Итоги и уроки

Итоги и уроки

Великая депрессия изменила лицо мира. Отчаявшиеся массы требовали перемен, способных улучшить их социальное положение, и они их получили. В Западной Европе в моду входили идеологи «дирижизма», управленчества. Государство должно управлять экономикой. Даже там, где целенаправленная политика государственного регулирования не проводилась, правительства оказывали помощь компаниям и банкам, оказавшимся в трудном положении. «Спасать приходилось многочисленные компании и банки в Бельгии, Германии и особенно во Франции, где „Банк Адам“, „Банк Эльзаса и Лотарингии“, Национальный кредитный банк, Генеральная трансатлантическая компания и „Аэросталь“ выжили только благодаря помощи государства»[389], — комментирует П. Тибо эту политику оплаты капиталистам издержек кризиса капитализма. На это были нужны деньги. Правительства прибегали к двум основным средствам: во-первых, повышали налоги, спасая избранных за счет всех, во-вторых, шли на снижение курса валюты (обесценивая свои обязательства).

Пока правительство вкачивало средства в частные капиталы и обесценивало как долги, так и накопления, оздоровление не могло начаться. Для выхода из кризиса в Европе требовалась принципиально новая экономическая политика. А она требовала новой экономической идеологии. Джон Кейнс бросил вызов культуре накопительства, которая со времен Кальвина способствовала созданию капиталов и развитию капитализма. Необходимо стимулировать не накопительство а, напротив, потребление, которое вытянет за собой производство. Если наибольшее количество людей будет тратить наибольшее количество денег, а не прятать их в кубышку в надежде открыть свое дело, то рынок будет расширяться.

Джон Мейнард Кейнс в 1926 г. опубликовал работу «Конец свободного предпринимательства», где учитывал опыт российского НЭПа, а в 1936 г. свой главный труд — «Общая теория занятости, процента и денег». В этих книгах Кейнс доказывал необходимость активного регулирования капиталистической экономики государством.

Взгляды Кейнса (кейнсианство) получили поддержку со стороны Лейбористской партии Великобритании. По мнению Кейнса, государство должно обеспечивать целенаправленное стимулирование спроса на товары, перераспределяя средства в пользу бедных. Одновременно следует направлять общественные ресурсы в определенные отрасли и тем способствовать успеху всей экономики в целом.

Эти идеи были близки взглядам социал-демократов. Опирающиеся на профсоюзы «рабочие» партии социал-демократов время от времени приходили к власти в Германии, Швеции, Дании, Великобритании, Австралии и других странах, конструктивно сотрудничая с господствующими классами. Политики, представлявшие рабочее движение, были еще неопытны, им не удавалось удерживаться у власти в какой-либо стране в течение длительного времени. Они проводили политику социального партнерства, добиваясь компромисса между профсоюзами и предпринимателями. Формально социал-демократы выступали за создание в будущем социализма — общества, в котором нет господства капитала, социального неравноправия и угнетения. Однако, приходя к власти в 20-е гг., социал-демократы не решались пойти на существенные реформы, их попытки регулировать экономику были очень осторожными и ограничивались прежде всего перераспределением прибылей капиталистического производства в пользу рабочих. В результате социал-демократы оказались настолько же неподготовлены к Великой депрессии, как и либералы.

