Глава четвертая

Глава четвертая

НСБО

Паралич, поразивший партию после 13 августа, лишь обострился после такого парламентского массажа. Напрасно больное движение пыталось всей своей тяжестью опереться на пролетариат, напрасно метало оно громы и молнии против «дворянской клики» господина Папена и его Клуба господ. Напрасно произносил Штрассер речи к немецким рабочим и напрасны были происки организации национал-социалистских ячеек на предприятиях.

Эта организация национал-социалистских ячеек на предприятиях (НСБО)[131] была основана Рейнгольдом Муховым в 1928 г. В начале 1931 г. она была реорганизована и уже давно пыталась перебраться из небольших предприятий на крупные. Под руководством Мухова и Шумана она разрослась в довольно крупный аппарат с центром в Мюнхене. Однако она все еще опасалась выступать в качестве профсоюза и вмешиваться в вопросы заработной платы. Гитлер по-прежнему запрещал ей заниматься этими делами, ибо образование национал-социалистских профсоюзов, как Гитлер упоминает в своей книге, он считал задачей гения, которым движение, однако, не располагало. Кроме того, он опасался, что интерес к экономическим вопросам может парализовать активность движения. Поэтому НСБО должна была удовольствоваться ролью ячеек, занятых вербовочной работой. Она являлась таким образом запрудой, расположенной перед партийным бассейном. Ее члены вначале не принимались в партию. НСБО в своей работе исходила из уверенности, что приход третьего царства неизбежен. «Особой задачей НСБО являлось, — утверждал Мухов в своих организационных положениях, — превратить рабочих в правящий слой в новом государстве. Кто хотел провести это в жизнь, должен был своевременно примкнуть к ячейке».

«Антикапиталистическое стремление»

Сколько труда затратил Грегор Штрассер, идейный вождь социального крыла национал-социалистской партии, чтобы завоевать в 1932 г. душу рабочего. Непроходящим свидетельством этих трудов была большая речь, произнесенная им 10 мая 1932 г. в рейхстаге. Речей, которые могли бы быть поставлены рядом с нею, мы не встречаем ни у Гитлера, ни у Геббельса. Прислушаемся же внимательно к ней, ко всем, заключающимся в ней нелепостям, ибо она является совершеннейшим выражением национал-социалистского мировоззрения. Кто хочет знать, что собственно представляет собой национал-социализм, должен прочесть эту речь.

«Подъем национал-социалистского движения, — сказал Штрассер, — является протестом народа против государства, которое отказывает ему в праве на труд и пропитание. Если аппарат распределения мировой хозяйственной системы в настоящее время не в состоянии правильно распределить богатства природы, то система эта лжива и должна быть изменена… Существенным в нынешнем развитии является великое антикапиталистическое стремление, которое сознательно или бессознательно охватило в настоящее время быть может 95 % нашего народа. Это антикапиталистическое стремление ни в коей мере не означает отрицания морально правомерной собственности, возникшей благодаря труду и бережливости. Оно не имеет ничего общего с бессмысленными и разрушительными тенденциями Интернационала. Оно является протестом народа против вырождающегося хозяйства и требует, чтобы государство во имя самосохранения порвало с демонами золота, мирового хозяйства, материализма, с образом мыслей, покоящимся на статистике внешней торговли и учетном проценте Рейхсбанка, и сумело бы обеспечить честное существование за честный труд. Это антикапиталистическое стремление является доказательством того, что мы стоим перед великим поворотом: перед преодолением либерализма, появлением нового образа мыслей в хозяйстве и перед новым отношением к государству».

Речь Штрассера заставила зазвучать давно заржавевшие струны в груди некоторых профсоюзных деятелей. Дело дошло до переговоров между Штрассером и вождями всеобщего объединения германских профсоюзов, которые до сих пор были тесно связаны с социал-демократией, но уже в течение ряда лет резко выступали против репарационных платежей и отошли от умеренной линии внешней политики социал-демократии. То, что отдаляло их от национал-социалистов, постепенно теряло в глазах свободных профсоюзов свое значение, тем более что они становились все нерешительнее в вопросе о собственных целях. Духовное оскудение социал-демократии, особенно ее неспособность к конструктивным решениям, стало совершенно очевидным. Напротив, национал-социализм штрассеровского толка делал вид, что он по крайней мере располагает множеством проектов. Его основная мысль — государству можно приказать, чтобы оно было в состоянии заботиться о всех. Эта основная мысль была, собственно говоря, заимствована им у рабочего движения, где она была лишь прикрыта ученостью эпигонов вождей, вышедших из буржуазных университетов. В свою вторую большую речь, произнесенную им в октябре 1932 г. перед собранием заводских ячеек в берлинском Дворце спорта, Штрассер вплел комплимент по адресу вождя социал-демократических профсоюзов Лейпарта,[132] выдав этим отчасти свои тайные намерения. Этой связью между Лейпартом и Штрассером и возникшими отсюда политическими проектами вызвано очевидно то, что соперник Штрассера, доктор Лей, позднее лишил свободы и возбудил процесс против этого столь ценимого Штрассером рабочего вождя.

Падение 6 ноября 1932 г.

В то время как Штрассер стремился привлечь родственные силы из левых партий, — не для того, чтобы влить их в национал-социалистскую партию, а с тем, чтобы направить в общее русло все политически активные элементы Германии независимо от их партийной принадлежности, — на его собственном судне произошла беда.

