Год 476

Интересную историю рассказывает Эдуард Гиббон («Закат Римской империи», Варшава, 1975): «На обратном пути из какого-то похода на Восток Септимий Север остановился во Фракии, чтобы военными играми отметить день рождения своего младшего сына Геты. Местное население валило туда толпами, стремясь увидеть своего правителя, и некий молодой варвар, парень огромного роста, принялся на своем примитивном наречии упрашивать, чтобы ему разрешили участвовать в состязаниях борцов. А поскольку в случае победы фракийского мужика честь римского солдата была бы задета, в качестве противников ему назначили силачей из обоза, шестнадцать из которых он поочередно повалил на землю. За эту победу его наградили какими-то грошовыми подарками и позволением вступить в армию. На следующий день возвышавшийся на целую голову над окружавшей его толпой рекрутов осчастливленный варвар был замечен танцующим от радости, как это было принято в его стране. Увидев, что цезарь обратил на него внимание, детина подбежал поближе и продолжал бежать, не отставая от императорского скакуна и не проявляя ни малейшей усталости. «Фракиец, – удивился Север, – неужели ты готов снова бороться после такой гонки?» «С радостью, мой господин», – ответил неутомимый парень и чуть ли не в мгновение ока уложил семерых сильнейших во всей армии борцов. В награду за свою потрясающую силу и мастерство он получил золотой ошейник и немедленный перевод в конную гвардию, всегда сопровождавшую главу государства. Максимин, а именно так звали молодого гиганта […] в правление Севера и его сына дослужился до сотника, пользуясь милостью и уважением обоих императоров. […] Четвертый легион, командиром которого он стал, вскоре сделался самой дисциплинированной частью римской армии. Ко всеобщему удовольствию солдат, которые называли своего любимца Аяксом и Геркулесом, он был назначен командующим армией, и не сохрани он слишком очевидные черты своего примитивного происхождения, император Александр Север, вероятно, выдал бы замуж за его сына собственную сестру».

Вот только амбиции варвара были значительно большими.

«Первым римским императором родом не из Италии был Траян, – пишет Александр Кравчук («Галерея римских императоров», Москва, 2010). – Первым императором низкого происхождения и делавшим карьеру исключительно собственными силами – Петринакс. И наконец, первый, облачившийся в пурпур, не из сенаторов – Макрин. В судьбе Максимина, убийцы и преемника Александра Севера, не только соединились все эти перечисленные особенности его предшественников, но и существовали еще две, дающие ему особое место среди правителей Рима.

Родился он не в Италии, как Траян, и даже не в Испании, а во Фракии, то есть на землях нынешней Болгарии. В юности он был чуть ли не пастухом, и уж во всяком случае, по происхождению явно ниже Петринакса – купеческого сына. Дослужившись до высоких чинов в армии, Максимин тем не менее не заседал в Сенате, что объединяло его с Макрином. Так в чем же он был первым? А в том, что его родители считались варварами, то есть, скорее всего, были латинизованными коренными жителями Фракии. Сам он в начале своей армейской службы якобы даже не говорил по-латыни. В произведении «Scriptores Historiae Augustae» («Авторы жизнеописаний Авгу-стов» или «История Августов») написано даже, что отец Максимина являлся готом, а значит, германцем, и звался Микка, а мать Абаба была родом из иранского племени аланов. Это дает основание некоторым историкам Нового времени, особенно немецким, считать Максимина первым германцем на римском престоле. […]

Еще один приоритет Максимина столь же неоспорим: он как никто из его предшественников был всем обязан армии и только армии».

Это станет решающим прецедентом в истории Рима. Следующие двадцать шесть императоров, также посаженных на престол легионами, будут прямо называться «армейскими цезарями», но и последующие за ними короткие династии в равной степени своим возвышением будут обязаны исключительно солдатам. Дошло до того, что после смерти Аврелиана в 275 г. армия на редкость законопослушно обратилась к сенату с просьбой назначить преемника. Застигнутые врасплох и перепуганные сенаторы боялись взять на себя такую ответственность, следствием чего стало невиданное доселе в истории Римской империи безвластие, длившееся больше месяца. Ничего удивительного, что 235 г. – год перехода власти к варвару и начало армейского диктата в римской политике – означает для многих историков, к примеру для Иосифа Фогта («Падение Рима», Варшава, 1993), начало заката и упадка империи. Для других – это пока только «кризис». Великий Гиббон, правда, начинает свой рассказ о близком конце Рима уже с прекращения династии Антонинов в 193 г., а собственно сам момент начала конца усматривает в окончательном разделе империи на Западную и Восточную – 364/365 г. Питер Хезер («Падение Римской империи», Познань, 2006) связывает упадок Рима с появлением на границах империи гуннов (375–376). Поль Вейн («Греко-римская империя», Париж, 2009) – с разграблением Рима вестготами Аларика в 410 г. Но помимо всего этого, обязательной датой конца Римской империи, а если брать шире, то и Античности, остается 476 г. Дата из учебников, рубежная и итоговая. Roma locuta, causa finita. Что же, собственно, произошло в этом достопамятном 476 году?

