Осень 1938-го – весна 1939-го: стратегия мира против стратегии войны

Осень 1938-го – весна 1939-го: стратегия мира против стратегии войны

Довольно скоро сделалось очевидным, что результатом встречи в Мюнхене стал иллюзорный мир, даже не мир, а просто передышка. Гитлер все более укреплялся в убеждении, что страны Запада не пойдут на военное вторжение и что он только зря потратил с ними время, необходимое для окончательной ликвидации Чехословакии. Это была ошибка, которую он в дальнейшем, в ходе последующих кризисов, будет стараться избежать. Но еще больше его беспокоило другое – он не очень хорошо представлял себе, что следует делать дальше. Всю его стратегию разрушала позиция Англии, благосклонной к мирному пересмотру версальских договоренностей, но не приемлющей применения силы. Суть этой стратегии основывалась на том, что смертельно больная Великобритания удовольствуется своей империей и своим морским владычеством и откажется от ведения политики европейского равновесия. При этом нельзя было упускать из виду, что для Англии всегда имело огромное значение то обстоятельство, что ее берега оставались неприступными для любых нападений с континента. Эту ошибку совершил Второй рейх, и Гитлер не уставал критиковать его за это. Однако меры, принятые в Лондоне для ускорения перевооружения, заставили Гитлера серьезно усомниться в возможности избежать столкновения на западе. Он видел единственный выход: опередить соперников и укрепить свои тылы. Для этого ему необходимо было заручиться поддержкой Польши.

Риббентроп получил задание прозондировать позицию посла Липского относительно полюбовного разрешения проблемы Данцига и данцигского коридора в обмен на обещание будущих компенсаций на востоке. Но Сталин, почуявший опасность, еще в ноябре возобновил действие пакта о ненападении с Польшей. Тогда Гитлер перешел в наступление. 5 января 1939 года он встретился с польским министром иностранных дел Юзефом Беком, изложив преимущества полюбовного соглашения, открывающего возможность дальнейшего проведения общей политики. На следующий день Риббентроп предложил Польше вступить в Антикоминтерновский пакт. Чтобы усилить давление, Гитлер на несколько минут уединился с советским послом в Берлине во время дипломатического приема 12 января 1939 года. Однако ситуация продолжала оставаться неясной, и 1 февраля он уехал в Оберзальцберг, чтобы обдумать, каким должен быть следующий удар: по Чехословакии или по Украине. В Германии и Польше нашлось немало сторонников требовавшего автономии Украинского национального союза, готовых оказать ему поддержку, но очень скоро стало ясно, что их устремления утопичны. Польша по-прежнему отказывалась вступать в немецкую игру – и по внутренним причинам, и потому, что не желала превращаться в сателлита Германии. И Гитлер все чаще задумывался над тем, чтобы нанести Польше удар. Едва было покончено с расчленением Чехословакии, как он отдал Браухичу приказ (25 марта) спланировать эту операцию, хотя о ликвидации польского государства речь еще не шла. 3 апреля Кейтель издал директиву, согласно которой вермахт должен был подготовиться к наступлению к 1 сентября 1939 года («Белый план»).

Летом 1938-го и зимой 1939 года Гитлер занимался не только внешней политикой. Ему также пришлось уделить немало времени личной жизни своего министра пропаганды. Выходки Геббельса, в частности его связь с чешской актрисой Лидой Бааровой, породили такое количество слухов, что Магда решилась на развод. Гитлер после дела Бломберга категорически не желал второго подобного скандала и пригласил к себе Магду, отношения с которой у него немного испортились, поскольку она позволяла себе непочтительные высказывания в адрес Евы Браун. Он также имел долгую «отеческую» беседу с Геббельсом. Кризис развивался: министр пропаганды, судя по всему действительно любивший актрису, был готов оставить свой пост и уехать послом в Токио. Раздираемый на части страстью, претензиями Магды и любовью к детям, он находился на грани нервного срыва. Его состояние усугубил разыгравшийся гастрит, с которым его госпитализировали. 1 января 1939 года он писал, что ему хочется повеситься. Гитлер позвал его пожить в Оберзальцберге, на бывшей вилле Бехштейна, переоборудованной в гостевой домик. 17 января, вернувшись в Берлин, Геббельс подписал с женой нечто вроде контракта, одобренного Гитлером и позволившего спасти внешние приличия. Постепенно в семью вернулся мир.

