Критика

Критика

Битва за Крит была битвой, какой больше никогда не было.

Никогда более во Второй мировой войне немцы не применяли воздушные силы в таком количестве; никогда, ни до, ни после этого, остров не был завоеван с воздуха.

Немцам нечем было особо похвастаться после этой победы. Она была побочной, а элитные парашютисты и наступательный полк оказались сильно потрепаны. Более чем 25 % потерь из 25 000 высадившихся солдат, включая многих старших и профессиональных командиров, – это большие потери для той фазы Второй мировой войны (хотя и небольшие в сравнении с будущими). Ни Гитлер, ни Геринг не получили удовлетворения; после этого на протяжении всей войны, за исключением небольших специальных заданий, парашютисты воевали как элитные пехотные подразделения.

Крит показал, что немцам, как всем людям, свойственно ошибаться. Они делали ошибки.

Оценки британских сил и диспозиции, как до, так и во время сражения, представленные их разведкой, были очень неточными, несмотря на превосходство в воздухе.

Частично из – за недостатка времени (готовность к 15 мая начать осуществление «плана Барбаросса» – завоевание России) «разведка оказалась полностью неадекватной и привела к серьезным просчетам» [121] в отношении позиций и сил противника и места боевых действий.

Частично из – за вмешательства служб в дела друг друга и политики отдельных личностей в Третьем рейхе внутренняя борьба за власть, которая в любое время и различными путями подрывает любую форму правления, немецкое планирование и подготовка к завоеванию Крита были слишком спешными и импровизированными.

Фельдмаршал Альберт Кессельринг позже сказал, что «особенностью Крита была импровизация <…> высадки спланированы таким образом, что несли в себе семена поражения» [122].

А Давин, кратко подводя итог ошибкам немцев, сказал, что он переоценил симпатии гражданского населения Крита… недооценил силу и стойкость гарнизона. Но что еще хуже – не смог определить место концентрации…

К его плану атаки вряд ли можно относиться без критики, так как было очевидно, что районы, которые он больше всего хотел захватить, были наиболее защищенными. Однако он выбрал именно их для высадки своей ударной силы и в результате потерял лучших своих солдат; этого бы не произошло, если бы он избрал районы, отдаленные от аэродромов…

И еще он пытался ночью провести две свои флотилии при слабом сопровождении. Его контроль в небе был настолько полным, что он мог бы провести их и днем под прикрытием самолетов, и в этом случае корабли Кэмпбелла не смогли бы вмешаться или по меньшей мере их попытка это сделать не принесла бы успеха [123].

Командиры германских сухопутных сил позже жаловались – и для этого были определенные основания, – что в Критской, как и в других воздушных операциях Германии во Второй мировой войне, все было в руках люфтваффе, а командующие сухопутными силами или верховное армейское командование не участвовали в их подготовке [124].

Разногласия распространились и на саму концепцию. Генерал Штудент отдавал предпочтение тому, что он называл «тактикой масляного пятна», – изначальной высадке парашютистов и солдат с планеров во многих различных местах, чтобы создать небольшие плацдармы для высадки десанта без какой – либо конкретной точки основных сил». Плацдармы в этом случае распространялись бы как масляные пятна по мере подпитки с воздуха и соединились бы друг с другом. Генерал Мейндель, однако, считал, что главный пункт (Schwerpunkt) или район основных усилий следует наращивать с самого начала. Он был более прав, чем Штудент. В этом случае не все первоначально сильно разбросанные пункты высадки десанта с воздуха в пяти основных и нескольких второстепенных районах могли бы получать надлежащую поддержку от немецких военно – воздушных сил; «были тяжелые потери и не было определенного результата».

В какое – то время вся операция висела на волоске, так как «плацдармы, которые были слишком слабы и слишком отдалены друг от друга, сужались» [125].

Кессельринг позже отметил, что «исключительно неблагоприятные условия высадки [на Крите] должны были <…> побудить их [немецкое командование] осуществлять массированную высадку вне занятых целей и вне пределов эффективного оборонительного огня, захватить ключевые точки [аэропорт и морской порт] и укрепить позиции при последующей атаке в точке главного удара» [126].

