Белые против китайских мусульман

Белые против китайских мусульман

Русские в Синьцзяне (китайском Туркестане, или Синкианге) стали появляться в середине XIX в., когда Российская империя завоевывала Среднюю Азию. Тогда китайцы, жившие в Синьцзяне, обращались за помощью к генералу Колпаковскому в борьбе с мусульманами-повстанцами[1219].

В начале 1930-х гг. стало известно об участии сотен русских эмигрантов в вооруженной борьбе в Синьцзяне, где вспыхнуло восстание мусульман-дунган. Все началось с того, что 6 мая 1928 г. во время выпускных экзаменов гражданских губернаторов Китайского института был убит генерал-губернатор Синьцзяна Ян Ченсан (Уанд Чензин). Это было подготовлено Фан Даотаем, который находился под влиянием коммунистов, и потому по всему Синьцзяну говорили, что Ян-дубаня убили они. Фан получил от них деньги и оружие. С этого времени несколько лет Синьцзян не знал спокойствия. На похоронах Яна присутствовали представители всех конфессий и национальностей, которые искренне плакали. Уже тогда многие из них высказали предположения, что «теперь все пойдет к погибели»[1220].

Пост генерал-губернатора занял заурядный человек, неспособный к нормальному управлению, – генерал Чинь Шужен (Чин Жучен), с первых своих шагов испортивший отношения с сартами. В правление генерала Яна сарты, жившие в районе Хами, пользовались большими привилегиями: не платили налогов, не подвергались таможенным обложениям. У них была своя администрация, в дела которой китайцы при Яне не вмешивались. Княжество Хами лишь номинально входило в подчинение китайцев[1221].

Хамийский князь Чингам-ходжа обладал сильным, резким и властным характером. Весь округ, которым он управлял от Баркуля до Синься, знал, что такое печально знаменитые палки князя. Получить наказание в шесть палок означало смерть, а четыре палки делали получившего их инвалидом на всю жизнь. Несмотря на это, князь пользовался среди сартов громадным уважением[1222].

Княжество Хами располагалось на границе провинции Ганьсу, и одной из немногих его обязанностей была охрана ее границ от бандитов и мятежников. Поэтому Чингам-ходжа мог в любой момент мобилизовать крупное и боеспособное по китайским меркам войско. Русский эмигрант С. И. Смигунов так говорит об этом: «Я был свидетелем такой мобилизации в 1926 г., когда в Хами прибыл посланец Ян-дубаня. Он отнесся недоверчиво к заявлению хамийского князя об умении в кратчайший срок мобилизовать население. Чтобы рассеять это недоверие, Чингам-ходжа объявил ее, и через 3 дня по узким улицам города Хами продефилировало 5 тысяч конных солдат под ружьями. Солдаты имели хорошую выправку и даже показали, что немного знают конный строй. По масштабу Синцзяна это зрелище было грандиозное»[1223]. На генерала, присланного в Хами, оно, с одной стороны, подействовало успокаивающе, так как он убедился, что на границе с Ганьсу стоят хорошие солдаты. Но с другой стороны, это напугало его – он увидел, что хамийские солдаты не хуже китайских. Еще до него дошли хвастливые слова хамийского князя, сказанные своим приближенным после этой мобилизации: «На первых порах китайцам не так просто будет взять нас!»[1224]

Губернатор Ян не придал этому дурного смысла и сохранил добрые отношения с сартами, так как не хотел из-за пустяков осложнять жизнь в крае. Но пришедший ему на смену генерал Чин Жучен этого не забыл и вспомнил о «сартской угрозе». Незнакомый с психологией мусульман, преобладавших в населении Синьцзяна, имея плохих советников, он стал делать глупость за глупостью и вызвал среди народа открытый ропот. Дошло до того, что на базарах его открыто ругали площадной бранью и на это уже никто не обращал внимания. Тем временем коммунисты, устранив Яна, приступили к дестабилизации ситуации в Синьцзяне, начав сеять смуту; ситуация в крае стала ухудшаться. Бумажные деньги начали быстро терять ценность. В это время, в 1930 г., умер хамийский князь Чингам-ходжа. Его место занял его сын, Гунн-ходжа, наркоман, который не мог ни дня обойтись без курения гашиша и не подходил к управлению княжеством, будучи слабоволен и слабоумен[1225].

Генерал Чин воспользовался этим и приказал взимать с Хами налоги на землю и пошлины на товары, которые ранее сарты не платили. Для этого в Хами были посланы китайские солдаты и чиновники, которым поручили измерение земель и выколачивание денег. Сарты отнеслись к нововведениям недружелюбно, но сдержанно, так как Гунн согласился на это[1226]. Все должно было пройти тихо, но посланные в Хами чиновники, видя покорность сартов и чувствуя за своей спиной вооруженную силу, стали зарываться. Они устроили оргии и пиршества, на которые потребовали сартских девушек, что было вопреки морали мусульман, запрещавшей мусульманкам общение с неверными кафирами. В результате между сартами и китайцами произошла ссора, во время которой были убиты два сарта и китайский чиновник. Не желая дальнейших столкновений, сарты ушли в горы. Они не думали ни о каком восстании, надеясь, что китайцы проведут расследование и все кончится миром. Но генерал Чин представил это так, что сарты, не желая платить податей, начали бунт. В Хами были вызваны войска для подавления бунта. Сарты дали им отпор и перебили много китайских солдат. Другая часть бежала. Тогда Чин стал слать туда отряд за отрядом, которые ничего не могли поделать с засевшими в горах сартами. Для него это сопротивление и поражение его войск оказались неприятным сюрпризом. Видя неспособность сломить сопротивление сартов, Чин решил уладить дело миром и послал к ним мирную делегацию во главе с мусульманином Роза-ходжой. Он должен был уговорить сартов подчиниться. Однако Роза-ходжа, наоборот, стал еще больше разжигать сартов к сопротивлению неверным, говоря, что они, разбив первые китайские отряды, разобьют и другие, выгонят кафиров из Синьцзяна и будут владеть им сами[1227]. И сарты продолжили сопротивление.

