Глава 18 Прорыв из Корсуньского «мешка»

Глава 18

Прорыв из Корсуньского «мешка»

К ночи на 16 февраля III танковый корпус продвинулся еще немного ближе к «мешку», но от окруженных войск Штеммермана его передовую группу, танковый полк Беке, все же отделяли семь километров. Одной из причин этого стала советская атака, в результате которой советским войскам удалось захватить западную часть Комаровки. Часть села, удерживаемая солдатами 2-го Украинского фронта, была единственным важным пунктом на кратчайшем пути между группой Штеммермана и передовыми подразделениями III танкового корпуса.

После броска вперед, выполненного III танковым корпусом 13 февраля, надежды немцев на спасение были высоки, но оптимизм иссякал по мере того, как становилось ясно, что усталость, потери, поломки, трудности со снабжением и растянувшаяся линия фронта постепенно свели на нет наступательные возможности корпуса. Утром 16 февраля было очевидно, что шансы на успешный прорыв группы Штеммермана действительно невелики. В Шендеровке Штеммерман обсудил сложившееся положение с Лиебом и командирами дивизий.

«Господа, все вы знаете наше положение, — сказал Штеммерман, прежде чем дать краткое описание обстановки, после чего продолжил: — У нас не будет другого шанса. Сейчас или никогда. Нам придется действовать следующим образом: все окруженные силы двинутся на Лысянку. За прорыв будет отвечать генерал Лиеб. Мы пойдем тремя колоннами, имея армейские части справа, войска СС слева и 72-ю дивизию в центре. 576-я и 88-я дивизии составят наш арьергард. Я останусь с теми, кто будет покидать „мешок“ последними. Начало операции назначаю на 23:00 сегодня, 16 февраля. Ваши вопросы?»

«Как мы поступим с машинами?» — спросил генерал Лиеб.

«Мы не можем взять их с собой. Всю колесную технику придется уничтожить. В прорыв пойдут только танки и прочие гусеничные машины», — ответил Штеммерман.

«А раненые?»

«Все раненые, которых можно транспортировать, будут погружены на повозки и сани, остальных придется оставить в Шендеровке с медиками-добровольцами».

В этот момент командир дивизии СС «Викинг» генерал-лейтенант Гилле спросил: «Кто будет обеспечивать прорыв советской обороны?»

«Это будет ваша задача, Гилле», — ответил Штеммерман.

«Я и сам хотел это предложить, господин генерал», — немедленно ответил Гилле, и на этом совещание закончилось.

Наконец жребий был брошен. Командиры отправились в свои части через Шендеровку, где на каждом шагу виднелись указатели на расположение немецких частей. Маленькие домики с соломенными крышами были переполнены ранеными. Между ними боролись за место различные штабы и подразделения связи. Солдаты, получившие короткий отдых, пытались найти в домах какой-нибудь теплый уголок, чтобы хотя бы просушить промокшую одежду. У большинства из них за последние дни одежда почти не бывала сухой.

В Шендеровке царила небывалая активность. Штабные офицеры жгли документы, которые нельзя было ни забрать с собой, ни оставить в руках противника. Все же некоторые бумаги впоследствии уцелели, например приказ на прорыв, изданный в 112-й дивизионной группе, одной из частей корпусной группы «Б». В приказе отразилась вся шаткость положения. Входя в первый эшелон, 112-я дивизионная группа должна была атаковать в 23:00 16 февраля. Исходные позиции ей следовало занять, по крайней мере, за час до этого, отчасти потому, что остальные войска группы Штеммермана тоже должны были успеть выдвинуться вперед.

Внезапность имела чрезвычайное значение для успеха прорыва. Примечательно, что солдаты 112-й дивизионной группы должны были идти в атаку с незаряженными винтовками. Приказ на атаку гласил: «Любая ненужная стрельба — это преступление, ставящее под угрозу прорыв в целом. Каждого солдата, который увидит перед собой противника и немедленно не атакует и не убьет его, следует самого бесшумно убить. Это должно быть доведено до каждого. На кон поставлены более серьезные вещи, чем жизнь отдельного человека».

