МОСКОВСКОЕ БОЯРСТВО

МОСКОВСКОЕ БОЯРСТВО

Перед кончиной Семен Гордый призвал наследников не слушать «лихих людей», а слушать «отца нашего владыки Олексея, такоже старых бояр, хто хотел отцю нашему добра и нам». Будущий митрополит Алексей Бяконтов и старые бояре Вельяминовы пользовались полным доверием князя Семена, но не его брата Ивана. После убийства боярина Хвоста Вельяминов с родней бежал через Рязань в Орду. В августе 1357 года в Сарай ездил митрополит Алексей, вероятно подготовивший почву для примирения с крамольными боярами. После его возвращения в Орду отправился Иван Красный с прочими князьями. После этого бежавшие бояре возвратились в Москву, но не сразу заняли прежнее положение при дворе.

Великий князь Иван Красный княжил недолго. Он простился с земной жизнью 13 ноября 1359 года, оставив трон малолетнему сыну Дмитрию. Правителем государства при Дмитрии стал митрополит Алексей. Такого мнения придерживались В. О. Ключевский, А. Е. Пресняков, М. Н. Тихомиров, Л. В. Черепнин. Опираясь на историографическую традицию, историк Л. Н. Гумилев заключил, что митрополит Алексей при помощи игумена Сергия воздвиг на Руси здание православной теократии. На чем основан такой вывод? Не является ли он историческим мифом?

Представление об Алексее как правителе Русского государства восходит прежде всего к соборному определению константинопольского патриарха (1380 год). В нем сказано, что великий князь Иван Иванович «перед смертью своей не только оставил на попечение этому митрополиту своего сына, нынешнего великого князя всея Руси Дмитрия, но и поручил управление и охрану всего княжества, не доверяя никому другому, ввиду множества врагов внешних… и внутренних, которые завидовали его власти и искали удобного времени захватить ее». Приведенные в византийском документе сведения были записаны со слов находившегося в Константинополе русского посла и отражали версию митрополичьего дома. Однако эта версия лишена достоверности. Великий князь Семен, умирая, приказал членам семьи слушать владыку Алексея. В завещании Ивана Ивановича имя Алексея вообще не упоминалось, а своим душеприказчиком великий князь назвал «отца своего, владыку ростовского Игнатия». Да и не мог Иван Иванович вручить Алексею опеку над сыном по той причине, что митрополит в то время находился под стражей в Киеве и никто не мог знать, удастся ли ему вырваться из литовского плена.

Алексей стал ведущим церковным деятелем к концу правления Семена Гордого. Переход власти к удельному князю Ивану и мятеж старых бояр не способствовали укреплению позиций митрополита, как и последующий двухлетний плен. При князе Дмитрии Ивановиче митрополит Алексей вернул себе прежнее значение, но произошло это после того, как Вельяминовы и прочие старые бояре полностью восстановили свои позиции в правительстве. Боярин В. В. Вельяминов, в свое время организовавший расправу с А. Хвостом, получил чин московского тысяцкого и постарался закрепить свой успех с помощью брачных союзов. Он женил сына Микулу на княжне Марье Дмитриевне Суздальской, а великого князя Дмитрия — на ее сестре Евдокии Дмитриевне. Дмитрий мог бы составить себе лучшую партию, но бояре решили дело, исходя из собственных расчетов и выгод.

Известный историк С. Б. Веселовский назвал время Дмитрия Ивановича золотым веком боярства. Его слова ярко характеризуют положение, сложившееся в Москве в годы молодости князя. К концу его жизни ситуация изменилась, но не слишком значительно. Сохранилась летописная повесть о жизни Дмитрия Донского, живо описавшая его последние дни. Своим сыновьям великий князь будто бы советовал: «И боляры своя любите, честь им достойную воздавайте противу служению их, без совета их ничьто же не творите». В прощальной речи к боярам великий князь сказал: «Великое княжение свое вельми укрепих… отчину свою с вами соблюдах… И вам честь и любовь даровах… И веселихся с вами, с вами и поскорбех. Вы не нарекостеся у мене боляре, но князи земьли моей…» Сочиненные книжниками речи, при всех их риторических красотах и преувеличениях, достаточно верно отражали характер взаимоотношений великого князя и его старых бояр. Осведомленность автора летописной повести подтверждается тем, что он достаточно подробно и верно излагает суть завещания князя Дмитрия.

Среди правителей земли, упомянутых Дмитрием, выдающуюся роль играли бояре Вельяминовы. Вырабатывая политику в отношении Орды, эти бояре руководствовались прежде всего «пошлиной» — стариной. Представление о незыблемости сложившейся политической системы, включившей Русь в состав всемирной империи монголов-завоевателей, глубоко укоренилось в сознании нескольких поколений московских политиков. Традиция подчинения Орде подкреплялась авторитетом Александра Невского и Ивана Калиты. Руками Невского татары подавили народные выступления в Новгороде и подчинили себе феодальную республику, которую им не удалось покорить силой оружия, а с помощью Калиты Орда подвергла беспощадному разгрому Тверь, осмелившуюся начать борьбу за освобождение Руси от иноземного ига.

