Глава IV Средние века

Глава IV

Средние века

В раннем Средневековье, начиная с 300 г., картография, подобно Римской империи, была «обращена» в христианство и поглощена им. Еще в 150 г. Клавдий Птолемей на своем рабочем месте в Александрийской библиотеке видел, должно быть, знаки и предвестники этого процесса, первые признаки беспорядков и разложения Римской империи, смятения и неуверенности в массах.

Начиная с 27 г., когда Октавиан объявил себя Августом Цезарем, империя римлян процветала. Не успели высохнуть чернила на тексте Птолемеевой «Географии», как Средиземное море превратилось в Римское озеро; его со всех сторон окружали римские провинции и территории, платившие цезарю дань. Для римлян Mare Nostrum и правда стало «Нашим морем». От берегов Средиземного и Черного морей веером расходились прекрасные дороги, образовывавшие сложную сеть; по большей части этих дорог можно было проехать в любое время года. Как следует размеченные и хорошо охраняемые, они протянулись через весь населенный мир от Британии и Испании на западе до реки Евфрат на востоке. Это было недвусмысленное приглашение в путь, и оно не осталось без ответа. Тем временем Средиземное море было очищено от пиратов, и по всему побережью началась бойкая торговля. Фактически в это время в этом районе путешествия – и деловые, и ради развлечения – были безопаснее, чем когда бы то ни было до или после, вплоть до появления пароходов. Дело облегчалось еще и тем, что на общем языке – греческом – говорили во всех торговых городах, что общая система законов связывала провинции воедино и что единая государственная монета служила законным платежным средством везде, куда только мог поехать здравомыслящий римлянин.

Но, несмотря на видимость внешнего порядка, в империи не все было ладно. На границах ощущалось постоянное давление варваров Германии и Персии. Внутренняя ситуация тоже была сложной. Медленно, но верно власть в империи переводилась на военную основу, несмотря на попытку Марка Севера Александра возродить «конституционное» правительство. Интриги, и гражданские, и военные, были в порядке вещей, а плоды пожинал успешный военачальник, часто необразованный провинциал. На некоторое время сенаторов сменили всадники; гражданская администрация оказалась поглощена армией, которая свободно ставила и убирала императоров. Интеллектуальная жизнь пришла в упадок, и стоицизм – преобладающая философия романского мира – вынужден был конкурировать с всевозможными восточными культами; они вползали в обиход вместе с другими экзотическими вещами, которые привозили издалека путешественники-миссионеры.

Народ оказался готов к новой философии или, вообще говоря, к чему угодно, что помогло бы людям забыть собственные проблемы; все, кроме самых богатых землевладельцев, были задавлены непомерными налогами. Труд и собственность оценивались в единицах земли способной родить пшеницу. В суды, почти прекратившие свою деятельность, никто уже не обращался за помощью, и у вольноотпущенника, если он не хотел стать крепостным в крупном имении, выбор был небольшой – бежать из страны или уйти в монастырь. Ремесленников и купцов тщательно контролировали и облагали налогами по полной программе, так что у людей не оставалось никакого стимула хорошо работать – да и вообще работать, коли на то пошло. В этих обстоятельствах массы потеряли интерес к своему правительству, к своей религии и к самой своей жизни. Вторжение варваров, вместо того чтобы внушать ужас, могло показаться желанным облегчением гнета. Новый языческий культ с Дальнего Востока, фантастический по концепции и суровый к своим приверженцам, по крайней мере, нес с собой перемены.

Упадок классической учености и растущее отчаяние масс сделали Рим чрезвычайно восприимчивым к новым веяниям и оккультным философиям, потихоньку проникавшим в империю. Отовсюду беспрепятственно приезжали миссионеры и активные приверженцы новых сект, жрецы и пророки. Все дороги вели в Рим – город-любитель и защитник культов, центр римской мощи, трибуна, с которой любой проповедник мог прокричать на весь мир о своих религиозных взглядах. К умирающим религиям Древней Греции и Древнего Рима, которые в значительной степени лишились влияния, добавился культ Кибелы с его таинственными обрядами, впадением в транс и ритуальным безумием, с его гимнами и оргиастическими танцами. Из Египта пришел культ Изиды, к тому времени уже хорошо организованный: с готовыми молитвенниками и служебниками, с тщательно разработанным церемониалом. И одновременно из ниоткуда – казалось, из пустоты – появилась новая религия, которая, как стало вскоре ясно, угрожает всем остальным: ее одновременно боялись и ненавидели, о ее последователях говорили как о «третьей расе». Религия эта называлась христианством; в центре ее находилась фигура назареянина по имени Иисус, которого называли «помазанником» (Christos по-гречески).