Социал-демократы восприняли кейнсианские идеи и начали применять их в реальной политике. В Швеции на выборах 1932 г. победила коалиция социал-демократов и аграриев. В условиях бедствий депрессии социал-демократы были настроены на более решительные реформы, чем обычно. В 1933 г., то есть одновременно с началом экономических реформ Рузвельта, Гитлера и Муссолини, социал-демократы представили в рикстаг (парламент) свою программу реформ, которая включала улучшение системы пособий по безработице, проведение общественных работ, повышение пособий по старости и оказание государственной помощи крестьянам. Как видим, этот набор напоминал часть мероприятий Рузвельта. Основываясь на идеях Д. Кейнса, шведский экономист Г. Мюрдаль разработал дефицитный бюджет, который должен был «вытянуть» экономику, что со временем должно было позволить погасить дефицит. Полученные государством как бы в долг у экономики средства были направлены на организацию общественных работ и помощь пострадавшим от кризиса. В 1934 г. социал-демократы стали сворачивать общественные работы, так как они составили конкуренцию строительному бизнесу. Применение кейнсианства сначала не дало большого эффекта, так как для успеха новой стратегии нужно был выстроить новые институты. «Позднейшие исследования показали, что воздействие предпринятых финансовых мер на экономику Швеции было ограниченным»[390]. Значительно большее значение имел низкий курс кроны, что ухудшило социальное положение шведов, но позволило расширить экспорт и смягчило последствия кризиса. Несмотря на ограниченный характер социал-демократических реформ этого периода, они заложили основы «шведской модели» — сохранение частного бизнеса, но перераспределение его прибылей в пользу рабочих, безработных и других «слабых» слоев с помощью инфляции и налогов. Таким образом, в стране постоянно поддерживается массовый спрос на продукцию, что помогает смягчать последствия кризиса, опираясь на возможности внутреннего рынка.

Государственное регулирование все шире применялось не только в относительно развитых странах Европы и Северной Америки, но и в Латинской Америке. Здесь государственно-монополистическая система создавалась преимущественно авторитарными режимами, которые, однако, могли себе позволить не уничтожать легальную оппозицию, так как опирались на широкую и достаточно стабильную поддержку социальных низов. Президент Мексики Ласаро Карденас (1934–1940) национализировал нефтяную промышленность и железные дороги. Нефтяная компания «Пемекс», электроэнергетическая компания «Комисьон федераль де электрисидад» и железные дороги позволили создать мощный даже по европейским меркам государственный сектор. Продолжая аграрную реформу, начатую еще во время революции в начале века, Карденас передал 18 млн. га помещичьих земель крестьянским общинам. Карденас был не прочь продемонстрировать всему миру свою симпатию лево-радикальным идеям. Именно в Мексике нашел последнее пристанище Лев Троцкий. Правящая в Мексике с 1929 г. Национально-революционная партия (Партия мексиканской революции) опиралась на профсоюзы и организованное в общины крестьянство. Таким образом мексиканская модель этатизма сочетала традиционный для Латинской Америки авторитаризм с социальной демократией.

В Бразилии пришедший к власти в результате революции 1930 г. президент Ж. Варгас стал бороться с кризисом, создавая государственные учреждения (Институт сахара и алкоголя и др.), стимулировавшие производство и экспорт сельскохозяйственной продукции. Затем был создан сильный государственный сектор в промышленности, и Варгас приступил к созданию собственной промышленной базы Бразилии, которая могла бы ослабить зависимость страны от импорта промышленной продукции. Государственный сектор добился больших успехов в создании металлургии и электроэнергетики, модернизации транспорта. Было предпринято строительство первого в Латинской Америке крупного металлургического комплекса «Волта Редонда».

Варгасу приходилось то и дело отбиваться от вооруженных выступлений консерваторов, фашистов и коммунистов. Президент стремился опереться на профсоюзы и в то же время обеспечить напряжение всех сил рабочего класса ради решения задач импортозамещающей индустриализации. Диктатор решил заимствовать корпоративные идеи Муссолини, которые обеспечили ему авторитарный контроль над рабочими массами и в то же время позволили осуществлять социальные программы, способствовавшие стабильности в стране после установления режима «нового государства», близкого по структуре к итальянскому фашизму. Варгасу удалось добиться вывода страны из тяжелого кризиса. В условиях распада мирового рынка реформы Карденаса и Варгаса давали их странам шанс оказаться со временем в числе индустриальных обществ. Однако низкая конкурентоспособность латиноамериканской индустрии дала о себе знать после Второй мировой войны, по мере возрождения мирового рынка.

Этатизм, ставший приметой времени, без труда расцвел в сохранивших независимость странах Азии, политическая традиция которых основана на примате государства над обществом. Президент только что объединившегося Китая Чан Кайши пытался сочетать индустриальную модернизацию (насколько позволяли возможности разоренной страны) и бюрократический контроль над капиталом. Бюрократия получала свою долю с оборота капитала, прежде всего торгового, но не спешила направлять полученные средства на строительство промышленных предприятий. Более актуальны были затраты на армию. Режиму Чан Кайши угрожали японцы с одной стороны, и коммунисты, за спиной которых стоял СССР — с другой.

