Взлет славы

Взлет славы

В литературе устоялось и ныне представляется общепризнанным мнение о том, что в царской России наблюдалось «…непонимание и враждебно-насмешливое отношение, которое проявляла техническая интеллигенция…» [40] [с. 36] к идеям К.Э. Циолковского.

И далее: «Многие ученые его не понимали … для большинства ученых был неактуален сам предмет основных исследований Константина Эдуардовича» [29] [с. 189]. «В … царской России прогрессивные идеи Циолковского не встречали почти никакой поддержки» [29] [с. 174].

Подобного рода высказывания можно продолжать, поскольку они в советские времена были своего рода показателем хорошего тона для авторов и визитной карточкой «в бессмертие» для исторических героев.

Однако все сказанное по данному вопросу о К.Э. Циолковском, мягко говоря, не соответствует действительности. Вспомним, как его с несколькими компилятивными работами приняли в Русское физико-химическое общество, которое во главе с гениальным Д.И. Менделеевым его поддержало. Такой чести он был удостоен не за большой вклад в науку, а исключительно из чувства сострадания к нему членов общества, которые искренне хотели помочь пробиться в науку талантливому и несчастному инвалиду из серой российской провинции.

Пролистывая в голове страницы его биографии, все больше и больше убеждаешься в том, что очень умело, хотя, естественно, на чисто интуитивной основе, он пользовался своими трудными условиями для творчества, слабым здоровьем и фактом полного самообразования, отсутствием научных библиотек и исследовательских лабораторий. Он добился, например, сочувствия знаменитого физика профессора Московского университета А.Г. Столетова, взявшего над будущим Ломоносовым, как он, возможно, полагал и надеялся, фактически шефство, помогая ему и с публикациями, и с налаживанием научных связей. С большим вниманием отнеслись к нему и профессор Московского университета Н.Е. Жуковский, и Ф.Ф. Петрушевский, и академик М.А. Рыкачев, и сотрудники все того же VII отдела Русского технического общества.

Все его обращения встречали понимание, участие, а работы подвергались доброжелательному критическому анализу. Отрицательные отзывы на его работы не были заранее организованными актами диверсии бездарных и завистливых оппонентов против гениального ученого, как это не раз бывало в истории науки и техники, где, особенно в советское время, научная карьера многими достигалась не талантом и трудом, а методами политической борьбы за власть: беспринципностью, угодничеством, интригами, расправами, облеченными нередко в существо науки, ее когнитивные аспекты.

После избрания в Физико-химическое общество вокруг него постепенно начал возникать своего рода актив-группа интеллигентов, пытающихся оказать ему посильную помощь и поддержку. В той или иной мере ему помогали В.И. Ассонов, П.М. Голубицкий, П.П. Каннинг, Е.С. Еремеев, С.В. Щербаков и др. После отзывов в печати о его дирижабле (имевших серьезные и неустранимые замечания) к нему стали поступать даже пожертвования от частных лиц и некоторых обществ.

Интересно, в настоящее время или в недавнем прошлом в СССР были ли примеры подобного рода, когда крупнейшие ученые оказывали бы такую помощь и поддержку какому-нибудь одаренному, но малообразованному молодому человеку? Вряд ли. На это никто не стал бы тратить даже время. Ему сказали бы, что нужно поступить в университет, потом в аспирантуру, ну, а уже потом – в светлый путь, к научным вершинам. И были бы, кстати, правы.

Итак, с 1903 года и до начала социалистической революции в творчестве К.Э. Циолковского обозначился застой. Вся тематика, связанная с летательными аппаратами, зашла в тупик и он пытается самореализоваться в общем естествознании. Что из этого выходило, мы видели, но он сам этого не понимал, думая, что действительно ниспровергает основы наук.

Летом 1910 года в Калуге было организовано Общество изучения природы местного края, председателем которого стал директор Калужской мужской гимназии Ф.М. Шахмагонов. 9 октября, уже на втором заседании, он предложил избрать К.Э. Циолковского почетным членом Общества ввиду его научных заслуг [78] [с. 133].

Предложение было принято единогласно и для более полного знакомства с идеями К.Э. Циолковского на нескольких заседаниях был прочитан ряд его статей.

Общество также оказывало содействие в публикации его работ. Например, в 1914 году оно опубликовало «Второе начало термодинамики», а 1919 году – «Кинетическую теорию света», т.е. две работы, не имеющие научного содержания.

В автобиографии К.Э. Циолковский вспоминал, что: «Революцию все встретили радостно… Я относился, по моим годам (а ему исполнилось ровно шестьдесят лет – Г.С.), ко всему сдержанно, не придавал значения побрякушкам и ни разу не надевал красных ленточек. Поэтому в одном училище (где я также давал уроки) вообразили, что я ретроград. Но я им показал книгу («Горе и гений» – Г.С.), изданную мною при царе, чисто коммунистического направления. В епархиальном училище на меня давно косились, теперь – в особенности и называли большевиком. Мое явное сочувствие революции очень не нравилось» [172] [с. 133-134].

В этой же работе он отмечал, что революционер из него не вышел из-за глухоты, которая сделала его «слабым изгоем», лишила товарищей, друзей и общественный связей, привела к незнанию жизни… [172] [с. 13].

С началом революции в школах началась вакханалия невежества. Отметки и экзамены отменили, ввели продуктовый паек и всеобщую обязанность («право») на труд. «Одним словом, – как, видимо, искренне писал К.Э. Циолковский, – вводили самые идеальные коммунистические начала». [172] [с. 134].