В начале 1931 г. сарты вызвали на подмогу мятежного мусульманского генерала Ма Дзуина из Ганьсу, имевшего под своим командованием тысячу солдат. Он двинулся в Хами, и по мере движения его отряд обрастал добровольцами, хунхузами и дезертирами как снежный ком.

Прибыв в Хами, Ма Дзуин объединился с сартами. У него уже было 5 тысяч бойцов, но не было хорошего оружия. Несмотря на это, он двинулся на Урумчи.

Китайцы не могли остановить катившуюся на столицу Синьцзяна мусульманскую лавину. В столкновениях с Ма Дзуином они терпели поражение за поражением. В дополнение ко всем бедам к сартам присоединились дунгане. Вместе они просто истребляли китайское население. К концу 1931 г. Ма Дзуин подошел к Турфану, вырезав не меньше 20 тысяч китайцев, судьба Урумчи была практически предрешена. Начался штурм Турфана, являвшегося ключом к овладению Урумчи. К собственному удивлению, мусульмане были отбиты всего четырьмя русскими пулеметчиками-белогвардейцами. Это были добровольцы, поступившие на китайскую службу: капитаны Мезин, Масленников, Фаддеев и Козаков. Во время бешеной конной атаки мусульмане под метким огнем русских понесли серьезные потери. Ма Дзуин был отброшен от Турфана. Воодушевленные китайцы преследовали Ма Дзуина до селения Чигедзинцзы. По совету коммерсанта, оптового торговца и владельца автотранспортной кампании К. В. Гиверкина (Гмыркина), китайцы приняли на службу еще 180 русских, из которых сформировали сотню с сотником Франком во главе, к которой присоединилась бывшая батарея атамана Анненкова полковника Кузнецова[1228].

«Благодаря выучке и дисциплине, это были ударные силы, способные нанести поражение во много раз превосходящим силам противника», что отмечалось Я. К. Берзиным, начальником 4-го управления штаба РККА[1229].

Китайцы вербовали русских за 1 тысячу лан в месяц «в мирное время», что равнялось в Синьцзяне стоимости коровы, а во время военных действий эта сумма удваивалась. Пока они формировались, в стычках с мусульманами были убиты Мезин и Козаков. Масленников и легко раненный в руку Фаддеев вернулись в Урумчи. Их заменила сотня Франка и батарея Кузнецова.

Боевое крещение русского отряда произошло около поселков Ляодун и Чикочен. Столкновение было скоротечным: казацкие пулеметы нанесли наступавшей коннице мусульман большой урон, ранив в ногу самого Ма Дзуина. 1 ноября 1931 г. они выручили осажденные русские и китайские гарнизоны в Хами. В награду китайцы разрешили русским грабить и насиловать мусульман, но они отказались от этого. Русский отряд принял участие в преследовании Ма Дзуина, который отступал, делая налеты на китайцев и вырезая их нещадно. Налеты эти часто проводились ночью, когда китайцы, накурившись опия, были в дремотном состоянии. Убивая китайцев, мусульмане забрасывали их трупами колодцы по пути своего отступления. Поэтому русские части находились в очень тяжелом положении, долго не имея воды и затрачивая много времени на расчистку колодцев. Русские участники похода рассказали о том, что, прежде чем напиться чаю, надо было вытащить из глубоких и узких колодцев трупы, часто уже разложившиеся, что было очень трудно и неприятно. После этого вычерпывали испорченную воду и ждали, пока наберется достаточно чистой воды. Кузнецов не выдержал ужасов похода, заболел на нервной почве и застрелился, а ведь он до этого воевал непрерывно шесть лет в Первую мировую и Гражданскую войны в отряде Анненкова, во время которых ужасов он тоже насмотрелся довольно.

Ма Дзуин начал спешное отступление в сторону Баркуля, неся большие потери. Преследующим их русским почти не попадалось оружие, мусульмане берегли его для грядущих боев[1230]. При отступлении повстанцы забирали все, что попадалось им на пути, нагружая добычу на верблюдов, взятых у киргизов, и уходили в Ганьсу. С отрядом Ма Дзуина отходили дунгане, а сарты ушли в горы в районе Туркул – Нарын-кыр-Бэйсан – Баркуль. Заняв горные проходы, они чувствовали себя неуязвимыми. Чтобы покончить с ними, у китайцев не хватало сил, они обратились за помощью к большевикам, но те «запросили много, а выполнили мало», и те продолжали терпеть поражения. Уже тогда коммунисты почувствовали выгоду, которую несет восстание, и поддержали его, надеясь воспользоваться его плодами, чтобы самим утвердиться в Синьцзяне. Еще в конце 1931 г. китайцы попросили помощи у белоэмигрантов, живших в Урумчи и в Илийском крае. Под нажимом губернатора Чина полковник российского Генштаба Паппенгут, бывший начштаба Дутова, быстро сформировал отряд из белогвардейцев, остатков отрядов Анненкова и Дутова. По другим данным, Чин привлек русских на службу подлым способом. Им было заявлено прямо: «Берите оружие и защищайте нас, или иначе мы вышлем Вас на советскую территорию и выдадим большевикам»[1231].