6 ноября на выборах в рейхстаг Гитлер понес сильный урон. Он потерял свыше 2 млн. голосов, общее число собранных им голосов упало до 11,73 млн. Вместо 230 он располагал лишь 197 мандатами. Правда, и социал-демократы получили вместо 133 мандатов 121 — запоздалый расчет за 20 июля, а центр — 89 мандатов вместо 97. Напротив, коммунисты увеличили число своих мандатов с 89 до 100 и достигли таким образом той же высоты, с которой национал-социалисты 14 сентября 1930 г. впервые испугали весь мир.

Волна несчастий не закончилась на этом. В ближайшие недели местные выборы каждое воскресенье давали национал-социалистам все меньшее количество голосов, так что можно было полагать, что на предстоящих выборах в рейхстаг они получат не больше 150 мандатов. Короче говоря, они были теперь крупной партией, но не представляли собой ничего необычного; хуже всего для них было то, что некогда они представляли собой феномен. Было сомнительно, сумеют ли они вообще сохранить существование на нормальных высотах. Начав катиться вниз, они могли окончательно скатиться в бездну.

Напротив, все партии, поддерживавшие правительство Папена, получили прирост голосов. Так, германская национальная партия увеличила число своих голосов почти на 50 %, а число своих мандатов с 37 до 50. Вокруг Папена собрались теперь все явно консервативные силы, которые всегда будут задавать тон в буржуазной Германии. Ближайшее рассмотрение результатов голосования показало бы нам, что национал-социалисты потеряли избирателей главным образом в крестьянских районах. Обращаясь на мгновение к вопросам парламентской тактики, нужно сказать, что Гитлер и Брюнинг — оба злейших врага Папена — потеряли большинство, с помощью которого в прошлом рейхстаге они совместно в состоянии были образовать правительство.

Второй удар Папена

При таком состоянии национал-социалистской партии Папен счел момент подходящим, чтобы нанести Гитлеру новый удар. По крайней мере с 13 августа он правил против воли национал-социалистов. Автору телеграммы в Потемпа он заявил, что эта телеграмма совершенно несовместима с претензиями на канцлерский пост. Когда Папен возвещал, что он намерен «затоптать» огонь гражданской войны в Германии, то каждый понимал, кого Папен в данном случае считал поджигателем. После выборов в рейхстаг 6 ноября он замыслил сделать большой шаг. 17 ноября он подал в отставку. Видимой причиной отставки являлись мотивы, которые существовали, собственно, и раньше. В деловом отношении Папен добился довольно больших успехов. Он устранил «марксистское» правительство в Пруссии и задолго до Гитлера провел действительную унификацию между государством и важнейшей германской провинцией. Далее, он довольно умело и удачно попытался «завести» хозяйство, как в то время говорили в Германии, предоставив ему кредиты в виде обязательств под предстоящие к уплате налоги.

Таким образом, отсутствие деловых успехов не могло явиться причиной падения Папена. Разумеется, тот факт, что большинство народа и парламента продолжало относиться к нему с недоверием, служил большой помехой, а при нормальных условиях мог превратиться в решающую помеху для его правительства. Но и в истекшие месяцы положение было точно такое же, что не мешало самонадеянному барону править так, как он считал нужным. Что же внезапно повлияло на него? Ни один разумный человек не мог полагать, что небольшая кучка сторонников Папена в рейхстаге после выборов 6 ноября внезапно превратится в большинство. Успехом являлось уже и то, что его злейшие противники — национал-социалисты и центр — не имели теперь большинства в рейхстаге.

Это-то именно и послужило причиной того, что он очистил свое место на министерской скамье и предложил Гитлеру взять игру в свои руки. Он хотел показать перед всем миром, что Гитлер к этому совершенно не способен, и его затея на этот раз удалась как нельзя лучше. В этом должен был убедиться даже генерал фон Шлейхер, который снова носился с мыслью о свержении министерства и на правах доброго друга советовал Папену подать в отставку. Теперь Гитлер с помпой появился в Берлине, был принят президентом, не испытав на этот раз никаких унижений. Беседа длилась больше часа, причем собеседники, как и полагалось, сидели на стульях. Он ушел от президента с поручением, которого напрасно домогался летом 1932 г., — с поручением образовать в качестве рейхсканцлера правительство. Разве он не утверждал уже раньше, что справится с этой задачей, не нарушив конституции?

Да, он говорил это летом, когда в союзе с Брюнингом располагал большинством в рейхстаге. Теперь, однако, у него не было большинства, он ослабел. Ослабел и Брюнинг. Никто в мире не подозревал, как слабы стали национал-социалисты. В Кайзергофе Гитлер сидел со своей свитой и целыми днями писал одно письмо за другим, так как обе стороны желали избежать устных переговоров. Письма эти содержали множество хитрых соображений по вопросам государственного права. Гитлер добивался при этом следующего: так как он, вероятно, не в состоянии получить большинства в рейхстаге, то президент должен был назначить его рейхсканцлером, облеченным его особым доверием, т. е. дать ему антипарламентские, быть может, даже нарушающие конституцию полномочия. По меньшей мере необходимо было распустить рейхстаг. В ответ на это требование президент дал ему понять, что если бы он захотел выбрать человека, облеченного его личным доверием, то ни в коем случае не остановился бы на господине Гитлере. Что касается Гитлера, то на нем лежит только задача — в этом отношении президент и так пошел ему очень далеко навстречу, вразрез с собственными чувствами — попытаться образовать парламентское правительство. В письменном поручении президент следующим образом выражает эти мысли:

«Вы знаете, что я стою на точке зрения президиального кабинета… который должен находиться под руководством лица беспартийного, а не партийного вождя, и что это лицо должно пользоваться моим исключительным доверием. Вы заявили, что согласны предоставить ваше движение лишь в распоряжение кабинета, во главе которого вы будете находиться сами, его партийный вождь. Если я соглашаюсь с этой мыслью, то я все же должен потребовать, чтобы такой кабинет имел за собой большинство в рейхстаге…» Удар за ударом для Гитлера: я, заявляет президент, вообще не желаю господина Гитлера, ибо я за президиальный кабинет, вы, господин Гитлер, не являетесь лицом, пользующимся моим особым доверием, я предпочел бы вообще не касаться того, чего вы, собственно, хотите, и если я это все же делаю, то лишь при одном условии, которое вы, однако, не в состоянии выполнить!

Вторичная неудача Гитлера

Таким образом президент поручает вождю партии выяснить, в состоянии ли он вообще образовать правительство, опирающееся на прочное работоспособное большинство с единой твердой программой действий. Поручение явно невыполнимое! Для этого Гитлеру пришлось бы объединить под своим руководством Гугенберга и Брюнинга, что невозможно по тысяче причин. Здесь все враждуют друг с другом. Гугенберг является врагом Брюнинга, а втайне и врагом Гитлера. Нечего говорить, что и между Гитлером и Брюнингом продолжает существовать противоречие и что их объединяет лишь ненависть к Папену и Гинденбургу.

Гитлер даже не берется за эту неразрешимую задачу, а продолжает из Кайзергофа писать одно за другим письма президенту, излагая свои соображения; Шлейхер пытается выступить посредником, но Гитлер заявляет ему, что если президент по-прежнему настаивает на своем условии о парламентском большинстве, то кабинета Гитлера не будет. Всякий же другой кабинет, под чьим бы руководством он ни находился, Гитлер считает недопустимым. Это, вероятно, пришло на ум и министру рейхсвера Шлейхеру. Очевидно даже рейхсканцлер фон Шлейхер должен был натолкнуться на сопротивление Гитлера. В этом отчасти сказывается упрямство не видящего выхода, дважды потерпевшего поражение Гитлера. Гитлер возвращает президенту его поручение и снова, тяжело потрясенный, возвращается в Мюнхен.

Одного успеха он все же добился, который, несмотря на значительный неуспех, имел некоторое значение, — он сблизился с президентом. От последнего уносит он заверение: «Во всяком случае теперь мои двери всегда будут открыты для вас».

Падение Папена

Папен добился своего и одержал верх над Гитлером. Но это не пошло ему впрок: он сам попался в сети, которые расставил ему министр рейхсвера фон Шлейхер. Последний, очевидно, надеялся, что с помощью переговоров ему удастся до некоторой степени связать национал-социалистского вождя, прийти к джентльменскому соглашению с ним, благодаря которому станет возможным правление без помехи со стороны национал-социалистов. Сам он пытался получить такое же обещание Гитлера, какое он в свое время получил в начале образования правительства Папена. Однако Гитлер отказался дать какое-либо обещание. Очевидно, он опасался, что его второй раз упрекнут в нарушении слова.

С тех пор Шлейхер считал, что правительству Папена настал конец. Он не хотел больше принимать участия в высшей школе верховой езды по узкой тропинке власти, имевшей лишь две точки опоры: уважение, которым пользовался президент, и оружие рейхсвера. Некоторую роль играл здесь ведомственный фанатизм. Он не хотел пускать в ход во внутренней борьбе оружие рейхсвера. Специалист министерства рейхсвера слишком заботился о блеске своей сабли и боялся поэтому пустить ее в ход. Он знал, что часть рейхсвера питает симпатии к национал-социалистам. Больше всего испугало его другое обстоятельство — берлинская транспортная стачка в начале ноября. Если две тысячи кондукторов автобусов и трамвая, заявил Шлейхер, оказались в состоянии парализовать в течение нескольких дней жизнь столицы, чему государственная власть не могла помешать, то насколько слабым должно оказаться правительство в случае настоящей всеобщей стачки, стачки, в которой примет участие симпатизирующее население. При таких обстоятельствах министр рейхсвера фон Шлейхер не считал себя достаточно сильным, чтобы обещать правительству Папена безусловную поддержку своих пулеметов.

Оставим, однако, в стороне детали этих интриг. В конце ноября Папен подал в отставку, к искреннему огорчению президента фон Гинденбурга. Последний на прощание подарил канцлеру, который был ему милее всех прочих, свой портрет с надписью: «Ich hatte einen Kameraden» («Был у меня товарищ» — из немецкой песни)

Шлейхер становится канцлером

Преемником Папена стал генерал Курт фон Шлейхер. Это, вероятно, не доставило президенту большой радости. Вероятно, Гинденбург не раз подумывал о том, как бы избавиться от этого политически опасного офицера. Прежнее расположение сменилось заметным холодком. Перед ним-то старый господин с некоторым злорадством поставил ту же неблагодарную задачу, при разрешении которой потерпели неудачу оба его предшественника. Папен получил от президента приказ о роспуске рейхстага, на случай если бы парламент проявил несговорчивость. Напротив, Шлейхер не получил от президента этого доказательства его доверия и таким образом с самого начала был осужден на неудачу. Самым позорным во всей этой игре явилось то, что Шлейхер не знал об этом наиболее уязвимом месте своей позиции и только в решающие смертельные мгновения понял, как жестоко он, этот вечный интриган, сам оказался обманутым.