Жизнь семьи в этот период была трудной. Профессия учителя кормила плохо, наука не кормила вообще. В 1917 году не вышла ни одна научно-популярная работа – не стало даже гонораров. Не долго думая, он начал читать в Народном университете лекции … по философии знания и социальному устройству человечества [52] [с. 24].

Поразительно! Это факт, подчеркивающий безграничное самомнение К.Э. Циолковского, который сам не слышал ни одной лекции по философии, не знал историю человеческой мысли, не читал даже К. Маркса, но взялся учить других.

Случайно он узнал, что в Москве учреждена Социалистическая Академия общественных наук при ЦИК, и 30 июля 1918 года направил в ее адрес свою печатную биографию и тему для исследований: «Социалистическое устройство человечества».

В биографии, конечно, было показано, что он – самоучка из народа, сложившийся в известного ученого, опубликовавший ряд статей и брошюр в области естествознания и техники летательных аппаратов. В сопроводительном письме он сослался и на свою брошюру «Горе и гений», которая служила его доказательством своего давнего интереса к обществоведению. В предлагаемой теме он хотел мотивировано отрицать учредительное собрание, капитал, собственность, подчеркнуть важность знаний и усовершенствования человеческого рода отбором и иными средствами [189].

Академия приняла его предложение и утвердила своим членом-соревнователем. О причине такой «доброты» догадаться не трудно: руководству Академии понравилась его биография.

Он начал работать над рукописью под названием «Общечеловеческая Конституция». В разработке К.Э. Циолковского она имела пять частей: 1) основы нравственности; 2) богатства Вселенной; 3) современный человек и его свойства; 4) идеальный общественный строй; 5) прошедшее и будущее человечества.

Некоторые из этих разделов он потом опубликует, и мы с ними частично познакомимся при рассмотрении его философии. В целом же содержание этой конституции вполне понятно: она обещала коммунистическое устройство общества (в представлениях К.Э. Циолковского, о которых речь шла выше), позволяющее повысить нравственность в обществе и распространение всего человечества в коммунистическом оформлении по всей Вселенной.

В сентябре 1918 года он писал о том, что надеется «…дать новую комбинацию социалистической идеи» [189].

Однако с 1 июля 1919 года в соответствии с новым уставом этой Академии его не переизбрали в ее члены. Трудно судить, но, вполне вероятно, что в Академии попросту посчитали излишним разработку новой социалистической идеи: тут бы со старой еще разобраться, а, может быть, там все-таки познакомились с его «Горе и Гением».

5 июня 1919 года его избрали почетным членом Русского общества любителей мироведения (РОЛМ). Интересно, кто в этом обществе смог оценить его идеи, да и читал ли кто-нибудь из его членов работы К.Э-Циолковского?

Руководителем этого общества был директор Естественно-научного института имени Лесгафта Н.И. Морозов – человек с примечательной биографией. Он был выходцем из богатой семьи. Студентом, увлекшись революционными идеями, был арестован и просидел в тюрьме 25 лет. Там же получил он, самоучкой, свое образование [42]. В тюрьме он в 1892 году написал научно-фантастический рассказ «В мировом пространстве», который опубликовал [41].

Таким образом, они с К.Э. Циолковским были «родственные души»: оба были самоучками, оба любили небо, оба писали о нем. Когда Н.И. Морозов стал председателем «Русского общества любителей мироведения» он-то как раз и оценил К.Э. Циолковского.

Он писал ему: «Русское общество любителей мироведения на 99 годовом общем собрании 5 июня 1919 г. избрало Вас, глубокоуважаемый Константин Эдуардович, своим почетным членом в знак уважения к ученым заслугам Вашим, выразившимся в Ваших трудах по физико-математическим наукам в различных их отраслях и, в частности, в области теоретического и практического воздухоплавания… Вы развивали смелые и научно обоснованные идеи о межпланетных сообщениях и приборах, построенных по принципу ракеты» [184].

12 июня 1919 года К.Э. Циолковский в ответном письме, в частности, писал: «Время трудное, я стал порядком-таки унывать. Но вот глубоко почитаемое Общество своим вниманием подкрепило мои старческие и изнуренные трудом силы, я вновь усердно принялся за свои несколько заброшенные работы … Теперь осмелюсь выслать вам и Обществу некоторые мои труды [184]».

К.Э. Циолковский в числе первых отправил Н.А. Морозову свою «Кинетическую теорию света».

А тот отнесся к вновь избранному с большим вниманием, взял и прочитал ее, а потом задал автору в письме несколько вопросов. К.Э. Циолковский по своему обыкновению не оставлять без ответа замечаний в свой адрес, конечно, ответил, правда, продумав три для [184]. Однако замечания Н.А. Морозова растревожили его, и он, не дожидаясь ответа, вновь пишет ему письмо, в котором в самом конце признался: «К сожалению, я недавно только познакомился с теорией Бора» [184].

Исследователи обычно начинают работу с изучения результатов, полученных их предшественниками. К.Э. Циолковский решил эту проблему проще: он перестал заниматься физикой.

Вот так наш герой оказался членом еще одного общества. Впрочем, его не переизбрали в Социалистическую академию, так что это его избрание было своего рода компенсацией за эту потерю.

На это избрание калужское общество откликнулось каким-то угодливо-подобострастным поздравлением, всерьез полагая, что К.Э. Циолковский является выдающимся ученым современности.

В поздравлении В.В. Ассонов писал:

«…Мы с особенной радостью приветствуем Ваше избрание обществом мироведения, видя в этом только начало признания Ваших исследований в широких научных кругах, которые в недалеком будущем отведут Вам заслуженное и почетное место среди русской науки, среди людей, преследующих интересы не только своей нации, но всего человечества.