Многие районы высадки все же оказали тормозящее действие на мобильность обороны; сильно разбросанные плацдармы связали руки британским войскам и вынудили Фрейберга придержать введение в действие резерва, пока он не определил район, который представляет максимальную опасность. Однако можно было бы достичь такого же результата и применить военный принцип концентрации сил, если бы немцы понимали, что естественный разброс присущ каждой высадке с воздуха, как это и произошло. Сильно разбросанные парашютисты неизбежно должны были создать неразбериху, даже если бы они с самого начала сконцентрировались против одной позиции. Кроме того, англичане, не контролирующие небо и опасающиеся десанта с моря, не могли бы двинуть свои резервные силы до тех пор, пока не убедились бы, что еще какая – либо высадка не произойдет в каком – либо месте. Более сильная концентрация сил в районе Малама могла бы уберечь немцев от многих ненужных потерь.

Однако в этом случае немецкое командование живо и быстро среагировало на кризисную ситуацию. Штудент и Лер благоразумно решили закрепить успех, и после первоначального замешательства и колебаний они сконцентрировали все имеющиеся в их распоряжении силы в одном районе – Малама, где первые же операции оказались успешными. У немцев не было хорошего плана, однако на деле они проявили присущую им гибкость и инициативу.

Крит дал много тактических уроков. Никогда раньше воздушные десантники не сталкивались с такой задачей: не хватало техники, оборудования и оружия [127]. Парашютисты, высадившиеся на Крите, имели при себе только пистолеты и ручные гранаты; их тяжелое оружие сбрасывали в отдельных контейнерах. Это сделало их уязвимыми перед огнем противника из ручного оружия в критический момент высадки.

«После Критской операции произошли изменения». В германской сухопутной армии, как и в воздушно – десантных подразделениях других армий, парашютисты в последующие годы Второй мировой войны прыгали вместе со своими пушками [128].

В течение года после Критской операции немцы разработали безоткатные орудия двух калибров, которые заменили артиллерию и предназначались для первой десантной атаки, и скоростную противотанковую пушку малого калибра. Были также разработаны другие типы специального или модифицированного вооружения, но они мало использовались во время ведения боевых действий.

Таким образом, немцы вынесли хорошие уроки из сражения за Крит. Они одержали победу за 12 дней – намного быстрее, чем думали англичане. Это было возможно, но намного медленнее, чем планировали сами немцы. Вместо захвата Ханьи в первый день им понадобилось для этого семь дней, а впоследствии их потери составили почти 7 000 человек.

Штудент позже был вынужден назвать Крит «могилой немецкого парашютиста», что звучит несколько мелодраматично и довольно упрощенно [129]. Почти нет сомнений в том, что тяжелые потери на Крите разубедили Гитлера использовать в дальнейшем массированную высадку воздушного десанта, и не только из – за потерь – другие обычные подразделения понесли позже в России куда более значительные потери, но из – за расходов и материально – технических сложностей при обучении и содержании крупных воздушных сил. После Крита все согласились с тем, что быстрое слияние плацдармов высадки за линиями противника и более тяжелое вооружение обычных сил было необходимо для того, чтобы можно было избежать чрезмерно больших потерь среди воздушных сил.

Обширные пространства и огромная людская сила России, факторы (тыловая поддержка, военные поставки и погода), которые, в частности, ограничивают возможности проведения воздушно – десантных операций и требуют больших затрат на содержание этих специализированных подразделений, – факты, говорящие против их массового использования после Крита. «Только богатый может позволить себе содержать такие силы» [130]. В дальнейших событиях ни немцы, ни русские не использовали воздушных десантников в большом количестве. Немцы в дальнейших военных действиях осуществили две воздушно – десантные операции, в которых принимали участие десантники численностью не более одного батальона, – против Лероса в Эгейском море и в Арденнах. Но это было все.

