Здесь нет и быть не может каких-либо земель или владений гиляков, мангунов, нейдальцев и т. п. народов в том территориальном и отечественном смысле, как то понимается между образованными нациями. Эти народы не имеют ни малейшего понятия о территориальном разграничении.

Что же касается до того, возможно ли исполнить высочайшую волю о вступлении в сношения с беглыми русскими без посылки по реке Амуру офицеров, то я по собрании более подробных сведений не премину донести Вашему превосходительству", — писал он в заключение.

Десятого декабря вернулся Березин и сообщил, что он основал в Кизи временный склад у мангуна Лебдена, а также привез выменянные у маньчжуров водку, чай и просо. Вслед за ним вернулся Бошняк. Он определил истоки реки Амгунь и точно установил направление горного хребта между ними и истоками реки Горин.

"Итак, — пишет Невельской, — Орлов и Бошняк были первыми и единственными лицами, которые определили астрономически истоки рек Уда, Тугур, Нимелен, Амгунь и Горин, а также направление Хинганского хребта между параллелями 54–51°…"

К наступающему 1853 году все сотрудники экспедиции были снова вместе и тесною дружною семьей встретили Новый год. Не было, правда, того веселья, что в прошлом году. В тяжелом настроении была Екатерина Ивановна. Сам Невельской, несмотря на всю свою твердость духа, не мог преодолеть общей подавленности на вечеринке. За несколько месяцев три человека из состава экспедиции умерли от цинги. Трудно было забыть эти могилы на "Петровской кошке", но все же сподвижники Невельского были готовы к новым трудам и опасностям, которые готовил им 1853 год.