Не нашему скромному провинциальному Обществу во всем объеме ценить Ваш талант – это сделают другие старейшие общества с крупными научными силами, но нам, калужанам, должна принадлежать честь хранения Вашего научного имени и забота о Вас, как об ученом исследователе и мыслителе.

Зная, насколько ценны и дороги… сведения о жизни и характере каждого ученого – мыслителя, Совет общества решил обратиться к Вам с покорнейшей просьбой: быть может Вы нашли бы возможным уделить часть своего дорогого времени и сил на составление Вашей автобиографии…

Председатель Общества В. Ассонов» [182] [Л. 3-4]

Ответ К.Э. Циолковского был адекватно скромен:

«Свою биографию я не могу сейчас раскрыть и имею на то уважительные причины. Да и значение мое как ученого или изобретателя далеко не установилось. Если судьба продолжит еще мою жизнь, то настанет время и для автобиографии. Если же нет – беда не велика: от людей, которых я не стою праха, ничего не осталось, кроме легенд, но и от этого их значение не утратилось.

Прежде всего и выше всего – мои незаконченные еще работы. Если еще мне суждено существовать, то все силы свои я должен употребить на то, что я считаю, может быть по заблуждению, безмерно важным для человечества и что я еще не высказал» [182] [л. 6].

Общество помогло ему в 1920 году издать научно-фантастическую повесть «Вне Земли» [93], которая, однако, была написана, с нашей точки зрения, откровенно слабо:

«Иванов был большой фантазер, хотя и с огромными познаниями (а разве одно другому мешает; почему тогда это «хотя»?); он больше всех был мыслителем (кто измерил: больше или меньше?) и чаще других возбуждал (может быть, задавал) те странные вопросы, один из которых уже обсуждался в истекший день нашим обществом» [93] [с. 26].

Нетрудно видеть, что с отмеченной нами локальной корявостью текста, тут наблюдается также и общая шероховатость: у героев почему-то все большое (большой… огромными… больше), что для одной фразы, пожалуй, многовато. И примерно так вся книга, несмотря на активную работу ее литературного редактора.

В ноябре 1919 году едва не случилась беда. По доносу К.Э. Циолковский был арестован ЧК по подозрению в принадлежности его к белогвардейскому подполью. Циолковского привезли в Москву, где началось следствие по его делу. Несмотря на то, что подозрение не оправдалось, его следователь предложил выслать его в концентрационный лагерь сроком на один год без привлечения к принудительным работам из-за его старости и немощи. Его друзья начали действовать и добились, что профсоюз работников просвещения и социалистической культуры 22 ноября возбудил ходатайство об освобождении его из под ареста. Возможно, что это и помогло Циолковскому избежать лагеря. По крайней мере, заведующий Особым отделом ЧК Е.Г. Евдокимов освободил его из заключения. В тот же день он уехал на товарном поезде в Калугу. Эти четырнадцать дней заключения были наполнены таким кошмаром, что оставили большой и неизгладимый след на его психике.

4 мая 1920 года он писал заведующему Научной редакцией издательства Главвоздухофлота В.М. Вишневу: «Заведующий Чрезвычайкой очень мне понравился, потому что отнесся ко мне без предубеждения и внимательно» [181] [181. c. 98].

1917 год сделал Россию другой, прежде всего, резко снизив ее интеллектуальный уровень. Достаточно сказать, что из 30 крупнейших чиновников страны высшее образование имели всего несколько человек. Общеизвестно, что И.В. Сталин имел четыре класса образования, нарком просвещения А.В. Луначарский – всего десять.

Многие крупные ученые, инженеры, деятели культуры покинули Россию, став «русским зарубежьем», некоторые гнили на фронтах гражданской, с оставшимися разбирались «душки» из ЧК. Исчез VII воздухоплавательный отдел с вечными оппонентами идей К.Э. Циолковского. На поверхность «всплыли» энергичные подготовишки с рабоче-крестьянским происхождением, забившие своими персонами все руководящие посты.

Даже много лет спустя, перед началом индустриализации страны 80% руководителей райкомов и 70% первых секретарей обкомов коммунистической партии не имели высшего образования. Что уж тут говорить о более мелких чиновничьих должностях. Директор крупного завода с четырехклассным образованием ( в лучшем случае) был скорее нормой, чем исключением..

Главное, шла война, которая естественно требовала новых видов техники, причем превосходящих по своим тактико-техническим характеристикам аналогичные образцы противника.

В этих условиях сказка К.Э. Циолковского о его цельнометаллическом, управляемом, несгораемом, словом, легендарном дирижабле, подкрепленная видимостью серьезной научно-технической проработки, многочисленными публикациями и десятком положительных отзывов (от непрофессиональных людей, некоторые из которых были старыми его знакомыми), естественно, не могла не привлечь внимания.

В период войн, революций, глубоких реформ всегда создается благоприятная почва для авантюр. К.Э. Циолковский, видимо, на чисто интуитивной основе почувствовал, что для его дирижабля настало подходящее время, и начал проявлять большую активность.

Ему удалось установить связь с Полевым Управлением авиации и воздухоплавания при штабе Южного фронта. 6 февраля 1919 года он послал несколько десятков брошюр начальнику этого Управления и сопроводительное письмо, в котором, в частности, писал: «Напишите в Москву, в Главный Штаб или куда угодно и поговорите о полезности этого дела… Но избави боже начать постройку без моего руководства. Безрассудно не воспользоваться моей многолетней эрудицией и трудами над моделями… Избегайте формальностей и спешите приводить в исполнение это дело. Повторяю – я готов, но не требуйте от меня больше никаких данных о стройке. Будет стройка – будут и данные» [69] [с. 104].