В первый раз в истории германской республики рейхсканцлером становился генерал. Его правление выглядело совершенно иначе, чем представляло себе это обычно общественное мнение. Генерал фон Шлейхер решительно отказался, и притом не только на словах, от мысли о военной диктатуре. Он сбросил правительство Папена потому, что не хотел диктатуры, а вовсе не из-за неудовлетворенного личного честолюбия. Ибо он не особенно стремился стать канцлером. Его скорее привлекала роль, которую в соседней Польше так успешно играл маршал Пилсудский в качестве простого военного министра. Шлейхер больше полагался на свое политическое искусство, чем на свои пулеметы, и это почти гражданское высокомерие немало содействовало его падению.

Перед ним стояла двойная задача: он должен был быть канцлером активного национализма и вместе с тем руководителем социальной перестройки Германии. С полным основанием его можно назвать канцлером в национал-социалистской атмосфере, рассматривая поединок с Гитлером не только как борьбу за власть, но и как борьбу за то, кому суждено осуществить национал-социалистскую миссию.

Дилемма германского национализма

Германский народ не мог примириться с Версальским миром, который был ему навязан В 1918 г. с течением времени и среди держав-победительниц это стали понимать. Народ мог полагать, что договоры 1918 г. обязаны своим возникновением преходящему настроению держав-победительниц. В таком случае с исчезновением этих настроений должна была открыться возможность пересмотра этих договоров. Никто не сумел в большей степени, чем Штреземан, разбудить в народе убеждение в психологической возможности пересмотра договоров, особенно в достижимости соглашения с Францией. Наряду с этим существовало и другое представление — что в основе Версальского договора лежит уверенность народов в том, что Германия плохой партнер в деле мира и не может быть членом семьи народов. Если Германия и в самом деле была на таком счету у соседних народов, то трудно было рассчитывать на дружественное соглашение с ними. В таком случае только путем борьбы и сопротивления — если не посредством оружия, то с помощью политического чуда, из которых состоит вся мировая история, — Германия в состоянии освободиться от совершенно невыносимых условий договора. Сознательным выразителем этой точки зрения является Гитлер.

Усталый капитализм

Внешнеполитической задачей канцлера являлось разрешение этой дилеммы. Ему достался некоторый успех, когда 11 декабря Женевская конференция по разоружению признала одной из своих задач восстановление германского равноправия. Внутриполитической задачей Шлейхера являлось принятие конструктивных мер, чтобы приспособить Германию к великим социальным переменам, которые принес с собой экономический кризис. Общее мнение в стране было таково, что простое выжидание лучшей конъюнктуры равносильно продлению бедственного положения на неопределенное время. При этом нельзя упускать из виду того, насколько были морально скомпрометированы в Германии вожди хозяйства. В 1931 г. обанкротились крупные банки, в результате чего все экономические авторитеты были превращены в кучу развалин. В 1932 г. последовал не столь явный, но все же чувствительный для сведущих лиц кризис доверия к вождям промышленности. Свое выражение этот кризис нашел в крушении самой крупной организации, господствовавшей в тяжелой промышленности: в продаже крупного пакета акций владельцем концерна Фридрихом Фликом. Последний с помощью искусной манипуляции захватил в свои руки большинство акций и оказался фактическим хозяином крупнейшего концерна западногерманской тяжелой промышленности — объединенных стальных заводов. Стальное объединение, с самого начала плохо организованное, в течение ряда лет находилось в тяжелом положении. Курс его акций стоял на бирже очень низко, и Флик, который в состоянии был удерживать большинство акций лишь с помощью банковских кредитов, уже предвидел наступление момента, когда банки откажут ему в кредите под этот сомнительный пакет акций. Он собирался поэтому уступить этот пакет французским капиталистам. С продажей этого пакета акций влиятельные французские круги связывали далеко идущие политические комбинации. Однако такая сделка противоречила стремлению к политической независимости, можно сказать, пуританству правительства Брюнинга. Чтобы помешать переходу акций в французские руки, правительство приобрело у Фридриха Флика решающий пакет акций. Таким образом государство стало владельцем крупнейшего горнозаводского концерна — не в интересах социалистической плановости, а по нужде, не в силу своих конструктивных стремлений, а благодаря усталости капитализма. Пример Флика вызвал у других промышленников совершенно особое настроение: промышленные вожди стали мечтать о том, как они с выгодой для себя будут в один прекрасный день социализированы именно при помощи «социалиста» Гитлера. Хваленая мощь и воля к творчеству угольных и стальных магнатов были, таким образом, окончательно подорваны ударами кризиса. От комиссии по социализации времен революции, накапливавшей кучами протоколы и не доводившей ни одного дела до конца, до воплей о «социализации», поднятых в 1932 г. крупным капиталом, — таков далекий путь от высокомерия к падению, проделанный послевоенным капитализмом.