Митрополит Алексей в течение десятилетий трудился бок о бок со старым боярским руководством. В свои лучшие годы он немало поработал над упорядочением и упрочением взаимных отношений православной церкви с ордынскими ханами. По летописям, митрополит добился покровительства ханши Тайдулы, пользовавшейся большим влиянием при дворе своего мужа хана Джанибека, а затем сына хана — Бердибека. Сохранилась подорожная грамота Тайдулы на поездку Алексея в Константинополь 11 февраля 1354 года. Именем хана Тайдула приказывала всем ордынским властям оказывать святителю помощь и не чинить вреда, потому что митрополит «за Дченебека, и за дети, и за нас молебство творит». По преданию, своими молитвами Алексей при посещении ханской ставки «болящую царицу исцели», за что был отпущен из Орды «с великою честию». В конце 1357 года хан Бердибек пожаловал Алексею ярлык, подтверждавший все привилегии русской церкви.

Алексей всю жизнь сохранял лояльность по отношению к Орде. Изменил ли он себе в конце жизни или остался верен старому курсу? Верно ли, что духовенство пропагандировало курс вассальной зависимости русских князей, получая от Орды в уплату за это «тарханы» — привилегии?^[1] Приведенное мнение едва ли справедливо. Политика подчинения Орде стала традиционной политикой Москвы со времен Ивана Калиты, и светские власти несли за нее еще большую ответственность, чем духовенство.

Было бы неверно объяснять церковную политику исключительно корыстными интересами духовенства. В системе христианских взглядов идея мира занимала особое место. Разрыв с Ордой грозил Руси нашествиями и неслыханным кровопролитием. Мир с Ордой явился одним из заветов митрополита Петра, причисленного к лику святых.

В разгар литовской войны Дмитрий Иванович оказал прямое неповиновение Мамаю, не подчинившись его приказу передать великое княжение Твери. Москва стояла на пороге войны с Ордой. Но сторонники традиционной политики взяли верх, и 15 июня 1371 года князь Дмитрий Иванович отправился на поклон в Орду. Летописный отчет о проводах князя наводит на мысль о том, что глава церкви сыграл особую роль в примирении с ханом, продлившем татарское иго. По словам летописца, митрополит «провожал князя великого до Оки и, молитву сотворив, благословил его и отпустил с миром, и его бояр, и его воинов, и всех прочих благословил, а сам возвратился назад».

Москва избежала опасности одновременной войны с Ордой, Литвой и Тверью. Но мир был куплен дорогой ценой. Дмитрию Ивановичу пришлось не только истратить привезенную из Москвы казну, но и занять огромные суммы в Орде. Подкупы и подарки сделали свое дело. Мамай отказал в поддержке Михаилу Тверскому и вернул ярлык на великое княжение Дмитрию. На родину великий князь вернулся в окружении целой толпы кредиторов. Лишь сбор тяжкой дани со всего русского населения позволил монарху рассчитаться с долгами. Поборы вызвали ропот в народе. Опираясь на факты, можно заключить, что князь Дмитрий избегал окончательного разрыва с Ордой, пока у власти оставалось старое руководство, а во главе церкви стоял Алексей. Смена боярского руководства способствовала перелому в развитии русско-ордынских отношений.

17 сентября 1374 года Москва торжественно хоронила тысяцкого Василия Вельяминова — дядю великого князя. Дмитрий Иванович достиг зрелого возраста и давно тяготился опекой старых бояр. Большая власть и исключительное положение тысяцкого внушали тревогу государю, старавшемуся утвердить свою власть. По этой причине он упразднил пост тысяцкого.

Должность тысяцкого в роду Вельяминовых была наследственной. Упразднение ее стало свидетельством падения былого влияния Вельяминовых. Первенство в думе великого князя перешло от них к Дмитрию Михайловичу Боброку-Волынскому, человеку новому в среде московского правящего боярства. Боброк прибыл в Москву с Волыни и не был обременен грузом московских традиций. Благодаря своей знатности и способностям Волынский сделал в Москве быструю карьеру. Женитьба на сестре Дмитрия Ивановича Анне окончательно упрочила его успех. При утверждении духовной грамоты князя Дмитрия в 1371 году первым среди ближних бояр и душеприказчиков значился Т. В. Вельяминов, в 1389 году — Д. М. Волынский, оттеснивший Вельяминова на второе место.