Кроме того, имея оружие, которого у русских почти не было, Чин угрожал перебить их детей и осуществить насилие над женщинами[1232]. Угроза расправы в «24 часа» была реальной, так как для отпора китайцам русские были не готовы[1233]. Но китайцы дали русским кроме кнута и пряник, произведя в новые чины. Так, Паппенгут стал генерал-майором и главой русских «наемников поневоле». Он реорганизовал имевшиеся части, заменив непригодного к командованию сотней Франка хорунжим Черняковым. В феврале 1932 г. был произведен набор русской молодежи в Илийском крае. Сюда попала и часть людей из басмаческих киргизских отрядов Ид-Мираба. Всего было создано 3 кавалерийских полка по 600 человек в каждом. Вместе с имевшимися русскими частями они составили дивизию, которой непосредственно командовал Паппенгут. У него под рукой был 1-й конный русский полк. У Быхтеева 2-й Русский конный полк, а у Чернова (Чернева) – 3-й.

«Русская дивизия» разгромила сартов в нескольких боях, приближался тот день, когда они должны были их добить. Но это не устраивало СССР, и прибывшие оттуда агенты подкупили чиновников и генералов Чина, которые стали всячески затягивать войну. Паппенгут, видя, что китайцы его держат напрасно в Хами, не давая добить сартов, вернулся в Урумчи и заявил, что откажется от командования, если ему не дадут право действовать на фронте по своему усмотрению. До Чина китайские вельможи Паппенгута не допустили и всячески задабривали, дав понять, что истребление сартов не в их интересах. В результате Паппенгут снова уехал на фронт. Тем временем Чин столкнулся с нехваткой запасов для ведения войны, а промышленности для их производства в Синьцзяне почти не было. Из-за смуты доставить их из центра Китая было невозможно. Это толкнуло его к сближению с коммунистами. Он завел с ними большую дружбу, купив у них много винтовок, боеприпасов, в том числе и газовых бомб для самолетов. На аэродроме Урумчи приземлились восемь самолетов с летчиками-коммунистами. Но когда Чин предложил им слетать в Хами и сбросить бомбы на позиции сартов, они категорически отказались. В то же время в июле обе стороны успешно провели совместную боевую операцию по уничтожению группировки басмачей-киргизов.

При генерале Яне коммунисты не имели никакого влияния, но при генерале Чине положение радикально изменилось. В считаные месяцы советское влияние, политическое и экономическое, распространилось по всему Синьцзяну. Коммунисты открыли в Синьцзяне свои магазины, склады, шерстомойные заводы и основали в Урумчи клуб, разрушив русскую церковь. Они вели себя здесь как в СССР. Их влияние распространилось на ближайшие к Урумчи города Гучен, Турфан, Моксун, Карашар и Манас. Со стороны Кашгара они тоже не дремали и быстро раскинули свои щупальца до Ярконда. О расположенном на границе с СССР Чугутаке и говорить не приходилось. Там они были полновластными хозяевами. В 1932 г. они окончательно убили торговлю Синьцзяна с Восточным Китаем, взяв все торговые связи в свои руки, завязав их на СССР. Здесь они имели огромное количество своих служащих, как русских, так и мусульман. Громадные оклады соблазнили многих белогвардейцев, которые пошли с советчиками уничтожать все созданное Яном.

Позже выяснилось, что коммунисты ведут двойную игру, снабжая оружием, в том числе и пулеметами, не только китайцев, но и мусульман. Оттуда к сартам приходили и инструкторы для обучения военному делу. Русские «наемники поневоле» после боев нередко находили на трупах сартов советское обмундирование и сапоги. Советскому правительству было выгодно затягивание войны, чтобы ослабить стороны конфликта и под шумок занять Синьцзян.

А Чин продолжал допускать одну за другой ошибки, граничащие с безумством. Так, в июле 1932 г. он приказал мобилизовать карашарских торгоутов (монголов). Однако монголы отказались. Тогда Чин пригласил «на переговоры» в Урумчи монгольских князей и лам. Когда те прибыли, их арестовали и расстреляли[1234]. Узнав об этом, карашарские монголы подняли восстание. На усмирение монголов были посланы китайские войска и две сотни казаков. Командующий Карашарским округом генерал Чжань Шикуй пользовался большим влиянием у монголов, и ему удалось миром уговорить их успокоиться, но они отказались сдать оружие и мобилизоваться. Тем не менее в их лице своими неразумными действиями генерал Чин нажил себе врагов и монголы замирились лишь при угрозе применения против них силы, при первом же удобном случае должны были снова восстать.

Видя неспособность силой покончить с сартами, в начале августа 1932 г. Чин заключил долгожданный мир. В Синьцзяне наступило спокойствие. Сарты вернулись в свои дома и все занялись восстановлением разрушенного хозяйства. По Синьцзяну снова пошли караваны с товарами. Была открыта восточная граница Туркестана в районе Синься. Но не успели все насладиться миром, как последовала новая катастрофа. Из Ганьсу в Хами возвращались восемь сартских коммерсантов. На границе их обыскали и, по заявлению китайцев, нашли у них письма Ма Дзуина к сартам, в которых тот якобы договаривался с ними о новом выступлении против китайцев. Все задержанные были расстреляны прямо на посту Синься. Сарты снова свернулись и бежали в горы, опасаясь расправы. Снова начались кровавые набеги мусульман на китайцев и изнурительные осады в горах. Боевые действия для китайцев снова развивались неудачно, и Чин решил пойти на компромисс – выдал сартам тех, кто участвовал в расстреле, говоря, что это было сделано без его ведома. Однако сарты уже никаким словам Чина не верили и, перебив выданных им китайцев, продолжили войну, не поддаваясь никаким уговорам и уступкам.