Генерал фон Шлейхер высказал по поводу этих сдвигов в хозяйстве ряд мнений, которые были признаны социалистическими. Возможно, это было ошибкой. Скорее всего надо полагать, что как человек военный он не проявлял особой склонности подходить к хозяйственным вопросам как к вопросам мировоззрения и в лице существующего капитала преклоняться перед творческим принципом капитализма. В своей программной речи он высказался в том смысле, что рейхсвер существует вовсе не для того, чтобы защищать ту или иную форму хозяйства. В общем, он придавал вероятно очередным политическим задачам гораздо большее значение, чем вопросам принципиальным. Важнейшей задачей являлось окончательное укрощение Гитлера; если Гитлера нельзя было укротить и использовать, то его необходимо было уничтожить.

Нищенствующие штурмовики

В Коричневом доме, под которым, казалось, заколебалась почва, проблема ставилась следующим образом: кто в предстоящем столкновении окажется слабее — национал-социалисты или правительство Шлейхера? Ибо гитлеровцы сильно ослабели, как это обнаружилось самым роковым образом. Напротив, все не национал-социалистские элементы, не исключая социал-демократии, рассчитывали найти в правительстве генерала Шлейхера некоторую политическую твердость. После ноябрьского поражения потеря голосов Гитлером приняла огромные размеры также в декабре во время выборов в Тюрингии. Еще тяжелее были, однако, денежные затруднения национал-социалистов. Правда, партийная касса была в порядке, однако многочисленные издательские общества, мастерские, учреждения, поставляющие обмундирование для штурмовиков, отдельные окружные организации с их пышными Коричневыми домами завязли по уши в долгах. Они вынуждены были посылать слезницы своим кредиторам, бесчисленному множеству крупных и мелких поставщиков. Часть этих писем была опубликована во враждебной национал-социалистам прессе. Люди сведущие оценивали задолженность различных партийных организаций примерно в 12 млн. марок. Денежная нужда была так велика, что национал-социалистская фракция прусского ландтага должна была задержать рождественские чаевые служителям ландтага. Тысячи штурмовиков во всей Германии запрудили улицы. С запечатанными кружками обращались они к сострадательной публике, подобно отставным солдатам, которым начальство взамен пенсии выдало разрешение на сбор милостыни. Толпами являлись вожаки штурмовых отрядов к вражеским партиям и газетам и предлагали им за наличные продать партийные тайны.

Эти нищенствующие штурмовики были в подлинном смысле продуктом германского экономического кризиса, и партии впервые пришлось убедиться в том, что она не только в состоянии, как гриб, разрастаться по мере роста бедственного положении страны, но что это бедственное положение грозит гибелью и партии. Из 600 тыс. штурмовиков наиболее пригодными, всегда находящимися в распоряжении партии были безработные, большей частью молодежь, которых погнала в штурмовики главным образом жесточайшая нужда. Эти безработные, будучи свободны по целым дням, образовали первые боеспособные отряды штурмовиков, и служба стала их главным времяпровождением. Они проводили целые дни в общежитиях штурмовиков, которыми в начале служили преимущественно пивные, за стаканом пива. Позднее эти общежития были перенесены в частные квартиры, где штурмовики проводили свободное время, лежа на своих матрацах или играя в карты. Время от времени, поскольку речь шла о жителях больших городов, штурмовиков посылали на село, где они занимались «полевым спортом». Вообще их начальство, согласно военным правилам, старалось по возможности найти занятие для своих людей и не предоставлять их самим себе. По вечерам штурмовики обычно бывали заняты охраной партийных собраний. Во время своих походов они получали пищу и ночлег у крестьян и помещиков. На селе их появление всегда производило сильное впечатление. Глядя на них, крестьяне считали, что хозяином Германии является Гитлер, ибо рядом со штурмовиками немногочисленная сельская полиция почти совсем стушевывалась. Штурмовики редко получали денежное вознаграждение; большей же частью — в зависимости от добрых чувств местных организаций — они получали еду и ночлег. В принципе они сами должны были оплачивать свое обмундирование, которое стоило всего несколько марок. Партия, т. е. так называемые мастерские, заботилась, однако, о их кредитовании, и авансы, которые получали штурмовики, в конечном счете превращались в подарки. Большая часть штурмовиков искала, таким образом, непосредственных материальных выгод и рассчитывала, что будет прочно обеспечена после прихода Гитлера к власти.

Эти нищенствующие штурмовики неоднократно чувствовали себя обманутыми Гитлером, который вечно проявлял нерешительность по отношению к власти. Немудрено, что штурмовики стали постепенно уходить из отрядов. Позднее, после победы Гитлера, «Ангриф» в приятном сознании оставшейся позади опасности следующим образом описал настроения, господствовавшие в декабре 1932 г.:

«Среди периферии все больше распространялось настроение отчаяния. Многие говорили: все равно нам не достигнуть цели, нет смысла поэтому строго придерживаться наших требований, было бы лучше принять любой министерский пост, который нам предлагают». Сам Геббельс публично признался, что его охватили сомнения в том, не идет ли движение к полному развалу.