После Крита Гитлер пришел к заключению, что «только те воздушно – десантные операции могут принести успех, которые осуществляются с полной неожиданностью» [131].

И он никогда не был убежден, как сказал Штудент, «в необходимости идти дальше, чем Крит; его общее отношение к северо – африканскому фронту не предполагает, что он когда – либо выделял его особую значимость…».

«Победой нашего [англичан] поражения, – как сказал Давин, – было то, что никогда больше против Кипра или еще где – либо парашютистов не сбрасывали с воздуха в больших количествах с целью завоевать победу ценой огромных потерь» [132].

Разрабатывать до конца искусство воздушного десантирования и завоевания с воздуха было оставлено Соединенным Штатам и Великобритании.

Однако, несмотря на то что немцы совершали ошибки, британцы ошибались еще больше.

Уинстон Черчилль со своей выпяченной бульдожьей челюстью похвалялся в мае, что «мы намерены защищать ценой жизни, не думая об отступлении, и Крит, и Тобрук… Не будем думать о том, как сократить наши потери».

Однако сражение уже было проиграно, даже когда еще не началось, так как на Крите Британия действовала кое – как. Не было четкого плана развертывания военно – морской базы на острове, не было хорошо продуманной системы обороны.

Как показывает австралийская история, «планирование и подготовка к защите Крита от крупного нападения не были начаты до середины апреля. Многое, что можно было сделать: рекогносцировка, доставка автомобильного транспорта, улучшение дорог и гаваней, обучение греческих солдат и создание для них эффективной тыловой поддержки, – осталось неосуществленным. Ответственность лежит не на местных командирах… а на верхах» [133].

Сам Черчилль позже написал: «Не было ни плана, ни цели». Вина, как он правильно чувствовал, должна была быть поделена «между Каиром и Уайтхоллом» [134].

Британская защита была даже более импровизированной, чем немецкое наступление. Это была импровизация, обреченная на провал; силы Уэйвела повсюду были окружены, а британского льва везде загоняли в угол – на севере, юге, востоке и западе. Поэтому было бы невозможно, даже в случае наличия самого лучшего плана, предоставить им орудия, корабли, самолеты, главное – самолеты, что сделало бы защиту Крита возможной.

Воздушная мощь сформировала победу Германии в небе над Критом и вокруг него; недостаток авиации обрек британцев на поражение.

При этом решимость, которая прозвучала в непокорной речи Черчилля, не нашла отражения в реальном действии, как при планировании и подготовке, так и при исполнении. Задолго до сражения и почти до его окончания слишком много людей пытались командовать слишком малым количеством людей. Сам Черчилль со своими надоедливыми телеграммами, которые порой шли в обход централизованного командования, британские начальники штабов в Лондоне и главнокомандующие на Ближнем Востоке – все имели свои собственные соображения о том, как Фрейбергу вести войну. Иногда приказы ответственных командиров были основаны на догадках, иногда за 3 000 миль поступали приказы, идущие вразрез с предыдущими; Каннингхэм сделал по этому поводу несколько язвительных замечаний в своих мемуарах [135].

Уэйвел, который был в черном списке Черчилля задолго до сражения, подвергался безжалостным нападкам из Лондона до начала боевых действий и во время них. Фельдмаршал сэр Джон Дилл, начальник имперского генерального штаба, не раз говорил Черчиллю: «Поддержите его или отправьте в отставку». Но Черчилль не сделал ни того ни другого.

Он продолжал направлять категорические и поучительные послания. Генерал – майор сэр Джон Кеннеди, руководитель военными операциями генерального штаба, отметил, что во время Критского сражения «вмешательство в детали» командования Уэйвела «стало нестерпимым», и добавил замечание, которое впоследствии стало широкоизвестным: «Я не вижу, каким образом мы можем выиграть войну без Уинстона, но, с другой стороны, я не вижу, как мы можем ее выиграть с ним» [136].

