Глава 18 Ламии доктора Мюллера

Глава 18

Ламии доктора Мюллера

Практика борьбы с ведьмами инквизиторов Якова Шпренгера и Генриха Крамера (Инститориса) стала источником вдохновения не только для их печально знаменитого «Молота ведьм». В старом городе Констанце, что при истоке Рейна из Боденского озера, и где в начале того же XV века вместе со своими трудами уже был сожжен чешский мыслитель Ян Гус, за работой инквизиторов с интересом следил доктор права Падуанского и профессор Констанцского университетов Ульрих Мюллер, более известный под латинизированной фамилией Молитор.

Ведовство пришло в Германию поздно, и до 70–80-х гг. XVI в. процессы против ведьм отнюдь не были часты. В других европейских странах ведьм судили с XV столетия, в особенности в Южной Франции и в альпийских областях Италии, откуда явление перетекло во французские Альпы, Швейцарию и Тироль. Профессор юриспруденции в Констанце Ульрих Молитор адресовал эрцгерцогу Сигизмунду Австрийскому книгу о ведовстве, материалом для которой послужили преследования ведьм инквизитором Генрихом Инсисторисом в Тироле с августа по октябрь 1485 г.[413]

Изданный впервые в 1488 или в 1489 году (точно неизвестно), трактат Ульриха Молитора «О ламиях» (De laniis et phitonicis mulieribus) перепечатывался 16 раз до 1500 года на латыни и немецком, и до конца XV века превосходил по популярности сам «Молот ведьм». Книга построена как диалог, в котором обсуждались актуальные в то время вопросы: могут ли ведьмы и чародеи принимать другие формы, вредить младенцам, вызывать половое бессилие, предсказывать будущее, и могут ли от совокупления с демоном рождаться дети. Трактат обычно был снабжен шестью иллюстрациями (иногда их было больше или меньше), которые несколько отличаются от издания к изданию. Одна из гравюр, иллюстрирующих вред ведьм, довольно характерна. Обычно она описывается как «Ведьма-лучница, чьи магические стрелы поражают соседей»[414].

Molitoris, Ulricus.

De laniis et phitonicis mulieribus.

Strassburg: Johann Pr?ss,1489

Эту известную гравюру сейчас можно заказать во множестве печатных фирм в интернете. Называется она «Ведьма околдовывает ореховой стрелой» или «Колдунья наводит порчу на ногу крестьянина». Но что это за «порча», и почему ведьма стреляет именно в ногу?

Историки и искусствоведы об этом мало задумывались. Точнее, не задумывались вовсе. Ведь и так все понятно — ведьма приносит вред по определению. Века господства демонологии не прошли даром. Ну а если такой вопрос все же кому-нибудь пришел бы в голову? Ответ, надо заметить, лежит на поверхности — стоит лишь заглянуть в таблицу Гирша[415]. За два года до выхода книги Молитора Германия оказалась широко поражена эрготизмом, причем его гангренозной формой, которой там уже давно практически не было (более ранние эпидемии Гиршем не отмечены, но он упускает пляски св. Витта). В некоторых изданиях трактата Молитора (обычно Иоганна Отмара или Иоганна Прюсса) крестьянин на гравюре ничего в левой руке не держит, а его пальцы и кисти рук выглядят очень характерно для симптомов «злой корчи» («руки загибаются ладонями внутрь, пальцы корчатся»[416]), да и целится ведьма направленно именно в ступню. А ступни при огне св. Антония поражаются обычно в первую очередь. Вероятно, болезнь развивалась в переходной форме к гангренозной.

Широкое распространение эпидемии 1486 года подразумевает, что с первой зафиксированной эпидемии IX века спорынья в Германии крепко прижилась. Паразитный грибок не мог появиться сразу на всей территории внезапно и неожиданно. Но, постепенно распространяясь, он приводил к небольшим вспышкам заболевания, которые остались хронистами не отмеченными, к пляске св. Витта, которую некоторые ошибочно с эрготизмом не связывают, а также к психозам и галлюцинациям, что, скорее всего, как раз и могло явиться поводом к мыслям об охватившем страну колдовстве. Вероятно, не случайно годом раньше инквизитор Крамер искал ведьм в Тироле именно с августа по октябрь. При этом про обвинения ведьм, например, во Франции мы можем иногда прочитать: «Некоторых из них обвиняли в смерти людей и животных от эрготизма — болезни, которую вызывает употребление в пищу зараженного зерна, что часто случалось во Франции XVI–XVII вв.»[417], а в Германии такие обвинения не были распространены. Хотя ситуация была схожей, но в Германии болезнь чаще проявлялась в виде конвульсий, а ведьм стали обвинять позже — только когда демонологические работы, подобные трактату Молитора, сформировали определенные стереотипы.