В ноябре 1932 г. из Илийской долины через Карашарский перевал Джудус в Хами направили три сотни казаков. Дунгане, желая перерезать им путь, со стороны Баркуля и Дуньхуана спустились к городу Пичан, где восстали сарты. Там произошел ожесточенный бой мусульман и казаков, в ходе которого первые были разбиты, а сам Пичан был стерт с лица земли[1235]. Потерпевшие поражение сарты пошли на хитрость и послали к русским делегацию из Турфана для «мирных переговоров». Казаки, не подозревая коварства, прислали на них шесть человек, но парламентеры были зверски замучены сартами. Разъяренные казаки пошли на Турфан и Лукчен. Здесь снова разгорелся жестокий четырехдневный бой. В конце концов дунгане и сарты были снова разбиты и русские преследовали их почти до Токсуна[1236].

Видя тяжелое положение повстанцев, лидер сартов, Нияз-ходжа, желая сплотить их для борьбы с неверными, объявил мусульманам, что он видел сон, в котором перед ним явился пророк Мухаммед. Он приказал ему вынуть меч и идти против кафиров войной и сказал, что если он не опустит его, то пройдет со всеми мусульманами до самой Мекки. Эта весть распространилась с быстротой молнии и в феврале 1933 г. по всему Синьцзяну, от Хами до Кашгара, всколыхнулись все мусульмане. На войну поднялись 70 процентов населения мусульман края. Началась «священная война». Мусульмане начисто вырезали китайцев, не щадя ни стариков, ни детей, сжигая дома и отнимая имущество. Не оставалось и следа, что здесь жили китайцы.

Последствия нового выступления мусульман были грандиозными. Китайцы, оказавшиеся в меньшинстве, были поставлены в критическое положение. Со всего Синьцзяна к Урумчи потянулись толпы мусульман, хотя и плохо вооруженные, но многочисленные и фанатично настроенные. В это время к китайцам через советские Сибирь и Туркестан неожиданно подошла сильная подмога из 20 тысяч маньчжурских солдат и офицеров Ма Чаншана и Су Пинвена, бежавших из Маньчжурии под натиском японцев. Подмога была весьма кстати, так как из Ганьсу на помощь мусульманам подходил Ма Дзуин[1237]. На Лобноре путь в Синьцзян ему закрывал гарнизон китайцев в 1 тысячу человек, стоявший в городе Чарклык. До массового восстания мусульман, а потом и монголов Ма Дзуин не рисковал пытаться прорваться в Синьцзян, памятуя о полученном от русских уроке. Однако, получив сведения о «священной войне» мусульман, он пришел им на помощь.

Ма Дзуин быстро преодолел отделявшую его от Синьцзяна пустыню Гоби и горы Куньлунь. Двигаясь от своих ганьсийских баз Дуньхуан и Аньси, он нанес китайцам сильный удар. Незадолго до его появления в Лобноре в местных мечетях появилось несколько дунган во главе с карашарским Лозуном, которые рассказали о восстании мусульман в Синьцзяне и что все крупные города, кроме Урумчи, взяты повстанцами[1238]. Результатом этого стало восстание местных жителей. Пока китайский гарнизон тщетно пытался его подавить, на выручку восставшим пришел Ма Дзуин и уничтожил китайский отряд. Затем он с сартами и дунганами совершил молниеносный налет на Гучен у северных отрогов Тянь-Шаня и взял этот город после ожесточенного боя. Полторы тысячи китайцев почти не оказали сопротивления и попали в плен. Зато целый день полусотня казаков яростно отражала неистовые атаки противника, сражаясь до последнего патрона. В плен к мусульманам попало 17 раненых казаков, вскоре их казнили. Сопротивление прекратилось после того, как у казаков кончились патроны и они бились врукопашную. По рассказам немногих выживших очевидцев, в районе Гучена после боя по арыкам текла кровь убитых и раненых. Двинувшиеся на выручку Гучена китайские войска были вынуждены вернуться обратно, не выполнив задачи.

Армия дунган двинулась из Алтая на город Чугутак, где была большая русская колония. Все русские при подходе мусульман взялись за оружие. Всего в Синьцзяне было мобилизовано шесть русских полков. Их собрали и отправили на защиту Урумчи. В Чугутаке остались лишь женщины с детьми и чуть больше семидесяти стариков. Они закрылись в небольшой крепости вместе с китайским населением. Во главе русских стал староста Чугутака Александр Тимофеевич Понькин[1239].

Опьяненные успехом, мусульмане в это время подняли знамена с надписями из Корана, пошли на Урумчи и осадили его. Однако они оставили крупный отряд для овладения Чугутаком. При осаде Чугутака мусульмане ворвались в Урумчи, и положение не смогли спасти даже пополнения из маньчжуров. Русские снова спасли китайцев от разгрома. Они отогнали мусульман от города, но преследовать их отказались. Это показалось китайцам подозрительным, и далее они с недоверием относились к белым. Дело в том, что русские, во-первых, боялись ловушки, так как мусульмане могли разыграть паническое бегство, выманить их из крепости и в чистом поле уничтожить. Во-вторых, они поспешили на выручку Чугутака. В это время там, по свидетельству очевидцев, «все отчаянно отбивались от озверелых дунган. Те взбирались по лестницам на стены, их били, но им на смену лезли другие. Осада продолжалась 2 недели, и крепость удержалась лишь благодаря помощи из Урумчи, когда удалось связаться с русским штабом. Из Урумчи на грузовиках был послан 2-й Русский полк полковника Хиловского. Дунгане потерпели поражение и отступили. Русские были спасены, но было много жертв»[1240]. Удивительно, но кучка русских стариков, которые, правда, в большинстве своем имели боевой опыт, смогла отстоять город и защитить женщин и детей от беспощадного уничтожения, насилия и рабства.

