Глава 9 Ужасная судьба отца и сына…

Глава 9

Ужасная судьба отца и сына…

О болезнях последнего российского императора Николая II можно сказать немного. В повседневной жизни, в своих привычках и наклонностях император был простым и бесхитростным человеком. Его всегда отличала неприхотливость в одежде и еде, как и почти полное безразличие к роскоши и комфорту. Он старался жить по определённому распорядку, ложился спать и вставал в одно и то же время и практически ежедневно совершал довольно продолжительные пешие прогулки. В молодости любил кататься на байдарке, затем увлёкся теннисом и бильярдом. Хотя и выкуривал несколько папирос в день и любил выпить рюмку-другую водки, но до конца своих дней отличался физической крепостью и лишь один раз серьёзно болел — брюшным тифом. К этому можно добавить лишь нелепую травму, полученную им 29 апреля 1891 г. в японском городе Оцу, когда фанатик-полицейский ударил наследника саблей по голове. Рана, к счастью, оказалась несерьёзной. Да ещё, судя по записям в дневнике, Николай II периодически страдал болями от «геморроидальных шишек».

Подробности о заболевании императора тифом сообщает в своих воспоминаниях начальник канцелярии министерства Императорского двора А.А. Мосолов. Он пишет: «Во время болезни государя тифом в Ливадии в 1902 году (здесь память изменяет уважаемому мемуаристу — дело происходило не в 1902, а в 1900 г. — Б.Н.) императрица явилась строгим цербером, не допуская к нему не только посторонних, но и тех, которых желал видеть сам государь. Наконец наступило улучшение в состоянии здоровья государя, и пользующие его врачи часто долго спорили о том, как выразить настоящее состояние больного. Находящиеся в Ялте министры настаивали на желательном объявлении государя вне опасности. Лейб-медик Гирш согласился, но профессор Попов объяснил, что ещё в течение недели он не находит возможным того признавать, так как период, при котором возможно прободение кишок (наиболее тяжёлое осложнение, обычно наступающее на 3-й неделе заболевания. — Б.Н.), не прошёл. Ввиду того я заметил медикам, что после сообщённых раньше в бюллетене улучшений в здоровье государя задержка объявления о том, что он вне опасности, может быть приписана неправильному лечению. Поэтому предположено вызвать берлинскую знаменитость, которую ещё в начале болезни советовала выписать императрица Мария Фёдоровна. На следующий день профессор Попов присоединился к мнению своих коллег, и было объявлено, что государь уже вне опасности (хитрость царедворца удалась! — Б.Н.). Пользующие государя врачи порекомендовали царю совершать прогулки на чистом воздухе, но профессор Попов при этом оговорил: „Лишь по горизонтальным дорогам“. Так как в гористой местности Ливадии не было ни одной более или менее горизонтальной дорожки, то (было приказано) устроить таковую в спешном порядке от Ливадии по направлению к Ореанде. Затем её довели до Ай-Тодора». Таково происхождение Солнечной (прежде — Царской) тропы, которая, как утверждают путеводители по Ялте, «очень хороша для прогулок, так как на всём протяжении её нет ни подъёмов, ни спусков. Тропа идёт среди лиственного леса, иногда образующего как бы зелёный туннель, сквозь ветви которого можно любоваться живописными пейзажами крымского побережья, включая знаменитое Ласточкино гнездо на Ай-Тодорском мысу».

Безмерная радость венценосных родителей от появления на свет в пятницу 30 июля 1905 года долгожданного наследника — после рождения четырёх дочерей — была вскоре, увы, омрачена возникновением у него симптомов неизлечимого заболевания.

Уже через месяц с небольшим после рождения цесаревича в дневнике Николая II появляются тревожные записи:

«8-го сентября. Среда. Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины. Пришлось вызвать Коровина (Иван Павлович Коровин — лейб-педиатр, личный врач цесаревны Ольги Николаевны. — Б.Н.) и хирурга Фёдорова; около 7 часов они наложили повязку. Как тяжело переживать такие минуты беспокойства.