Он ни дня не работал на производстве, он не разбирался в технологических процессах, не имел никакого технического образования, но сколько самомнения, напора, целеустремленности. Он сам верит в свою идею по причине собственной некомпетентности, на основе которой вообще игнорирует все возражения специалистов. Впрочем, профессионалов он просто не любил.

Его борьба за свой дирижабль была бы достойна уважения, если бы не это обстоятельство. Опытные ученые и инженеры, издалека видели неосуществимость его идей. Еще в 1893-1894 гг. австриец Д. Шварц по соглашению с российским военным министерством построил цельнометаллический дирижабль из алюминия, который не летал. Технологические проблемы были серьезными: при заполнении баллонов из шелковой материи газом, его корпус был сильно деформирован и на этом его история закончилась. За этими работами пристально следили все профессионалы русского воздухоплавания, выявившие на опыте все проблемы таких дирижаблей. Но среди них не было К.Э. Циолковского, который знал о них лишь понаслышке.

Его «воздухоплавательная» деятельность в советское время достаточно подробно представлена в работе [69], поэтому остановимся на ней весьма кратко.

Итак, 8 февраля 1919 года он написал заявление в Народный Комиссариат торговли и промышленности и приложил к нему 10 своих брошюр по дирижаблю.

В письме содержался план работ по реализации проекта его дирижабля.

С этим же письмом он обратился и в Народный Комиссариат по военным делам РСФСР.

Перепиской заинтересовалась Научно-техническая часть Главного Управления Рабоче-крестьянского Красного Военного Воздушного Флота и 24 февраля запросила у него брошюры по дирижаблю, необходимые для решения вопроса о возможности его построения и использования с военными целями.

Обсуждение в этом ведомстве представленных материалов закончилось решением дать их автору возможность съездить в Москву и сделать соответствующий доклад.

Однако ученые-консультанты отклонили это предложение. В одном из писем он писал: «Ваша профессиональная троица (т.т. Жуковский, Велиховский и Бриллинг) провалила мой проект и даже не допустила меня приехать в Москву и показать свои модели» [69] [с. 104-105].

Еще в 1916 году энтузиаст воздухоплавания из Киева А.Я. Федоров, искренне полагая, что можно сказку сделать былью, организовал кружок из 75 человек, обещавших К.Э. Циолковскому свою помощь. Он обращается с письмом и к нему, А.Я. Федорову, ставшему к тому времени летчиком. В результате перед научно-техническим Советом Киевского губсовнархоза было возбуждено дело о переводе К.Э. Циолковского на работу и жительство в Киев. Однако он от этого предложения все же отказался.

Информация о его дирижабле распространялась все шире. Хотя профессионалам с ним все было ясно, в орбиту обсуждения втягивались все новые лица и организации. Калужский Губсовнархоз, придавая «большое значение опытам, трудам и исследованиям» в области воздухоплавания, оказывал К.Э. Циолковскому материальную поддержку с 1 января по 1 октября 1921 года.

Попавшись на легенду о «несжигаемом и управляемом», штаб Воздушного флота Республики в лице помощника его начальника Н. Анощенко предложил К.Э. Циолковскому личную встречу в Москве или с комиссией в Калуге для решения вопросов, связанных с этим дирижаблем. До приезда этой комиссии К.Э. Циолковского навестил представитель Высшей Воздухоплавательной школы в Петрограде. Калужский Губсовнархоз, видимо узнав как разворачиваются события, решил не отстать от них и взять на себя всю заботу по строительству модели его дирижабля.

Комиссия штаба Воздухофлота Республики сообщила председателю исполкома Калужского губсовета депутатов от 6 июня 1921 года, что «проживающий в Калуге тов. Циолковский … в настоящее время занят научной работой по заданию Штаба Воздушного Флота Республики. Это очень важный труд для развития в Республике воздухоплавательного дела. Ввиду вышеизложенного Штаб Воздухофлота просит о принятии всех зависящих от Вас мер по улучшению материального положения т. Циолковского и в частности о предоставлении ему академического пайка, дабы ему была дана возможность спокойной и усидчивой научной работы» [69] [с. 108].

Итак, все компетентные ученые считают идеи К.Э. Циолковского неосуществимыми, а не компетентные в вопросах производства лица, наоборот, стремятся их осуществить и поддерживают его. И вот здесь-то, именно на этой основе как раз и созревают условия, которые сделают его знаменитым на весь мир человеком, ученым всех наук, их основоположником, пророком и мыслителем.

Если Штаб Воздухофлота просит помочь К.Э. Циолковскому, а калужане и сами не прочь внести свой вклад в развитие воздухоплавания, то вопрос, не имел внутреннего противоречия, и был быстро решен.

Калужское общество изучения природы местного края проявляло завидное упорство по оказанию помощи своему земляку. 20 июня 1921 года все тот же В.В. Ассонов предлагает Обществу обратиться к Народному комиссару по просвещению с ходатайством о назначении К.Э. Циолковскому академического пайка, пенсии и единовременного пособия [78] [с. 135]. В Москву были командированы члены Совета Общества И.С. Вавилов и А.Н. Николаев с письмом, которое они передали заведующему научным отделом Наркомпроса. Об улучшении материального положения К.Э. Циолковского заботился также и представитель руководства Красного воздушного флота Н.Д. Анощенко [78] [с. 135].