В свое время В. В. Вельяминов, чтобы вернуть себе чин тысяцкого, отъехал в Орду. Его сын Иван, не получив этого чина, бежал в Тверь, а оттуда в Орду. Вместе с ним Москву покинул купец Некомат. Боярская смута способствовала распаду союза Москвы и Твери. По утверждению летописцев, двое перебежчиков пробрались в Тверь и поссорили между собой русских князей. Историки искали и без труда находили личные мотивы измены перебежчиков. Иван Вельяминов мог считать себя ущемленным, не получив от князя Дмитрия Ивановича должности тысяцкого. Некомат был богатым купцом-сурожанином — так называли на Руси людей, державших в своих руках торговлю с итальянскими колониями в Крыму. Любое «розмирье» с Ордой грозило убытками купцам-сурожанам, поскольку торговые пути в Крым пролегали через ордынские кочевья. Московские власти нередко прибегали к услугам таких купцов для выполнения дипломатических поручений. На основании подобного рода наблюдений некоторые историки увидели в Некомате тайного сторонника Орды, выполнявшего поручения хана. Однако крушение антитатарской коалиции едва ли можно приписать случайным и личным причинам.

Отъезд Ивана Вельяминова и Некомата из Москвы явился важнейшим симптомом кризиса старого руководства. Свел их не случай, а определенная политическая программа. На протяжении нескольких поколений тысяцкие Вельяминовы командовали городским ополчением Москвы, что и обеспечивало им прочную поддержку столичного патрициата. Некомат был типичным представителем этого патрициата. Он располагал не только денежным капиталом, но и крупными вотчинами. Князь Дмитрий упомянул о его селах в своем завещании: «А что Ивановы села Васильевича (Вельяминова. — Р.С.) и Некоматовы… те села мне». Некомат не был секретным агентом Мамая. Как и И. В. Вельяминов, он представлял ту часть московских правящих верхов и населения, которая цепко держалась за старину и пыталась любой ценой избежать кровопролитного столкновения с Ордой, последствия которого невозможно было предвидеть.

Первый съезд князей собрался в Переяславле осенью 1374 года, через два месяца после смерти тысяцкого В. В. Вельяминова. Второй съезд состоялся весной следующего года, и как раз в дни совещания князей «о великом заговении» (в начале марта) в Тверь бежали И. В. Вельяминов и Некомат. «На Федорове недели» (в первой декаде марта) князь Михаил Тверской отпустил перебежчиков в Орду. Противники войны с Ордой считали, что в столкновении с ней поражение Москвы будет неизбежным, и тогда первенство среди русских князей вновь перейдет к Твери. Утратив прежнее влияние при московском дворе, эти политики надеялись занять влиятельное положение при тверском.

Князь Михаил не доверял татарам: отпуская московских перебежчиков в Орду, он не снарядил с ними ни посла, ни гонца. «О средохрестии» (25 марта) князь уехал в Литву, чтобы держать совет с Ольгердом. Неудачная война с Москвой приостановила наступление Ольгерда на великорусские земли. Раздор между Тверью и Москвой был на руку Литве. К войне с Дмитрием князя Михаила подталкивали Литва и Орда разом. Из Литвы Михаил вернулся вполне готовый к выходу из московской коалиции. 13 июля 1375 года из Орды прибыл Некомат «с послом с Ажихожею во Тферь ко князю к великому к Михаилу с ярлыки на великое княжение…» В тот же самый день, «нимало не пождав», Михаил послал в Москву гонца с объявлением о разрыве мира. Одновременно тверские войска двинулись к Торжку, очищенному Тверью в 1374 году при заключении союза с Москвой. Начав борьбу за великое княжение, Михаил вновь послал наместников в Торжок.

Князь Михаил надеялся на то, что борьба с Ордой свяжет силы Москвы и ее союзников, тогда как Литва в случае опасности подкрепит силы Твери. Но он ошибся в своих расчетах. 29 июля 1375 года Дмитрий Иванович со всей ратью прошел через Волоколамск и направился к Твери. В походе участвовали великие князья Нижегородский, Ростовский и Ярославский, удельные князья Владимир Серпуховской, Федор Белозерский, Василий Кашинский, Иван Смоленский, Федор Можайский, Андрей Стародубский, Роман Брянский, Роман Новосильский, Семен Оболенский, Иван Тарусский и другие. Союзником Москвы выступил рязанский князь Олег, оборонявший границу в период тверского похода.

Совершенно очевидно, что Дмитрий Иванович не мог бы собрать московские полки и союзнические рати менее чем за две недели с того момента, когда Михаил объявил о разрыве мира. Отсюда следует, что союзная рать изготовилась для отражения татар, а не для похода на Тверь. Князья осаждали ее в течение месяца. Князь Михаил не получил помощи ни от Орды, ни из Литвы. Ольгерд ограничился тем, что «повоевал и пожег» Смоленскую волость, «городки поймал» и «люди посек», мстя смоленскому князю за союз с Москвой. Однако литовцы не решились идти к Твери. Татары перешли границу и «заставу Нижняго Новагорода побили», после чего отступили.