9-го сентября. Четверг. Утром опять на повязке была кровь; с 12 час. до вечера ничего не было.

10-го сентября. Пятница. Сегодня целый день у Алексея не показывалась кровь; на сердце так и отлегла щемящая забота.

11-го сентября. Суббота. Слава Богу, у дорогого Алексея кончилось кровотечение уже двое суток. Так и просветлело на душе!»

Однако, как оказалось, радоваться и благодарить Бога было рано. Врачи установили, что ребёнок страдает роковым недугом гессенских герцогов, к семье которых принадлежала императрица Александра Фёдоровна, — гемофилией.

Гемофилия — передающееся по наследству заболевание, характеризующееся резким замедлением свёртываемости крови вследствие отсутствия в ней некоторых так называемых факторов свёртывания, в частности — VIII и IX факторов. В результате при малейших ушибах возникают длительные, трудноостанавливаемые кровотечения. Особенно характерными являются кровоизлияния в области суставов: появляется припухлость, повышается местная температура, в покое и особенно при движении возникают сильные боли. При повторных кровоизлияниях развиваются деформация и тугоподвижность суставов.

Первые описания гемофилии как самостоятельного заболевания появились в конце XVIII – начале XIX века. Название болезни было предложено немецким клиницистом И.Л. Шёнлейном в 1820 г., но окончательно термин «гемофилия» упрочился в медицине после появления капитальных трудов Г. Салли (1905) и В. Буллока, А. Билдса (1911). Гемофилией болеют только мужчины, а передаётся она через женщин — носительниц патологического гена. Прогноз в отношении жизни неблагоприятный: только 12% больных достигают зрелого возраста, остальные погибают от кровотечений в детстве. В семье Александры Фёдоровны — внучки английской королевы Виктории — ужасная болезнь унесла жизни её дяди, брата, двух племянников.

До настоящего времени гемофилия относится к числу неизлечимых болезней. Единственным методом лечения являются переливания свежей крови или её специальных препаратов. Причём в последние годы само это лечение стало представлять опасность в связи с широким распространением вируса иммунодефицита человека. Так, по данным Американской медицинской ассоциации, в США в 1996 г. насчитывалось от 8 до 10 тыс. больных гемофилией, заражённых СПИДом при переливаниях крови. В Японии таких заражённых было около 1800 человек.

В октябре 1911 г. в Спале у наследника после езды в карете по тряской дороге открылось внутреннее кровотечение. Срочно послали за врачами. Педиатр, доктор Острогорский прибыл почти немедленно, за ним — доктора Фёдоров и Раухфус. Состояние ребёнка ухудшалось. Профессор Фёдоров вызвал из Петербурга своего ассистента доктора Деревенко. Но ни один из них не смог остановить кровоизлияние, и никакие лекарства не могли снять боль. Пять приглашённых докторов, находившихся у постели Алексея, беспомощно наблюдали, как в результате внутреннего кровотечения возникали опухоли ноги, паха и нижней части брюшной полости. Когда доступное пространство под давлением опухолей заполнялось, нога мальчика поднималась к груди, образовывалось новое пространство, но и оно вскоре заполнялось, а кровь всё текла.

Анна Вырубова в своих воспоминаниях описывает все последующие дни как «бесконечные пытки для мальчика и для всех нас — мы были вынуждены, слышать, как он всё время кричит от боли… нам нужно было делать всё необходимое для него, и мы закрывали уши ладонями».

Николай II писал своей матери: «Самыми страшными были дни между шестым и десятым октября. Бедный наш ненаглядный мальчик сильно страдал, каждые четверть часа повторялись спазматические боли. От высокой температуры он день и ночь был в беспамятстве, всё пытался сесть в кроватке и каждое движение снова приносило боль. Он почти не спал, у него не было сил плакать, он всё время стонал и повторял: „О Господи, смилуйся надо мной“. Просто непереносимо было оставаться в его комнате, хотя я должен был сменять Аликс, она ведь проводила все ночи и была совсем измучена».