Откол Грегора Штрассера

Среди таких упадочнических настроений нашлись два человека, которые против воли Гитлера решили спасти движение путем соглашения с Шлейхером. Это были Фрик и Штрассер. Когда Гитлер запретил им продолжать переговоры с Шлейхером, Фрик подчинился, Штрассер же проявил непослушание. Он сознавал, что партия находится перед решением, которое может стать для нее роковым. Прежде всего перед его глазами стояла возможность финансового банкротства, и он полагал, что необходимо как-нибудь консолидировать 12-миллионный долг, состоящий из бесчисленного множества мелких и мельчайших требований, с помощью крупной финансовой операции, если только партия не хочет допустить банкротства своих окружных и центральных предприятий. Существовали две возможности такой консолидации. Участие в государственной власти могло укрепить доверие кредиторов, и партия таким образом добилась бы отсрочки платежей. Кроме того, она могла в этом случае рассчитывать на полуофициальные средства, находящиеся в распоряжении рейхсканцлера, например на средства для «физического развития молодежи» или на «трудовую повинность». Другой путь сводился к санации за счет средств, полученных от частного хозяйства, главным образом от рейнско-вестфальской тяжелой промышленности. Первый путь вынуждал партию к соглашению с Шлейхером, человеком с социальной программой, который якобы с презрением относился к капитализму. Второй метод усиливал зависимость партии от крупной промышленности и банков. Штрассер сознавал, что разрыв с Шлейхером неизбежно заставит партию вступить на второй путь. Это, очевидно, побудило его начать долго откладывавшееся решительное объяснение с Гитлером.

Беседа эта потрясла Штрассера. Он нашел планы Гитлера циничными, даже антинациональными и выразил свое мнение по этому поводу в письме к вождю партии. В этом письме он жалуется сначала на препятствия, которые ставило ему партийное руководство и которые он, очевидно, считал несовместимыми со своим положением в партии. Однако, кроме того, он признавал, что не разделяет основной политической линии национал-социалистской партии, т. е. линии Гитлера. Он объявил себя противником того радикального направления, которое требует применения голого насилия к политическим противникам. Это был глас вопиющего в пустыне, который впервые открыто признавал, что насилие было привнесено в политическую борьбу штурмовиками, а не их противниками. Среди этих противников, заявлял Штрассер, имеются достойные, готовые принять участие в творческой работе элементы, как в рядах социал-демократии, так и среди прочих демократических партий. Их не следует отталкивать и подвергать насилиям; поведение национал-социалистских вождей вообще не соответствует идеалам, которые они проповедуют. Выпад, направленный лично против Гитлера! Место ответственного и ясно сознающего свои цели руководства заняла внутренне лживая демагогия таких людей, как Геббельс. Партия с одобрения вождя ведет политику отчаяния. Она ведет страну к хаосу, к насилию, к превращению Германии в груду развалин.

Здесь совершенно правильно описан путь Гитлера. Однако таков был этот путь с первого же дня. Путь к власти пролегал для Гитлера через «коммунистический путч», т. е. через целый ряд насильственных актов, зачинщиками которых хотели выставить коммунистов. Штрассер забыл, что и сам он некогда бодро шагал по этому же пути. Всего несколько лет назад он возражал против приобретения партией нескольких министерских кресел, ибо, по его мнению, национал-социалисты не должны были поддерживать существующую систему, так как их путь ведет через хаос. Однако с течением времени он в большей мере, чем Гитлер, стал сторонником законности и парламентаризма. Недаром он был техником и руководителем всех хозяйственных предприятий партии. Штрассер был против того, чтобы поставить в предстоящей борьбе под удар весь партийный аппарат. В этом отношении Гитлер, который все еще оставался богемой, был свободнее его. Штрассер исходил их расчета, что социал-демократия благодаря растущим неудачам становится все радикальнее и ввиду этого все непригоднее в качестве союзника для серединных партий, особенно для католического центра. Поэтому серединные партии вынуждены будут искать союза с национал-социалистами, и последние получат, таким образом, в руки кончик власти. В этом расчете, разумеется, не было предусмотрено, что возможно и другое развитие событий, кроме парламентского.

В результате этого спора Штрассер 8 декабря 1932 г. сложил свои партийные полномочия и предоставил их в распоряжение вождя Гитлера. Был момент, когда Федер также решил взбунтоваться, однако он дал запугать себя угрозой исключения из партии. Штрассер немедленно исчез из поля зрения и в качестве частного лица ушел в отпуск, сохранив, однако, намерение снова выступить на сцену. Он сохранил контакт с Шлейхером и был принят президентом Гинденбургом. Возник даже план о министерском портфеле для него. Однако до раскола партии дело не дошло, несмотря на то что у Штрассера было много сторонников, которые сохранили ему верность, например граф Ревентлов или руководитель кенигсбергской окружной организации Эрих Кох. Однако с уходом вождя влияние этого «штрассеровского крыла» было подорвано. Гитлер созвал своих партийных работников и депутатов в Берлин и устроил в дворце Геринга, председателя рейхстага, весьма трогательную манифестацию верности. Это был один из его великих ораторских моментов. Он проливал слезы, и вместе с ним плакали также слушатели. «Я никогда не допускал, что Штрассер может так поступить», — сказал он и, всхлипывая, положил голову на стол. «Возмутительно, что Штрассер мог так поступить с нашим вождем», — воскликнул с своего скромного места на задней скамье злорадствующий Штрейхер. Его смертельный враг пал. На следующий день со всех концов страны к Гитлеру стали поступать целые корзины клятв верности.

