КОНЕЦ РЕСПУБЛИКИ

КОНЕЦ РЕСПУБЛИКИ

Первая республика в Исландии просуществовала почти четыреста лет, если в качестве точки отсчета брать момент прибытия на остров Ингольфа Арнарссона, — и никак не менее трехсот лет, если мы будем рассматривать эпоху поселений (870–930) не как первую главу в истории нового государства, но лишь как вступительную часть к нему. Ближе к концу существования республики ни одна другая нация не работала столь же усердно над уничтожением собственной независимости, как исландцы. Что же касается тех, кому было поручено отвечать за порядок в государстве и служить примером для остальных, то они справлялись со своей задачей из рук вон плохо. Соответственно, из всех периодов исландской истории именно эпоха Стурлунгов — последнее столетие независимости — была отмечена наибольшим количеством стычек и злоупотреблений. Это была эпоха ненасытного стремления к власти и богатству, эпоха эгоизма и высокомерия, приведшая в итоге к гражданской войне, которая полностью истощила нацию. Все многочисленные предательства завершились одним, самым грандиозным: передачей всей полноты власти в руки иноземных правителей. И все же нам следует избегать упрощенных формулировок и категоричных суждений. Так называемые «предатели» сами были жертвами истории и различных обстоятельств — как и те, кого они предали. К тому же в числе таких «предателей» были и те, кого мы с полным правом можем отнести к наиболее одаренным и прославленным людям Исландии.

Никакое отдельное событие или человек не могли привести исландцев к потере независимости в 1262–1264 годах и последовавшему за этим угасанию национальной жизни страны. Само наследие героического индивидуализма исландцев несло в себе угрозу политическому единству нации. Но даже если бы такое единство и было достигнуто, исландцам не так-то просто было бы поддерживать его. Первые поселенцы, а также их сыновья и внуки, отличались высоким мастерством в кораблестроении. На своих кораблях они совершали рискованные путешествия к знакомым и незнакомым землям, торгуя, исследуя и совершая набеги на местное население. Но уже к XI столетию все меньше и меньше вождей имело свои собственные корабли. Те, что принадлежали некогда их предкам, либо были утрачены, либо пришли в полную негодность, а на острове не было деревьев, пригодных для постройки новых судов. В надежных источниках XII столетия встречается на удивление мало воспоминаний о собственных кораблях исландцев, способных плавать не только в прибрежных, но и в открытых водах. В XIII столетии это становится еще большей редкостью. Такое положение дел грозило большими неприятностями народу, населявшему самый неплодородный из всех островов Северной Атлантики. Торговля с другими странами и путешествия по морю стали теперь возможны только благодаря иностранцам (а в XIII веке это означало прежде всего — норвежцам). В этом-то и заключалась самая большая опасность, поскольку и монархия, и церковь Норвегии имели свои собственные виды на Исландию, что для последней закончилось потерей национальной независимости.

Осуществлению этих планов во многом способствовали перемены, произошедшие на острове. В то время как героический (что значит чрезмерный) индивидуализм исландцев оставался неизменным, честолюбивые замыслы многих семей значительно возросли. В течение XII столетия вся власть сконцентрировалась в руках тех вождей, которые с редкой энергией и неразборчивостью в средствах старались тем или иным способом завладеть привилегиями, раньше считавшимися принадлежностью годар. Это привело к тому, что отношения между вождями и вассалами в корне изменились: в них стало меньше личного и больше феодального. В теории каждый свободный исландец мог выразить свою преданность какому-либо другому вождю, выказав тем самым свое отношение к старому и новому господину. Но на деле свобода его действий оказалась сильно обусловленной. Теперь он вынужден был принимать участие даже в тех спорах, которые не затрагивали его лично. И в прежние времена исландские вожди любили помериться силой друг с другом: армии из трех-четырех сотен человек дважды вступали в сражение в 960-х годах после сожжения Бланд-Кетиля, а в 1012 году почти все законодательное собрание было вовлечено в битву на священном поле альтинга после сожжения Ньяла. В 1121 году Хафлиди Массой (в доме которого по иронии судьбы четырьмя годами раньше был исправлен и впервые записан гражданский закон Исландии) собирался выступить против Торгильса Оддсона с войском в 1500 человек. По установленному правилу с каждой из четырех областей страны стали набирать новых людей взамен тех, кто вместе с главными участниками родовых распрей отправился улаживать очередную ссору или тяжбу. И простым людям, и тем более вождям пришлось определиться, будут ли они выступать за Стурлунгов, которое контролировали Дейлс, Боргарфьорд и Эйяфьорд, или за Асбирнингов из Скагафьорда; за Ватнсфиртингов с северо-запада или за Свикфеллингов с востока; им предстояло решить, будут ли они с Оддаверьярами с юга, чья удача уже была в прошлом, или с Хаукадалерами, чей поздний и сомнительный триумф предшествовал окончательному переходу Исландии под власть норвежского короля. Кровавые семейные стычки и псевдодинастические войны XIII столетия обострялись борьбой за лидерство внутри воюющих группировок, нарушением договоров и теми сомнительными отношениями, которые связывали многих исландских вождей с норвежским королем.