Вскоре в Малый Совет Народных Комиссаров было направлено ходатайство Академцентра Наркомпроса следующего содержания: «Один из русских ученых, известный теоретик по авиации, К.Э. Циолковский в настоящее время находится в крайне тяжелых экономических условиях, не позволяющих ему работать на благо науки. Более 40 лет работая над вопросами воздухоплавания, механики, физики, Циолковский сумел занять почетное место среди ученых как России, так и за границей. Теперь Циолковскому 65 лет от роду. Болезненный, полуголодный, он упорно продолжает работать над вопросами воздухоплавания, отдавая этой работе все свои силы, все время… Штаб Красного Воздушного Флота республики весьма заинтересован этими работами и для детального ознакомления с проектами металлического дирижабля посылает в Калугу к Циолковскому специальную комиссию. Специалисты признают Циолковского крупнейшим и старейшим в России теоретиком воздухоплавания… В силу всего вышеизложенного Народный Комиссариат Просвещения просит о назначении К.Э. Циолковскому пожизненно усиленной пенсии» [182] [л. 6; 78, с. 135-136].

Конечно, к подобного рода письмам предъявляются особые требования: их задача состоит в достижении цели. Поэтому от их составителей не следует ждать очень много. Оно привлекло к К.Э. Циолковскому внимание тогдашних идеологов, которые стали «лепить» из него символ социализма, живое свидетельство того, что кто был ничем при царизме, тот станет всем при социализме. Он, сам того не подозревая, стал «инструментом» идеологии, ее «оружием».

К.Э. Циолковскому Комиссия по улучшению быта ученых обеспечила удовлетворительные условия жизни, и он начал трудиться не покладая рук, несмотря на старость и нездоровье, по несколько часов в день не покидая письменного стола.

Для того, чтобы изучить результаты этой его деятельности, мы отойдем от хронологического принципа и перейдем к ее предметному изложению, памятуя, что речь идет о советском периоде его жизни.

Прежде всего закончим историю его дирижабля, опираясь на факты организационной деятельности, весьма полно приведенные в работе [69].

Итак, в результате фактического признания его руководством страны в качестве «крупнейшего и старейшего в России теоретика воздухоплавания» внимание к нему стало возрастать.

Ему, едва владеющему школьным курсом математики, декан воздушного факультета института инженеров путей сообщения в Петрограде профессор Н.А. Рынин через историка авиации Н.А. Родных предложил место преподавателя математики и физики в институте [53].

В Москве в то время существовала такая организация, как Ассоциация натуралистов (АССНАТ) или Союз самоучек, которая в августе 1921 года предложила ему вступить в ряды ее членов, а в декабре обещала поддержку в переезде в Москву на жительство. К.Э. Циолковский направил в АССНАТ свою работу «История моего дирижабля из волнистого металла…» [114], которая в 1924 году была этой ассоциацией опубликована.

Калужский Губсовнархоз для материальной поддержки крупного ученого фиктивно зачисляет его на разные должности: то он – консультант по техническим вопросам, то консультант по двигателям внутреннего сгорания, то он занимает административную должность, то он в списке ответственных лиц или служащих в Губсовнархозе [69] [с. 110]. В Калуге было организовано даже Русское Общество металлического дирижабля системы К.Э. Циолковского. Губсовнархоз, не являясь организацией компетентной в воздухоплавании, тем не менее, решил, что все расчеты по дирижаблю правильные и что нужно развивать работы по его практической реализации. Это мнение было направлено в Главвоздухфлот.

Оставляя в стороне излишние подробности, отметим, что средства на создание металлической оболочки модели дирижабля Главвоздухофлот в сентябре 1922 года К.Э. Циолковскому выделил, а Губсовнархоз создал ему необходимые условия для работы. Но, конечно, модель не удалась (плохой, как отмечал К.Э. Циолковский, материал попался) [69] [с. 118].

23 августа 1923 года он прочитал в Академии Воздушного флота в Москве лекцию о своем детище и его выбрали почетным профессором Академии.

Между тем, «История моего дирижабля» тронула душу редактора «Известий Ассоциации натуралистов союза самоучек» А.П. Модестова. Он, правда, не знал, поскольку К.Э. Циолковский это не упомянул, что еще в 1892 году при обсуждении этого проекта его автору были сделаны все необходимые замечания, а он их учесть не мог, и потому по незнанию он, А.П. Модестов, решил всячески помогать самому талантливому из самоучек.

В редакционной статье А.П. Модестов гневно писал:

«С одной стороны высокоавторитетные профессора и спецы категорически и безапелляционно заявляют, что управляемый металлический дирижабль тов. Циолковского – чепуха… С другой стороны – целая группа инженеров, затем Воздухофлот и проч. – определенно за дирижабль тов. Циолковского. Кто же прав? Кому мы должны верить? Очевидно кто-то ошибается!.. Кто же?» [114] [с. 2].

Опять та же коллизия, что и до революции. Профессионалы все, как один, против этого проекта, а самоучки и люди, далекие от науки и производства, выступают – за. Посмотрим, кто же эти люди и проследим за дальнейшим высказыванием А.П. Модестова. Он писал:

«Редакция «Известий Ассоциации Натуралистов» всенародно требует от имени Всероссийской Ассоциации Натуралистов (Союза Самоучек) выяснения истины…

С отзывами Штаба Воздушного флота, декана Воздушного факультета Института Путей Сообщения, Научно-технического Отдела Киевского Совета Нар. Хоз., Заграничных воздухоплавательных кругов и проч. – мы считаемся и будем считаться до тех пор, пока противники тов. Циолковского не докажут, как 2x2=4, своей правоты» [114] [с. 2].