Крит не повысил репутацию верховного британского командования. Уэйвел не был увенчан лаврами и проявил мало проницательности, силы и энергии, а Фрейберг, хотя еще до критских событий столкнулся почти с явным поражением, был не совсем точен в рапортах своим начальникам и продемонстрировал, как верховный командующий, слишком мало наступательной и твердой решимости, которая ранее принесла ему славу на менее высоких постах. Только Каннингхэм с отважным упорством моряка и моральной отвагой – Черчилль никогда ему не досаждал – проявил себя не только как решительный лидер, но и как стратег, который предвидел значение морской мощи в полной зависимости от воздушной. Каннингхэм четко осознавал, что большие потери британского военно – морского флота могут изменить баланс морских сил в Средиземном море, он продемонстрировал намного больше проницательности в отношении возможных стратегических последствий, чем Лондон. Во всяком случае, Великобритания рисковала потерять превосходство на море – и почти потеряла его при поражении на Крите.

Бригадиры Фрейберга, отвечавшие за оборону района Малам – Ханья, проявили слишком мало инициативы. Как и у Фрейберга, их оценка фактического положения отставала от действительных событий. Однако сегодняшняя критика должна всегда помнить ограниченность вчерашней; сейчас по прошествии лет мы знаем намного больше, чем тогда знали те командиры, которые участвовали в сражении. Их неточная информация объяснялась частично плохой связью и превосходством немцев в воздухе и частично расположением их штабов, пытавшихся вести сражение с командных пунктов. Быстрая контратака в ту первую ночь на немецкие позиции вокруг Малама могла бы отсрочить поражение.

«Только то, что защитники острова ограничивались лишь чисто оборонительными мерами, и не сразу и не энергично атаковали первых высадившихся солдат, спасло последних от разгрома в чрезвычайно опасной ситуации» – так оценивали немцы положение во время и после войны [137].

Другие немецкие критики говорили о «пассивности» британского руководства в первые решающие часы около Малама.

Но даже при таких обстоятельствах решительная контратака могла бы предотвратить полный разгром, не важно, насколько временно успешной она могла быть, поскольку материально – техническое обеспечение немцев зависело не только от аэродромов.

Позже британские офицеры сообщили, что они чувствовали: была сделана крупная «ошибка», когда до начала вторжения они не разрушили взлетно – посадочные полосы. Разрушение и выбоины сделали бы их временно непригодными, немцам пришлось бы проделать значительную работу после их захвата, чтобы транспортные самолеты могли приземляться. Действительно, Фрейберг планировал вывести аэродромы из строя, но приказ уничтожить одну из взлетно – посадочных полос в Маламе был отдан только 19 мая, когда последний британский самолет покинул Крит. Было слишком поздно, так как немцы начали атаку на следующий день. И при таких обстоятельствах, даже после начала сражения, нереалистическое планирование предусматривало широкое использование Ираклиона самолетами, прилетающими из Египта. (Определенное число самолетов там действительно приземлилось, но большинство из них так больше никогда и не взлетело вновь.)

Немцы проявили необычайную способность сажать свои тяжелые транспортные самолеты почти на любой ровной и относительно гладкой площадке. Многие из них приземлялись на прибрежной полосе возле Малама; в конце немецкое подкрепление высаживалось с воздуха вне досягаемости британских пушек на берегу близ Ираклиона. Таким образом, хотя быстрый захват Малама и определил судьбу Крита, его успешная защита все равно не обеспечила бы победу британцам.

Несмотря на то что англичане уступали немцам в воздухе, они знали многое о немецких планах и приготовлениях. Превосходная разведка защитников несомненно отчасти объясняется их агентурной сетью в Греции и на Крите.

Крит стал триумфом британского солдата, а не высшего командования. Это была борьба командиров взводов, рот и батальонов, и эти младшие командиры, их сержанты и их солдаты продемонстрировали в жарких и пыльных горах и нецивилизованных деревнях Крита великолепное рвение, бодрость духа, упорство и отвагу, что принесло британцам славу героев во Второй мировой войне.