Немало исландцев, занимавших у себя в стране главенствующее положение, после посещения ими двора короля Хакона Хаконссона становились его вассалами и обещали во всем повиноваться ему. Но из всех королевских избранников, таких, как Снорри Стурлусон, Стурла Сигватссон, Торд Какали, Торгильс Скарди и Гизур Торвальдссон, один лишь Торгильс верой и правдой служил королевскому делу. Снорри, человек мудрый, но недостаточно деятельный, все размышлял, медлил и жадно накапливал поместья, деньги и проблемы, пока Хакон вконец не устал от него. Снорри был убит во время ночного нападения на Рейкхольт в 1241 году. Стурла, человек излишне активный и склонный злоупотреблять доверием короля для решения частных споров и удовлетворения своих амбиций, погиб еще в 1238 году. Он и два его брата были убиты после битвы при Орлигстадире, в которой пал их отец, отчаянно сопротивлявшийся и получивший семнадцать ран. Брат Стурлы, Торд Какали, путем умелой дипломатии и разумного использования сил стал верховным правителем всей Исландии и даже мог бы стать ее королем{7}, не будь его честолюбивые планы столь явны. Король Хакон отозвал его в 1250 году, и Торд уже никогда не вернулся на родину. Торгильс Скарди (еще один Стурлунг), чья безоговорочная преданность королю подкреплялась его ясным умом и великодушием, был вероломно убит в 1258 году (в то время ему было только тридцать два года). Один лишь Гизур благополучно пережил королевское поручение и стал ярлом и наиболее важным лицом в Исландии. Но цена, которую он за это заплатил, была поистине чудовищной. Его жена, три сына и более двадцати его домочадцев и друзей погибли в пламени Флугумира, который подожгли враги Гизура. И вместе с ними умерло его сердце. Все хорошие качества его души оказались утраченными в это смутное время, и человек, тонко чувствующий, глубоко мыслящий и уходящий корнями в далекое прошлое своей страны, стал коварным и безжалостным и в конце концов превратился в одного из тех, благодаря кому была утрачена свобода Исландии. Мертвенным холодом веет от его ответа Андрессону («Сказание о Стурлунгах»), которого он схватил в 1264 году. Несчастный Торд умолял Гизура простить его, на что тот ответил: «Разумеется. В ту минуту, когда ты будешь мертв». Нет ничего удивительного, что, когда король Хакон спросил Торда Какали, согласился бы он жить на небесах, если бы там жил и Гизур, Торд ответил: «С превеликим удовольствием — до тех пор, пока мы сможем находиться подальше друг от друга». Ненависть преследовала Гизура дома, а подозрение — за рубежом, и он, единственный ярл в Исландии, умер в полном одиночестве и в отчаянии, как загнанная в ловушку лисица. Для норвежского короля все эти люди были лишь инструментами в его политике, тем более что Хакон прекрасно знал, насколько сомнительна их верность и расплывчаты их цели.