Главный персонаж нового религиозного движения умер бесславной смертью – он был распят по решению иудейского Синедриона (Верховного суда Иудеи) при молчаливом одобрении Понтия Пилата, прокуратора Иудеи. Пилат не мог согласиться с бунтарскими претензиями этого Иисуса. Однако новая вера не умерла вместе со своим основателем, его ближайшие последователи под предводительством страстного апостола Павла сумели распространить его учение и организовать его последователей. Первое время новая вера привлекала новых сторонников из бедных классов: рабов, вольноотпущенников и рабочих, с небольшой прослойкой богатых и образованных людей. Однако при общем упадке прочих религий христианство набирало силу, и к концу II века новая религия приобрела множество сторонников из всех слоев общества – сенаторов и всадников, уважаемых адвокатов и врачей, военных и гражданских чиновников, судей и губернаторов. Ничто, кроме армии, не могло сравниться с церковью по степени организации; несмотря на оппозицию и решительные преследования, христианство поглотило эллинизм. Презираемая и осыпаемая оскорблениями «третья раса» превратилась внутри империи в новую нацию. Ее церкви были многочисленны и независимы, ими управлял совет старейшин (пресвитеров); у нее появилась собственная литература, бравшая начало в Евангелиях и апостольских посланиях ее лидеров и пророков.

Раннее христианство легко было принять. Его законы были простыми, жесткими и однозначными; оно много обещало и мало требовало – кроме веры, – в то время как повседневный мир, наоборот, требовал много и не давал ничего, кроме душевного смятения и физической усталости. Суровые жизненные реалии и мириады неразгаданных загадок Вселенной ничего уже не значили для апатичных созданий, равнодушно наблюдавших, как распадается правительство и втаптывается в грязь культура. Таким образом, христианство возобладало; оно охватило лучшие умы Европы и подчинило их своей воле. Наука хоть и не умерла, но впала в коматозное состояние.

Интеллектуальный сумрак раннего Средневековья (начиная с 300 г.) в значительной степени объяснялся всего лишь тем, что новообретенный путь к славе и потрясающие перспективы загробной жизни полностью захватили воображение человека. Такие авторы, как Страбон и Птолемей, Евклид и Архимед сделались сомнительными. Человеческий опыт, пристальное наблюдение за природными явлениями больше не имели значения. Письменная история была отвергнута, а если она к тому же противоречила Священному Писанию, ее следовало заклеймить как языческую и, следовательно, лживую. Светильник научного знания, в котором и в лучшие времена едва теплился дрожащий огонек, на время совсем пропал в ослепительном свете религиозного восторга.

Раннее Средневековье рассматривало научные доктрины в лучшем случае как неуместные и ненужные, в худшем – как опасные. Христианская церковь позволяла себе поддерживать искусства и даже литературу, поскольку их можно было использовать надлежащим образом – как средства для выражения благоговения. Для поддержки и одобрения науки, включая картографию, такое оправдание не годилось. Человечеству должно быть достаточно интеллектуальной и духовной поддержки церкви, и церковь, начиная с Лактантия (ок. 300 г.), объявила научные занятия бессмысленными и ни к чему не ведущими. Некоторые из Отцов Церкви шли еще дальше и торжественно объявляли, что научные теории не только противоречат Писанию, но и опасны. Когда папа Захария (в 741 г.) подробно раскритиковал и осудил научные взгляды Виргилия – ученого епископа Зальцбургского, он объявил их «противоестественной и чудовищной доктриной». Однако реакция церкви на взгляды упрямых мыслителей вроде Виргилия не всегда была столь спокойной. По мере того как росла духовная и мирская власть христианской церкви, преследования независимой мысли, не желавшей идти в ногу с теологией, приобрели размах и решительность, не уступавшие фанатизму, с которым Мессий Квинт Траян Деций начинал первые массовые гонения на христиан.

В Средние века интеллектуальная жизнь христианского мира сконцентрировалась в церкви, ее олицетворяли собой великие отцы-латинисты: Лактантий, Амброзий, епископ Миланский; Иероним, который удалился в Вифлеем и перевел Библию на латынь (так называемая Вульгата); Августин, епископ Гиппонский в Африке; Бенедикт, чей монастырь на горе Кассино был основан в то же время, когда Юстиниан (в 529 г.) закрыл своим декретом философские школы в Афинах. Некоторые из великих ученых латинской церкви, такие как Иероним, восхищались языческой ученостью и сами предавались ей, несмотря на свои абсолютно аскетические убеждения. Но, даже если втайне они корпели над трудами языческих ученых и бились над решением математических или астрономических проблем, эти люди всегда могли надеяться, что исповедь и покаяние принесут им отпущение грехов и избавят их от сомнений. Народные массы, привыкшие получать от христианской церкви утешение и надежду, укреплялись в вере, выслушивая бесконечные проповеди отцов-латинистов, которые без устали предостерегали паству от искушений плоти и дьявола. Вот на таком примерно фоне и развивалась средневековая картография. Какого же рода карты она создала, и кто именно был их автором?