Несомненно, это был очень жестокий приказ, но следует помнить, что положение было угрожающим. В окружение попали большие силы, которые через три недели состояли из изможденных людей, большей частью находившихся в отчаянии или в апатии. Сколько человек оставалось в группе Штеммермана, точно неизвестно. Штаб XI армейского корпуса оценивал число находившихся в котле солдат, которые еще были в состоянии идти в бой, в 45 000 человек. Число раненых оценивалось в 2100. Однако к этому времени аккуратный учет личного состава был невозможен, и вполне возможно, что силы Штеммермана были немного больше. Но какова бы ни была истинная цифра, последний шанс для них заключался во внезапности, поэтому кроме уже упомянутых выше указаний были приняты и другие меры сохранения планов на прорыв в тайне до последнего момента. Например, вблизи передовой было запрещено разжигать костры, курить, разговаривать и создавать ненужный шум. Машины следовало уничтожать способами, не приводящими к взрыву или возгоранию. Радиообмен до последней минуты поддерживался в обычном режиме.

Делая все, чтобы соблюсти эти меры предосторожности, немцы готовились к прорыву. Тем не менее какую-то стрельбу слышал Антон Мейзер во время ожидания приказа на прорыв, но, возможно, полная тишина в полосе готовящегося прорыва могла бы показаться советским солдатам еще подозрительнее. Мейзер находился не с передовыми частями, которые должны были прорывать советскую оборону. Части, которые готовились к выполнению этого приказа, должно быть, имели более веские основания сохранять тишину.

Одной из частей, находившихся в первом эшелоне, был 105-й пехотный полк майора Кестнера. Для прорыва обороны противника его полк был усилен солдатами из разных разбитых или рассеявшихся частей. Однако он считал, что эти подкрепления обладают низкой боевой ценностью, и надеялся прежде всего на собственных солдат. Поскольку за предшествующие дни его полк уже провел несколько успешных ночных атак, Кестнер рассчитывал на полученный опыт и в ходе прорыва намеревался использовать такие же тактические приемы.

105-й пехотный полк, будучи частью 72-й пехотной дивизии, был помещен в середине первого эшелона, имея с севера от себя корпусную группу «Б», а с юга — дивизию СС «Викинг». Расположение 72-й пехотной дивизии в центре боевого порядка позволяло надеяться, что ее фланги будут защищены. Однако в темноте легко было потерять ориентацию. Конечной целью была Лысянка, но маленький городок не был похож на сияющий маяк. Наоборот, его поиски будут осложнены тем, что войскам придется искать дорогу на местности, покрытой снегом. Карты были редкостью. Кестнеру повезло раздобыть карту масштаба 1:10000, найденную у взятого в плен советского офицера, но, учитывая все трудности, присущие ночным боевым действиям, имелась немалая вероятность сбиться с пути и перемешать боевые порядки. К тому же, если бы начался тяжелый бой, офицерам было бы очень сложно вести людей кроме тех, кто находился в непосредственной близости от них.

Прорыв: 72-я пехотная дивизия

Последние часы перед началом прорыва были проведены в нервозном ожидании. Невозможно было предсказать, насколько упорным окажется сопротивление Красной армии в районе между «мешком» и Лысянкой. Все немцы знали, что они неминуемо столкнутся с двумя линиями обороны. Но, возможно, советское командование разместило дополнительные части на запланированном маршруте немцев. Никто не мог с уверенностью сказать этого, но это уже было не так важно. В 23:00 в строгом соответствии с планом немцы двинулись на прорыв.

Полк майора Кестнера был среди частей, выступивших первыми. Как можно незаметнее его солдаты, тяжело нагруженные боеприпасами, начали продвигаться вперед с исходных позиций у Хильков. Было темно, свет луны и звезд скрывали плотные облака. Создались все условия для того, чтобы советские солдаты не обнаружили немцев до последнего момента. Солдаты Кестнера беззвучно приблизились к советским оборонительным позициям и с кратчайшего расстояния атаковали первую линию обороны, используя стрелковое и холодное оружие. Внезапность дала немцам преимущество, и первая линия обороны была сразу же прорвана. Вторую линию советской обороны тоже удалось прорвать быстро, а вплотную за передовыми подразделениями шли основные силы полка.