И все же успех был ему обеспечен. Время, дух эпохи, церковь — все было на его стороне. Исландская республика оказалась не чем иным, как анахронизмом, языческим и антимонархическим. Не только норвежские епископы, подобно активному участнику всех интриг Хейнреку, но и исландские, такие, как Бранд, Арни и Йорунд, оказались среди наиболее решительных противников старой конституции. Они выступали за монархию, поскольку монархия отстаивала интересы церкви. Все эти епископы, будь то до или после потери национальной независимости, боролись за право контроля над любой церковной собственностью, включая церковные постройки и все ее доходные статьи. Все эти споры возникли из-за того, что здания христианских церквей, равно как и предшествовавших им языческих храмов, являлись личной собственностью построивших их вождей. Переход прав собственника в руки церковных представителей означал обеднение таких богатых семей, как Оддаверьяры, и полное разорение менее значимых годар. По этим и многим другим причинам старый образ жизни оказался полностью разрушен, а старая культура была уничтожена в своей основе, Исландские фермеры, являвшиеся настоящей опорой национального государства, все более и более страдали от войн и беспорядка. Они жаждали мира, но после 1250 года и отзыва Торда Какали не видели никакой возможности прекращения этих бедствий, кроме милости могущественного норвежского короля. Когда Торгильс Скарди предложил себя в качестве вождя над Скагафьордом после своей победы при Твере в 1255 году, именно хуторян Бродди Торлейфссон ответил ему за себя и за прочих хуторян. «Если мы должны служить кому-то, — заметил Бродди, — что ж, пусть это будет Торгильс. Но было бы лучше не служить никому, если бы только нас оставили жить в мире». Правление вождей оказалось полностью дискредитировано, и люди были готовы принять единственную альтернативу: правление короля. Все это привело к тому, что между 1262-м и 1264 годами все четыре провинции Исландии признали власть короля Хакона. Вскоре на острове появился новый гражданский и церковный закон, созданный на основе норвежского. В течение десяти лет в стране царил мир, а затем наступил период долгого застоя. По злой иронии судьбы исландцы вверили свое будущее в руки Норвегии именно в тот момент, когда в самой Норвегии начался период долгого упадка. С этого времени норвежцам придется непрестанно думать, как помочь самим себе, и им будет уже не до исландцев. Что же касается Исландии, то после непродолжительной радости по поводу увеличения экспорта рыбы эта страна начнет жестоко страдать из-за недостатка торговли и сообщения с внешним миром. Число независимых поселенцев неуклонно сокращалось, а сами они шли либо в арендаторы, либо в батраки. И, как это обычно бывает в тяжелые времена, бедняки становились еще беднее. Многие были доведены до полного разорения и теперь бродяжничали по всей стране.

Но не все злоключения исландцев были порождены деятельностью самих людей. Причина многих несчастий заключалась также в природных катаклизмах. С точки зрения геологии Исландия все еще была формирующимся островом, и ее население на себе прочувствовало все этапы этого становления. Климат становится все холоднее, морозы сковывали льдом моря, блокируя побережья и продлевая и без того долгие зимы (после 1270 года число подобных похолоданий заметно возросло). Но самое худшее было еще впереди. 1283 год открыл собой ряд лет, отмеченных голодом и чумой: в течение семи из последующих десяти лет люди и животные умирали от холода, эпидемий или голода. Начало нового столетия было отмечено извержением вулкана Хеклы, сопровождающимся сильными землетрясениями, а в 1301 году не менее 500 человек на севере острова умерло от эпидемии. Между 1306-м и 1314 годами лишь в течение двух лет люди были избавлены от землетрясений, извержений вулканов и чумы, в результате которых погибло огромное количество людей и были уничтожены основные средства существования. До конца XIV столетия вулканы на юге острова будут периодически извергать из себя огонь и лаву, опустошая целые районы страны. Фермы приходили в запустение, пастбища разрушались, люди и животные гибли в огне, под снежными лавинами и во время наводнений; а там, где небо затягивал дым, поднявшийся из жерла вулканов, птицы падали мертвыми на отравленную землю. Извержение в 1362 году Орэфаёкуля, сопровождавшееся взрывом ледника, по всей вероятности, было сильнейшим извержением в Европе с момента уничтожения Помпеи в 79 году н. э. (Взрыв ледника Катлы в 1918 году может служить прекрасной иллюстрацией разрушительной мощи этого феномена. Во время этого извержения в одну секунду выделялось около 200 тысяч кубических метров воды — примерно в три раза больше того количества воды, которое проносит за это время Амазонка. Памятником опустошительной деятельности Катлы служат безжизненные черные пески Мюрдаля.)

Весь район Орэфи на время обезлюдел, а два церковных прихода исчезли навсегда. Еще большую известность получила Хекла, «вечно пылающая гора», которую в Европе считали не чем иным, как пастью самого ада. По странному стечению обстоятельств Исландия отвечала представлениям как о христианском, так и о языческом аде: в первом случае — об огненном и пылающем, во втором — о ледяном и холодном. Когда же в конце концов эти две концепции соединились, Исландия вновь предстала олицетворением ада, в котором души осужденных отчаянно и безнадежно метались между подземным огнем, застывшими ледниками и плавучим льдом.

Несмотря на все это, Исландия как-то смогла выжить. Однако ее политическая зависимость, резкое сокращение морских путешествий, природные катастрофы и просто необходимость изо всех сил сопротивляться этим напастям не позволили ей прийти на помощь соседней Гренландии, когда последняя, в свою очередь, почувствовала на себе давление природных катаклизмов. Там норманны так и канули во мрак неизвестности без всякой надежды на спасение. Но Исландия благополучно прошла через XIV столетие, а впереди у нее — пусть пока неясный и отдаленный — уже брезжил рассвет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.