В раннем Средневековье (300–500) в моду вошли паломничества; это было время непрестанной активности и всеобщего движения. Многие тысячи людей передвигались по Европе из конца в конец, поодиночке или большими группами. Именно они, по всей видимости, служили источником новых, все более точных сведений о части обитаемого мира от Британии до Востока. Но путешествия, к несчастью, не всегда расширяют кругозор, и средневековые пилигримы узнавали в своих странствиях мало нового. Даже если такой человек записывал увиденное в дневник, его наблюдения обычно лишены не только географических и картографических сведений, но даже какого бы то ни было интереса к ним. Обычно паломник представлял собой одинокую фигуру, идущую в Святую землю, чтобы исполнить епитимью или просто помолиться у одной из многочисленных придорожных святынь. Он имел глаза, но не видел перед собой ничего кроме Креста или Святой гробницы; если ему случалось остановиться и взглянуть, то он был не в состоянии понять увиденное. Другие пилигримы двигались на восток, так как именно там располагались церковные центры и императорская резиденция. Третьи занимались поисками драгоценных реликвий Вифлеема и Голгофы или предметов, имеющих отношение к жизни апостолов. Бродячие торговцы всегда готовы услужить клиентам; бойкая и прибыльная торговля священными предметами продолжалась еще много лет после того, как все подлинные реликвии разошлись по свету. Помимо религиозных паломников, по свету скиталось немало бродячих студентов и ученых – по всей Европе в то время действовало множество школ и университетов. Однако такого интеллектуального пилигрима больше интересовали ученые диспуты или сравнение двух версий какого-нибудь важного текста, чем та действительность, которую он видел вокруг. Его вклад в картографию был практически нулевым.

Первая и самая элементарная форма географического материала, добытого в Средневековье, – путевые справочники, написанные европейскими паломниками и предназначенные для помощи другим паломникам. В них объяснялось, как добраться до священных могил и исторических мест Святой земли. Путешествия любого рода, внутренняя готовность в любой момент пуститься в путь служили выражением общего беспокойства и ощущения нестабильности бытия, охвативших империю в раннем Средневековье. Каждый благочестивый христианин стремился побывать в Святой земле, увидеть собственными глазами объекты своего поклонения и прикоснуться к земле, по которой ступал Спаситель и его апостолы.

Средневековый путеводитель не был научным документом, но, по крайней мере, он может служить свидетельством того, что интеллект Средневековья, помимо Отцов Церкви, не был все же окончательно задавлен. Это вклад, хотя и небольшой, в описательную географию, более полным выражением которой может служить христианская география X в. Что же касается непосредственно дорожных справочников, то пользы от них немного, так как написаны они неподготовленными людьми, не способными к объективному мышлению. Создание религиозного паломника было переполнено чудесами его мечтаний и виденным великолепием. Он наполнял свои записки обильными цитатами из Писания и услышанными в пути потрясающими рассказами о видениях, чудесах, ангелах и демонах. Его вклад в обнищавшую науку мог быть только случайным.

Ранние записи о религиозных паломничествах отрывочны, но существуют упоминания о некоей галльской матроне, которая с немалым трудом пробралась через всю Европу к гробницам Святой земли еще в 31 г. И что бы вы думали! Она вернулась с раковиной полной крови Иоанна Крестителя, убитого в том же году по приказу Ирода Антипы. Существуют определенные сомнения в том, что эта галльская матрона реально существовала, но в реальности пилигрима из Бордо усомниться невозможно.

В 330 г. некий анонимный путешественник написал «Записки о путешествии из Бордо в Иерусалим». Эта небольшая книжка – первый известный путеводитель в Святую землю через страны Южной Европы, бедекер первых пилигримов. Вряд ли этот справочник мог оказать путешественнику значительную помощь. В нем не было карт, а описание маршрута представляет собой по большей части перечисление названий мест и расстояний между ними; причем перечислены только пункты, лежащие на проторенной дороге от Бордо до Иерусалима. Тем не менее крупные и мелкие города, перечисленные автором записок, тоже имеют определенное значение. По ним можно проследить целую систему постоялых дворов или гостиниц, протянувшуюся через всю Южную Европу и Малую Азию к Святой земле. Паломничества в 330 г. явно не были чем-то новым или необычным; передвигался пилигрим из Бордо по хорошим, недавно проложенным дорогам, размеченным аккуратными милевыми столбами. По прикидкам автора, от Арля до Милана ему пришлось проехать 475 миль; при этом он 22 раза останавливался на ночь и преодолевал в среднем по 21,5 мили в день. Он также делал в среднем три «перемены» в день; по всей видимости, речь идет о смене верхового животного – лошади или осла. Согласно «Запискам», полное расстояние от Бордо до Константинополя составляло 2221 милю; на протяжении этого пути пилигрим 112 раз останавливался на ночевку и 230 раз менял верховое животное.

Добравшись до Иудеи, бордоский пилигрим начал вставлять в свой дневник записи об исторических достопримечательностях, таких, например, как бани центуриона Корнелия; а возле третьего милевого камня за ними он увидел гору Сина, «где есть фонтан, в который если женщина окунется, то забеременеет». С этого момента его записи становятся более подробными. Если выйти из Иерусалима и направиться к горе Сион, то «по левую руку, внизу в долине у стены находится бассейн, который называется Силоэ и окружен четырьмя галереями; а рядом есть еще один большой бассейн. Этот источник течет шесть дней и шесть ночей, но на седьмой день, а именно в субботу, он не течет совершенно, ни днем, ни ночью». И так пилигрим движется от одного исторического места к другому: так, на Масличной горе у него отмечены «базилика чудесной красоты», дерево, на которое взбирался Закхей, чтобы увидеть Христа, источник пророка Елисея, гробница Рахили, жены Иакова, и множество других достопримечательностей.