Для обеих сторон и всего остального мира Крит в стратегическом, тактическом и техническом отношении стал предвестником нового порядка, демонстрацией силы авиации. Наступление и оборона – сухопутная, морская и воздушная – были революционизированы. С тех пор мир станет другим – и во время войны, и в мирное время, поскольку, если через моря можно было навести «мост» с помощью воздушных армад, сухопутные преграды больше не имели такого значения, как в древние времена; с этих пор война станет трехмерной.

Крит несомненно доказал (хотя и не нужна была столь кровавая демонстрация), что сухопутные силы не могут действовать без прикрытия с воздуха в пределах досягаемости мощных воздушных сил противника без неприемлемых потерь. Прикрытие ночи дало британскому флоту несколько часов защиты от нескончаемой атаки, но присутствие английских истребителей в небе над Королевскими военно – морскими силами Великобритании обеспечили бы им безопасность в большей степени, чем в темные часы. После Крита было или должно было быть ясно, что морская мощь с тех пор стала подразумевать и воздушную, а контроль над морем нельзя обеспечить только морскими кораблями.

Однако трудно не прийти к заключению, что как для немцев, так и для англичан Крит был неправильным сражением, в неправильном месте и в неправильное время. В стратегическом отношении остров не стоил той цены атаки и защиты. Его потеря англичанами, во всяком случае, не изменила в корне ситуацию в районе Средиземного моря и Ближнего Востока; его захват немцами, как оказалось, имел в стратегическом плане небольшое значение для дальнейшего хода Второй мировой войны.

Для англичан, учитывая близость греческих островов и итальянских позиций в Додеканесе, а также завоевание немцами Балкан, Крит никогда не смог бы стать полезной базой или даже передовой позицией. Он был слишком близок к позициям противника и, следовательно, слишком открыт для возможной и чрезвычайной концентрации сил; англичане просто не могли позволить себе такой ужасный поток потерь кораблей и самолетов, который был бы неизбежен при удержании Крита. В отличие от Мальты Крит был бесполезен для англичан, и это следует отчетливо понимать [138].

Для немцев Крит после завоевания оказался скорее местом обороны, а не трамплином для дальнейшего наступления. Он имел определенную естественную пользу, представляя собой фланговую угрозу для английских морских путей в восточной области Средиземного моря и как база для бомбардировщиков и минных заградителей для Суэцкого канала. Однако обе миссии фактически осуществлялись с материковых баз, которые было легче снабжать и содержать, чем базы на Крите. Крит, как ступенька по пути к Кипру (амбиции Штудента), и Левант могли бы сформировать часть стратегии в восточной области Средиземного моря. Но взоры Гитлера были обращены на Россию, и в любом случае главный путь в Левант находился в Северной Африке, где Роммель уже одержал ряд своих первых побед. В Критской кампании немцы не закрепили успех, но еще больше рассеяли свои силы. Если бы Гитлер поставил важнейшие задачи на первое место, то Мальта, а не Крит оказалась бы ключом к Центральному Средиземноморью и тем узким местом, где происходило все морское движение англичан с востока на запад и наоборот, и все немецко – итальянские пути снабжения между севером и югом. Роммель и африканский корпус зависели прежде всего от снабжения по морю. При окончательном анализе видно, что именно британские корабли, самолеты и подводные лодки, базирующиеся на Мальте (а также в Северной Африке), определяли очень малую разницу между Роммелем в дельте Нила и на берегах Суэцкого канала и Роммелем при полном отходе в Тунис.

Ближе к концу в Северной Африке немцы использовали все виды бесполезного военного оборудования, включая специально созданные конвойные зенитные установки, чтобы попытаться защитить свои конвои, идущие в Тунис. Даже в 1941 году, в первые пять месяцев до и во время Критской кампании, итальянцы и немцы потеряли 31 корабль, при этом затонуло в общей сложности более 100 000 тонн грузов на пути между итальянскими и североафриканскими портами. Корабли, подводные лодки и самолеты, а также устанавливаемые ими мины несли разрушение, и Мальта вместила много того, что медленно вело к поражению Роммеля.