Баронесса Буксгевден вспоминала: «Он не мог есть, не мог найти удобное положение в постельке. Часто, когда ребёнку казалось, что укачивание смягчит боль, его слуга, матрос Деревенько, носил изнурённого болезнью несчастного мальчика на руках. Иногда он плашмя лежал на подушках. Он слабел с каждым днём, становясь всё более худым, похожим на мертвеца, только глаза огнём болели на измученном осунувшемся личике».

Роберт Масси в своей книге «Николай и Александра» рассказывает о том, как проходило заболевание у Алексея. С медицинской точки зрения гемофилия у царевича проявлялась в том, что кровь у него не сворачивалась, как у нормальных людей. Каждый ушиб или синяк, в результате которого происходил разрыв какого-нибудь, даже самого крошечного внутреннего кровеносного сосуда, вызывал медленное просачивание крови в окружающие мышцы и другие ткани. Вместо того чтобы быстро сворачиваться, как это обычно бывает у нормального человека, кровь, не переставая, часами сочилась, образуя опухоль, или гематому, величиной с большое яблоко. Затем, когда опухоль становилась твёрдой и раздутой, как шар, за счёт наполняющей её крови, кожа утрачивала эластичность и не могла больше растягиваться, давление замедляло кровообращение, в результате чего начиналось образование тромба. После этого гематома постепенно рассасывалась и тёмно-багровый синяк превращался в пятнистый желтовато-зелёный.

Обычная царапина на пальце царевича не представляла опасности. Незначительные внешние порезы или царапины на любом месте поверхности тела сразу же затягивались, а потом на них накладывали тугую повязку, которая сдавливала кровеносный сосуд и давала возможность повреждению постепенно заживать. Естественно, исключением были кровотечения изо рта или носа — там невозможно было наложить повязку. Однажды царевич чуть не умер от носового кровотечения, хотя не испытывал при этом никакой боли.

У Алексея гемофилия постоянно вызывала кровоизлияния в суставах — они превращали его в инвалида, причиняли нестерпимую боль. Кровь, скапливаясь в замкнутом пространстве сустава лодыжки, колена или локтя, вызывала давление на нерв, и начинались кошмарные боли. Иногда причина кровоизлияния была известна, иногда нет. В том и другом случае Алексей, проснувшись утром, говорил: «Мама, я сегодня не могу ходить», или: «Мама, я сегодня не могу согнуть локоть». Пока подвижность сохранялась и кровь просачивалась в суставную сумку, боль была незначительной. А затем, когда суставная сумка заполнялась, начинались сильные боли. В таких случаях помог бы морфий, но из-за того, что организм привыкал к этому наркотическому средству, и из-за его разрушительных свойств царевичу его не давали. Он переставал чувствовать боль, только когда терял сознание.

Попадая в сустав, кровь разрушала кости, сухожилия и ткани, конечности каменели в неподвижном согнутом положении. Лучшим средством, выводящим из такого состояния, были постоянные упражнения и массаж, но при этом всегда была опасность, что снова начнётся кровотечение. Поэтому лечение Алексея включало мрачный перечень тяжёлых железных ортопедических приспособлений, которые были сконструированы для выпрямления его конечностей. Кроме того, он постоянно принимал горячие грязевые ванны. И говорить нечего — каждый такой случай означал недели постельного режима.

А.А. Мосолов вспоминает: «В 1912 г. в Спале, причаливая лодку, наследник сделал усилие ногой, и у него открылось кровотечение в паху. Несчастный ребёнок страшно страдал. Лечили наследника лейб-медик Е.С. Боткин, лейб-хирург профессор Фёдоров и выписанный из Петербурга лейб-педиатр Раухфус. Министр двора потребовал, чтобы врачи ежедневно составляли бюллетени. Несмотря на все средства, ими прописываемые, кровотечение не останавливалось; они единогласно признавали положение маленького мученика весьма угрожающим. Раз вечером Фёдоров остался после ухода своих двух коллег и сказал: „Я с ними не согласен. По-моему, надо бы принять более энергичные средства. К сожалению, они весьма опасны. Однако, лечи я один, применил бы“». (Можно предположить, что С.П. Фёдоров имел в виду переливание крови, тогда ещё только получавшее научное обоснование после открытия в 1900 г. К. Дандштейнером групп крови и являвшееся не вполне безопасной процедурой. Впрочем, и теперь переливание крови не напрасно называют операцией, обставляя её всеми возможными формальностями.)