«Путевые записки» бордоского пилигрима и еще несколько сохранившихся более поздних дорожных дневников – такие как записки мученика Антония и святой Елены – написаны прежде, чем паломничество стало самой распространенной формой религиозного покаяния и епитимьи. Первые паломничества предпринимались в первую очередь «в стремлении пройти по стопам Иисуса, его учеников и пророков»; тем не менее именно они проложили путь, по которому столетия спустя устремились крестоносные полчища, стремясь не просто посетить, а освободить Святую землю. Путевые заметки средневековых пилигримов стали также предвестниками «туристических путеводителей» во все концы света – важной прикладной отрасли современной картографии.

Средневековая картография 300–900 гг. была преимущественно христианской по происхождению и церковной по существу. Она формировалась из переработанного фольклора, религиозной космографии (то есть теоретического объяснения устройства Вселенной и ее составных частей) и набора случайных географических сведений, которые переносились вместе с ошибками из древних дорожных справочников. Для науки эти века действительно стали темными во всех отношениях. Науку, ведомую божественным откровением, непременно следовало проверять на соответствие Слову Божьему, и делала это непогрешимая Церковь, которая руководствовалась этим Словом. Ученые-теологи в процессе объяснения собственной науки – теологии – принуждены были изучать устройство Вселенной, но при этом старательно избегали даже приближаться к науке Древней Греции и Древнего Рима. Птолемей, Евклид и Страбон стали роскошью для немногих избранных, и, хотя многие ученые умы из лучших, несомненно, были внутренне согласны с языческими теориями вроде шарообразности Земли, они благоразумно помалкивали об этом. Ни одна часть общества не пользовалась в то время меньшей популярностью и не служила объектом для большего остракизма и даже преследования, чем ученые. Отцы-латинисты почти ничего не предпринимали, чтобы развеять веру народа в широко распространенные легенды и сказки того времени, а некоторые из них, подобно Григорию Великому, своим личным влиянием и популярностью подкрепляли и поддерживали богатую фантазию рассказчиков. Григорий был великим популяризатором, его «Диалоги» читали повсеместно и даже пересказывали вслух. Он внес немалую лепту в народные (часто языческие по сути) верования в отношении ангелов и демонов, почитания священных реликвий, чудес и использования аллегорий вместо достоверных фактов.

Значительная часть сказочных элементов, которые появились впервые на ранних средневековых картах и кочевали после этого с карты на карту вплоть до XVII в., попала туда с легкой руки бесстыдного враля и сочинителя небылиц по имени Гай Юлий Солин (ок. 250 г.), которого его враги окрестили «подражателем Плинию». Но Солин не был даже хорошим подражателем; из «Естественной истории» Плиния он умудрился извлечь одну только чепуху; он процитировал примерно 700 отрывков, относящихся к географии, а также описывающих «людей, животных, деревья и драгоценные камни». Кроме того, Солин без стеснения заимствовал – непосредственно или через Плиния – у Помпония Мелы, первого римского географа. На основе этого материала и нескольких собственных выдумок Солин составил и опубликовал свою галерею чудес под названием Collecteana rerum memorabilium. Сочинение имело немедленный успех и оставалось популярным более тысячи лет. В VI в. этот труд был переработан, название заменено на Polyhistor. Географы и космографы копировали и цитировали Солина еще очень долго, даже после того, как его мифы и чудеса были опровергнуты; его биологическими чудищами украшали карты не только в Средние века, но и еще двести лет после того. Среди авторов популярных средневековых бестиариев – сборников рассказов о животных – тоже можно найти его подражателей. Солин начал терять популярность только после того, как человек, несмотря на угрозы и страх вечного проклятия, вытряхнул из головы паутину и начал критически рассматривать природные явления в целом и наблюдаемые факты в частности.

Успех Солина объясняется тем, что он писал для своего времени – времени суеверий и благоговейного страха. Невежество и апатия человека были благодатной почвой для суеверий, а Солин добавлял ко всему этому благоговейный страх. Он апеллировал к массам, а поскольку его творения ни в чем не противоречили христианской теологии, отцы-латинисты не делали ничего, что могло бы пошатнуть его репутацию. Напротив, ему потворствовали. Народ жаждал волшебных историй, и церковь согласна была снабжать его ими или, по крайней мере, потворствовать их распространению в форме «Коллекции» Гая Юлия Солина. Изготовители карт использовали его сказки как хороший иллюстративный материал: продать карту с изображенными на ней чудесами мира – не важно, подлинными или вымышленными, – было намного проще, чем скучную пустую карту, на которой показаны только очертания Земли и то, как можно добраться из одного места до другого.

Солин не боялся утверждать, что сверхъестественные чудеса есть даже в самых обычных и известных местах. Он рассказывал, что некие люди в Италии, принося жертвы Аполлону, танцуют босиком на раскаленных пылающих углях; он описывал громадных питонов Калабрии (область Италии), которые пили молоко у дойных коров, и тамошних рысей, моча которых застывала «до твердости драгоценного камня, янтарного по цвету и обладающего магнитной силой». Его рассказы о Греции были относительно традиционными; и ландшафт, и естественная история этой страны были слишком хорошо известны, чтобы допустить свободную игру воображения. А вот в черноморских регионах Скифии и Тартарии Солин чувствовал себя гораздо вольготнее. Дельфины там, писал он, настолько проворны, что пролетают иногда прямо над верхушками мачт проходящих судов. В степи обнаружились и люди с конскими копытами, и те создания – о них упоминал еще Страбон, – чьей единственной одеждой служили их собственные уши, и дикари, жившие позади северного ветра, и одноглазые люди древних сказаний.