Положение народа в Китае оставалось тяжелым, беднейшие слои горожан и крестьян сочувствовали коммунистам. Уже в 1928–1930 гг. они смогли создать в горах центрального Китая несколько «советских районов». Политическим руководителем самого крупного из них стал Мао Цзэдун. Чан Кайши предпринял несколько наступлений на «советские районы», но пока безуспешно. В 1934 г. гоминьдановцы выбили коммунистическую Красную армию из занятых ею районов. Казалось, что коммунистические отряды вот-вот будут разгромлены. Так и произошло с некоторыми из них. Но крупная колонна Красной армии во главе с Мао Цзэдуном сумела пробиться в пустынный северный район на стыке провинций Шэньси и Ганьсу, и в 1935 г. там был создан советский район, где готовился еще один вариант модернизации, потрясавший Китай уже во второй половине XX века.

На некоторое время Чан Кайши оставил Мао Цзэдуна в покое. Давление со стороны Японии становилось все сильнее. И причиной была все та же депрессия, когда «естественным выходом представлялось создание замкнутой хозяйственной сферы, что предполагало установление японского политического контроля в сырьевых районах, а также в районах сбыта японской продукции»[391]. В условиях кризиса Китай оставался главным рынком сбыта японского экспорта. В Японии рассматривалось два пути вовлечения Китая в свою экономическую орбиту. Первый: формально равноправный союз с Китаем против империализма стран Запада, борьба под лозунгом «Азия для азиатов!» за разрушение колониальной системы. В новой «Восточноазиатской сфере совместного процветания» Япония может занять место экономического гегемона, доминирующего на рынке. Но это — дело будущего. А депрессия резко сократила возможности для японского экспорта, и даже в Китае западные товары теснили японские. Поэтому более соблазнительным был второй вариант: отгородить для себя в Китае зону наибольшего благоприятствования.

18 сентября 1931 г. японские военные организовали диверсию в районе южно-китайской железной дороги, что было использовано как предлог для агрессии. Японская армия аннексировала Манчжурию, где 1 марта 1932 г. было создано марионеточное государство Манчжоу Го. Наиболее настойчиво против захвата японцами китайских провинций протестовали США. Нежелание Америки идти на умиротворение агрессора имело экономические причины. «В экономическом и финансовом отношении Китай с четырехсотмиллионным населением предоставлял беспредельные возможности для американских капиталовложений и торговли; американские промышленники и банкиры начали понимать это»[392], — с тревогой писал японский дипломат К. Иссии. Конфликт из-за китайского рынка вел к нарастающему конфликту между США и Японией, который в конечном итоге завершится войной. 7 января 1932 г. США опубликовали «доктрину непризнания» территориальных изменений на Дальнем Востоке. Словно издеваясь над американцами, 23 января 1932 г. японцы атаковали Шанхай, но на этот раз китайцам удалось отбиться. Этому способствовало и единодушное осуждение действий Японии другими империалистами, которые предпочитали эксплуатировать Китай совместно. Лига наций протестовала, но Япония как ни в чем не бывало вышла из этой международной организации 27 марта 1933 г. В этом же году Япония аннексировала еще несколько районов Китая, приблизившись к Пекину. Стремление Японии получить «свой Китай» в Манчжурии, Шанхае и других регионах страны закрывало для японских товаров остальную территорию Китая. Чан Кайши начал кампанию борьбы с товарами агрессора, ориентируясь на западный импорт, что к радости американцев подрывало надежды «страны восходящего солнца» превратить Китай в свой экономический придаток. Япония, проводившая индустриализацию, все более остро нуждалась в китайском сырье. Теперь для Японии путь в Китай лежал только через большую войну.

Так, шаг за шагом, распад глобального рынка и поиски выхода из Великой депрессии ставили народы перед выбором — социальные преобразования в пользу массового потребителя, или война за внешние рынки.