Мальта, несомненно, была правильно выбранной целью немецких военно – воздушных сил. Действительно, генерал – полковник Ганс Ешоннек, начальник штаба немецких ВВС, на совещании у Гитлера 3 февраля 1941 года предложил сделать захват Мальты первоочередной задачей 10–го воздушного корпуса. В результате были подготовлены планы ее захвата в середине марта, а военно – морские силы поддержали их. Планы предусматривали применение крупных подразделений, позже использованных на Крите, с некоторой помощью итальянского флота. 1–я авиабригада пикирующих бомбардировщиков «Штука», базирующаяся на Сицилии, все же осуществляла нейтрализующие атаки на Мальту в начале 1941 года до тех пор, пока ее внезапно не перевели в Грецию после начала Критского сражения для укрепления там немецких воздушных частей.

Генерал Вальтер Варлимонт, шеф отдела национальной обороны штаба (заместитель начальника штаба по операциям) верховного главнокомандования вермахта (Oberkomando der Wehrmacht – Wehrmahtfuhrungsstal), вспоминает: «В разгар Балканской кампании отдел L должен был сделать прогноз с целью показать, насколько важной для дальнейшей стратегии на Средиземном море является оккупация Крита или Мальты.

Все офицеры отдела, и я вместе с ними, единогласно высказались за захват Мальты, так как это казалось единственным путем обеспечения постоянного морского пути в Северную Африку. Однако события перечеркнули наши мнения, которые еще не дошли до Йодля [генерал – полковник Альфред Йодль, начальник штаба главнокомандующего сухопутными войсками, или начальник оперативного отдела штаба вермахта]. Гитлер твердо был уверен, что Крит не должен оставаться в руках англичан из – за опасности их нападения на румынские нефтепромыслы, и он вновь согласился с люфтваффе, что с базы на Крите открываются хорошие перспективы наступления в восточной области Средиземного моря» [139].

Варлимонт, Ешоннек, профессионалы военно – морских и сухопутных сил, были подавлены Герингом и Штудентом, которые воспламенили воображение Гитлера перспективами легкой победы на Крите. Йодль, как обычно, поступал в соответствии с желаниями Гитлера; он был катализатором, промежуточным человеком, а не плановиком.

Поэтому было решено завоевать Крит, а не Мальту – ключевой стратегический объект в Средиземном море. Возможно, поэтому Крит – неправильное сражение в неподходящем месте и в неподходящее время был, в отрицательном смысле, решающим; возможно, он спас Египет [140].

Остается только один вопрос: отсрочила ли Критская кампания (или Балканская кампания) начало осуществления «плана Барбаросса»? Немецкие армии должны были быть полностью подготовленными к вторжению в Россию к 15 мая; фактически же они пересекли советскую границу 22 июня. Спасла ли эта задержка Россию? Было ли достаточно пятью месяцами позже, когда гитлеровские легионы были так близко и в то же время так далеко от луковицеобразных куполов Москвы, позволить сильному морозу русской зимы помочь свежим сибирским частям отвратить массивный натиск Гитлера и превратить триумфальную молниеносную войну немцев в медленную изнурительную смерть?

На эти вопросы обычно отвечали утвердительно; действительно, английским историкам было свойственно вытягивать из поражения в Греческо – Критской кампании утешительную мысль о том, что эти отважные сражения оказали задерживающее действие такого значения, что они в конечном счете привели к разгрому Германии.

В пользу этого утверждения говорят некоторые исторические факты; Варлимонт прямо говорит в своей книге, что «из – за кампании на Балканах нападение на Россию пришлось отложить с середины мая до 22 июня» [141]. Другие немецкие генералы соглашались с тем, что Балканская кампания вызвала задержку исполнения «плана Барбаросса»; в действительности уже 28 марта после югославского переворота разработчики генштаба сухопутных войск согласились, что «план Барбаросса» следует отложить на четыре недели.