На протяжении столетия, в 375–476 гг., в Риме был у власти 21 цезарь. Если исключить из подсчета относительно долгие периоды правления Валентиниана I и Феодосия I, останется 19 императоров за 73 года. Получается средняя продолжительность пребывания на троне: 3 года и 9 месяцев. Мало того, после правления Гонория – сына Феодосия I – хаос только усилился. Из следующих 12 цезарей только двое – Юлий Непот и Либий Север – продержались у власти более 5 лет. Правда, Либий Север (461–465) являлся всего лишь марионеткой в руках германского властителя Рицимера, а поэтому его не признают, в частности, Далмация, Галлия и Испания. Подчиняются ему только Италия и прилегающие к ней с севера альпийские провинции. Юлий Непот в свою очередь был навязан Риму Львом, правителем Восточной Римской империи, с которым Непот был в родстве благодаря браку с племянницей жены императора Верины. Римляне признали его неохотно и только из расчета на помощь Восточной Римской империи в отражении вестготов и обеспечении спокойствия со стороны вандалов, с которыми Лев заключил мир и поддерживал сравнительно неплохие отношения. Пребывание Юлия Непота на троне, таким образом, целиком зависело от военных успехов. Тот отлично это понимал и сразу после провозглашения его цезарем решил двинуться на помощь осажденному вестготами галльскому городу Августонеметуму (сейчас это Клермон-Ферран, столица департамента Пью-де-Дом во Франции). Предполагаемый поход имел как военное, так и пропагандистское значение, учитывая, что город геройски оборонял Экдиций, которого поддерживал родственник, знаменитый поэт, епископ Сидоний Аполлинарий (430–487). В те времена Сидоний был одним из самых популярных людей в империи. Его стихи раздражали ценителей изящной словесности отходом от классических форм. Однако то, что Сидоний выражал сожаление о закате Рима и ненависть к захватчикам грубым языком улицы, как нельзя более соответствовало настроениям римских граждан.

Зачем тебе надо – хоть могу это сделать,

Чтоб песнь слагал я свадебной Дионы.

Сижу я здесь в орде длинноволосых

И вынужден терпеть их треп германский,

Их патлы, что смердят прогорклым маслом…

В запуганной стране Сидоний позволял себе издеваться над полководцами и королями варваров, противопоставляя их дикие обычаи поведению сохраняющих прежнее достоинства жителей Нарбонны.

Посрамление вестготов в сочетании с освобождением Сидония стало бы поистине верхом пропагандистского мастерства. Беда только в том, что все закончилось одними громкими обещаниями. После смерти императора Восточной Римской империи Льва I, Зенон – наставник и опекун его наследника, семилетнего Льва II – не имел ни малейшего желания поддерживать Юлия Непота. Операция по оказанию военной помощи так и не началась, Августонеметум был покорен, а Сидоний Аполлинарий попал в плен. Полный провал. Непоту нужно было как-то спасти лицо. И он поступил так, как обычно политики, – трусливо, малодушно и недальновидно. Непот свалил все на Экдиция, мол, это он оказался бездарным и уступчивым, а может, и просто предателем. И лишил его всех постов, а весной 475 г. на его место назначил Ореста. Странный выбор еще более странной персоны. Орест был родом из богатой римской семьи в Паннонии, уже в молодости поступил на военную службу к вождю гуннов Аттиле, что с римской точки зрения смело можно было счесть предательством. Он стал одним из самых доверенных приближенных варвара и от его имени ездил с посольством к императору Восточной Римской империи, которого опутал сетью наглых и утонченных интриг с целью скомпрометировать и ослабить Феодосия II. А для пущей сложности, что подчеркивает абсолютное переплетение взаимоотношений римлян и варваров в политике V в., Татул, отец Ореста, в те же самые годы был одним из самых доверенных посланников римлян к гуннам. После смерти Аттилы и распада империи гуннов Орест предлагал свои услуги то на Западе, то на Востоке, не пренебрегая и отношениями с варварами. А при случае в меняющихся чуть ли не каждый месяц обстоятельствах, определяющих судьбы мира, Орест не забывал пополнить свое состояние. В критические моменты гарантом для римлян становился Татул, для вестготов и прочих германцев – Орест. Семейное предприятие функционировало без сбоев. Сейчас трудно сказать, с чего Юлию Непоту взбрело в не слишком, видимо, умную голову, что именно ему Орест будет хранить верность. Возможно, он полагал, что, назначив того главным военачальником италийских войск, вознесет Ореста на такую высоту, о которой тот не смел и мечтать. Ошибка, обошедшаяся Непоту слишком дорого. Оресту понадобилось менее двух месяцев, чтобы при поддержке Татула устроить бунт против своего благодетеля и вынудить его бежать в дикую глушь Далмации. А еще через два месяца – 31 октября 475 г. – Орест провозгласил цезарем своего сына, шестилетнего Ромула. Слишком поспешно. В неспокойной Италии среди готовых напасть со всех сторон стервятников нужно было заручиться поддержкой хотя бы части ведущих фигур на политической арене и пусть временно, но удовлетворить их требования. Без силы титулы бесполезны. Не прошло и года, как взбунтовавшиеся войска объявили правителем германца Одоакра из племени тюрингов, а по матери – скиров. Орест был убит при невыясненных обстоятельствах в окрестностях Плаценции. Новоизбранный правитель проявил несвойственное в то время великодушие, что характеризует его с самой положительной стороны. Он не убил малолетнего Ромула, а просто сослал его, назначив пожизненную пенсию. Бесполезные же императорский плащ и корону Одоакр отослал в Константинополь, дабы подчеркнуть, что заинтересован не в почестях, а исключительно в наведении порядка в Италии. Он и подумать не мог, какое замешательство вызовут его действия в истории и учебниках. Итак, подведем итоги.