Во время этих событий произошла серьезная ссора Паппенгута с китайцами, которые направили к Ма Дзуину парламентеров, рассчитывая на перемирие. Но мусульмане затягивали переговоры, а положение осажденного Чугутака было отчаянным. Поэтому Паппенгут пошел на самостоятельные действия. Его силы подошли к Гучену слишком поздно, когда с казацкой полусотней было покончено. Тем не менее, несмотря на почти двукратное превосходство мусульман, стоявших у города, Паппенгут, у которого было три русских и один маньчжурский полк, дал Ма Дзуину бой в пригороде Гучена. Ожесточенный бой шел целый день, а наутро мусульмане оставили город и стали отходить на Милейхо. Казаки преследовали их и заняли Гучен. Затем, в ходе преследования, 1-й Русский полк занял и поселок Милейхо, находившийся между горами Тянь-Шаня и Каратагашем[1241].

После отражения удара по Урумчи и Чугутаку «на русском кладбище в столице Синьцзяна был воздвигнут памятник-мемориал жертвам войны», который одновременно символизировал мужество наших солдат и офицеров, не допустивших резни населения столицы и других городов[1242].

В это время недовольство Чинем выросло даже у китайцев. Против Чина отмечалось растущее брожение, а на переговорах с мусульманами в качестве первейшей проблемы ими было выдвинуто нахождение его на посту генерал-губернатора. Они ультимативно требовали его замены. Против Чина началось восстание, в котором русские, видя плохое к себе отношение с его стороны, приняли главное участие. Они перешли на сторону Фан Чжуина, прибывшего в Урумчи с маньчжурскими войсками. В Урумчи был бой, длившийся целый день. Чин закрылся в городской крепости, и во время ее штурма, в котором участвовали части Паппенгута, погибло немало русских.

В результате власть осталась за Фаном, а Чин бежал в советский Туркестан, откуда он вскоре прибыл в Китай, в Нанкин, где был посажен в тюрьму за свои действия. Правительство СССР, которому беспорядки в Синьцзяне были на руку, еще в 1931 г. выразило протест по поводу «организации на границе СССР контрреволюционных банд из белогвардейцев», так как хотело революционизировать Китай. Для нейтрализации белых в 1929 г. коммунисты во время конфликта на КВЖД создали армию из плененных частей генерала Ма Чананна. В нее вошли и маньчжурские войска, интернированные на территории СССР в 1931–1932 гг. после японо-китайского конфликта. После этого ее перебросили в Синьцзян, надеясь раздавить с ее помощью Паппенгута и затем мусульман[1243]. Движение мусульман на границе с советской Средней Азией беспокоило коммунистов, опасавшихся активизации басмачей на их территории.

Но русские не рассчитали и попали из огня да в полымя. Новый губернатор Фан начал открыто работать с коммунистами. Недовольный этим Паппенгут совершил в Урумчи переворот, сделав новым губернатором и командующим генерала Шен Шицая. Штурм происходил так: «Утром 12 апреля по приказу Паппенгута, 1-й полк атаковал резиденцию губернатора. В рукопашном бою погибли 11 и были ранены 15 русских. Китайцы только убитыми потеряли более полусотни. В то же время 2-й полк занял городские ворота и ключевые пункты в городе, а 3-й полк был в резерве. Пока шел бой у резиденции, отделение казаков на грузовике захватило городскую казну. Части полковника Яна, оставшиеся верными старому губернатору, несколько раз за сутки пытались контратаковать мятежников, но безуспешно. К ним был послан коммерсант Гмыркин, который с помощью денег убедил китайцев прекратить сопротивление и сдаться. Отряд Шен Шицая занимал выжидательную позицию, стоя на холмах вокруг города, не предпринимая никаких действий. Переворот стоил русским 53 жизни».

Когда власть Чина пала, Паппенгут ночью собрал членов провинциального правительства для совещания и начал формирование исполнительных органов. До прихода Шен Шицая руководил ставленник русских Лю Венлун. На другой день Шен Шицай стал дубанем Синьцзяна и командующим. По данным эмигрантов, «русское командование участвовало в решении, кто станет во главе нового правительства, и новый правитель получил власть с русского согласия»[1244]. При этом основная сила была у белогвардейцев, при желании они могли не допустить его к власти. Но русские согласились на его кандидатуру, так как он обещал, что политического курса Чан Кайши он менять не будет.

В то время в крае была анархия. Население разоряли китайские войска, повстанцы и просто банды. В конце 1933 г. разбитый Ма Дзуин снова явился с 7-тысячной армией мусульман, которые вступили в его отряд из армии Чан Кайши. Он рассчитывал таким способом восстановить власть Китая над Синьцзяном. Отряд обрастал мусульманами по ходу движения как снежный ком и к осени 1933 г. занял стратегически важные пункты Турфан и Даванчен, создав угрозу Урумчи. Ма Дзуин вновь оказался под зеленым знаменем исламского джихада, и Чан Кайши сделал ставку на Шен Шицая.

После двухмесячного затишья, когда стороны готовились к решающей схватке, в октябре бои возобновились. В конце этого же месяца русские предприняли наступление на Даванчен. Ожесточенные бои на его подступах шли несколько дней, но город русским из-за огромного перевеса сил врага взять не удалось. Положение не спасло и введение в бой русскими бронемашин, одну из которых повстанцы подбили. Потери ожесточили обе стороны. Особенно большими они были у мусульман. Из числа подтвержденных потерь у русских погибли капитан Князькин, сотник Фокин и казак Бойков. Видя, что 2 тысячам русских не одолеть 20 тысяч мусульман, Паппенгут отдал приказ об отходе к озеру Сайгу. По его приказу пленные мусульмане были зарублены. За время отхода отступавшие подвергались ожесточенным атакам врага, только 1-й Русский полк потерял убитыми семь человек. Угроза снова нависла над Урумчи. Русские отсиживались там и в других городах, не желая лить кровь за китайцев. Новый губернатор, зная, что в этой ситуации он может серьезно рассчитывать только на русских, которых он одновременно опасался, неожиданно обратился за помощью к коммунистам. Они обещали ему независимость Синьцзяна и помощь в обмен за выдачу им белогвардейцев. Во время секретных переговоров с представителем СССР Погодиным Шену предложили арестовать Паппенгута и его окружение, произвести в отряде чистку, оставив его после этого при себе лояльной боевой единицей. Накануне этого коммунисты уговорили китайские власти раздробить русский отряд на части, чтобы их было легче нейтрализовать.