Все представившие положительные отзывы об этом проекте известны и не являлись специалистами в разработке и производстве дирижаблей. Это и отмеченный Штаб, и профессор Н.А. Рынин – биограф и популяризатор идей К.Э. Циолковского, и летчик из Киева А.Я. Федоров (он по крайней мере дважды лечился в психиатрической больнице; именно его связи с белогвардейцами послужили поводом для ареста К.Э. Циолковского ЧК), и еще много мечтателей, журналистов и пр. людей, в том числе и присоединившийся к ним А.П. Модестов, поддерживали этот горе-проект в печати.

Заметим, что противникам проекта предлагалось доказать свою правоту, а это значит подвергнуть косвенно сомнению правоту правительства и лично В.И. Ленина, фактически заявившего, что К.Э. Циолковский – крупный ученый. Да и как выступать против человека, которого поддерживает правительство России, который фактически уже стал ее символом, святыней.

В результате напора А.П. Модестова было решено организовать диспут о проекте этого дирижабля. Он состоялся в Политехническом музее 3 мая 1925 года. Накануне, в печати появилась статья А.П. Модестова [39], в которой он писал, что «Циолковский – творец патентованного всеми странами … дирижабля. Мировая известность. Автор многочисленных (более 50) капитальных работ по аэродинамике, воздухоплаванию и авиации, физике и т.д. Гигант мысли, возносимый одними, и непризнанный, нетерпимый другими…» [39] [с. 4].

Обратимся к стенограммам [74] и проследим, насколько это возможно, ход диспута.

После выступления самого К.Э. Циолковского кто-то, по видимому, понимающий неосуществимость замыслов «крупного ученого», деликатно с надеждой спросил: «Продолжаете ли работать и совершенствовать Вашу модель или же считаете вопрос законченным?»

Ответ: «Нет, вопрос совсем не закончен. Мы должны пройти 12-13 этапов, только опыт строительства может нас научить строить дирижабль…»

Другими словами, надо строить методом проб и ошибок до бесконечности, пока не будет построен.

Вопрос: «Над чем Вы сейчас работаете и над чем собираетесь работать?»

Ответ: «Я работаю над многими вопросами: я больше теоретик, чем практик… Между прочим, я занимаюсь теоретическим объяснением образования планетной системы, но я думаю, что это для вас не может быть интересно. Это математические расчеты, бесконечное количество формул: столбы чисел невообразимо трудные, это вас не может интересовать».

Словом, материя сложная – вам не понять, поэтому и идею дирижабля с трудом воспринимаете, поскольку не можете подняться до уровня моего мышления.

Авторы работы [71] именно так и пишут: «…его «доброжелатели» не в состоянии были понять этого грандиозного плана ученого…» [71] [с. 10], поэтому его предложения «…не были взяты для творческой и инициативной их реализации».

В своем выступлении на диспуте профессор В.П. Ветчинкин, отметив доброжелательное отношение специалистов ЦАГИ к К.Э. Циолковскому, сказал:

«Я позволю себе, прежде всего, остановиться на некоторых положениях предыдущих докладчиков. Например, тов. Модестов говорит, что тов. Циолковский подвергался со стороны некоторых ученых слепой ненависти. Я совершенно с этим не могу согласиться, я ни разу не слышал об этом и полагаю, что никто из здесь присутствующих не может указать фактов, которые бы это подтвердили. Если идеи тов. Циолковского не были приняты в свое время, то опять-таки, они не были отвергнуты, как идеи, а были отвергнуты, как слишком трудные для построения в настоящее время, как слишком далеко опередившие современную технику и потому невозможные к постройке…

Признавая принципиальное преимущество дирижабля Циолковского перед другими системами, все-таки многие эксперты, стоящие не на идеологической, а на практической точке зрения, должны были отвергнуть эту постройку в настоящее время…

На самом деле идея Константина Эдуардовича была обнародована и за исполнение ее не взялись потому, что не позволяла техника.

Приходит время, повышается техника и, несомненно, будут приходить в жизнь металлические дирижабли К.Э. Циолковского… Всему свое время. Горе Константина Эдуардовича в том, что он слишком далеко опередил мир своим изобретением, вернее своей идеей». [76].

Попросту говоря, идея гениальна, только неосуществима.

Обратим внимание, как изменился тон В.П. Ветчинкина. Если раньше представители ЦАГИ попросту отмечали неосуществимость проекта (даже не хотели в ряде случаев тратить время на его обсуждение), то теперь уже разговор идет с акцентом на гениальность К.Э. Циолковского, на то, что его идеи опередили время. Суть остается одна – его идеи неосуществимы, но форма объяснения причин этого – совсем другая. Впрочем, теперь уже и О.Д. Хвольсону пришлось «поклониться» крупному ученому и признать ошибочность своего отрицательного отзыва о втором начале термодинамики. В.П. Ветчинкин был тверд в своей оценке проекта и это было не только его мнение, а всех специалистов. На диспуте, однако, прозвучали свидетельства о том, что К.Э. Циолковский действительно подвергался «слепой ненависти» со стороны некоторых специалистов. В принципе, такое к нему отношение можно до определенной степени понять. Его противоречие состояло в том, что он, предлагая неосуществимый проект, настаивал на его скорейшей практической реализации. Что еще могло это обстоятельство вызвать у серьезных специалистов?.. Хотя ненависть – это, конечно, чрезмерная степень эмоций.

Об этом диспуте и по поводу этого проекта много писала печать, при АССНАТ был организован Комитет осуществления дирижабля Циолковского.

Техническая секция научного комитета Главвоздухофлота стала заниматься анализом проекта и в начале июня 1925 года решила отпустить средства на разработку проекта модели объемом 150 м3. К.Э. Циолковский отказался строить такую большую модель и предложил уменьшить ее до 15-30 м3. После длительных перипетий Президиум Воздухсекции АВИАХИМа СССР обратился в Управление Воздушных сил СССР с просьбой об отпуске средств и работа началась. К.Э. Циолковский приехал в Москву и вскоре модель оболочки была закончена.