Любовная авантюра Геббельса («бес в ребро»: он тяжело переживал сорокалетие) дает нам возможность под новым углом взглянуть на личность Гитлера. К спасению брака министра пропаганды его подталкивали не только «государственные соображения» или буржуазная мораль; дело в том, что Геббельс представлял собой нечто вроде его интеллектуального alter ego. Обоих отличал равный цинизм по отношению ко всем, кто не входил в число «своих»; оба исповедовали глубокое убеждение, что требуют того, что им причитается «по праву»; оба питали глубочайшее презрение к окружающим. В то же время оба демонстрировали чувствительность и даже сентиментальность ко всему, что считали «своим», – и дневник Геббельса дает тому множество свидетельств. Кроме того, и Гитлер, и Геббельс испытывали экзальтированную любовь ко всему немецкому и ярую ненависть ко всему «чужому», особенно к евреям.

Анализируя причины «Хрустальной ночи», необходимо помнить о том, что именно в это время Геббельс переживал тяжелый внутренний кризис. За полной угроз речью, произнесенной Гитлером 30 января 1939 года, стояло много факторов: резкие выпады в зарубежной прессе, отзыв американского посла и немецкого представителя в Вашингтоне, речь Рузвельта, визит в Берлин отца Чарльза Кафлина – ярого антисемита и противника Рузвельта, впечатления Лени Рифеншталь от поездки по США. Обрушив яростную диатрибу на евреев, Гитлер подтвердил свои намерения избежать ссоры с Англией, выдвинув несколько необычное обоснование: «Мы должны экспортировать свои товары или умереть». Очевидно, это неожиданное признание отражало катастрофическое финансовое положение рейха, и фюрер пытался внушить слушателям надежду на «мирное экономическое» решение проблемы.

Тем не менее в тот же день, 30 января 1939 года, рейхстаг принял решение о продлении еще на четыре года полномочий Гитлера, который отнюдь не собирался отказываться от своих экспансионистских планов. Подтверждением тому служат три речи, которые он произнес перед офицерами вермахта.

18 января, обращаясь к молодым лейтенантам, приглашенным в новую канцелярию рейха, он призвал их к борьбе с безоглядной верой в то, что Германии предстоит стать главенствующей силой в Европе. По словам его адъютанта фон Белова, вечер прошел с огромным успехом. Молодые офицеры, подбадриваемые Шмундтом, горячо рукоплескали фюреру и задавали ему вопросы.

25 января Гитлер принимал высшее офицерство, а 10 февраля, в здании оперного театра Кролла, – высшее морское офицерство. В каждом своем выступлении он непременно подчеркивал, что глубоко разочарован отсутствием понимания со стороны некоторых офицеров, не сумевших по достоинству оценить его инициативы 1938 года. Даже если народ отвернется от него, говорил фюрер, каждый немецкий офицер обязан ринуться за ним в битву. Он дал себе клятву решить проблему жизненного пространства и не остановится ни перед чем, равно как и не согласится перекладывать ее на плечи своих преемников. Цели, которые он провозгласил, будут достигнуты вопреки любой оппозиции.

В январе 1939 года Гитлер уволил Яльмара Шахта, которого держал при себе в основном ради того, чтобы сохранить внешние приличия перед заграницей. Причиной расставания стали не только политические разногласия, но и подозрение Гитлера, что Шахт поддерживает слишком тесные контакты с англичанами. По той же самой причине его адъютант Видеман неожиданно отправился генеральным консулом в Сан-Франциско. Оба эти смещения были симптоматичны и показывали растущее влияние Риббентропа и недоверия к Англии.