Власть, которой пользовался до сих пор в партии Штрассер, Гитлер из предосторожности поделил между несколькими сановниками. Пост организационного руководителя он предоставил руководителю кельнской окружной организации д-ру Лею, фанатически преданному Гитлеру и в продолжение всей внутренней борьбы против Штрассера стоявшему на стороне вождя партии. Наоборот, политическое руководство округами, т. е. защиту и проведение партийной линии в низовых организациях, он передал вновь образованной «политической центральной комиссии», руководителем которой назначил своего частного секретаря Рудольфа Гесса. После прихода к власти Гесс официально получил титул «заместителя вождя». Этот еще довольно молодой фаворит до сих пор не занимал в партии никакого крупного поста. Из доверенного лица в серале он был превращен в великого визиря. Старые бойцы с громкими именами обязаны были теперь повиноваться ему. Назначение своего частного секретаря политическим заместителем было проявлением безграничного абсолютизма. Таким способом Гитлер после кризиса, вызванного Штрассером, снова утвердил свое самодержавие в партии.

Штрассер остался членом партии. В истории партии он по-прежнему является вождем. Геббельс мог считать себя победителем, который после падения своего бывшего начальника, а впоследствии соперника, удержал за собой поле битвы, ибо в борьбе со Штрассером политическая стратегия его и Геринга была признана официальной стратегией партии.

Это была стратегия крутой радикальной хаотической оппозиции — демоническая игра ва-банк, которая должна была кончиться либо полной победой, либо полным поражением. Если национал-социалистская партия распадется, в Германии увеличится на 10 млн. число коммунистов — таков был новый лозунг.

Таким образом национал-социализм, словно истерическая женщина, угрожающая покончить с собой, заставил руководящие германские хозяйственные круги поставить его у власти и тем самым спасти его.

Спасение Гитлера

Сначала группа западногерманских промышленников под руководством одного из влиятельнейших членов Стального объединения покрыла значительную часть национал-социалистских долгов.

Было бы ошибкой полагать, что здесь имел место просто подкуп национал-социализма заинтересованными капиталистами, поворот гитлеровского социализма к капитализму. Разумеется, здесь имелось налицо переплетение интересов, которое существовало и ранее. Однако тут преследовались совершенно особые цели. Крупные промышленники Запада, как мы уже упоминали раньше, давно не были столь крупными и самоуверенными, как в прошлом. Вместо того чтобы попытаться поставить Гитлера под свой контроль и руководство, они сами испытали потребность в руководстве — явный признак банкротства, на этот раз не только материального, но и идейного. С их тоской по сильному государству — после того как во времена своего расцвета они сделали все от них зависящее, чтобы ослабить государство, — было связано немало личных надежд. В частности, они надеялись, что это государство освободит их от хозяйственных забот и по высокой цене приобретет у них пакеты акций. Этот «социализм банкротства» стал экономическим символом веры многих и притом не самых мелких предпринимателей, а даже восточнопрусских крупных помещиков. Он был завершением того пагубного и выбитого из колеи либерализма послевоенного времени, который считал священной прерогативой частной инициативы лишь шансы на успех и заранее молчаливо возлагал риск неудачи на государство — по крайней мере, поскольку речь шла о самых крупных предприятиях, самых крупных объектах и самых крупных неудачах.

Таким образом в порядке вещей было то, что в конце 1932 г. тонущие национал-социализм и капитализм в последнем напряжении сил помогли друг другу выбраться из беды.

В январе 1933 г. при посредстве сторонника Гитлера, кельнского банкира Шредера, состоялось устроенная в его квартире встреча национал-социалистского вождя с господином фон Папеном. Дело дошло до личного примирения. Папен старался объяснить Гитлеру, что, отказавшись образовать в ноябре парламентское правительство, он должен теперь примкнуть к национальной концентрации, т. е. к объединению всех правых сил, начиная с президента и рейхсвера и кончая «Стальным шлемом» и Гугенбергом. Папен выступал в данном случае до известной степени как выразитель воли тех хозяйственных кругов, которые уже во время его канцлерства были его верными сторонниками. К нему — барону из Вестфалии и одновременно крупному промышленнику из Саарской области — они относились с большими симпатиями, чем к непроницаемому генералу фон Шлейхеру с его социальными идеями. Поэтому им больше всего пришелся бы по сердцу кабинет под руководством Папена с использованием Гитлера.

Беседа, однако, не внесла ясности в вопрос о будущей совместной положительной работе. В эти дни поражений Гитлер внутренне и внешне совершенно не был способен занять определенную позицию. Больше всего он был заинтересован в том, чтобы с помощью какого-нибудь хотя бы и мелкого частичного успеха поднять свой упавший престиж. Поэтому избирательная кампания в малой до смешного провинции Липпе-Детмольд была для него гораздо важнее всех переговоров. Он ездил из села в село и не отказывался при случае выступать перед двумя сотнями человек. Таким образом ему удалось в этом незначительном районе увеличить число своих голосов по сравнению с ноябрем и декабрем. Разумеется, это был лишь мнимый успех, ибо из-за одного птичьего гнезда был кругом вырублен весь лес. Однако члены партии снова прониклись доверием. Всего несколько дней назад руководитель штурмовиков во Франконии Штегман отделился от Гитлера. Предлогом послужил совершенно недопустимый образ жизни нюрнбергского вождя Юлиуса Штрейхера, которого Гитлер из непонятных побуждений продолжал держать на его посту. Однако этот повод во всей его силе существовал уже 10 лет. То, что он был использован именно теперь, служило доказательством общего кризиса. Кризис этот не закончился и после выборной кампании в Липпе, которая явилась только аргументом в пользу необходимости как-нибудь продержаться.