Дочь Е.С. Боткина, Татьяна Мельник, так описывала эти события: «Большим было горем для всех, когда осенью 1912 г. в Спале Алексей Николаевич захворал, и настолько серьёзно, что из Петербурга вызвали хирурга Сергея Петровича Фёдорова. У Алексея Николаевича появилось внутреннее кровоизлияние на почве ушиба живота. Образовавшаяся опухоль давила на нервы, и этим вызывались страшные боли и неподвижность ноги. Мы с трепетом следили за печатавшимися в газетах бюллетенями. С этой зимы при Алексее Николаевиче появилось новое лицо, остававшееся при нём неотлучно, — доктор Деревенко, ассистент профессора Фёдорова, к которому Алексей Николаевич очень привязался». (Владимир Николаевич Деревенко (1879–1936), получивший звание почётного лейб-хирурга, сопровождал царскую семью в Тобольск и Екатеринбург в качестве врача особого отряда. Судя по дневникам Николая II, он продолжал и там пользовать наследника, приходил в Ипатьевский дом накладывать ему гипсовую повязку в связи с болями в коленном суставе. Жил он отдельно от царской семьи, что, вероятно, и спасло ему жизнь в роковую ночь на 17 июля 1918 г. Однако от «карающей руки» он не ушёл — есть сведения, что он погиб в ГУЛАГе.)

Английская писательница Барбара Бёрнс в книге «Алексей. Последний царевич» (М., 1993), посвящённой её племяннику, погибшему от гемофилии, подробно описывает болезнь царевича Алексея.

«Императрица сама дежурила у постели сына. В течение последующих одиннадцати дней она не ложилась спать и не раздевалась. У кровати мальчика был диванчик, на котором она отдыхала и, если можно было, позволяла себе немножко вздремнуть. Но почти всё время она сидела возле находившегося в полубреду сына, бодрствуя и молясь.

Сидя у постели сына, Александра Фёдоровна всё время прикладывала холод к его пылающему лбу, а иногда просто держала его за ручку. Помочь ему она ничем не могла. Хуже всего было слышать, как он говорил ей: „Мама помоги мне. Почему ты мне не помогаешь? Ведь ты мне поможешь?“ Она с радостью отдала бы жизнь, если бы это избавило мальчика от страданий, но помочь ему было не в её силах. Её преследовала мысль о том, что именно она наградила его этой болезнью. И единственное, что ей оставалось, — это сидеть около него в эти мучительные часы. Для Николая это было невыносимо. Однажды, когда он вошёл в комнату, вид страдающего Алексея, крики боли так расстроили его, что люди видели, как он выбежал из комнаты, горько плача».

Доктор Фёдоров предупредил царя, что кровоизлияние в желудок не останавливается, поэтому нужно ожидать, что ребёнок в любую минуту может умереть. Ввиду того, что при дворе распространялись всевозможные слухи, возникла мысль выпустить официальный бюллетень о состоянии здоровья царевича. Из него русская держава узнала, что наследник престола тяжело болен, хотя о самой болезни не сообщалось.

В приступе крайнего отчаяния Александра Фёдоровна поручила Анне Вырубовой послать телеграмму Распутину и просить его молиться за мальчика. Распутин в это время был на родине, в Сибири. Он немедленно телеграфировал в ответ: «Бог узрел твои слёзы и услышал твои молитвы. Не горюй. Маленький не умрёт. Не разрешай докторам слишком его беспокоить».

Это послание от Распутина вселило в императрицу надежду. Теперь она не верила, что Алексей может умереть. Доктора же, хоть и признавали, что смертельный кризис миновал, не считали, что в его состоянии произошли кардинальные изменения. На следующий день кровотечение прекратилось и боли стали утихать. «Мальчик лежал истощённый, совершенно измотанный болезнью, но он был жив», — писала Анна Вырубова.