Давно ожидаемый повод для вторжения в Чехословакию представился в контексте разногласий, раздиравших чешское и словацкое правительства, – впрочем, к их усилению приложили руку агенты Третьего рейха. Словацкий премьер-министр Тисо под давлением заявил в Берлине, что, если Словакия не отсоединится от Чехословакии, ее ждет незавидная судьба. В свою очередь чешский премьер Гаха и министр иностранных дел Хвалковский в ночь с 14 на 15 марта удостоились приема в канцелярии – сохранился рассказ об этой встрече, принадлежащий перу переводчика Шмидта. Вопреки последовавшим газетным сообщениям, никаких бурных сцен не наблюдалось. Гитлер, хотя и «сильно взволнованный», вел себя менее агрессивно, чем обычно. Однако новость о том, что их страна будет разделена, а Прага подвергнется бомбардировке, если они не отдадут приказ не оказывать сопротивления немецким войскам, скопившимся на границе, повергла Гаху и Хвалковского в ужас. Гаха пытался дозвониться в Прагу, но безуспешно – линия не работала. От долгого ожидания, усталости и тревоги ему стало плохо, и личный врач фюрера сделал ему укол. Едва он дозвонился, как ему подсунули на подпись заранее заготовленный документ, согласно которому немецкие войска получали право беспрепятственного пересечения границы.

По возвращении в Прагу он обнаружил, что Гитлер его опередил – он уже устроился в правительственном здании на Градчине. Некоторое время спустя Богемия и Моравия перешли под немецкий протекторат, а Словакия съежилась до размеров крошечного государства – сателлита Германии.

Если попытаться понять, чем руководствовался Гитлер, ты мы обнаружим мотивы как стратегического и экономического, так и психологического характера. Он с юности, живя в Австрии, проникся ненавистью к чехам и мечтал разрушить государство, созданное предателями в 1919 году. Со стратегической точки зрения он получил «клещи» для захвата Польши. Кроме того, Чехословакия больше не могла играть роль «авианосца» для Советского Союза.

С точки зрения экономики практическая аннексия Богемии и Моравии и превращение Словакии в сателлита, казалось бы, благоприятствовали созданию «великого немецкого экономического пространства» – 23 марта 1939 года было подписано экономическое соглашение с Румынией, укрепившее связи Германии с Юго-Восточной Европой. Однако в действительности «немецкая военная агрессия против Праги разрушила базу, необходимую для создания обширного экономического пространства». Она вызвала глубокое недоверие в Балканских странах, что отразилось на результатах их переговоров с Германией. Кроме того, силовой удар по Чехословакии спровоцировал в странах демократии волну негодования против немецкого экспансионизма. Политические и экономические соображения выступали в роли препятствий для проведения политики проникновения, за которую ратовал сначала Шахт, а за ним Геринг. Для империалистов традиционной, «вильгельмовской» ориентации это было тяжелое поражение. В сентябре 1938 года в Мюнхене их точка зрения возобладала, но фюрер так и не простил им того, что они вынудили отказаться от его истинных намерений. Кроме того, Гитлер наверняка не был в курсе того, что в его окружении зрела фронда, намеренная сместить его и заставить предстать перед судом в случае, если он решится ввести войска в Чехословакию. Как бы то ни было, его враждебность и недоверие к аристократам и представителям крупной буржуазии существенно возросли. Отголоски этих настроений хорошо заметны в речи фюрера от 30 января перед высшим офицерством; о них же свидетельствует отстранение Шахта. Подтверждение этому мы находим в дневнике и статьях Геббельса: оказывается, список лиц, дрогнувших во время сентябрьского кризиса, уже был составлен. Если верить Геббельсу, в основном в нем фигурировали представители высшего света, но это не соответствует действительности, так как большинство населения также враждебно воспринимало идею вооруженного конфликта.

В начале декабря Гитлер, а вслед за ним Геббельс заговорили о возможном принятии нового Основного закона. Он должен был провозгласить, что Германия навсегда отрекается от монархического принципа в пользу фюрерской республики (Fuhrerrepublik). В то же самое время министр пропаганды не щадя сил трудился над биографией фюрера, озаглавленной «Адольф Гитлер – человек, который творит Историю». К великому удовольствию фюрера, в ней Геббельс яростно нападал на высшее общество, изгнавшее его из своих рядов из-за «опасной связи». В результате их долгих декабрьских бесед появилась статья, бичующая интеллигенцию, и проект новой книги, на сей раз посвященной критике «высшего общества».