Вероятно, читатели уже догадались каким был результат. Автору работы [69] удалось найти соответствующий архивный документ, в котором объясняется вся ситуация с этой моделью. Документ назывался «Заключение Научного Комитета УВВС РККА о работах К.Э. Циолковского» и был датирован маем 1926 года.

Суть его содержания кратко сводилась к тому, что модель оказалась с существенными недостатками, что «проекта как такового, конструктивно разработанного и обоснованного расчетами, не имеется»; на большинство из возникавших вопросов, касающихся наиболее важных пунктов проекта, ответов от К.Э. Циолковского получить не удалось.

Дальнейшие работы АВИАХИМом были прекращены.

Однако К.Э. Циолковский не успокаивается и продолжает действовать. Всевозможных совещаний и заседаний на разных уровнях было множество [74] [74-75].

7 сентября 1926 года в ЦАГИ была создана комиссия по этому проекту, в которую входили крупнейшие специалисты: В.П. Ветчинкин (председатель), Б.Н. Юрьев, Б.С. Стечкин, Н.В. Фомин, А.А. Бойков, Н.В. Лебедев. 26 октября она признала конструкцию нерациональной, отметив при этом идею подогрева газа как заслуживающую внимания. В декабре Комиссия поручила трем своим членам провести расчеты возможности этого подогрева. При этом постройка моделей признавалась нерациональной. 18 января 1927 года на заседании коллегии ЦАГИ под председательством С.А. Чаплыгина отмечалось, что практическое осуществление конструкции дирижабля К.Э. Циолковского «производить не следует», поскольку оно «представляется невыполнимым», что «конструктивная разработка идей подогрева газа, использование водорода как горючего для моторов Циолковским не дана.»

Президиум коллегии Научно-технического управления ВСНХ СССР своим решением от 24 января 1928 года для ускорения работ по постройке опытной модели дирижабля К.Э. Циолковского создал специальную комиссию, в которую вошли представители Военно-воздушной Академии им. Н.Е. Жуковского, ВЦСПС, ЦАГИ, 1-го МГУ, ОСОАВИАХИМА, НТКУВВС, МВТУ и самого изобретателя. Комиссия приняла решение о том, чтобы Циолковский представил проект небольшого дирижабля, предварительно сообщив, какие на это потребуются средства. Другими словами, понимая неосуществимость идеи, ее разработку поручили вести самому автору.

5 апреля на заседании Комиссии представители ЦАГИ и УВВС вновь отрицали целесообразность постройки опытной модели оболочки. Тем не менее, опыты решили провести на базе Военно-воздушной академии и выделили на них 14375 рублей.

В 1931 году при поддержке Военно-Научного исследовательского Комитета при Реввоенсовете СССР в Москве в системе Дирижаблестроя было организовано специальное конструкторское Бюро по проектированию и постройке дирижабля Циолковского (КБ-3 или КБЦ-3), куда и были перенесены работы Академии. Руководил работами (фактически) сам автор, получавший за это 1000 рублей.

В отчете о ходе работ представитель К.Э. Циолковского в Дирижаблестрое Я.А. Раппопорт 6 января 1935 года писал, что при изготовлении модели оболочки объемом 1000 м³ боковые панели получились «горбатыми», с перекосом, а гофр оказался «жеваным». Он отметил также, что «… работа замерла, … гонят сплошной брак.» Он предлагал прекратить эти работы и, чтобы не распускать 50 рабочих, попытаться создать оболочку объемом 10 м³. К.Э. Циолковский на это ответил, что это «…ужас, потому что потеря времени, сил и уныние.» 14 января Я.А. Раппопорт писал Циолковскому о том, что нужно изобрести и сделать специальные машины, которые только и позволят наладить работу и по меньшей оболочке. К.Э. Циолковский, видимо уже понимая всю бесперспективность своей затеи, выдохнул: «К этому нечего прибавить, все правда.» Такой финал в общем-то не вызывал сомнения ни у кого из специалистов еще конца XIX века.

Оценка этой его многолетней работы дается его биографами разная. Так, например, она положительна в работе [29], автор которой считал, что Циолковским «было дано научно-техническое обоснование создания новой и совершенно оригинальной конструкции дирижабля с тонкой металлической оболочкой» [29] [с. 31]. Откровенный оппонент К.Э. Циолковского, уже не раз цитировавшийся нами Н.Д. Моисеев ставит в один ряд и называет «…гениальными изобретениями» самолет, дирижабль и ракету [40] [с. 27].

Я.А. Рапопорт считал, что в царской России идеи К.Э. Циолковского оценивались не адекватно, поскольку он необычным языком говорил о необычных и новых вещах [61] [с. 36].

Следует однозначно заметить, что отношение к К.Э. Циолковскому во всех инстанциях и у отдельных лиц было совершенно благожелательным. Причина отсутствия практического интереса к его дирижаблю состояла в имманентно присущих недостатках его конструкции. Это обстоятельство убедительно показано в работах [6] [28, 70].

Так, например, профессор В.А. Семенов писал, что в свое время специалисты «…понимали практическую невыполнимость заманчивых замыслов Циолковского ни в реальном проектировании, ни в реальном производстве [70] [с. 4].

И далее: «…убежденный в актуальности своих работ по дирижаблям и их широкой полезности, в казавшейся ему простоте их реализации, Циолковский не мог понять истинных причин своих неудач. Он искал их в недоброжелательности официальной науки, во враждебности к нему со стороны «кастовых ученых» и т.п. Ученому даже не приходила в голову мысль о неосуществимости его технической схемы, не имевшей тогда технологической базы [70] [с. 6].