Обманутый союзниками князь Михаил выслал из города епископа Евфимия и «нарочитых бояр» с просьбой о мире. Тверской князь признал себя «молодшим братом» Дмитрия Ивановича и отказался от ярлыка на великое княжение. Один из главных пунктов договора Дмитрия Ивановича с Михаилом гласил: «А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одиного всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с одиного поити на них».

Тверь обязалась следовать советам Москвы при любых оостоятельствах, включая возобновление зависимости от Орды: «А с татары оже будет нам (Дмитрию Ивановичу. — Р.С.) мир, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же».

Накануне тверского похода Русь подготовилась к войне значительно лучше, чем впоследствии, в дни Куликовской битвы. Это был единственный случай, когда подавляющее большинство княжеств и земель объединило свои силы и когда Русь могла рассчитывать на поддержку Литвы. В 1375 году рать великого княжества Нижегородского и отряды Новгородской республики соединились с московским войском, а рязанцы обороняли границу как союзники Москвы. Однако силы, которые должны были обрушиться на Орду и покончить и иноземным игом, были использованы в войне с Тверью. Итоги войны не шли ни в какое сравнение с затраченными средствами. Союзный договор, навязанный Твери силой, мало что значил. В свое время московские власти арестовали князя Михаила в Москве и продиктовали ему договор, что привело к длительной войне. Новый договор также мог служить лишь прологом к «размирью».

Конечно, действия Москвы определялись не только ее замыслами, но и действиями ее противников, прежде всего Орды. Дмитрий Иванович и его союзники не могли нанести удар по столице Орды или отправиться в глубь дикого поля. Сарай пришел в упадок и вышел из-под власти Мамая. Борьба с кочевниками в степях сопряжена была с большим риском. Союзникам оставалось ждать вражеского вторжения на своих границах. Но Мамай, столкнувшись с мощной коалицией, отказался от нападения на Москву. Его отряды появились на дальней нижегородской окраине, разграбили поселения за рекой Пьяной и в Кише и тотчас же исчезли в степях.

Тверская война разрушила здание, над возведением которого упорно трудились константинопольские дипломаты. Миссия патриаршего посла Киприана, имевшая поначалу успех, завершилась полным провалом. В конечном итоге Киприан встал на сторону Литвы и Твери, а не Москвы. Причин тому было несколько. Во-первых, к началу военных действий Киприан оказался на территории Литвы. Во-вторых, патриарший посол склонен был винить в своей неудаче митрополита Алексея — вместо того, чтобы использовать свой авторитет и замирить Тверь, Алексей благословил Дмитрия на ее разгром.

Сохранились два постановления константинопольского Синода, посвященные поездке Киприана на Русь. Одно было составлено в 1380 году и носило разоблачительный характер. Другое появилось в 1389 году и полностью оправдывало Киприана. Авторы постановлений были людьми авторитетными и избегали прямого вымысла. Однако в одном случае они старательно подобрали сведения, чернившие болгарина, а в другом привели факты, благоприятные для него. Критическое сопоставление двух соборных определений дает возможность нарисовать достоверную и полную историю успеха и крушения миссии Киприана.

На первом этапе, в дни посещения Твери и Переяславля, Киприан сумел установить наилучшие отношения с митрополитом Алексеем. Этот факт отразился в первом из соборных постановлений. Киприан, писал Синод, убедил Алексея, что будет действовать в его пользу, уговорил его остаться в Москве, взяв «на себя всю заботу о нем». Синод не объяснил, почему из ближайшего друга посол превратился вдруг в его злобного неприятеля. Причиной такой метаморфозы явилась, очевидно, тверская война. Киприан поспешил составить на Алексея «ябеду, наполненную множеством обвинительных пунктов, и задумал так или иначе низложить его».