Лишь в двух местах полк Кестнера был втянут в несколько более интенсивные бои. В обоих случаях его солдаты наткнулись на позиции советских батарей, которые были захвачены в ближнем бою. Используя особенности местности, 105-й полк продолжал движение в юго-западном направлении и около 3:30 достиг дороги из Журжинцев на Почапинцы. К Журжинцам были отправлены небольшие разведотряды, которые обнаружили там пять танков Т-34, охраняющих въезд в село. Примерно в двух километрах южнее Журжинцев также были различимы силуэты нескольких танков. Доложив о них по рации в дивизию, разведчики проскользнули позади машин врага, используя неровности местности. Ничего не указывало на то, что русские что-то подозревают. Немцы пересекли дорогу и продолжили движение на запад. Неожиданно они наткнулись на очередные советские позиции. На этот раз они были явно ориентированы в западном направлении. Внешний фронт окружения был достигнут. Советские солдаты спали в своих окопах, и немцы бросились на них, действуя ножами и прикладами винтовок.

Бой был коротким, поскольку внезапность позволила немцам быстро справиться с обороняющимися. Однако последние успели выстрелить несколько очередей, и это привлекло внимание экипажа советского танка. Он включил фары, и хотя он не заметил солдат Кестнера, части следовавшей за 105-м полком 72-й дивизии были обнаружены и втянуты в бой. Люди Кестнера продолжили путь вперед и юго-восточнее Хижинцев снова встретили танки. Вперед были посланы разведчики, и, подобравшись поближе, они, к своему великому восторгу, увидели знакомые кресты, которые несли на своей броне все немецкие танки. Они вышли на позиции передовой группы III танкового корпуса.

Полк Кестнера провел прорыв практически по учебнику. Вероятно, все сложилось лучше, чем осмеливался надеяться кто-либо из состава полка, в основном благодаря скрытности и внезапности. Однако не всем частям повезло так же, как полку Кестнера. Вскоре после начала прорыва управление большей частью колонн нарушилось. До какой степени это имело значение, неясно, поскольку и у командиров не было ясной картины советской обороны, намерений и возможностей противника. Вероятно, невозможно было избежать того, что боевой порядок прорывающихся войск рассыпался на движущиеся в одном направлении отдельные группы, каждую из которых ждали свои бои и своя судьба.

266-й полк майора Зигеля следовал за 105-м полком майора Кестнера. Вначале все шло хорошо, но как только была достигнута первая высота, на полк Зигеля обрушился огонь советских минометов и пулеметов. В темноте точность огня была невысокой, и пострадали от него лишь несколько солдат. Зигель слышал, как кричал раненый: «Заберите меня с собой! Заберите меня с собой!» Возможно, это был фельдфебель Рейш. Зигель приказал ему дождаться, когда проедут санитары, которые подберут его.

Солдаты Зигеля двигались дальше, не встречая сопротивления, пока не оказались перед дорогой между Журжинцами и Почапинцами. Поскольку вдоль дороги были расставлены советские танки, Зигель решил, что у них нет шансов прорваться через заслон противника, поскольку у них отсутствовали средства борьбы с танками. Зигель отправил лейтенанта Олендорфа на разведку, и вскоре тот возвратился и сообщил, что со стороны Журжинцев подходят советские танки, чтобы усилить заслон на дороге. Не было других вариантов, кроме как взять южнее. Зигель сверился с компасом и давал необходимые указания, когда к нему подошел полковник Хуммель из 124-го полка. Как и Зигель, он не видел альтернатив обходному маневру с юга.

Вскоре после поворота на юг солдаты Зигеля снова были обстреляны, на этот раз из леса между Почапинцами и Октябрем. Зигель громко крикнул: «Я майор Зигель! 266-й полк — ко мне!» Показались солдаты из разных частей 72-й дивизии. Поскольку нельзя было терять ни минуты, Зигель инструктировал подходивших людей, и продвижение на юг продолжилось вдоль края леса. Однако капитан Кностманн собрал небольшую боевую группу и, атаковав советских пулеметчиков в лесу, отбросил их, а затем продолжил путь через лес. Его боевая группа, хотя и понесла потери, сумела нагнать 105-й полк, как раз когда тот соединился с III танковым корпусом. Среди потерь был лейтенант Олендорф, который получил ранение и впоследствии попал в плен.