Утверждалось, что азиатская Скифия обильна золотом и драгоценными камнями; что там можно обнаружить грифонов – яростных птиц, способных разорвать чужака на кусочки. Среди чудес Германии значились герцинские птицы, чьи перья светились в темноте, и существо, напоминающее мула, но обладающее настолько длинной верхней губой, что кормиться оно могло только двигаясь задом наперед. Народ Ирландии был описан как грубый и невежественный, зато трава тамошних пастбищ, как утверждалось, настолько сочна и питательна, что ирландский скот лопнул бы, если бы его не ограничивали в еде. В Ирландии, судя по его рассказам, не было змей. Народ Британии был примечателен в основном татуировками («украшением тела»).

Реки вокруг горы Атлас – особенно Бамбатум, – если верить Солину, кишмя кишели речными конями и крокодилами. Река Нигер непрерывно кипела, поскольку в той местности всегда царил жуткий жар, горячее любого огня. В Африке обитали гиены с негнущейся спиной; одной их тени было достаточно, чтобы вселить невыразимый ужас в сердца собак и лишить их способности не только кусаться, но даже и лаять. В самых отдаленных районах страны Сырт (Ливии) обитал василиск – необыкновенно жуткая тварь, которая передней своей частью на двух ногах ползла по земле, как крокодил, а задней парила в воздухе при помощи пары крыльев или чего-то вроде боковых плавников. Укус василиска – нет, даже его дыхание было смертельным! Только ласкам было под силу одолеть его. В Эфиопии жили псоглавые симеаны и какая-то загадочная раса людей, царем у которых был пес. В Эфиопии же жило береговое племя, все люди которого имели по четыре глаза. Муравьи вдоль Нигера были размером с мастифа. В Земле шелка (Западном Китае) шелк счесывали с листьев деревьев, на которых он и родился.

В дополнение ко всевозможным зверям из Плиниева зверинца на средневековых картах можно обнаружить безносых людей (в дальних пределах Африки); безголовых людей с глазами и ртом на груди; людей пустыни с кривыми ногами (на которых они не ходят, а скользят по песку). В Индии нарисованы люди с восемью большими пальцами на каждой ноге, и другие (в горных районах) с собачьей головой и когтями вместо пальцев (они лают, а не говорят). Там же видны люди с единственной ногой – зато ступня ее настолько велика, что, если судить по рисункам, ее часть использовали в качестве зонтика от солнца. Так говорил Солин!

Теория устройства Вселенной, выдвинутая Страбоном и Птолемеем, пережила самые темные годы Средневековья при помощи нескольких авторов-язычников, таких как, например, Макробий, писавший около 400 г. н. э. Конечно, в трудах этих авторов языческая наука присутствовала в разбавленном виде, во многих отношениях она была подчищена и отредактирована, но источники информации очевидны. У Плиния, скажем, Макробий заимствовал гораздо более избирательно, чем Солин. Даже сами отцы-латинисты косвенно способствовали сохранению языческой науки. Вместо того чтобы сжигать мятежные книги, они хранили их в библиотеках своих монастырей, и мужских, и женских, где эти книги служили жуткими образцами человеческих пороков. Кроме того, там их можно было изучать, опровергать и объявлять ложными. Так вы утверждаете, что Земля круглая, да? «Может ли хоть кто-нибудь быть настолько глуп, – писал Лактантий, – чтобы поверить, что есть на свете люди, чьи ноги задраны выше головы, или места, где все вещи свисают вниз головой, деревья растут наоборот, а дождь идет снизу вверх?» Хризостом и Августин писали в том же ключе. «Люди едут в дальние страны, чтобы восхититься высотой гор, и изучить вращение звезд, и встретить других людей». Еще более резким в своей критике был Косьма – бывший купец и путешественник, отказавшийся от любого светского знания о мире в пользу сияющего светоча знания, источником которого может быть только Священное Писание и некоторые другие тщательно отобранные материалы. «Я открываю свои заикающиеся нерешительные уста, – писал он, – с верой в моего Господа и в то, что Он удостоит меня Своим духом мудрости».

Косьма из Александрии по прозванию Индикоплов жил в VI в. Он обратился в христианство после успешной карьеры купца-путешественника. Он плавал по Красному морю и Индийскому океану, торговал на рынках Абиссинии и Сокотры, Западной Индии и Цейлона. После многих лет необычайно активной и богатой событиями жизни он принял христианство и стал монахом. Примерно в 548 г. в своей одинокой келье на Синае он написал мемуары и, кроме того, трактат об устройстве Вселенной под названием «Христианская топография» (Topographia Christiana). Его главной целью при этом было опровергнуть ложную и языческую к тому же доктрину шарообразной Земли и одновременно вернуть надлежащий блеск рассказу Священного Писания о Земле и ее месте во Вселенной. Косьма не пытался облегчить себе задачу. Опровергая писателей-язычников, он цитирует чуть ли не семьдесят языческих авторитетов и при этом энергично и с чувством проклинает лучших и наиболее достоверных из них. После разгрома творений нечестивых греков – таких как Платон, Аристотель, Евдокс и Птолемей – он строит собственную космографию, основанную на Священном Писании и творениях Святых Отцов. Он иллюстрирует текст диаграммами и самыми ранними из известных карт христианского происхождения.