Патриарх Филофей был незаурядной личностью и сознавал себя вселенским патриархом. Свою власть он описывал, следуя идее «всеобщего руководства». Глава православной церкви, по меткому замечанию исследователя И. Ф. Мейендорфа, видел себя «настоящим восточным папой, управляющим миром через своих наместников — епископов». Действительность была далека от идеальных представлений и претензий. Тем не менее Филофей добился немалого. К 1375 году он восстановил отношения с православными церквами Болгарии и Сербии и с помощью Киприана попытался упорядочить дела обширной Русской митрополии. Крушение миссии Киприана разрушило его планы. Много лет патриарх противился проектам подчинения православной иерархии Литвы князю-огнепоклоннику Ольгерду, пока его взору не открылась новая опасность. Немецкие крестоносцы завоевали земли литовского племени пруссов, но их дальнейший натиск на языческую Литву был остановлен. Военные успехи Ольгерда казались внушительными, и папская курия все чаще помышляла о проектах мирного обращения литовских огнепоклонников в католическую веру. 23 октября 1373 года папа Григорий XI обратился к литовским князьям Ольгерду, Кейстуту и Любарту с призывом принять латинскую веру, в каковой они только и смогут спасти свои души. Двоеверие Ольгерда доказывало его равнодушие к вопросам веры. Едва ли он всерьез помышлял о принятии католичества, которое было бы для него третьей верой. Однако он многократно использовал «латинство» как средство дипломатического давления на Константинополь. Синод засвидетельствовал, что в 1375 году Ольгерд и его советники направили грамоту патриарху, угрожая, что «они возьмут другого (митрополита. — Р.С.) от латинской церкви», если их требование об образовании особой православной митрополии в Литве не будет выполнено.

Угрозы Ольгерда не возымели бы действия, если бы они шли вразрез с интересами патриаршего дома. Однако Ольгерд хорошо рассчитал свои шаги. Он предложил поставить во главе русской митрополии Киприана, пользовавшегося доверием и дружбой самого патриарха. Синодальные постановления сохранили две версии последующих событий. Согласно одной версии, митрополит Алексей сам порвал с Киприаном, а затем отказался прибыть в Киев, чем нанес личное оскорбление приглашавшим его литовским князьям. Другая версия возлагала всю вину на болгарского иеромонаха. Честолюбец якобы сам был «составителем и подателем» грамоты, содержавшей ультиматум Ольгерда и его советников. Подлинной же причиной разрыва Киприана с Алексеем была тверская война, из-за которой все хлопоты болгарского миротворца пошли прахом.

Патриарх Филофей при поставлении Алексея в митрополиты подчеркивал, что допускает отступление от незыблемого правила ставить во главе столь великой епархии образованного и искусного в управлении грека. Обращение Ольгерда давало патриарху возможность исправить допущенную оплошность. В качестве проводника византийской церковной политики «грек» был надежнее любого московита. К тому же Филофей видел в Киприане единомышленника.

Ознакомившись с письмом Ольгерда и выслушав «ябеду» Киприана, Филофей принял решение о разделе русской митрополии. 2 декабря 1375 года Киприан был провозглашен митрополитом Киевским и Литовским. На словах Синод и патриарх ратовали за. то, чтобы у Руси был один митрополит в соответствии с «правом, пользой и обычаем». На деле же у православной церкви появилось два митрополита. Для того, чтобы единство русской митрополии — это «древнее устройство сохранилось и на будущее время», собор определил, что после кончины Алексея Киприан возглавит всю русскую церковь как митрополит Киевский и всея Руси.

Литовская митрополия была образована как бы временно, до смерти московского митрополита Алексея. Тем не менее, появление Киприана в Киеве и перспектива передачи под его управление общерусской церковной организации серьезно усилили позиции Литвы. Пока русская церковь объединяла земли Руси и Литовско-Русского государства и выступала посредником в столкновениях княжеств, она пользовалась известной независимостью по отношению к светской власти. Алексей подчинил церковную политику интересам московской великокняжеской власти более открыто и последовательно, чем его предшественники. Тем самым были поколеблены условия, гарантировавшие известную независимость общерусской церковной организации.

Поставление Киприана в митрополиты Киевские явилось для Алексея самым большим в его жизни поражением. Историки нередко называли митрополита Алексея правителем или даже верховным правителем Руси. Такая характеристика недостаточно подтверждена фактами. Во всяком случае, Алексей пользовался неодинаковым влиянием в разные периоды своей жизни. Позиции митрополита были достаточно прочными, пока он поддерживал тесные связи с правящим боярским кругом и пользовался явным покровительством патриарха. К 1375 году он лишился поддержки Константинополя, а старое боярское руководство сошло со сцены.

В Византии знали о затруднительном положении восьмидесятитрехлетнего русского иерарха. Иначе невозможно объяснить решение Синода направить в Москву послов, чтобы «произвести дознание о жизни Алексея, выслушать, что будут говорить против него обвинители и свидетели и донести священному собору письменно обо всем, что откроется». Посланцами патриарха стали хорошо известные в Москве сановники — протодьяконы Георгий Пердика и Иоанн Докиан. Попытка произвести на месте розыск о жизни митрополита была воспринята в Москве как недопустимое вмешательство в русские дела. Когда патриаршие послы явились в Москву и объявили о цели своего приезда, это вызвало «сильное негодование и немалое волнение и смятение народное, возбужденное по всей русской епархии». Пердика и Докиан не только не могли приступить к розыску о проступках и упущениях Алексея, но принуждены были просить архиерея о защите. Чтобы положить конец «смятению», митрополит «обращался ко всем вообще и к каждому порознь».