Юлий Непот по-прежнему жил в Далмации, где был убит только 9 мая 480 г., и считал себя императором Рима и с правовой точки зрения имел на это все основания.

Ромул Августул, правда, изгнанный и не имеющий никаких политических притязаний, прожил еще около 30 лет, пользуясь своим титулом главным образом для соблазнения женщин.

Взяв управление в свои руки, Одоакр немедленно заявил, что действует исключительно в интересах империи, признал власть цезаря Востока, а себе присвоил титул наместника Рима и одновременно (очень уж сложная тут диалектика) короля преимущественно германских войск. Зенон в ответ признал de facto власть Одоакра над Италией, а попутно намекнул ему, чтобы согласился на возвращение Юлия Непота. Следовательно, пресловутый Непот по-прежнему, по мнению императора Восточной Римской империи, имел вес. Или он должен был придать легитимности правлению Одоакра? Отправка символов императорской власти в Константинополь для германского короля – ничего не значащий жест. Ему важна реальная власть, а не пара старых вещиц, тем более, если уступив на них права, он гарантировал себе спокойствие на важной границе.

Александр Кравчук немного высокопарно отметил: «Вместе с цезаренком, вышедшим на пенсию еще мальчишкой, на Западе прекратило существование одно из величайших в истории человечества политических образований. На его руинах возникли современные национальные государства, а на поделенном границами континенте началась долгая и мрачная эра националистического и религиозного безумия». С болью соглашаясь со словами Александра Кравчука, приходится, однако, заметить, что он вышел за рамки допустимого. До образования национальных государств в их более-менее современных границах оставалось с тех пор еще три с лишним столетия, причем Италия стала единым национальным государством только в XIX в., через 1400 лет после Ромула. И уж совершенно определенно не являлось национальным государство Одоакра и его остготских наследников.

Даже если говорить не о провинции Италия, а об Италии в качестве преемницы Рима, сути дела это не изменит. Джулиано Прокаччи («История итальянцев», Варшава, 1983) начинает повествование примерно с тысячного года. «Страна, появившаяся к тысячному году, является, а иначе и быть не может после столь радикального переворота, страной новой». Причем этим самым «радикальным переворотом» он называет падение Римской империи, даты которого, впрочем, не приводит. Что же происходило в Италии приблизительно между 500 и 1000 гг.?

Джон Э. Moрби («Династии мира», Краков, 1994) рождение средневековой Италии датирует 888 г., моментом коронации в Павии Беренгара I – маркграфа Фриули, ставшего королем Италии. «Однако уже годом позже, – комментирует это событие Юзеф Анджей Геровский, – в той же Павии корону получил Гвидо из Сполето, который в скором времени

велел римскому папе устроить церемонию в Риме и провозгласить его императором. Но власть Гвидо распространялась только на Центральную Италию, поскольку на севере смог удержать власть Беренгар. Лишь после смерти Гвидо и его сына [Ламберта. – Л. С.] Беренгар остался единственным королем Италии, но все равно не смог подчинить себе центральные провинции, даже Рим был ему неподвластен». Затем за титул сражались Людовик Провансальский и Рудольф Бургундский, заполучил его, в конце концов, Гуго Арльский, свергнутый в результате мятежа, предводитель которого Альберик объявил Рим республикой, как было в Античности (sic!). А что же происходило в Италии между примерно 500 и 888 гг.?