По всему свету эпоха мирового господства капиталистической элиты сменилась временем гегемонии бюрократии, которая властно вмешивалась в руководство хозяйством даже там, где капиталистическая экономика сохранялась. Подъем либерализма, наступивший после победы Антанты в мировой войне, закончился. Наступало преддверие Второй мировой войны.

Процесс распада мирового рынка привел к наложению друг на друга нескольких исторических процессов. Произошел кризис индустриального сектора общества, оторвавшегося в своем стремительном развитии от аграрной периферии. Периферия не могла потребить все, что производила индустрия, жители мировой деревни были слишком бедны для этого. Мир вступил в период «нового средневековья», частичной натурализации хозяйства, «феодализации» экономических отношений. Но такая «феодализация» не могла быть глубокой, так как не распространялась на социально-экономические отношения внутри стран. Здесь распад глобального рынка вел к усилению национальной замкнутости, национального сплочения, характерного для начальной стадии развития индустриальных отношений. «Новое средневековье» как бы отбросило мир в XVI–XIX вв., в эпоху абсолютизма. Но такой «откат» не мог быть долгосрочным. «Новый абсолютизм» опирался на куда более развитый индустриальный сектор, чем в «Новое время», и торопливо ковал принципиально новые индустриально-этократические отношения. Слишком далеко по всему миру зашел процесс разложения традиционного аграрного общества. Обнищание миллиардов людей в результате Великой депрессии лишь усиливало это разложение.

Характерно, что наиболее мощное движение, направленное на восстановление ремесленного труда (гандизм в Индии), и то выступало не за возрождение традиционного общества, а за создание новой демократической и социалистической Индии. Ганди стремился поставить индустриальное развитие в гуманистические рамки, найти противовесы разрушительным последствиям индустриальной модернизации. Но вне Индии он был почти одинок.

Даже те лидеры общественных течений, которые уже осознали необходимость создания социально сбалансированной экономики, надеялись сдержать такие последствия экономического развития, как усиление бедности, за счет наращивания государственного богатства. А это, в свою очередь, требовало ускорения все того же экономического роста. Теперь за продолжение прогресса следовало платить разбуханием государственной мощи, нового абсолютизма.

Индустриальные структуры не могли остановиться в своем развитии, для этого индустриализм слишком динамичен. Миллионы технократов мира искали выход, чтобы двинуть вперед, снова запустить давший сбой механизм экономического роста. Главная проблема, связанная с этим — паралич прежней системы руководства индустриальной экономикой, финансового капитала. Как восстановить разорванные связи? Более сложный путь, который предлагали идейные течения демократического социализма и синдикализма, означал налаживание прямых связей между предприятиями, не опосредованные мировым рынком и финансовым капиталом. Когда в 1936 г. эта модель станет воплощаться в жизнь в Испании, предприятия будут координировать свою работу с помощью и профсоюзных структур, и прямых связей между смежниками, и локальных рынков, и региональных государственных структур. Слабостью и достоинством этого пути был его плюрализм, множественность форм, преобладание равноправных, горизонтальных связей.

Более простой путь — полностью или частично заменить финансовую олигархию бюрократической. Этот выход больше соответствовал логике индустриального общества. Ведь развитие капитала вело к его укрупнению, концентрации, к преобладанию вертикальных управленческих связей над горизонтальными равноправными связями. Оставалось только увенчать корпорации структурой государственного управления и регулирования, ею же заместив образовавшиеся в результате кризиса «бреши». Этот путь синтеза капиталистической («монополистической») и этократической («государственно-социалистической», как в СССР) систем стал преобладающим ответом на вызов Великой депрессии. У него было только два недостатка. Он мог привести к тоталитаризму и мировой войне.

Связь бюрократизации экономики с тоталитаризмом, и тоталитаризма с войной достаточно очевидна. Но возросла бы угроза войны, если бы в мире возобладали многопартийные режимы, осуществляющие политику, подобную рузвельтовской?