Косьма не испытывал ни сочувствия, ни терпения по отношению к людям вроде святого Василия – к тем, кто старался уйти от вопроса о том, является ли Земля шарообразной или нет. Некоторые авторы вообще открыто заявляли, что с точки зрения веры не имеет значения, представляет ли Земля собой шар, цилиндр или диск. Но Косьму такая позиция не устраивала. На каждый вопрос должен существовать ответ, и Косьма обнаружил его в словах апостола Павла, когда тот объявил, что первая скиния была моделью этого мира: «И первый завет имел постановление о Богослужении и святилище земное: ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется «святое»». Косьма объясняет, что Павел, называя святилище «земным» или «принадлежащим этому миру», указывает, «что она была, так сказать, моделью мира, где был светильник, что означает светила небесные, и стол, то есть земля, и предложение хлебов, что означает плоды, которые она ежегодно приносит…». Точно так же Косьма рассуждает и о форме мира, ибо в Писании сказано: ты должен сделать стол два локтя в длину и шириной в один локоть. Для Косьмы это было ясным указанием на то, что плоская Земля вдоль – с востока на запад – в два раза длиннее, чем поперек. Более того, Земля стоит, как сказал Иов, на пустоте, а держится при помощи божественной поддержки. Свод неба над Землей прикреплен или «приклеен» к ней вдоль ее края. Небесный свод состоит из двух слоев. Нижний из них – это тот небесный свод, который мы видим, он прикрывает обиталище ангелов и людей. От этого небесного свода до арки второго неба простирается царство благословенных, в которое вступил Христос.

Согласно Косьме, у Земли только одно лицо, а именно то, на котором мы обитаем. Как могли бы мы пользоваться силой, данной Господом, чтобы давить скорпионов и змей, если бы ходили вниз головой? Как могла бы шарообразная Земля, о которой кричат нечестивые, удерживать на себе большие массы воды, такие как озера, реки и океаны?

Солнце встает немного южнее, чем точно на востоке, говорит Косьма, движется в течение дня на юг и запад и возвращается назад за великими горами севера – источником тьмы «даже для океана за нашей Землей, а поэтому и для Земли по другую сторону от нашего океана». Для доказательства этого факта привлекается убранство первой скинии, где светильник, стоящий на южной стороне стола с предложением хлебов, олицетворял собой небесные тела, освещающие своим сиянием Землю. Завеса, которой Моисей окружил стол с предложением хлебов, обозначает океан, окружающий наш сегодняшний мир, а «венец шириной с ладонь» за завесой – прежний мир патриархов по ту сторону океана, где люди жили до потопа.

Мир, говорит Косьма, разделен на две части – современную и допотопную. На ней имеется четыре больших моря или залива: Средиземное, Персидское, Аравийское и Каспийское. В четырех концах света обитают четыре нации. На востоке живут индийцы, на юге эфиопы, на западе кельты и на севере скифы. На своей карте мира Косьма изобразил землю, окруженную со всех сторон непреодолимым океаном, и за океаном еще одну землю (Terra ultra Oceanum), где располагался рай Адама и где до потопа жили все люди. Землю орошают четыре реки, истоки которых находятся в раю. Реки эти каким-то образом проходят сквозь море Океан или под ним и вновь появляются уже на настоящей земле. «Из них Фейсон (Писон) – река Индии, которую некоторые называют Инд или Ганг. Он течет из внутренних районов и впадает многими устьями в Индийское море… Геон (Гихон или Нил) опять же, который поднимается где-то в Эфиопии и Египте и несет свои воды через несколько устьев в наш залив, тогда как Тигр и Евфрат, источники которых находятся в Персармении, впадают в Персидский залив. Таково, значит, наше мнение по этим вопросам».

Косьму, как и всех благочестивых христианских географов, коробит сама идея о том, что у антиподов может существовать еще одна населенная часть мира, которая отделена от мира христианского океанским поясом вдоль экватора. Принять теорию о существовании такого региона, высказанную кое-кем из ранних греческих авторов-язычников, было невозможно по двум причинам. Во-первых, этот регион, если бы там действительно имелась суша, был бы непригоден для жизни из-за жуткой жары. Во-вторых, его обитатели никак не могли происходить от Адама, поскольку все, кто уцелел от потопа, плыли на ковчеге Ноя. Вопрос о существовании земли антиподов и о ее обитаемости превратился в важную теологическую проблему, которую очень подробно рассмотрел в VI в. Исидор Севильский. Двумя столетиями позже Виргилий Зальцбургский, Василий и Амброзий сошлись во мнении, что вопрос этот, хотя и тонкий, все же не полностью закрыт для церкви. Косьма же в своем отрицании очень настойчив. Язычники, говорит он, «утверждают не краснея, что существуют люди, которые живут на обратной стороне Земли… Но если исследовать более тщательно вопрос об антиподах, то можно легко обнаружить, что это бабушкины сказки. Ибо если два человека на противоположных сторонах поставят свои ступни строго напротив друг друга, не важно, окажутся ли они при этом на земле или на воде, на воздухе или огне или на любой другой субстанции, то как так может быть, что оба они будут стоять головой кверху? Один из них наверняка окажется в естественном положении головой кверху, а второй, в противоречии с натурой, головой книзу. Подобные представления противоречат здравому смыслу и чужды нашей природе и состоянию».