Получив титул митрополита Киевского и утвердившись в древней церковной столице Руси, Киприан попытался вырвать из-под управления московского митрополита самую богатую и обширную епархию Руси — новгородское архиепископство. В то самое время, когда в Москву прибыл Докиан, в Новгород явились послы от Киприана из Литвы. Послы объявили новгородскому епископу о том, что патриарх Филофей благословил Киприана «митрополитом на всю Русскую землю». Заявление было подтверждено патриаршей грамотой. Новгородцы решительно отклонили домогательства Киприана, заявив его послам: «Шли князю великому (в Москву. — Р.С.): аще примет князь великий (Дмитрий. — Р.С.) митрополитом всей Русской земли, и нам еси митрополит». Москва отказалась подчиниться решению патриарха о назначении Киприана вторым митрополитом Киевским и с крайним осуждением отнеслась к попыткам Киприана подчинить себе епископства, находившиеся под властью московского митрополита.

С появлением в Киеве грека-митрополита исключительное значение приобрел вопрос о преемнике престарелого Алексея. Зимой 1376 года константинопольские послы известили москвичей о поставлении Киприана, и князь Дмитрий Иванович без промедления избрал в противовес греку русского кандидата. Им стал коломенский священник Митяй.

Митяй не принадлежал к боярству и был человеком незнатным. Его отец Иван служил священником в селе Тешилове за Окой, в окрестностях Коломны. Со временем это село разрослось, и тогда внук князя Дмитрия купил его. Кто был владельцем Тешилова в XIV веке, неизвестно. Митяй пошел по стопам отца. Он стал священником и получил приход в Коломне. Там его и заприметил великий князь Дмитрий. Митяй был столь примечательной фигурой, что стал героем особых церковных повестей, включенных в летописи. Автор одной из повестей так описал личность коломенского священника: Митяй был ростом немал, плечист, виден собой («рожаист»), носил гладкую, длинную бороду, был голосист («глас имея доброгласен, износящ»), любил петь в церкви, знал грамоту и любил книжную премудрость, ибо был «чести горазд, книгами говорити горазд». Автор повести не скрывал своей враждебности к Митяю, тем более ценным представляется приведенный отзыв о достоинствах великокняжеского любимца.

Митяя называли «уным» (молодым) человеком. Но все же он был старше и опытнее Дмитрия, что позволило ему занять влиятельное положение при дворе. Великий князь сделал его своим духовником, а затем доверил ему государственную печать, пожаловав его в печатники: «И бысть Митяй отец духовный князю великому… но и печатник, юже на собе ношаше печать князя великого». По древнему обычаю, великий князь никогда не «рукоприкладствовал»: его подпись на грамоте заменяла печать. Получив в свои руки княжескую печать, Митяй стал одним из самых влиятельных лиц при московском дворе. Старшие бояре, прежде искавшие духовника среди приближенных митрополита Алексея, последовали примеру великого князя. Митяй стал «отцом духовным» как Дмитрию Ивановичу, так и «всем боярам старейшим».

Задумав поставить своего любимца на митрополию, Дмитрий Иванович решил сделать его архимандритом, а для этого стал просить Митяя принять пострижение. Тот отказался выполнить волю государя. Кончилось тем, что Дмитрий Иванович велел чуть ли не насильно отвести Митяя в монастырь на пострижение, «и акы ноужею (поневоле. — Р.С.) приведен бысть в церковь». Местом пострижения Митяя стал Спасский монастырь на Крутицах, основанный Иваном Калитой в 1330 году. Полное мирское имя Митяя неизвестно. При пострижении в 1376 году он принял имя по первой букве мирского имени и превратился в инока Михаила.

Появление княжеского печатника в одном из главных кремлевских монастырей вызвало ропот духовенства. «Иде до обеда белец сый, а по обеде архимандрит, — с неодобрением писал летописец, — до обеда мирянин, а по обеде мнихом начальник и старцем старейшина, и наставник, и учитель, и вождь, и пастух».

Митрополит Алексей, неизменно поддерживавший московскую великокняжескую власть, на этот раз отказался подчиниться настояниям монарха и заявил, что по апостольским правилам не может быть митрополитом «новик» (или, как тогда говорили, «новук») в христианстве, тогда как Митяй — «новик» в иночестве. Невзирая на это, Дмитрий Иванович, как повествует летописец, долго докучал святителю, «много нуди о сем Алексея митрополита, дабы благословил, овогда бояр старейших посылая, овогда сам приходя».