Ни Зигель, ни кто-либо другой не знали об успехе капитана Кностманна и его солдат. Вместо этого они продолжали двигаться на юг и дошли до юго-восточного угла леса. Уже начало светлеть, и на некотором расстоянии показались двое саней. Видимо, это везли завтрак советским солдатам, занимавшим позиции где-то неподалеку. Зигель и его люди пережидали, сохраняя тишину, и возницы, похоже, не заметили немцев. Зигель послал небольшую боевую группу, чтобы захватить сани, но, пробираясь вперед, вместо саней они обнаружили советскую артиллерийскую батарею. Ее стремительно захватили и вывели из строя орудия, прежде чем немцы двинулись дальше на юг.

Через некоторое время солдаты Зигеля вышли на расстояние броска камня к Гнилому Тикичу, где Зигель устроил плацдарм. Сам он не пошел на берег реки, поскольку хотел удостовериться, что его пехотинцы надежно обороняют периметр плацдарма. К тому же он заметил пять советских танков и уже опасался худшего, но танки не двигались. Зигель собрал людей своего полка, а также из 124-го полка и частей СС, которые вышли в этот район. Он объяснил, что им придется оборонять плацдарм, чтобы дать возможность солдатам, следующим за ними, переправиться через реку и выйти в безопасное место.

Большинство солдат были «стреляными воробьями», ветеранами, понимавшими, что нужно делать. Они быстро принялись за дело. Лейтенант Гроссе из 124-го полка принял под командование восточный фланг, а Зигель остался командовать на западной стороне. Офицеру СС он поручил соорудить временную переправу через Гнилой Тикич. Дальше он обошел свой фланг, а затем и восточный фланг, проверяя, все ли в порядке. Тем временем на плацдарм выходили из окружения все новые и новые солдаты. Сквозь ветви деревьев, росших по берегам, Зигель видел немецких солдат на другой стороне реки. Таким образом, казалось, что все идет хорошо.

Кроме беспокоящего огня, советские войска не предпринимали попыток нарушить ход переправы через Гнилой Тикич. Примерно через час появились бронемашины из дивизии СС «Викинг», преследуемые советским танком, который въехал на плацдарм, обстреливая немецкие машины. Вскоре он попал в глубокий овраг и потерял возможность двигаться. Примерно в 8:30 Зигель отдал приказ своим людям переправляться через реку, поскольку поток солдат, выходивших из окружения, все рос, а никакого намека на вражеские атаки по-прежнему не было.

Когда Зигель вышел к реке, которая в этом месте имела ширину около 20–30 метров, он не увидел ни моста, ни каких-либо других средств для переправы. Попытки столкнуть в воду повозки, чтобы сделать импровизированный мост, не увенчались успехом из-за слишком сильного течения. Солдаты пытались рубить деревья для постройки моста, но тщетно. Не было иного выхода, кроме преодоления реки вплавь в ледяной воде. Около 9:15 Зигель переплыл реку, перебраться на другой берег удалось и большей части его людей, хотя многие не справились с холодной водой и быстрым течением и утонули.

Солдаты, выбравшиеся на южный берег Гнилого Тикича, не вынесли с собой почти ничего, кроме своей мокрой одежды. Было потеряно много стрелкового оружия, а также все тяжелое вооружение и техника. Решительная советская атака была бы убийственна для промокших и замерзающих солдат Зигеля. Они прошли два или три километра и вышли к Лысянке, понеся по дороге незначительные потери, хотя все это время находились под обстрелом противника. Возможно, глубокий снег уменьшал эффект от разрыва снарядов. Зигель вспоминал, что одному из солдат, раненному недалеко от Лысянки, помогла советская женщина, которая служила в качестве «хиви» при полевой кухне и выходила из окружения вместе с немецкими войсками. Она получила награду за мужество.

В Лысянке Зигель узнал, что о нем уже доложили как об убитом. Он мог доказать, что жив, но его случай был совсем не уникален. Прошло много дней до того, как немцы собрали точные данные о количестве и состоянии вышедших из окружения.