Шен Шицай колебался, не решаясь на акт предательства людей, которые ему помогли получить власть и не раз спасали от восставших. Однако сами русские офицеры, видя, что властелин Синьцзяна нарушил обязательства и принял сторону СССР, решили отстранить Шен-дубаня от власти. Пока он колебался, коммунисты подговорили на предательство одного из помощников Паппенгута, Быхтеева (Бехтеева), который арестовал руководителей отряда и разоружил белогвардейцев с помощью китайских и советских войск. Среди войск Паппенгута были засланные коммунистами агенты[1245], и это облегчило нейтрализацию белых. Крушение Паппенгута произошло из-за того, что полковники Быхтеев и Антонов сами стремились к власти в крае и не могли удовлетвориться ролью, которую они играли у Паппенгута. Не удовлетворило Быхтеева и то, что он только что был назначен генералом. Ему хотелось большего. Быхтеев предал Паппенгута и других офицеров и рассказал все китайцам, когда уже был готов план свержения Шена. В итоге Быхтеев на время стал командующим белогвардейским отрядом, а Антонов – «военным советником дубаня».

В итоге Паппенгута и двенадцать его соратников арестовали 10 декабря 1933 г. Вместе с ними схватили ряд китайских генералов-антикоммунистов и иностранцев, на которых были данные, что они участвуют в заговоре. Среди арестованных были коммерсант Гмыркин и три командира русских полков. Гмыркина заковывал в цепи сам брат Шена. При этом заковывали не только руки, которые закручивали назад, но и ноги. По данным эмигрантов, «началась полоса бесчеловечных пыток и страданий, без каких бы то ни было видов на спасение. Когда приводили пленников, их всегда окружали вооруженные револьверами солдаты. По приводе остальных русских белых офицеров от жестокой безнадежности Гмыркин, по свидетельству сидевшего с ним иностранца-бизнесмена Дорна, проронил: «Теперь пиши пропало, по требованию с той стороны границы всех нас перестреляют»[1246]. В ответ на это полковник «М. Д. Шелестюк высказал предположение, что сделать этого китайцы не посмеют. В тот же миг брат дубаня, караульный полковник Шен, без всякого суда и следствия, вынув револьвер, убил в тюремной камере ничего не подозревавшего Шелестюка, сидевшего в 2 шагах от Дорна»[1247].

На другой день трех русских офицеров перевели в дворик, где производились секретные казни. По данным Дорна, всех арестованных вместе с китайцами «поместили в одну камеру, двери которой запирались 5 замками, забаррикадировались дополнительными железными штангами и закреплялись цепями. Днем и ночью на крыше помещения стояли на карауле 4 солдата, а перед дверью – 8. Для пущей надежности цепи на ногах пленников были укреплены заклепками. В утренние часы к двери тюрьмы неоднократно подходил сам дубань Шен с личной охраной из 12 человек. Всякий раз он отдавал распоряжения иметь за пленниками строжайшее наблюдение. У них все отняли: бумагу, карандаши, деньги и прочее»[1248].

Шен Шицай так боялся пленников, что изолировал от остальных, по отдельности, Гмыркина и Паппенгута со сломанной ногой, которая была в гипсе. Очевидно в качестве новогоднего подарка, Шен Шицай преподнес узникам другой «сюрприз»: 31 декабря 1934 г. их вывели в полночь и посадили в отдельные камеры размером 2 ? 2,5 метра с двойной дверью.

В это время к Урумчи подошел Ма Дзуин и Шен Шицай держался из последних сил. Наступление мусульман на столицу началось в ночь на Рождество. Осада началась 11 января 1934 г. при крайне неблагоприятных для Шен Шицая условиях: у Ма Дзуина было 22 тысячи фанатиков-бойцов, а гарнизон Урумчи был сильно подавлен арестом русских и маньчжурских офицеров. Внезапным ударом мусульмане захватили аэродром Урумчи с самолетами Шена, на которых они стали летать над городом, особенно пристально наблюдая за советским консульством. Обложив Урумчи, мусульмане двинулись на Чугутак и с ходу овладели им, но ненадолго. Выбитые частями 21-го стрелкового полка Красной армии Волгина, они отступили на Манас, а затем повернули на Кульджу. Еще 26 ноября 1933 г. местный начальник Чен Пейянь перешел на их сторону. Арестовав своего военного советника Вяткина и захватив склад оружия, он двинулся с набранными в городе местными жителями на помощь Ма Дзуину.

Как ни странно, но надежда на спасение узников была только на повстанцев. По общим данным, Ма Дзуин в случае штурма легко взял бы Урумчи, так как силы Шена очень сильно уступали по численности и боевому духу. Но разведка у Ма Дзуина была поставлена плохо, и он не знал, что все бившие его полководцы находятся в тюрьме. Знай он это – мусульманская орда немедленно атаковала бы столицу Синьцзяна и смяла деморализованный гарнизон Урумчи[1249], но Ма Дзуин выжидал, а время работало против него.

В дело вмешалась Красная армия, перешедшая границу. Всего в операции против мусульман участвовало от 7 до 10 тысяч до зубов вооруженных советских солдат и офицеров. Многие части Красной армии были переодеты в белогвардейскую форму с погонами. У них было введено обращение «господин поручик» и т. д. Делалось это, чтобы обмануть бдительность войск Паппенгута, которые в предстоящей операции считались главным противником, а не мусульмане. Красные части поддерживала авиация и бронеавтомобили. В районе Кулчака они разбили повстанческую армию Илихо и пошли деблокировать Урумчи.