Географическая статистика, собранная на протяжении темных веков средневековой мысли, очень обрывочна и в целом недостоверна. В это время христианские ученые заново рассматривали, причем совершенно беспорядочно, теории о размерах мира в целом, отдельных континентов и стран, которые были выдвинуты еще столетия назад Гиппархом, Эратосфеном и Птолемеем. Они не внесли в географическую науку ничего нового, кроме путаницы и теологии. В качестве примера «нововведений» можно привести статистический обзор мира, который сделал примерно через сто лет после Косьмы (в 650 г.) некий анонимный ученый из Равенны.

Этот анонимный равеннец заработал себе место в истории, так как его рукопись сохранилась и, к несчастью, ее много цитировали другие авторы. Сам он почти ничего не сделал, только собрал сведения из старых, дохристианских дорожных справочников, хотя и пользовался при этом несколькими новыми таблицами расстояний из «Готской космографии», принесенной в Римскую империю тевтонскими завоевателями с севера. При этом в использовании материала равеннец действовал примерно так же, как большинство его современников. Например, он перепутал Клавдия Птолемея с «царем македонцев в Египте». Не исключено, что ошибки в географических названиях можно списать на копиистов, но и в остальном он показал себя решительно неспособным исследователем.

«…если два человека на противоположных сторонах [Земли] поставят свои ступни строго напротив друг друга… как может быть, что оба они будут стоять головой кверху?» – Косьма, 535 г.

В дополнение к научным ошибкам и отсутствию в его работе оригинальности равеннец изо всех сил старался привнести в свои таблицы расстояний как можно больше дополнительных сведений. Он начал свой текст с того, что восторженно воспел необъятность божьего мира. Кто сумел измерить высоту небес, ширину земли, глубину пропасти? О себе же он говорит: «Хоть я не рожден в Индии и не воспитан в Шотландии, хотя я не путешествовал по Берберии и не изучал Тартарию, все же я приобрел умственные знания о целом мире и о местах обитания его разных народов, поскольку мир этот описан в книгах, созданных при многих императорах». Мир, о котором он рассказывал, простирался от Британии до Индии и был разделен на двенадцать частей, начиная с востока, подобно тому как разделен день. Между двумя его окраинами лежали земли персов, арабов, эфиопов, мавров, испанцев, аквитанцев и прочих. Над ними всеми веяли «шесть ветров из сокровищниц Господа». К западу от Скотии (Ирландия) располагалось непреодолимое пространство – Северный океан, за которым не обнаружено никаких земель. Но даже бросать в эту сторону любопытные взгляды святотатственно для любого христианина. Точно так же предопределено, что ни один смертный не должен проникнуть в скрытый рай Господень, расположенный на востоке на самом краю мира.

Что же касается гор, за которыми исчезают солнце и луна, то кто из людей окажется достаточно дерзок, чтобы усомниться в их существовании? Совершенно ясно, что Создатель не желал, чтобы смертные знали об их местонахождении; поэтому Он сделал их недостижимыми. Закончив с вводными заметками по космографии, равеннец приступает к изложению таблиц расстояний. В качестве основного источника информации у него фигурирует некий Касторий – туманный персонаж, составивший в какой-то момент космографию империи (Cosmographus Romanorum). Его рассказ об обитаемом мире завершался лоцией, или периплом, Средиземного моря и перечислением значительных островов в «Римском море» и за его пределами. Во всем тексте можно отыскать всего одно указание на живое воображение автора и, возможно, оригинальную и важную идею относительно долготы. «Если, – писал он, – с помощью часов из металла [механических или солнечных часов] мы сможем точно различить каждую часть дня в исчислении часов, то насколько лучше смогут разумные и мудрые мужи рассудить, какие страны следует принять во внимание, по мере того как они проходят по миру час за часом?»

Средневековые карты мира можно разделить на три большие группы, в зависимости от их формы: это круглые карты, прямоугольные и овальные. Во всех остальных отношениях они мало различаются между собой. Форма карты первых двух групп зиждется на прочных основаниях, почерпнутых из Писания. «Он есть Тот, Который восседает над кругом Земли, и живущие на ней – как саранча пред Ним; Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья». Эта фраза служила достаточным основанием для концепции Земли как плоского диска. На тот случай, если кто-то не читал Косьмы и не проникся его остроумным сравнением Земли со скинией, в Писании имелось и еще одно место, которое могло нисколько не хуже указать на мир, состоящий из прямых линий квадрат или прямоугольник. «И поднимет знамя язычникам, и соберет изгнанников Израиля, и рассеянных Иудеев созовет от четырех концов Земли».

Определив для себя форму мира – каждый в соответствии с тем, какой текст из Писания казался ему более подходящим, – ранние средневековые географы начинали барахтаться в трясине традиционных представлений и полупроверенных фактов. По большей части они брали за основу для внутреннего устройства своего мира систему Эратосфена – утрированную и избавленную от каких бы то ни было научных принципов, которые он в нее привнес. Река Ганг отмечала восточную оконечность обитаемого мира, а пустыня Сахара – его южный предел. Римская империя занимала большую часть земной тверди или, по крайней мере, всю ту ее часть, которая того стоила. Существование моря Океана вокруг обитаемого мира для Косьмы, например, доказывал волнистый занавес вокруг стола с предложением хлебов, а для остальных – обрывки работ греческих географов, таких как Эратосфен. Каспийское море представляло собой залив Северного моря, а Скандинавия – остров к северу от Германии.