Понуждаемый боярами и великим князем, глава церкви в конце концов должен был уступить, сославшись на бога. Книжники усмотрели в его словах нечто пророческое, подчеркивая, что пастырь произнес совсем не те слова, которых от него ждал государь. В ответ на прошение Дмитрия митрополит «умолен быв и принужен не посули быти прошению его (великого князя. — Р.С.), но известуя святительскы и старческы, паки же пророчьскы рече: аз не волен благословити его, но оже даст ему бог и святая богородица и преосвященный патриарх и вселеньскыи збор».

К каким бы оговоркам ни прибегал Алексей, противиться воле великого князя он не мог. В 1376 году византийский император Иоанн V Палеолог был свергнут с престола сыном Андроником, воспользовавшимся помощью генуэзцев и турок. Филофей был лишен сана и заточен в монастырь. Следуя приказу Дмитрия Ивановича, Алексей направил посла к новому патриарху Макарию. Алексей жаловался «на облако печали, покрывшее их очи вследствие поставления митрополита Киприана», и просил утвердить своим преемником не Киприана, а Митяя. Ответ был получен в Москве уже после кончины Алексея (в феврале 1378 года). Макарий известил Русь, что он «не принимает кир Киприана, а предает ту церковь свою грамотою архимандриту оному Михаилу». Киприан тотчас обличил сторонников Митяя словами: «И тии на куны надеются и на фрязы…» Фрязами Киприан называл латинян-генуэзцев, помогших свергнуть патриарха Филофея, а говоря о «кунах», подразумевал подкуп нового патриарха послами Алексея.

В то время как московские послы вели переговоры в Константинополе, военные действия на русско-ордынской границе продолжались. К середине XIV века Орда, затронутая процессом феодальной раздробленности, распалась на две половины, границей между которыми служила Волга. Восточная половина Орды, к которой принадлежала столица Сарай-аль-Джедид, была ослаблена междоусобицами в наибольшей мере. Мамаю несколько раз удавалось захватить Сарай-аль-Джедид, но примерно в 1374 году он был изгнан оттуда правителем Хаджитархана Черкесом. В дальнейшем Сарай-аль-Джедид в течение двух лет удерживал хан Тохтамыш. Затем ему пришлось отступить в Среднюю Азию, и тогда в 1377 году старая столица Золотой Орды перешла в руки Арабшаха.

Предпринимая наступление на ордынцев, князь Дмитрий, избегая прямого столкновения с Мамаевой Ордой, обратил оружие против его соперников, обосновавшихся в Сарае и контролировавших ближайшие к Сараю города Нижнего Поволжья, включая Булгар.

Решение нанести удар по Булгару объяснялось тем, что это был ближайший к Руси пункт сосредоточения ордынских сил. На исходе зимы 1376 года боярин Дмитрий Боброк-Волынский выступил в поход на Булгар. По дороге к его рати присоединились двое сыновей нижегородского князя со многими воинами. Судя по тому, что в походе не участвовали ни московский, ни нижегородский великие князья, ни их многочисленные союзники, наступление имело ограниченные цели. 16 марта 1377 года Боброк разгромил «бусурман», вышедших навстречу ему из крепости. На поле боя осталось лежать 70 убитых. Со стен крепости «бусурмане» гром «пущаху, страшаще нашу рать», но о потерях от неведомого оружия летописец не упоминает. Не надеясь отсидеться от русских в крепости, татарский наместник Махмет Солтан и булгарский князь признали себя побежденными и выплатили дань — 2 тысячи рублей двум великим князьям и 3 тысячи рублей воеводам и их рати. В знак покорности город Булгар принял к себе даругу (сборщика дани) московского великого князя, а также русского таможенника для сбора пошлины в московскую казну. Результаты похода в Поволжье были невелики. Татарский наместник и находившиеся при нем монголо-татарские силы не были изгнаны из города, и зависимость Булгара от Москвы оказалась чисто номинальной.

Нападение на татарский гарнизон в Булгаре было воспринято в разных концах Орды как вызов. Летом 1377 года на Руси прошел слух о том, что находившийся в Сарае хан Арабшах собирает рать для похода на Нижний Новгород. Встревоженный князь Дмитрий Иванович поспешил на выручку своему союзнику. Новых вестей про Арабшаха не поступило, и Дмитрий Иванович со своими главными боярами и московскими полками вернулся в Москву. Отряды из Владимира, Переяславля и Юрьева, а также из Ярославского и Муромского княжеств получили приказ следовать дальше и принять участие в обороне нижегородских границ. Великий князь нижегородский Дмитрий Константинович отрядил на границу младшего из трех своих сыновей. Летописец подчеркивал, что собравшаяся рать была «велика зело». Перечисление отрядов, участвовавших в походе, полностью опровергает это утверждение. Действительно, князь Дмитрий Иванович выступил из Москвы «в силе тяжьце», но его главные силы вернулись вместе с ним в столицу.