«Я пишу Вам, и сердце моё полно благодарности Господу за его милосердие, — писал Николай матери. — Он ниспослал нам благодать — Алексей начал поправляться… Аликс переносила это тяжкое испытание более мужественно, чем я, когда Алексею было совсем плохо…»

Значительнее позднее доктор Фёдоров признался Великой княжне Ольге, что «с медицинской точки зрения выздоровление царевича совершенно необъяснимо».

Однако вернёмся к воспоминаниям А.А. Мосолова. Он пишет: «На следующее утро в 11 часов приехал Распутин. В два часа врачи сказали, что кровотечение у цесаревича прекратилось. Я спросил Фёдорова, применил ли он то лечение, о котором говорил. Профессор махнул рукой и сказал: „И примени я его, при сегодняшних обстоятельствах в этом не сознался бы!“ Он поспешно ушёл».

Историк А.Н. Боханов отмечает, что болезнь цесаревича Алексея «роковой цепью связала семью последнего монарха» и пресловутого «старца». Эта семейная драма послужила важнейшей причиной утверждения у подножия трона мрачной фигуры Григория Распутина, ставшего радостью и надеждой последних монархов и одновременно их проклятием. По имеющимся данным, именно в конце 1907 г. Распутин оказался рядом с заболевшим наследником, «сотворил молитву» — и положение ребёнка улучшилось. О том, что вмешательство Распутина неоднократно изменяло в лучшую сторону течение болезни наследника, сохранилось довольно много различных упоминаний, но конкретных, подлинно документированных данных почти нет. Слухов в этой области всегда было больше, чем надёжных фактов. Но одно можно всё-таки констатировать вполне определённо: Распутину действительно удивительным образом неоднократно удавалось оказывать помощь маленькому царевичу. Анализ природы подобных воздействий находится за пределами возможностей историка. Тут требуются серьёзные и объективные исследования медиков, которых пока не существует, а существующие «пробы пера» нельзя признать убедительными.

Одну из таких «проб пера» предпринял известный писатель и драматург Э. Радзинский. В своей книге «Господи… спаси и усмири Россию» он пишет:

«Тайна (Распутина) не в силе чудотворства, сила эта — бесспорна. И она постоянно спасала наследника. Ему даже необязательно было находиться рядом с Алексеем. Колдун XX века, он уже пользуется телефоном и телеграфом (как тут не вспомнить Кашпировского с его «обезболиванием» по телевизору. — Б.Н.). Множество раз описанные истории… Звонок из Царского Села на квартиру Распутину: мальчик страдает, у него болит ухо — он не спит.

— Давай-ка его сюда, — обращается по телефону „старец“ к императрице. И уже совсем ласково подошедшему к телефону мальчику: — Что, Алёшенька, полуночничаешь? Ничего не болит, ушко у тебя уже не болит, говорю я тебе. Спи.

Через 15 минут — ответный звонок из Царского Села: ухо не болит, он спит».

А вот как описывает Э. Радзинский уже известный нам случай: «В 1912 году в Спале наследник умирал — у него опухоль, началось заражение крови. Но Аликс с измученным ночными бдениями лицом торжественно показывает врачам распутинскую телеграмму: „Бог воззрил на твои слёзы и внял твоим молитвам. Не печалься, сын твой будет жить“. Знаменитые врачи только печально качали головами: страшный финал неминуем. А мальчик… мальчик вскоре выздоровел».

Надо полагать, что Распутин не «заговаривал кровь» и не ликвидировал воспаление в ухе. Просто он своим гипнотическим воздействием повышал порог возбудимости нервной системы, уменьшая таким образом восприятие боли, что по механизму рефлекса способствовало ускорению рассасывания кровоизлияний и обратному развитию воспаления. Болезнь же, конечно, оставалась.