Большая Игра Шлейхера

В то время как Гитлеру приходилось бороться с кризисом своей партии, Шлейхеру приходилось преодолевать кризис своего кабинета. Внезапно, как гром среди ясного неба, ландбунд, могущественная организация аграриев, руководимая крупными землевладельцами, нанесла ему неслыханный по силе удар.

Генерал фон Шлейхер, очевидно, недостаточно учел влияние крупного землевладения на главу крупных землевладельцев в Германии. Председатель ландбунда, граф Калькрейт, вместе со своими товарищами 12 января был почти демонстративно принят президентом. Одновременно ландбунд опубликовал заявление, в котором обстреливал правительство Шлейхера из пушек крупного калибра. В заявлении шла речь об «ограблении сельского хозяйства в пользу денежных мешков интернационально настроенной экспортной промышленности». Таким образом, здесь были противопоставлены обнаженные интересы. В жалобах повторялся все тот же знакомый нам в течение 40 лет рефрен о враждебном сельскому хозяйству канцлере. Вещь совершенно неслыханная в национальном якобы государстве и совершенно недопустимая со стороны правящего генерала, правящего фельдмаршала, особенно со стороны правящего крупного землевладельца!

Чем был вызван этот гнев? Шлейхер при вступлении на пост канцлера дал понять, что и он наравне с Брюнингом собирается отказать в поддержке части восточногерманских крупных поместий, которые оказались нежизнеспособными, и намерен заселить их крестьянами. Этим самым не владеющий земельной собственностью генерал подписал свой смертный приговор.

Шлейхеру не удалось также создать достаточно широкую базу, которая связала бы его кабинет с народом. Им были предприняты попытки, которые свидетельствовали о слабом знакомстве генерала с рабочей средой и о роковой переоценке им роли профсоюзной бюрократии, которая являлась скорее пассивным фактором, нежели активным. Шлейхер, а в еще большей мере его советники надеялись привлечь стоящие за партиями силы, освободить их из-под влияния механических фракционных объединений рейхстага и использовать для построения сословной Германии. Эти надежды они возлагали на профсоюзы, которые рассчитывали объединить с позитивно настроенной частью национал-социалистской партии и превратить в опору кабинета Шлейхера. В этих планах играл большую роль Грегор Штрассер. При этом не было окончательно решено, должен ли Штрассер открыто выступить против Гитлера. Напротив, Шлейхер, вероятно, рассчитывал, что Гитлер станет сговорчивее, испугавшись нового фронта. В этих проектах было много хитрости и мало честности. Во всяком случае генералу фон Шлейхеру пришлось испытать на себе правильность утверждения Лассаля, что в больших делах хитрость может стоить головы. Разумеется, он знал, что перед ним открыт ряд путей и что от него самого зависит выбор пути, на который он намерен вступить. Этот генштабистский образ мыслей по пунктам А, В, С является, быть может, признаком силы в тех случаях, когда речь идет о выборе определенного метода действия, но не тогда, когда нужно выбирать между двумя принципиальными решениями.

Низвергнутый генерал

Проекты генерала фон Шлейхера требовали во всяком случае времени для своего осуществления. Для выигрыша же времени он нуждался в отсрочке сессии рейхстага. Генерал надеялся, что сумеет добиться у национал-социалистов этой отсрочки, угрожая им роспуском рейхстага и новыми выборами, во время которых они снова должны были понести урон. Несмотря на успех в Липпе, в этом, собственно говоря, никто не сомневался. В свое время президент предоставил в распоряжение канцлера фон Папена приказ о роспуске рейхстага. Теперь за этим приказом обратился к президенту генерал фон Шлейхер. Почему бы и ему не заручиться этим знаком доверия президента? Однако 28 января изумленный Шлейхер узнал, что президент не намерен предоставить в его распоряжение приказ о роспуске рейхстага. Почему? Накануне Шлейхера посетил Папен. Он уверял Шлейхера, что ему удалось заручиться согласием Гитлера на присоединение к «национальной концентрации». Однако ему все же придется предоставить пост канцлера. Правда, Гинденбург настроен против, но Папен надеется, что при соблюдении всех мер предосторожности ему удастся укротить Гитлера. Так, рейхсвер и министерство иностранных дел должны остаться неприкосновенными для национал-социалистов, национал-социалисты должны располагать в кабинете лишь меньшинством, Папен должен стать вице-канцлером и посредником между правительством и президентом, т. е. лицом, облеченным всей полнотой власти.

Быть может, президент в конце концов отклонил бы это предложение, если бы только что смещенный генерал Шлейхер, думая, что поступает особенно хитро, не отсоветовал Гинденбургу назначить Папена канцлером. Такой кабинет, правящий против воли большинства народа, не в состоянии удержаться на долгое время и не может рассчитывать на поддержку рейхсвера — так заявил Шлейхер. Он исходил при этом из следующего расчета. Если Папен не в состоянии будет образовать кабинет, то президент при своем нерасположении к Гитлеру в конце концов сам должен будет обратиться к нему. Ибо за Шлейхером сомкнутыми рядами стоял генералитет министерства рейхсвера, т. е. самая страшная и необходимая сила в государстве.