Большая часть 72-й дивизии, перед прорывом насчитывавшей около 4000 человек, добралась до Лысянки. Вероятно, около 90 % из ее состава вышли из окружения, несмотря на то что большинство из них было вынуждено отклониться от намеченного маршрута. Была потеряна практически вся материальная часть дивизии, в основном восточнее дороги между Журжинцами и Почапинцами, где была сильно пересеченная, труднопроходимая местность[192].

Некоторые немецкие солдаты успели уйти недалеко. Одним из примеров является фельдфебель Петер Рейш, служивший в 4-й роте 266-го пехотного полка. Он успел отойти лишь на километр к востоку от Шендеровки, когда был тяжело ранен в ногу осколком мины при минометном обстреле. Он не мог идти и быстро осознал, что может спастись лишь с помощью просьб или угроз. После того как с ним поговорили капитан Октен и майор Зигель, появился санитар, отрезал ему штанину, сделал перевязку и сказал: позаботься о себе самостоятельно, пока санитар найдет кого-нибудь, кто сможет помочь ему нести раненого. Санитар больше не вернулся.

Рейш беспомощно лежал на снегу, наблюдая, как мимо него на юго-восток движется поток машин, повозок и солдат. Никто не пытался помочь ему, пока какое-то подразделение связи не остановилось рядом с ним из-за возникшей впереди пробки. После короткого обсуждения Рейша погрузили на одну из повозок. Он замерз и мучился от сильной боли, но, во всяком случае, он приближался к III танковому корпусу. В темноте колонна ехала медленно, но верно, что на рассвете путь ей преградила пробка. Рейша перенесли на крытую повозку, ехать в которой было удобнее, но терялась возможность видеть происходящее. В этой повозке вместе с ним ехали еще двое раненых.

Долгое время повозка не двигалась, и Рейш начал беспокоиться. Забитая дорога не вызвала бы полной остановки колонны на такое долгое время. Он и его соседи по повозке начали кричать, но не получили ответа. Рейш прополз вперед и прорезал дырку в ткани, закрывавшей повозку, чтобы посмотреть, что происходит. К своему ужасу, он увидел, что в повозку не впряжена лошадь.

Мимо повозки Рейша, находившейся в низине, проходило артиллерийское подразделение из войск СС. Ее орудия застряли, и, к облегчению Рейша, некоторых из лошадей запрягли в их повозку. Однако спустя некоторое время ездовые попытались убедить Рейша сдаться красноармейцам. Но Рейш не слушал их. Он твердо решил либо выбраться из окружения, либо умереть, даже если придется застрелиться из своего пистолета. Столкнувшись с такой решимостью, солдаты СС сняли Рейша с повозки и положили его на снег.

Но больше никто не собирался помогать ему, и вскоре Рейш остался один. Остальные немецкие солдаты бежали с поля, спасаясь от артиллерийского обстрела. Раненая нога лишила Рейша возможности идти, поэтому он решил ползти к лесу. По пути он встретил еще одного раненого немца, тоже пытавшегося доползти до леса. Какое-то время они ползли вместе, но потом раненый отстал, и Рейш больше его не видел. Наконец Рейш добрался до леса, куда беспорядочно набился немецкий транспорт, пытаясь избежать встречи с советскими танками.

К своему счастью, Рейш нашел запряженную лошадьми штабную повозку, с которой он мог ехать, взобравшись на одну из лошадей. Выбраться из леса было нелегко, так как неподалеку находились танки противника, но когда они все же выехали из него, Рейш попросил командира встреченного им подразделения разрешить поместить на повозку больше раненых. Вместе с другими ранеными Рейша устроили в повозке. При езде по неровной местности их сильно трясло, и раненые кричали от боли. Когда повозка выехала к дороге, ведущей на юг из Журжинцев, то попала под обстрел советских минометов, и взрывом ее сбросило в канаву. Возница распряг лошадей и уехал, бросив раненых на произвол судьбы.

Рейшу помогли несколько солдат СС, которые положили его на свою телегу рядом с другими ранеными, но уехали они недалеко. Дорогу перегородили разбитые повозки, и вновь у возницы не выдержали нервы, и он уехал на лошади. Через некоторое время мимо телеги прошли два врача, и Рейш попросил их запрячь лошадей в телегу. Спеша поскорее уйти дальше, они отказались, но Рейш достал пистолет, навел его на врачей и сказал: «Если мы не уедем отсюда, не уйдете и вы». Угроза произвела желаемый эффект, и врачи позвали на помощь идущих мимо солдат. Те расчистили дорогу и заново запрягли лошадей.