Но действительно ли ведьма на гравюре насылает порчу, как принято считать, или это просто проекция дискурса самого демонологического трактата? Демонология еще не была развита, ее собственный понятийный аппарат не разработан, образы злых колдуний народу еще не привиты. Похоже, что сюжеты гравюр взяты оформителями книги Молитора напрямую из средневековых дьяблерий, спектаклей с ряжеными бесами. Дьяблерии были неотъемлемой частью мистериального представления, они импровизировались, носили резко выраженный карнавальный характер и обладали известной степенью легальности. Причем иногда «чертям» предоставлялось право свободно бегать по улицам городов уже за несколько дней до постановок и создавать вокруг себя атмосферу бесовщины и необузданности. Народ не вкладывал в такие образы ничего отрицательного — это был лишь грубый ярмарочный юмор, праздник, средневековый «Хэллоуин». Мистерийный черт — вне образа официальных церковных проповедей, он в этом отношении похож на дурака и шута. Карнавальный момент превращал преисподнюю в веселое народно-площадное зрелище. Создается впечатление, что задачей Молитора как раз и было изменить вектор представления, придать изображениям новое значение, показать причастность ведьм миру дьявола и внедрить в сознание читателя зловещий миф о реальном заговоре демонов и их приспешниц-ведьм против христианского мира.

Поэтому вполне вероятно, что изначально «народный» смысл прототипа гравюры был строго противоположный — ведьма лечит огонь св. Антония с помощью прутика из лещины, которая еще с античных времен считалась священной, помогала тушить пожары, останавливать огонь и устранять многие болезни. Лещина (орешник) относилась к «благословенным» деревьям, в которые «не бьет гром», служила для изготовления магических орудий — жезлов и посохов. Волшебная палочка в фольклоре была из орешника. Священные ореховые рощи друидов представляли мудрость, магию и вдохновение. «Орешник был священным деревом у кельтов. В Эдинбурге и Глазго районы и сейчас известны как Calton (Gaelic Calltuinn) в увековечение памяти о священных рощах»[418]. «Германские народы также рассматривали орешник как священный кустарник»[419]. Ветка лещины способна указать на клад и защитить от колдовства. Благодаря своему священному статусу, лещина широко использовалась в качестве оберега от нечистой силы. Ни о какой порче и речи быть не могло. Возможно, на изначальном прообразе этих гравюр не было даже и лука — просто добрая ведьма с волшебной палочкой, пытающаяся помочь несчастному крестьянину. То есть — прямая конкуренция церкви и ордену св. Антония. Это экономический вопрос, а не духовная борьба с пережитками язычества. Те суеверия, которые церкви не мешали, она не трогала, как будет видно из «Молота ведьм».

А в XIX веке, после столетий демонологической пропаганды, мы уже читаем, что на гравюре «представлена ведьма, поражающая крестьянина в ногу колючей стрелой»[420]. В переиздании широко известной «Книги черной магии» (в репринте 1911 года — «церемониальной магии») оккультиста и христианского мистика Артура Уэйта («гнусного Артуэйта» в описании Алистера Кроули) гравюра из трактата Молитора поясняется соответственно: «Ведьма стреляет крестьянину в ногу волшебным прутом из орешника. Жертва снимает обувь, когда чувствует, что нога начала опухать. Если крестьянин уступит требованиям ведьмы, то заклинания будут сняты»[421]. Уэйт, что характерно для мистического мышления, игнорирующего или инверсирующего причинно-следственную связь, не обращает внимание на то, что ботинок снят крестьянином раньше, стрела пока еще у ведьмы. Очевидно, что крестьянин-мазохист сам добровольно подставляется под порчу. Представлять же ведьму как сдвинутую во времени воображаемую причину-абстракцию — на ярмарочной народной гравюре слишком притянуто. Но это вовсе не смущает и современных исследователей, утверждающих, что на гравюре изображена «женщина, насылающая хромоту на мужчину, стреляя ему в ногу отравленной стрелой»[422]. То есть «колючей стрелы» из описаний XIX века уже недостаточно, стрела со временем стала «отравленной». Справедливости ради надо заметить, была одна такая легенда об отравленной стреле в кельтской мифологии[423], только вот ведьмы в том эпизоде никак не фигурировали. Некоторые авторы концепцию своего восприятия даже экономически пояснили:

Эта гравюра из трактата Молитора показывает ведьму, нападающую на крестьянина и стреляющую ему в ногу заговоренной стрелой орешника. Ступня несчастного распухнет, и он вынужден будет прибегнуть к лечебным чарам. Таким образом, ее кошелек наполнится, а его карман опустеет[424].