Еще одним симптомом упадка традиционных элит и сторонников мировой политики стала утрата Герингом влияния. Жизнь на широкую ногу, связи с высшим светом, охота в компании дипломатов – все это отдаляло его от Гитлера, предпочитавшего спокойную жизнь и общество людей попроще, в крайнем случае художников. Фюреру не слишком понравилось, как повел себя фельдмаршал в разгар судетского кризиса. Опала, судя по всему, сильно расстроила Геринга; он даже заболел. Когда Гитлер принял решение об окончательной ликвидации Чехословакии, он вызвал Геринга телеграммой из Сан-Ремо, где тот находился на излечении. Но на встрече с Гахой Герингу пришлось играть роль статиста; его присутствие понадобилось исключительно для того, чтобы угроза подвергнуть Прагу бомбардировке выглядела более правдоподобной – с такой же целью на встречу с Шушнигом в Оберзальцберг были вызваны генералы. Не одобряя военного вторжения в Чехословакию, Геринг покорно смирился с волей фюрера, потому что понимал, кому он обязан своим высоким постом. Он еще пытался предлагать другие решения и по мере возможного поддерживать контакты с Великобританией. Но повлиять на судьбу Богемии и Моравии он не мог. Его роль в решении проблем Юго-Восточной Европы также становилась все менее значительной.

Многообразие дипломатических ходов Третьего рейха, обилие учреждений и лиц, занимавшихся внешней политикой, сбивали с толку зарубежных политиков и дипломатов. Еще в ноябре 1937 года Чано отмечал, что в Германии сосуществуют четыре внешнеполитических курса, проводимые Гитлером, Герингом, Нойратом и Риббентропом, не говоря уже о всякой мелкой сошке. Как во всем этом разобраться?

В Англии на некоторое время воцарилось убеждение, что Гитлер колеблется между экстремистами и умеренными. Однако начиная с середины марта 1939 года, когда Гитлер перестал скрывать свое истинное лицо, постепенно возобладала антибританская линия Риббентропа, хотя не сразу и не полностью. Гитлер ловко пользовался стремлением англичан к лавированию, сеющим сомнения в умах. Однако 17 марта Чемберлен выступил в Бирмингеме с речью, дающей надежды на более твердый курс. Как пишет советский историк, британский премьер накануне даже посетил советское посольство для обсуждения возможного заключения альянса с СССР. Нам это представляется неточным. Британский премьер стремился заручиться поддержкой других стран, прежде чем выступить от лица английского правительства с заявлением, которое остудило бы пыл Гитлера. Советская сторона, желая прощупать, чего на самом деле хотят англичане, предложила созвать конференцию в Бухаресте. Однако Чемберлен не заходил в своих планах дальше соглашения о намерениях оказать совместное сопротивление гитлеровскому экспансионизму, которое могли бы заключить между собой английское, французское, польское и советское правительства. Комитет иностранных дел при кабинете министров пришел к выводу, что следует поддерживать с СССР хорошие отношения, но создавать вокруг него коалицию не стоит. Поскольку Польша отказалась от альянса с Советским Союзом, 31 марта Чемберлен объявил в палате общин, что в случае, если Польше придется оказывать сопротивление действиям, угрожающим ее независимости, Великобритания и Франция придут ей на помощь. Этот благородный жест имел последствия, о которых британский премьер в то время даже не догадывался.