Рейх и остальные раненые продолжили свой путь. Неподалеку от высоты 239,0 Рейш увидел какого-то генерала, возможно, генерал-майора Крузе, который направлял солдат в сторону леса южнее высоты 239,0. Рейш поехал на юг, но вскоре повозка застряла в болоте. Рейша перенесли на другую повозку, но там ему хватило места только чтобы сесть, а не лечь. Поскольку повозку трясло на неровностях, езда причиняла ему ужасные мучения. Когда показалась Лысянка, Рейш даже попросил положить его на землю, чтобы проползти остаток пути, но никто его не слушал. Ему пришлось остаться в повозке, но, к своему величайшему облегчению, в Лысянку его довезли живым.

Прорыв: корпусная группа «Б»

На северном фланге группы Штеммермана вечером 16 февраля к прорыву готовилась корпусная группа «Б». В ее составе насчитывалось 6257 немецких офицеров, а также 1155 «хиви», что делало ее одним из наиболее сильных формирований, принимавших участие в прорыве. Ее первый эшелон под командованием полковника Фибига включал в себя 112-ю дивизионную группу в составе 110-й полковой группы, 258-й полковой группы, 112-го запасного батальона, 112-го саперного батальона и 112-го противотанкового дивизиона. Артиллерию корпусной группы «Б» возглавлял полковник Бём. По его распоряжению перед тем, как двинуться на восток, батарея подготовилась к обстрелу района Петровское — Журжицы. По одной батарее легких полевых гаубиц должны были сопровождать каждую волну пехоты и вести огонь прямой наводкой. Спасти тяжелые гаубицы полагали невозможным, и все они должны были быть приведены в негодность, после того как выпустят последние снаряды.

Несмотря на большое скопление войск на ограниченной территории, части заняли назначенные им позиции вовремя, и в 23:00 258-я полковая группа бесшумно пошла вперед, а через десять минут за ней двинулась и 110-я полковая группа. Как и полк Кестнера, солдаты 258-й полковой группы добились внезапности и, подойдя вплотную к советским позициям, бросились на противника с холодным оружием. Это обеспечило практически полный успех, и продвижение продолжилось в юго-западном направлении, где была преодолена еще одна советская оборонительная линия к югу от Петровского. Дальше передовые батальоны корпусной группы «Б» прошли южнее Журжинцев, пересекли дорогу и примерно в 5 часов утра вышли к Октябрю.

Частям корпусной группы «Б», которые следовали за людьми Фибига, повезло меньше. В нескольких километрах юго-западнее Хильков обнаружилось, что гаубицы не смогут пройти по пересеченной местности, и их пришлось привести в негодность. Когда они двинулись дальше и вышли к дороге, то обнаружили там заслон из советских танков и вынуждены были отклониться от кратчайшего маршрута на юг. По пути они перемешались с солдатами 72-й дивизии и дивизии СС «Викинг» и через некоторое время вышли к Гнилому Тикичу, через который им пришлось переправляться.

В некоторых случаях солдаты отбивались от своих частей даже до начала прорыва. Николаус Ромес служил в корпусной группе «Б», но оказался в Новой Буде вместе с людьми из бригады СС «Валлония». Ее солдаты все еще занимали оборону в Новой Буде утром 17 февраля, когда началась советская атака. Примерно в 10 часов утра немецкая оборона была преодолена, и позиции пришлось оставить. Ромес отступал через долину, в которой находилась Шендеровка. Перед ним предстало печальное зрелище. Длинные колонны повозок с ранеными немцами стояли в надежде, что их удастся вывести из котла. Однако их мечты о спасении были сокрушены в буквальном смысле слова, когда в колонны врезались советские танки. Ромесу ничего не оставалось, кроме как спасаться бегством в западном направлении, а немецкие солдаты вокруг него, похоже, думали лишь о спасении своей шкуры.