Когда русская рать переправилась за реку Пьяну, воеводы получили известие, что Арабшах находится еще очень далеко, где-то у Волчьих Вод. Внимательно следя за передвижением татар в Заволжье, русские не позаботились послать свои «сторожи» в сторону Мамаевой Орды.

Предпринимая поход на Булгар, московские политики явно недооценили угрозы со стороны Мамая. Покончив с междоусобицами на территории Орды к западу от Волги, Мамай прочно удерживал под своей властью степи между Волгой и Днестром, Крымом и Предкавказьем. Появление русских данщиков в Булгаре встревожило Мамая, и он придвинул войска к границам Нижегородского княжества. С помощью местных мордовских князей, подвластных Орде, татары скрытно прошли через лесные дебри в тыл к русским. На марше русские ратники никогда не надевали на себя тяжелые кольчуги и не несли мечей и копий. Оружие извлекали из повозок перед самым боем. Вследствие внезапности нападения ратники не успели вооружиться и потерпели полное поражение. Ордынцы разорили и сожгли Нижний Новгород, для жителей которого их появление было неожиданным. Поражение на Пьяне предвещало беду. В наступившем 1378 году страна жила ожиданием вражеского нашествия…

Год начался с события, погрузившего страну в траур. 12 февраля 1378 года в Кремле умер митрополит Алексей. В течение четверти века он оставался главным духовным пастырем Руси и успел снискать популярность в народе. Какую роль сыграл митрополит Алексей в истории русской церкви и в истории Русского государства XIV века? Этот вопрос вызывает немало споров в литературе. Алексей стал владимирским наместником митрополита в 1340 году. С тех пор и до самой смерти он занимался делами митрополичьего дома, заботился о приращении его богатств и владений.

Ордынские ханы жаловали митрополичьему дому щедрые привилегии. Тем самым митрополиты попадали в частичную зависимость от Золотой Орды, но становились как бы независимыми от московского князя, что, по мнению некоторых историков, создавало почву для их теократических устремлений. А. С. Хорошев ставит вопрос так: «Не был ли Сергий Радонежский тем политическим деятелем, который с благословения митрополита Алексея должен был повести русскую церковь к победе над светской властью, к установлению на Руси теократизма?»^[2]

Рассказы о том, что Алексей назвал Сергия своим преемником и благословил его на митрополию, не более чем легенда. К тому же оба эти деятеля весьма различно относились к светской власти. Митрополит-боярин Алексей слишком часто следовал воле монарха, и подозревать его в теократизме нет оснований. Теократические устремления Сергия еще больший миф, хотя знаменитый старец занимал куда более независимую позицию по отношению к великому князю. Его независимости благоприятствовало то, что Троицкий монастырь стоял на земле, принадлежащей удельному князю.

Русская церковь строила свои взаимоотношения со светской властью, следуя византийскому образцу. В Византии же идеи превосходства церковной власти над царской превосходно уживались с подчинением церковной организации императорскому двору. До Алексея на митрополичьем престоле сменилось 23 человека, из которых 19 были византийцами или греками. Русские иерархи могли говорить с паствой без переводчика, были ближе к своему народу. Но они уступали грекам в образованности. Алексей не был исключением. Он принадлежал к числу деятелей практического склада. О личности митрополита доподлинно известно не так уж много. Один из самых известных московских святителей не был «златоустом». Сохранилось совсем немного его подлинных посланий. В учительном послании, составленном по случаю занятия митрополичьей кафедры, Алексей увещевал «христолюбивых христиан» возлюбить друг друга, соблюдать заповеди и избегать «неподобных дел» — блуда, пьянства, грабления, насилия, чародейства и всякой «коби» (скверны). Бояр пастырь призывал судить суд по правде и милостиво, не брать мзды с невиновных, «людской чади» наказывал чтить князя и священника. В послании в Нижний Новгород глава церкви повторял те же призывы к миру, любви и правде и с особым чувством обличал пьянство — этот «корень злобы, мятеж всякому беззаконию». В грамоте к жителям глухой окраины Алексей советовал покаяться и обратиться к богу, памятуя о смерти и страшном суде. Митрополичьи послания были составлены в традиционном церковно-риторическом стиле. В них трудно найти как отражение индивидуальных черт автора, так и отзвук идейных исканий, волновавших тогда православный Восток.

Алексей выступил защитником традиционной политики укрепления власти московского великого князя, поддержки претензий Дмитрия Донского на «старейшинство» как великого князя «всея Руси». Он использовал авторитет церкви для решения между княжеской распри к выгоде Москвы, заботился о том, чтобы «привести к единству власть мирскую», то есть добиться «одиначества» (единства) русских князей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.