Тогда в тюрьме оставалось лишь шесть русских офицеров. Паппенгут и его ближайшие помощники были вывезены в СССР и расстреляны. Ему вменили в вину организацию «переворота 12 апреля», благодаря которому к власти пришел Шен Шицай, с которым и сотрудничали коммунисты!

С начала осады Урумчи Шен усилил охрану пленников. Кормили их очень плохо, но не столько для издевательства, сколько для того, чтобы ослабевшие арестанты в случае бегства не ушли далеко. В день они получали по две лепешки и похлебку с примесью растительного масла, называвшуюся тюремщиками «супом», скоро замененный двумя чашками кипятка. В это время рядом с ними шли ожесточенные бои. По словам Дорна, «пули и снаряды то и дело попадали во двор тюрьмы. Стояли трескучие январские морозы. Клетки пленников не отапливались, причем приказано было не оставлять двери закрытыми, отчего было еще холоднее. Кроме того, в случае попытки бегства пленных или сдачи тюрьмы приказано было их расстрелять»[1250].

К концу января в живых оставались четыре русских офицера и Гмыркин. Европейцев, в том числе и русских, поместили с 30 арестованными китайцами, военными и гражданскими, в общей камере 20 ? 25 метров. Сделано это было, чтобы можно было всех сразу быстро перебить. При этом у них отобрали все, кроме летней одежды. По данным Дорна, «неимоверно страдая от трескучего мороза, пленники то ежились на холодном канне, то на полу, ожидая ежеминутно, что их выведут в расход»[1251].

Ночью 20 января 1934 г. Дорн проснулся от ужасного рева человека. По голосу он узнал Гмыркина, отделенного от остальных: «Душу леденящий крик прекратился лишь спустя минуты 2–3, переходя постепенно в захлебывающееся хрипение, а потом все смолкло. Гмыркина вызвали ночью якобы для допроса. Как только он вышел из своей кельи во двор, его стали рубить китайские солдаты до тех пор, пока он не упал замертво»[1252].

Других девять русских, как и Гмыркина, зверски убили в Урумчи сами китайцы. Их тела вместе с телами пяти маньчжурских генералов выбросили за ворота тюрьмы Урумчи, и они были растащены волками[1253].

Во время осады Урумчи 1-й Русский белый полк, блокированный в столице, прорвав окружение, вышел к крепости Саньчжи, занятой к тому времени советским 21-м полком. Во время ночного боя при выходе из окружения погибли офицеры Рыхликов, Красиков, Турушев, Саламахин, Пугин и другие. Спустя три дня соединенные советско-белогвардейские части, включая 60 кавалеристов Иманова из крепости Саньчжи и подошедшего подкрепления – отряда Белова и батальона китайской пехоты, – начали контрнаступление на столицу. Мусульмане были атакованы на берегу реки Тутун в 50 километрах от Урумчи. В ходе яростных боев, которые шли несколько дней, часть войск Ма Дзуина была окружена и не менее 200 мусульман были изрублены казаками на льду, другая часть оказалась прижатой к горам и также уничтожена[1254].

Участь предателей обычно незавидна. Не стал исключением и Быхтеев, который, сыграв свою роль, больше был не нужен ни китайцам, ни красным. С перешедшим к нему после чистки отрядом Паппенгута в 1200 человек под командованием советского генерала Рыбалко он участвовал в овладении Кашгарией и ее замирении в 1934 г.[1255] Он недолго наслаждался «властью» и вскоре сам был уничтожен[1256].

Отряд Паппенгута красные «обработали», реорганизовали и включили в войска маньчжурского генерала Ма, находившегося на службе красных[1257]. Замышляя операцию по устранению Паппенгута, Политбюро ЦК ВКП(б) издало постановление, в котором специально для белогвардейского отряда выделялось 2 тысячи комплектов обмундирования[1258].

В отряд были также включены бывшие белые офицеры, перешедшие на сторону красных или вернувшиеся из эмиграции. Среди них выделялся Лунченков Иван, донской казак, занявший в Синьцзяне пост «начштаба Южного фронта». Другим видным белым офицером на красной службе стал оренбургский казак В. Д. Константинов, возглавивший конную группу. Среди других «белых на красной службе» отметились бывший дроздовец А. Н. Барковский, адъютант 1-го Кубанского казачьего полка В. Г. Саламахин, а также бывшие офицеры Андреев и Иванов-Муромцев. Они оказали сильное психологическое влияние на части Паппенгута для их возвращения потом на Родину и «ликвидации антисоветского очага в китайском Туркестане». Несмотря на это, почти все они в скором времени были репрессированы.

Однако еще год в Синьцзяне шла ожесточенная война. По данным жителей села Кектокай, расположенного на границе с Монголией, еще в начале «священной войны с неверными» жившие в этом районе туземцы, казахи и киргизы организовались в многотысячные отряды и перебили здесь всех китайцев, не считаясь ни с полом, ни с возрастом. Количество жертв составляло несколько сотен человек. Хотя русские, как и китайцы, подлежали уничтожению, как неверные, жителей этого села мусульмане пощадили, так как ничего не имели против них, а многие из повстанцев участвовали в Белом движении.