Сама схема описана близко к реальной, только занимались этим бизнесом куда более серьезные структуры, а не деревенские ведьмы. Они лишь мешали. А «лицензированные» лечебные чары ждали больных у всевозможных Изенхеймских алтарей. Но обвинить в болезни ведьму — ход логичный и всем выгодный. Можно и женщину сжечь, завладев ее имуществом, и больного лечить, внушив ему ложную причину болезни. Ведь если он догадается, что дело в хлебе, а не в ведьмах — тут бизнесу и конец. Как мы видим, не так уж сложно было Молитору все перевернуть с ног на голову и со временем убедить всех, кого надо было убедить. Да, понадобились десятилетия — но сработало на века. С учетом того, что количество латинских изданий трактата Молитора существенно превышало количество изданий немецких, целевая группа поначалу была ограничена. Прежде всего, в существовании вредоносных ведьм и необходимости борьбы с ними предстояло убедить светских властителей и сам клир.

Любопытна и другая иллюстрации из книги Молитора под названием «Трапеза на шабаше», изображающая трех жен зажиточных бюргеров. Их весьма скромная трапеза происходит без присутствия дьявола.

Нет здесь и фантастических прислужников, и вообще, если бы не подпись под гравюрой, трудно было бы заподозрить, что перед нами — ведьмовское сборище. Однако Молитор напоминает своим читателям о том, как некий трактир внезапно наводнили злые духи, внешне неотличимые от соседей трактирщика. Они исчезли, когда святой Герман повелел им убираться прочь[425].

Эти злые духи-соседи характерно напоминают неудачный опыт Хофманна с ЛСД, когда вместо доброй соседки ему под действием препарата привиделась злая и коварная ведьма в раскрашенной маске. Был ли демонический подтекст в этом рисунке изначально?

В посещение ведьмами шабаша Молитор, однако, не верит, считая это — о, проблеск разума! — галлюцинацией, иллюзией, наведенной дьяволом: «Они оказываются во власти снов или сильных видений… которыми дьявол поражает их сознание. Так, обманутые ложными явлениями, они, проснувшись, верят, что подобные вещи действительно произошли с ними». За это многие считают Молитора чуть ли не гуманистом. Но мягкость его взглядов обманчива, он четко исполняет заказ папы Иннокентия VIII. Трактат писался, чтобы переубедить «самых известных врачей» и скептически настроенных людей, подобных эрцгерцогу Сигизмунду, которому Молитор и посвятил свой труд. Сигизмунд же с удивлением узнал о повсеместном колдовстве и засилии ведьм лишь от инквизиторов Крамера и Шпренгера. Эта святая уверенность инквизиторов в дьявольской силе ведьм вызывала у эрцгерцога закономерное недоверие и даже насмешки: ведь если бы ведьмы могли так легко вызывать ураганы и бури, то зачем тогда держать армию, не проще ли завести вместо нее всего лишь нескольких ведьм? Рациональным сомнениям Сигизмунда Молитор нехитрыми софизмами выносит свой жесткий вердикт: несмотря на ложность иллюзий, ведьмы, поклоняясь и принося жертвы сатане, являются реальными еретиками и отступниками, поэтому должны подвергаться казни. Генри Чарльз Ли отмечает беспомощность тех, «кто пока еще не уступил повальному увлечению колдовством»:

Таким образом, важность работы Молитора в том, что она показывает, насколько слабы были барьеры, которые разумные и справедливые люди могли воздвигнуть против господствующих тенденций, так усердно насаждавшихся римскими папами и инквизиторами[426].

Возможность того, что «дьяволом», внушающим иллюзии, могли быть какие-нибудь «ведьмины травы», Молитор игнорирует — в отличие, что интересно, от уважаемых им авторов «Молота ведьм». Вот те такой вариант отмечают, но всей силой своей богословской мысли отвергают. Авторы «Молота» как раз и видят свою задачу в том, чтобы противостоять возражениям об естественных причинах болезней, приводят ряд типичных мыслей «ученых и мирян» по этому поводу и учат, как эти заблуждения нейтрализовать. Если допустить у скептиков такие мысли, то они ведь и в существовании самих ведьм могут начать сомневаться, тем самым впадая в ересь — а именно величайшей ересью объявляют инквизиторы неверие в ведьм. Булла Иннокентия VIII, вошедшая в историю под названием «С величайшим рвением» (Summis desiderantes affectibus), дала инквизиторам зеленый свет. Мешать работе инквизиторов, по мнению папы, могут только те клирики и миряне, которые «не в меру высоко ставят свое разумение». Чинить инквизиторам препятствия в их деятельности теперь запрещено, а они могут заключать под стражу и конфисковывать имущество у «всякого, кого найдут виновным». Рейдерский бизнес по перераспределению собственности запущен. Не верить в ведьм и в насылаемый ими вред теперь нельзя. Проповедники должны тщательно опровергать заблуждение неверия в существование ведьм, и им предписано, как это делать:

Указание, как надо проповедовать против пяти возражений мирян, которые пытаются доказать, что бог не дает дьяволу и ведьмам власти производить подобные чародеяния. Проповедник должен отнестись осторожно к некоторым возражениям противников из мирян, а также и нескольких ученых, отрицающих существование ведьм[427].

Более того, инквизиторы уверяют, что некоторые несознательные миряне и ученые могут впасть в ересь и заявить даже такое:

Болезни, будто бы являющиеся следствием колдовства, подобны естественным болезням, т. е. таким, которые происходят по естественным причинам. Если кто-нибудь охромеет, ослепнет, помешается или умрет, то это легко может произойти по естественным причинам[428].

И это в то время, когда папа в своей булле совершенно ясно утверждает, что «причиняют женщинам преждевременные роды» и «лишают мужей и жен способности исполнять свой супружеский долг» своими чарами и заклинаниями «по наущению врага рода человеческого» только ведьмы и колдуны. Они же насылают порчу и «нещадно мучают как внутренними, так и наружными ужасными болями»[429]. Та естественная причина, от которой возникали все указанные выше симптомы болезни — «охромеет, ослепнет, помешается или умрет» (а также выкидыши, галлюцинации и импотенция), — нам уже хорошо известна. Но инквизиторы упорно настаивают на том, что такой причины нет и быть не может, ибо нечего и думать, что заболевание происходит из-за естественных причин или, как они конкретно пишут: «вследствие принятия известных трав или других снадобий». Выглядит это довольно подозрительно, создавая впечатление, что сами инквизиторы или знают, или догадываются о естественных причинах болезни, но сознательно «переводят стрелки» на дьявола. Авторы «Молота» поясняют, как проповедникам следуем возражать на вышеуказанные мысли:

Бесполезно искать естественного объяснения деяний дьяволов. Ведь когда человек, одержимый нечистым духом, начнет говорить на непонятном языке, то нельзя считать это естественным явлением. Нельзя объяснить этого и искусством некромантов. Надо искать здесь причину в особых существах со злой волей. Этими существами могут быть только демоны. Католические ученые различают постоянное и временное половое бессилие, причиняемое чарами[430].

Зацикленность инквизиторов на последнем моменте, а также их нескрываемая ненависть к женщинам, намекают нам, что проблема импотенции была им знакома не понаслышке. Основная опасность ведьм, красной нитью проходящая через «Молот», состоит в том, что «околдование происходит в первую очередь в виде наведения полового бессилия». И вот в этом у авторов «Молота» нет разногласий с Молитором: «Теологи нашли сверхъестественную причину для объяснения естественных явлений. Молитор (1489) рассказывает, как жены приводили своих супругов, утративших потенцию, в суд, врачи обследовали их и объявляли импотенцию результатом колдовства»[431].

Как и инквизиторы, Молитор в первых главах обсуждает насылание импотенции, и здесь самое время внимательнее присмотреться к названию оригинального трактата. Ведь в нем изначально не было никаких «ламий-кодуний». Там «лании» — слово, придуманное самим Молитором. И это не колдуньи и не ведьмы. Это — таинственная напасть, уже несколько лет как охватившая земли Сигизмунда. Болезнь, ставящая в тупик врачей, изучающих, как пишет Молитор, некую «заразу ланий». «Трудно мне по отношению к другим предвосхищать то, что исследуют врачи», — сетует Молитор, невразумительно говоря что-то об угрозе непосредственно ему самому, которую он ощущает «членами тельца своего». И винит он в этом ведьм. «Ламии» в названии и в тексте появятся лишь сто лет спустя, когда значение, вкладываемое Молитором в слово «лании», уже никто не будет понимать, и оно, вероятно, будет принято за опечатку и «исправлено» по разумению редактора.

Авторы «Молота», в отличие от Молитора, новых слов не выдумывают, но им также априорно ясно, кто виноват во всем. Колдуньи, по авторитетному мнению инквизиторов, приходя «к полному отрицанию веры и богомерзкому занятию», вызывают половое бессилие, воруют мужские члены и селят их в гнездах на деревьях. Чтобы члены из гнезд не убежали, ведьмы их там подкармливают.