Конечно, в этом случае шанс избежать Вторую мировую войну был бы выше, чем после прихода к власти в Германии нацизма. Но все равно тяга к войне после начала Великой депрессии была объективной повсеместно. Дело в том, что возвышение бюрократии над капиталом продолжает (а при тоталитаризме — венчает) тенденцию внутренней бюрократизации капитала, известную в марксистской литературе как «монополизация». Финансовые империи — частные государства в государстве, теперь входят в состав системы государственного управления экономикой. «Монополизация» была одним из факторов, которые вели к кризису. Усиление этого начала само по себе не могло преодолеть причины депрессии и предотвратить ее повторение.

Государство взяло на себя заботу о стимулировании спроса, перераспределяя часть ресурсов в пользу недопотребляющих слоев общества. Более равномерное распределение ресурсов в обществе, элемент социализма, способствует смягчению последствий кризиса капиталистической экономики. Но тоже не решает проблему. Нельзя вытянуть себя за волосы. Чтобы перераспределить ресурсы, нужно сначала где-то их получить. Американская экономика кануна депрессии была рассчитана на рост мирового спроса, а мир после Великой депрессии был перегорожен множеством барьеров, большинство государств Старого света стремилось к автаркии. Необходимо было расчистить мир (или хотя бы значительную часть мира) от этих барьеров, вовлечь в международные рыночные отношения новые массы людей в «третьем мире». Не беда, если при этом возникнут крупные разрушения. Восстановление разрушенного — огромный источник заказов, который может «запустить» новый экономический подъем. Также как и производство оружия. Спрос на войну становился главным «мотором» экономического возрождения. Это предопределяло скатывание мира в сторону военного варварства, которое стало допингом капиталистической цивилизации[393].

*

После начала мирового экономического кризиса 2008 г. мне часто приходится участвовать в дискуссиях на экономические темы. И вывод, который сохраняется, несмотря на различные трактовки деталей и нюансов — механизм кризиса принципиально повторился. Следовательно, уроки Великой депрессии не только позволяли нам прогнозировать будущий кризис, но и позволяют теперь предвидеть перспективы происходящего.

Депрессия вызвана исчерпанием возможностей роста поздне-индустриальной цивилизации, которое в 90-е гг. было основано на экономико-политическом глобализме, компьютерно-коммуникационных информационных технологиях, нефте-газовом сырьевом источнике и виртуализации потребительских продуктов. Теперь на этой основе восстановить хозяйство не удастся. Особенно печальна участь сырьевых придатков, даже «великих энергетических держав». А значит, грядут социальные перемены, которые обеспечат новый социальный заказ на новую социально-технологическую основу экономики. В начавшемся кризисе будут свои острые фазы и частичные «просветления», но мы вступаем в новую длительную эпоху потрясений, которая требует и от народов, и от каждого человека активных действий и сложного выбора. Из кризиса можно выйти разными путями. Или за счет мобилизации внутренних ресурсов в пользу технологического сверх-проекта («по-сталински»), что чревато голодом, тоталитаризацией и массовым кровопусканием. Или за счет конфронтации с соседями, развития ВПК, колониальной сверхприбыли («по-гитлеровски» и отчасти по-американски). Но и это чревато колоссальными жертвами, объединением против страны агрессора широкой коалиции и новым Нюрнбергом для «зачинателей». Или за счет социальных преобразований в пользу массового потребителя, за счет изменения стиля жизни населения, развития ее качественных, а не количественных показателей, привлечения людей к решению касающихся их вопросов с помощью самоуправления и самоорганизации. Поиски в этом направлении вели и Америка времен Рузвельта (хотя иногда и вопреки президенту), и Швеция, и Индия, и титовская Югославия, и левые силы Испании времен Народного фронта. В XXI в. для этого пути открываются новые социально-культурные и технологические возможности. Но не меньшие возможности открываются для информационного манипулятивного тоталитаризма и межеэтнической конфронтации в глобальных масштабах. Человечество снова, как и в период Великой депрессии стоит перед выбором — путь к новым, более солидарным формам социальной организации, или сползание в варварство и казарму нового типа. Исход выбора в каждой стране зависит от ее жителей. И не говорите потом, что вас не предупреждали.