Но некоторым русским все же не повезло: «Русская жена убитого китайского чиновника чудом спаслась и пришла к русским. Умоляла, чтобы ее спрятали и спасли. Покончив с китайцами, бесчисленная конная рать с криком ворвалась в наше село и потребовала немедленно дать им эту женщину. В противном случае нам угрожала участь китайцев. Положение было безвыходное, а сопротивление – немыслимо. Несчастная женщина предстала перед этой толпой на улице, и ее сразу застрелили[1259]. Нашим представителям каким-то чудом удалось отстранить кровавую расправу с остальными, и после переговоров вся орда уехала. Из наших никто не пострадал, но мы оказались в плену – лишенные выезда, связи с остальным миром – и не знали, что происходит вокруг. Казахи уверяли, что все русские поселения уничтожены, а люди – перебиты. Они грабили нас беспощадно, толпой приезжали и брали все, что хотели. Пришла другая беда: кончились продовольственные припасы и зиму мы пережили с трудом. Весной 1934 г. поля остались незасеянными. Выезжать из села было страшно и не на чем. Не было ни лошадей, ни инвентаря, разграбленных мусульманами, ни семян»[1260]. Пришлось идти в конце зимы всем селом батрачить к уйгурам. Пока шли к ним, их обстреливали небольшие разъезды мусульман, но потерь не было. Дойти до ближнего русского городка Шарасумэ на реке Кран, притоке Иртыша, удалось лишь с помощью монголов. Это был небольшой городок, в котором стоял небольшой, но отважный гарнизон казачьего офицера С. Л. Зенкова. По данным участников тех событий, «тут мы узнали, что много русских сел было уничтожено, перебито, вырезано. В городе находился еще не расформированный русский отряд ополченцев офицеров С. Л. Зенкова и Ф. И. Иванова. Этот отряд в 2 сотни противостоял наступлению 10-тысячной армии дунган. Очистив окрестности Шарасумэ от китайцев и других «неверных», фанатики-дунгане начали решительно уничтожать русских и напали на городок. Русский отряд был в недосягаемых для них скалах и чудом отбил невообразимо страшное нападение. Под скалами были навалены горы трупов, одни валились и катились вниз под откос, в то время как 2-я волна с криком лезла по трупам вверх и тоже падала. Наконец дунгане не выдержали и отступили. Русские были спасены. Это было тогда, когда мы находились в плену в Кектокае»[1261]. После войны наступил голод, и спастись русским удалось только рыбой, которой в реках края было много.

В начале 1935 г. война в Синьцзяне постепенно затихла. После того как в 1934 г. генерал Ма с боем взял Кашгар, против него выступили единым фронтом повстанцы и китайцы. В ряде боев он был разбит и вышвырнут обратно в СССР[1262]. Затем с помощью советских штыков Шен Шицай укрепился в этом крае. Плохо вооруженные мусульмане были разбиты Красной армией. Коммунисты одолели их с помощью химического оружия, бомбардируя особыми бомбами с газом, что деморализовало повстанцев[1263].

Однако главный вопрос относительно будущего Синьцзяна – будет ли он принадлежать СССР, Китаю или станет самостоятельным государством – повис в воздухе на целых десять лет. На целое десятилетие власть здесь приняла промежуточный характер. Это напоминало Маньчжоу-Ди-Го, только в советском варианте. Коммунисты в итоге сильно укрепились в Синьцзяне. В Урумчи в это время они имели даже отдел ОГПУ под китайской вывеской «секретной полиции». Там работали коммунисты из СССР и китайцы, но особенно ценились белогвардейцы, которые служили у Анненкова. Многие из них на службе у «черного атамана» загубили много невинных жизней во время Гражданской войны. Среди них надо отметить Блинова, Ступкина, Гордоделова и других. Днем они вели себя как все обычные граждане. Ночью же они становились палачами, причем часто своих же белых русских: работа «секретной полиции» Синьцзяна направлялась и против русской колонии. Очень быстро русских стали убирать с важных постов края, а также похищать и убивать[1264]. Так после войны на русских обрушились репрессии. Арестовывали и убивали богатых, а также явно выраженных лидеров, таких как Зенков[1265].

При китайском губернаторе Синьцзяна коммунисты поставили пять советских инструкторов, два из которых были военными[1266], контролировать деятельность Шен Шицая. Новое правительство края объявило «шесть принципов» своего правления и приняло основополагающий курс на дружбу с СССР и борьбу с Японией. Эти принципы распространялись и на русское население: «1) долой японский милитаризм; 2) строительство нового Синьцзяна; 3) вечная дружба с СССР; 4) равноправие национальностей; 5) свобода вероисповедания; 6) неподкупность и честность»[1267]. Символом нового правительства Синьцзяна стала красная шестиконечная звезда. Понятно, что реально здесь правили коммунисты. Но власть нового правительства наблюдалась лишь над частью огромного Синьцзяна. На юге, в районе города Аксу, стояли части белоэмигрантов, которые признавали новую власть и, будучи очищены от «истинных белогвардейцев», не были опасны коммунистам, перейдя к ним на службу. Нанкинское правительство безрезультатно посылало сюда своих представителей, чтобы договориться о переводе коммунистов.

Устранением группы Паппенгута коммунисты достигли еще одной цели. Они создали на западе Китая плацдарм для соединения с южнокитайскими коммунистами и захвата через Лобнор южной Монголии. С захватом последней Лобнор должен был служить коммуникацией между сычуаньскими коммунистами и синьцзянской базой. Коммунисты решили не покидать Синьцзян до тех пор, пока в Китае не будет создано коммунистическое государство. В 1930-х гг. здесь даже были открыты советские школы и театр. Видя все это, тысячи русских эмигрантов вынужденно приняли «розовую окраску», чтобы не быть репрессированными коммунистами, которые не ограничились лишь подлым убийством группы Паппенгута и расправлялись со всеми, кто казался им опасным.

Многие сарты перекочевали в Ганьсу с Ма Дзуином. Они уже не питали ненависти к белым русским и не жалели, что их «священная война» не удалась, жалели они, что их родина погибает. Часть района Кашгария осталась за Ма Дзуином, в Хотане образовалось местное правительство, а на большей части Синьцзяна властвовали коммунисты. Главный мусульманский мятежник, Нияз-ходжа, стал первым другом русских большевиков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.