Единственное, что дошло до нас от римской картографии, – это карты Клавдия Птолемея, и карта известная как Пейтингерова таблица. Это преимущественно дорожная карта, а название она получила по имени открывателя. Однако существует еще по крайней мере десяток классических ссылок на другие карты в работах Варрона, Витрувия, Светония, Плиния и других авторов. Однако все карты, упоминаемые в этих текстах, утрачены. Из написанного о них можно понять, что, в противоположность ранним христианским картам Средневековья, они не испытывали недостатка в географических деталях; напротив, они предоставляли зрителю обильную информацию – верную или нет, другой вопрос.

На всех восьми или десяти картах, которые можно достаточно точно датировать 500–800 гг., почти нет деталей. На них показана совершенно примитивная концепция мира, которая не соответствовала ни окружающей действительности, ни, вероятно, реальным знаниям их авторов. Прямоугольную карту мира Косьмы, например, изготовил человек, который много путешествовал и повидал мир. Карта – всего лишь контур его теологической концепции мира, она не несет никакой практической информации. Даже автор не смог бы воспользоваться ею, чтобы добраться из одного места в другое, как не смог бы показать на ней самых элементарных политических границ. Неужели карта нужна была ему только как аллегорическая картина мира, условная иллюстрация к тезису? Или Косьма считал своих читателей настолько глупыми, что надеялся обмануть их своим примитивным толкованием мира, в котором они жили? Сам Косьма не оставил для нас никаких объяснений.

Вторая карта мира этого периода находится в библиотеке Альби в Лангедоке. Она переплетена в один том с рукописью VIII в., содержащей космографии Орозия и Юлия Гонория. Карта выполнена чрезвычайно грубо; фактически она настолько плоха, что многочисленные содержащиеся в ней географические ошибки, возможно, объясняются скорее недостатками плохого рисовальщика, чем информации, с которой он работал. Обитаемый мир изображен на ней в виде длинного прямоугольника со скругленными углами, окруженного океаном. При этом суша включает только район Средиземного моря, или то, что автор считал пределами старой империи. От Азии осталась лишь полоска суши по восточной границе Средиземноморья. Хотя карта очевидно римского происхождения, Италия на ней тоже нарисована плохо. Нил и Красное море впадают в Средиземное море. Западный ветер (зефир) дует с юга, река Ганг расположена в Южной Африке. Но при всех своих недостатках карта Альби, изготовленная около 750 г., остается одной из древнейших картографических изображений «латинской» Европы в Средние века.

Среди интересных карт, упомянутых в книгах того времени, но сгинувших без следа, было изображение мира, сделанное епископом Орлеанским Теодульфом (788–821) на стене собственного дома. Анастасий рассказывает, что у папы Захарии, который занимался истреблением географических ересей Виргилия, тоже была карта мира, изготовленная специально для него. В период его папства эта карта украшала собой одну из комнат Латеран-ского дворца. Эйнхардт (770–840) – друг и биограф Карла Великого – описывал, среди прочих чудес императорской библиотеки, три таблицы из серебра и одну из золота. На одной из серебряных таблиц был выгравирован «весь круг земной», разделенный на три континента. Две других содержали детальные планы городов Рима и Константинополя. Даже анонимный равеннец утверждает, что нарисовал «с чудесным искусством» картину всех описанных им земель.

Разрушительного действия времени сумели избежать более шестисот карт и набросков, сделанных между 300 и 1300 гг. Позже их находили в самых странных местах и при самых необычных обстоятельствах. Их размер варьируется от нескольких дюймов[24] – например, схематическое изображение мира в «Этимологии» Исидора Севильского – до пяти и больше футов в диаметре – как прекрасная карта из Херефордского собора (1275). Но, вне зависимости от размера и художественного качества изображения, в этих картах невозможно проследить никакого развития мысли и представлений о мире. Можно увидеть только механическое добавление фактов и столь же механическое развитие нескольких базовых идей. Невозможно также сколько-нибудь разумно классифицировать средневековые карты или разбить их на группы по точности и практичности. Даже для «типов» карт со сходными характеристиками невозможно определить какие бы то ни было источники и прототипы, кроме принятых церковью писаний, популярных в народе мифов и искаженных фрагментов греко-римской картографии, уцелевших от лучших времен. При копировании карты редко дорабатывали и улучшали по сравнению с оригиналом, как делали в свое время при переиздании карт Птолемея. Карты испанского монаха Беата, например, впервые появились в его «Комментариях к Апокалипсису», написанных в 776 г. На протяжении последующих пяти столетий эти карты многократно копировали, по всей видимости, ученые представители духовенства, но при этом в них почти ничего не изменилось. Добавились только кое-какие декоративные элементы и фантастические создания, придуманные Плинием и Солином. Подобные дополнения к картам, которые с самого начала были схематическими или аллегорическими, практически никак не сказались на развитии науки и не имеют исторического значения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.