Барбара Бёрнс предлагает свою собственную, оригинальную версию «чудесного выздоровления». Она пишет: «В связи с этим следует отметить, что получение телеграммы от Распутина само по себе сыграло благотворную роль в ситуации, с медицинской точки зрения безнадёжной. Начать с того, что одна строчка в телеграмме Распутина: „Не разрешай докторам слишком его беспокоить“ — была замечательным медицинским советом. Около постели больного постоянно суетились четыре врача, они мерили температуру, осматривали ногу и пах и, наверное, Алексея всё время травмировали, а он крайне нуждался в покое. Тромб, создававшийся постепенно и вначале очень хрупкий, легко было сместить во время одного из тех беспрерывных обследований, которые проводили врачи. И когда наконец они оставили Алексея в покое то ли потому, что потеряли всякую надежду, то ли из-за совета, данного императрице Распутиным, результат, безусловно, был положительным».

Николай сообщал в письме матери: «У него всё ещё боли в левом колене, и оно не сгибается. Нога неподвижно лежит на подушке. Но это не тревожит врачей, они понимают, что продолжается процесс внутреннего рассасывания, а для него нужна полная неподвижность. Цвет лица у него теперь совсем хороший, а одно время он был совершенно восковым: руки, лицо, всё тело. Он ужасно похудел, но врачи сейчас чем только его не пичкают».

Для выпрямления левой ноги врачи изобрели металлический треугольник, поддерживающий ногу, которая постепенно начала принимать нормальное положение. Массаж, горячие грязевые компрессы и ванны были лишь частью изнурительного лечения.

Из-за повторных кровоизлияний в суставы ребёнок часто не мог ходить, и в необходимых случаях (при так называемых больших выходах) его носил на руках специально выделенный «дядька» — боцман царской яхты «Штандарт» Андрей Еремеевич Деревенько (это хорошо видно на известных фото- и кинокадрах).

Очередное обострение болезни наступило во время пребывания царской семьи в Тобольске. Как вспоминает Т. Мельник, «вдруг слёг Алексей Николаевич. Это было для всех большое несчастье, так как он опять очень страдал, у него появилось то же внутреннее (по-видимому, внутрисуставное. — Б.Н.) кровоизлияние от ушиба, уже так измучившее его в Спале. Страшно живой и весёлый, он постоянно прыгал, скакал и устраивал очень бурные игры. Одна из них — катанье вниз по ступенькам лестницы в деревянной лодке на полозьях, другая — какие-то импровизированные качели из бревна. Не знаю, во время которой из них, но Алексей Николаевич ушибся и опять слёг».

Барбара Бёрнс описывает и последнее обострение заболевания, возникшее в 1918 г. в Тобольске — месте ссылки царской семьи: «Сразу после падения у Алексея заболело в паху, там произошло сильное кровоизлияние. Как всегда в таких случаях, боли были невыносимые».

После ушиба всё шло, как обычно, — боли усиливались в течение первых четырёх дней, затем постепенно кровоизлияние прекращалось, начинался очень медленный процесс рассасывания — опухоли начинали спадать. Александра Фёдоровна выкроила время, чтобы написать Вырубовой: «Солнышко заболел и был прикован к постели всю последнюю неделю… Ему сейчас лучше, но он плохо спит, а боли хоть поутихли, но ещё не прошли совсем. Вчера он немножко поел, и доктор Деревенко доволен ходом болезни. Малышу нужно неподвижно лежать на спине, это так утомляет его! Я целыми днями сижу около него, глажу его больные ножки; я стала почти такой же худой, как он…»

Доктор Деревенко повторно осматривал больного, но состояние его не улучшалось, в связи с чем Алексей Николаевич вынужден был оставаться на некоторое время в Тобольске после перевода родителей в Екатеринбург. Только месяц спустя наследник с сёстрами смог присоединиться к ним. Однако боли продолжались, и ходить больной почти не мог.

Из последней записи в дневнике Николая II: «30-го июня. Суббота. Алексей принял первую ванну после Тобольска; колено его поправляется, но совершенно разогнуть его он не может».

В роковую ночь на 17 июля отец на руках снёс своего сына в подвал Ипатьевского дома, откуда они уже не вернулись.