Сам Юзеф Анджей Геровский считает датой рождения Италии 800 г., когда «в день Рождества римский народ провозгласил Карла Великого императором, а Лев III [римский папа. – Л. С.] провел церемонию коронации, возложив на голову императора корону, а на плечи – плащ, после чего преклонил колени перед властителем». Церемония проходила согласно византийскому ритуалу и была чрезвычайно торжественной. Да что толку! Карл «не смог распространить власть на территории, принадлежавшие ранее государству лонгобардов. Даже из южных герцогств только Сполето признавало власть Карла, тогда как уже герцоги Беневенто считали себя продолжателями лонгобардской династии и лавировали между влиянием франков и Византии». Но даже если бы Карлу удалось подчинить себе всю Италию и заложить основу для возникновения итальянской нации, нам все равно пришлось бы задаться вопросом, а что же все-таки происходило в Италии между примерно 500 и 800 гг.?

Исторические события известны нам достаточно хорошо. О королевствах остготов, лангобардов и франков имеется больше письменных документов, чем о начале польской государственности. Мы в состоянии достаточно подробно воспроизвести ход борьбы за власть между Годебертом, сыном Ариберта, Гримоальдом и Гарибальдом (661–671) или Хильдебрандом, Рахисом и Астольфом (744–756). Но как их разместить на исторической карте? Была ли это еще Античность или уже Средневековье? В большей степени Средневековье или скорее Античность?

Все историки дружно разделяют мнение, что закат Римской империи в 476 г. живущие в то время люди совершенно не заметили. «Современники были даже не в курсе, что империя исчезла», – констатирует Поль Вейн. «Для тогдашнего общества это [свержение Ромула. – Л. С.] было ничего не значащим фактом», – вторит ему Фридрих Шлетте. Тогда повторим вопрос: в чем же смысл свержения Ромула и почему именно 476 год?

Стала ли отправка символов императорской власти в Константинополь таким уж значимым событием? С этим утверждением трудно согласиться, поскольку Византия являлась в тот период полноценным продолжением империи. Место нахождения императорских регалий изменилось, но они оставались в пределах той же империи и не покинули ее границ. Гиббон вообще видел вплоть до XV в. в Константинополе прямое продолжение Рима. Это, пожалуй, преувеличение. Но даже противник Гиббона Питер Хезер признавал: «Тем не менее, даже по моим критериям, собственно Римская империя просуществовала на Востоке свыше полутора сотен лет после свержения Ромула Августула». Таким образом, еще более ста пятидесяти лет императорские регалии оставались собственностью Рима. С другой стороны, не слишком ли большое значение им придается? Ведь в течение следующих веков без малого два десятка правителей объявляли себя продолжателями традиций Римской империи и наследниками ее власти, создавая при этом символы этой власти на свой вкус. У ланго-бардов это была «железная корона», тогда как Карл Великий позаботился о том, чтобы иметь корону из чистого золота, а плащ пурпурный – тютелька в тютельку как оригинал.

В свою очередь Вейн утверждает: «Когда в 476 г. от Рождества Христова Одоакр сверг последнего римского цезаря Ромула Августула, никто не осознал масштаба этого факта. Говорили, что последует “междуцарствие”, а затем будет избран новый император. Вот только этого так никогда не произошло. Потому-то мы теперь придаем такое большое значение дате, которая для людей той эпохи была несущественной». В этом утверждении слишком много казуистики. О каком избрании речь? Уже давным-давно императоров провозглашали легионеры. Войска под командованием Ореста объявили цезарем Ромула, войска Одоакра провозгласили королем собственного командира. Некоторая разница в титулах никого не волновала, что совершенно справедливо. А какое назначение должно было состояться, да так и не состоялось? Сенат уже целые столетия не играл никакой роли. Назначение стало зависеть от мнения легионеров, именно так и было с Одоакром и со многими после него.

Выходит, что по большому счету все дело в легенде, мифе, который Мирча Элиаде назвал ?ternel retour, то есть миф о вечном возвращении. Время идет по кругу и всегда возвращается в исходную точку. В Римской империи существовало поверье, что раз первый властитель Рима звался Ромул, то Ромулом будет и последний. Императоры старательно избегали называть своих сыновей, родных или приемных, этим именем, равно как и патриции. Сын Ореста мог его носить, поскольку a priori не имел ни малейшего шанса занять трон и навлечь тем самым на государство злой рок. В хаосе IV–VII вв. определить поворотный пункт в истории империи, где кончилась длительная агония и наступала смерть, и прежде, и теперь не представляется возможным по той простой причине, что одного-единственного конкретного пункта не существует. Но ведь детям надо же что-то сказать, отделить Античность от Средневековья. И здесь выручает легенда. Заметьте, Римская империя прекратила свое существование, а миф живет и здравствует. Теперь он касается римских пап. Тот, который примет имя Петр, тот и станет последним. Скажете, суеверие? А ведь ни один папа, равно как и антипапа, назваться этим именем не отважился.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.