Существует множество гипотез о том, в какое именно время произошла переориентация внешней политики СССР. В январе 1939 года на пленуме Центрального комитета было объявлено о созыве VIII партийного съезда, который собрался с 10 по 21 марта 1939 года. Сталин выступил на нем с речью, в которой разоблачал «Мюнхенский сговор» и обвинял Францию и Великобританию в том, что они подталкивают немцев к походу на восток. Он не намерен таскать для других каштаны из огня, заявил Сталин, добавив, что Украине ничто не угрожает. Министра иностранных дел Литвинова на съезде не было. Впоследствии Гитлер говорил, что начало возможному сближению с СССР было положено его беседой с советским послом, имевшей место 12 января 1939 года. Нельзя исключить, что Сталин воспринял ее как определенный сигнал, однако канцлер начал проявлять действительно серьезный интерес к возможности договориться с Советским Союзом только в мае. Прежде всего он хотел завладеть оставшейся частью Чехословакии, а затем вынудить советское правительство уступить ему Мемельскую область. После этого оставалось бы только вернуть Данциг и прочие отошедшие Польше территории – и версальские соглашения превратились бы в пустой звук. Однако Гитлеру представлялось все более очевидным, что прежде всего требовалось лишить западные демократии всякой возможности воспрепятствовать его походу на восток, на завоевание жизненного пространства; в крайнем случае, он готов был объявить им войну, поскольку они не желали вступать с ним в союз и не хотели закрывать глаза на его агрессивную политику. Почему бы тогда не вступить в сговор с Польшей и не сделать союзника из нее? Не существует ни одного документа, доказывающего, что Гитлер готов был отказаться от Данцига и других бывших немецких территорий, как это было в случае с Южным Тиролем. Эта идея наверняка вызвала бы яростное негодование нацистских главарей и военщины, засевшей в министерстве иностранных дел. И тогда фюрер решил предложить Польше (действуя через Риббентропа, а не через Геринга, который раньше активно занимался отношениями с этой страной) компромисс: поляки возвращают ему Данциг и берутся построить автомобильную и железную дорогу, связывающую этот город с рейхом; в ответ Германия берет на себя обязательство охранять польские границы и продлевает действие пакта о ненападении на 25 лет. 25 марта 1939 года Геббельс записал: «Фюрер размышляет над решением вопроса о Данциге. Он хочет попробовать оказать на поляков определенное давление и надеется, что они к нему прислушаются. Но нам придется “откусить это кислое яблоко” – дать гарантию нерушимости их границ». Прежде чем ответить на это предложение, Бек обратился к своему послу в Лондоне с просьбой предложить англичанам заключить тайный консультативный договор, что не помешало бы ему продолжать вести переговоры с немцами. Главным образом он стремился вывести свою страну из изоляции и укрепить ее позиции путем сближения с демократическими государствами, особенно с Францией.

Во Франции с осени 1938-го по осень 1939 года произошли глубокие изменения. Хотя в политическом отношении общественное мнение оставалось расколотым на два блока, большинство населения не желало мириться с мыслью о том, что немецкий диктатор будет продолжать действовать с позиции силы. Страна переживала удивительный экономический подъем и предприняла значительные усилия, чтобы нагнать свое отставание от Германии в области самолетостроения. Именно Франция больше других настаивала на проведении переговоров между Лондоном, Парижем и Москвой с целью гарантии безопасности для Польши и Румынии. 18 апреля по предложению советской стороны переговоры начались, но из-за нерешительности англичан протекали вяло. Затем, 3 мая, Литвинова – сторонника системы коллективной безопасности – сменил Молотов. Гитлер немедленно отдал приказ о сборе сведений о состоянии германо-советских отношений.

После того как Польша и Великобритания заключили договор о взаимопомощи, а в последней был возобновлен призыв в армию, Гитлер, выступая 28 апреля в рейхстаге, денонсировал пакт о ненападении с Польшей и морской договор с Англией. В этой речи он подверг саркастической насмешке предложение Рузвельта о том, чтобы тридцать стран Европы и Среднего Востока заключили между собой соглашение о ненападении как минимум на 10 лет, чем вызвал ликование зала.

Гитлер с самого начала был в курсе контактов между советскими и западными дипломатами. Разведданные, поставляемые ему Герингом, который добывал их с помощью прослушивания телефонных разговоров, а также получал от резидентов, внедренных во все столицы мира, сослужили ему не менее полезную службу, чем те, что он использовал во время подготовки к захвату Австрии и Судетской области. И тогда фюрер затеял весьма опасную игру, которую многие сравнивали с партией в покер. Нам представляется более уместным сравнение с цирковым гимнастом на трапеции – с той лишь разницей, что циркач рискует только собственной жизнью, а фюрер сделал ставкой миллионы человеческих жизней. Прежде всего он дал прессе указание помалкивать насчет Польши, но всячески развивать тему враждебного окружения Германии.

С дипломатической точки зрения пропасть между сторонниками мира и силовых методов продолжала шириться. На юге Европы отличился Муссолини, в апреле 1939 года захвативший Албанию и объявивший ее своим протекторатом; 16 апреля был издан указ о создании итало-албанского союза. Отныне дуче был готов подписать с Германией договор о военном альянсе – но при условии, что война не начнется раньше 1943 года. Немецкая сторона, в частности Риббентроп, предпочла бы заключить германо-итало-японский пакт. Однако в тот момент Токио, с 12 мая 1939 года вынужденный вести боевые действия против советских частей, был не готов к союзу с выраженными антибританскими чертами. В этих условиях 22 мая на свет явился «железный пакт» между Германией и Италией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.