Кроме того, он решал проблемы дирижабля, широко используя «метод интуитивных догадок» [70] [с. 6].

Под каждым этим словом можно подписаться, свидетельствуя о правоте их автора. Никто не стал бы возражать против металлической оболочки с переменным объемом, если бы она была бы технологичной и надежной, против безбалластного управления аэростатической подъемной силой за счет нагревания (и охлаждения) подъемного газа с помощью тепла выхлопных газов двигателей, если бы этого тепла было достаточно для решения этой задачи. Однако все это было попросту нереалистично.

В задачу технического проектирования всегда входят требования, связанные с конструкторскими и технологическими возможностями, т.е. с внутренними, чисто научно-техническими факторами, а также и требования, обусловленные внешней системой таких факторов (скажем, новый технический объект должен выдержать конкуренцию на рынке и пр.).

Автор этих строк в связи с этим приводит всегда один наглядный пример. Допустим, что самого талантливого выпускника авиационного института попросили создать новую ракету. Он, конечно, проведет все необходимые расчеты, но он ее либо не построит, либо она не полетит, либо окажется на низком техническом уровне. Причина будет одна: отсутствие у ее конструктора опыта. В его проекте могут оказаться такие новации, что промышленность их освоить не сможет, он не сумеет правильно организовать экспериментальные работы, наконец, не зная переднего края ракетостроения, выберет ее технические характеристики неоправданно низкими.

Вот таким «выпускником» и был К.Э. Циолковский, причем во всех отраслях техники, которыми он занимался, а также и во всех областях науки, в которых пытался работать. Проект дирижабля К.Э. Циолковского был нереализуем в принципе, как это и доказала история. Возводить в ранг гениального то, что было теоретически не обосновано и практически неосуществимо – методологически несостоятельно. Последнее обстоятельство отчетливо проявляется в историко-техническом противоречии, возникающем в противном случае. В самом деле, если этот проект был гениален, то всем, кто против него выступал, отводится роль ретроградов, а это были крупнейшие специалисты России по воздухоплаванию, ведущие воздухоплавательные организации: ИРТО, ЦАГИ и пр. Любой проект, как это отмечалось в первом разделе настоящей работы, должен оцениваться с современных ему (а не историку) научно-технических позиций.

Кроме того, и отдельные идеи К.Э. Циолковского не были им как-то научно обоснованы. Несмотря на настойчивые замечания своих оппонентов, он так и не смог обосновать теоретически проблему теплопередачи в газохранилище, в стороне от технологических возможностей находилась и его идея об изготовлении цельнометаллических оболочек дирижабля с изменяющимся объемом и пр. Все его идеи (как и весь проект в целом) носили характер фантазий, догадок, которыми он никого из специалистов убедить не мог.

Проект дирижабля К.Э. Циолковского рассматривали многие современные ученые и инженеры.

Биограф К.Э. Циолковского, весьма благожелательно к нему относившийся и, как уже было показано, не раз и не два доказывавший это делом, профессор А.А. Космодемьянский вынужден был в конечном итоге признать несостоятельность рассматриваемых идей по дирижаблю.

Он отметил, что в 1933 году стали известны опыты Никурадзе по влиянию шероховатости на коэффициент аэродинамического сопротивления, из которых следовало, что для ее величин, и чисел Рейнольдса (характеризующих скорость, некоторый характерный размер и атмосферные параметры), присущих большим дирижаблям, даже двигающимся с небольшой скоростью, коэффициент трения из-за гофр мог увеличиться от 2,3 раза до 16 раз, что вызывало резкое уменьшение скорости в пределах 1,5-4 раза.

Кроме того, несмотря на хорошую обтекаемость корпуса дирижабля, за его кормой возникают сложные вихреобразные течения (вихревые кольца, спиралеобразные вихревые жгуты), что вызывало серьезные колебания оболочки.

Совершенно нереалистичной была задача об оперативном нагреве подъемного газа продуктами сгорания двигателей [28] [с. 6-7].

Автор работы [6] также отметил, что большая часть поверхности, образованная гофрами с волнами поперек потока вызывает заметное увеличение коэффициента сопротивления трения по сравнению с гладкой обшивкой; изменяемость формы поперечных сечений дирижабля на различных этапах полета будет изменять аэродинамические силы и моменты, действующие на него, что затруднит управление им; нежесткая подвеска гондолы и оперения дает вредную интерференцию с корпусом, что также значительно увеличивает лобовое сопротивление.

Все эти аэродинамические особенности существенно уменьшают скорость полета по сравнению с дирижаблем неизменяемых внешних форм и гладкой обшивкой.

Гофрированная оболочка вызывала серьезные прочностные проблемы вплоть до того, что при больших моделях гофры оболочки оснований теряли устойчивость.

Стягивание оснований оболочки при изменении высоты полета на 1 км оказывалось столь большим, что могло быть опасным для ее прочности. Стягивание этих оснований для продольной балансировки дирижабля приводило в конечном итоге к ухудшению продольного управления движением. «Попытка применения полиспастной системы стягивания оснований была неудачной и показала неконструктивность этого метода изменения объема оболочки» [6] [с. 16].

Совершенно неконструктивным является также подвеска гондолы к верхнему и нижнему основаниям.

Расчеты также показали, что отношение массы полезного груза, массы топлива и массы экипажа к полной массе дирижабля у аппаратов К.Э. Циолковского было вдвое хуже, чем у летавших в то время дирижаблей.