Наиболее заметным и выразительным сторонником утверждения о том, что Балканская кампания в конечном счете стоила Германии поражения в войне, был Антони Иден, который, как британский министр иностранных дел, в значительной мере нес ответственность за Британскую кампанию в Греции и на Крите. В своих послевоенных мемуарах он написал, что задержка вторжения в Россию «оправдала страдания греков и югославов, солдат Британии и доминиона… Карл Риттер, офицер по связи немецкого МИД с [немецким] верховным командованием, <…> определил последствия отсрочки в следующих словах: «Эта задержка стоила немцам зимнего сражения под Москвой, и именно там была проиграна война» [142].

Однако большое число исторических фактов говорит против такого утверждения.

Сам Варлимонт, отвечая на вопросы после войны, прямо заявил, что нападение на Крит не отсрочило Русскую кампанию, хотя и отвлекло некоторое количество самолетов, в частности транспортно – пассажирских, в Грецию с русского фронта. Он сказал, что завоевание Греции и Югославии отложило «план Барбаросса», но сразу же добавил к этому утверждению, что «было сомнительно, что он мог бы начаться 15 мая из – за сильных наводнений и периода запоздалой распутицы после суровой зимы в России» [143].

Бригадный генерал Герман Буркхарт Мюллер – Хилле – бранд в отдельном послевоенном исследовании Немецкой кампании на Балканах утверждает, что теоретически 15 мая 1941 года был самым ранним сроком начала кампании против России, так как этот день был установлен как дата завершения всей подготовки.

Однако другим условием для начала великого наступления было снижение уровня русских весенних паводков, вызванных таянием снега…

Неожиданная кампания против Югославии отсрочила завершение полной подготовки «плана Барбаросса» приблизительно на шесть недель, «с 15 мая по 23 июня (вторжение началось 22 июня). Однако следует понимать, что отсрочка с 15 мая на более поздний срок была вызвана в любом случае тем, что весна установилась сравнительно поздно. Даже еще в середине июня были сильные разливы в течении польско – русских рек. Поэтому вполне можно утверждать, что даже без операции против Югославии Русская кампания могла бы начаться лишь одной – двумя неделями раньше, чем это произошло в действительности» [144].

Чарльз фон Люттичау из Главного управления военной истории считает, что «исторические факты не подтверждают предположения о том, «…что Москва была спасена в Афинах, Белграде и на Крите». Он отмечает, что 15 мая был «пробной датой» вторжения в Россию, что «весна 1941 года была необычайно сырой и чрезвычайно тяжелой» с «сильными наводнениями» и что «погода – более чем что – либо другое – препятствовала началу Русской кампании до 22 июня» [145].

15 мая был срок, к которому должна была завершиться подготовка к осуществлению «плана Барбаросса», но даже когда его установили, стало очевидно, что день фактического вторжения нельзя определить, пока сама природа не вмешается в шаткие планы человека. Для тактики «блицкрига», которую намеревался применить Гитлер – он надеялся сломить сопротивление русских примерно за четыре месяца, – не было спокойных рек и твердой почвы для его танков.

Действительно, весна 1941 года отличалась в Западной России таянием снега и морем грязи. Большие реки в мае разлились; так или иначе «план Барбаросса» был официально отложен, было бы невозможно осуществить удар с той скоростью и натиском, которых требовали планы Гитлера. Немецкая армия увязла бы, затопленная на русских границах, и началась бы мобилизация во всей России.

Поэтому неверно делать заключение, что Балканская кампания и упорная защита Крита сами по себе задержали вторжение в Россию. Так или иначе, велись бы эти сражения или нет, отсрочку предопределила природа. Природа, которая весной 1941 года, а затем и осенью открыла путь ранней суровой зиме через пять месяцев после начала вторжения, была величайшим союзником русских. Именно она, а не британская отвага, явилась ключевым фактором, вызвавшим задержку нападения.

Итак, Крит не оказал большого влияния на общий исход Второй мировой войны. Но эти несколько дней дикой бойни навсегда изменили характер боевых действий и оставили вечную запись в истории человеческой доблести.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.