Все немцы, еще способные самостоятельно идти, двигались на запад, надеясь дойти до Октября. Ромес был захвачен людским потоком. Трупы людей и лошадей были беспорядочно разбросаны на снегу. Лошади скакали с мертвыми или полумертвыми людьми, висящими в стременах, а советский огонь прореживал плотный поток немецких солдат. Около 11 часов мимо проехал генерал Штеммерман на полугусеничном вездеходе, но всего в нескольких метрах от Ромеса в машину попал бронебойный снаряд. Он не видел, чтобы кто-то живой вылез из вездехода, но на этом этапе уже никто не беспокоился о мертвых. Каждый спасал свою собственную жизнь.

Ромес, как и прочие, обнаружил, что путь к спасению перекрыт между Журжинцами и Почапинцами. Вместе с валлонцами он свернул на юг, к Гнилому Тикичу. Он остановился в лесу южнее высоты 239,0, где Леон Дегрель собрал множество солдат из рассеявшихся частей. К этому времени уже стемнело, и собравшиеся солдаты не тронулись к берегу Гнилого Тикича до раннего утра 18 февраля. Ромес все еще был на своей лошади, и, выйдя к реке, он попытался переправиться через нее в седле. Во время переправы лошадь утонула, возможно, из-за остановки сердца в ледяной воде, но Ромес сумел проплыть несколько оставшихся метров и продолжил путь в Лысянку в мокрой одежде, только усиливающей ощущение холода.

Ромес, наверное, надеялся, что его пешее путешествие закончится, когда он дойдет до Лысянки. Но село теперь оказалось в очень уязвимом положении. Почти без передышки ему и тысячам других солдат пришлось продолжить путь пешком и в конце концов дойти до Умани, где Ромес нашел некоторых выживших из его эскадрона. Остатки корпусной группы «Б» вскоре были использованы для пополнения других частей, и спустя короткое время Ромес был направлен в 88-ю дивизию[193].

Прорыв: дивизия СС «Викинг»

Дивизия СС «Викинг» была наиболее сильной частью группы Штеммермана и согласно донесению ее командира перед прорывом насчитывала около 11 500 человек. В ней также оставалось больше тяжелого вооружения и техники, чем в прочих частях. Например, она все еще располагала семью танками и тремя штурмовыми орудиями, а ее артиллерия состояла из девяти самоходных установок «Веспе» и трех самоходных установок «Хуммель», а также 25 легких полевых гаубиц, шести тяжелых полевых гаубиц и четырех 10-см пушек.

Подготовку к прорыву замедляло скопление транспорта, но в 23:30, примерно на полчаса позже корпусной группы «Б» и 72-й дивизии, эсэсовцы «Викинга» двинулись на прорыв из окружения. Изначально сопротивление противника отсутствовало. Силы дивизии вышли к холмистой местности примерно в двух километрах южнее Петровского, где были подавлены несколько советских пулеметных точек. Когда советские противотанковые пушки открыли огонь на фланге «Викинга», самоходные гаубицы «Веспе» быстро подавили их, и продвижение продолжилось. Однако советская оборона в лесу севернее Почапинцев оказалась слишком прочной, и немцам пришлось обходить лес с севера.

Фриц Халь получил для своей роты особое задание. В батальоне он был единственным офицером среди командиров рот, поскольку высокий уровень потерь среди офицеров привел к тому, что всеми остальными ротами стали командовать унтер-офицеры. Возможно, эта ситуация повлияла на то, что именно ему было поручено захватить высоту юго- западнее Шендеровки и удерживать ее, пока не пройдут все остальные части. Халю эта задание показалось самоубийственным. Тем не менее, когда прорыв начался, он добросовестно выполнил его. Высота была легко занята, и, кроме одного взятого в плен советского солдата, враг так и не показался. Халь не наблюдал никакой угрозы с советской стороны и через некоторое время начал задаваться вопросом, есть ли смысл держаться за эту позицию. Он смотрел, как мимо проходили на запад солдаты его дивизии, и тактическая ценность этой позиции казалась ему минимальной, но приказ нужно было выполнять. К его счастью, в расположении роты появился командир батальона. Халь доложил об обстановке и спросил, сколько еще нужно удерживать высоту. Командир машинально ответил: «Юноша, я оставляю это решать вам», — и отправился дальше на запад. Халь вспомнил слова генерала Хаусера, которые слышал в юнкерской школе СС в Бад-Тёльце: «Прусская дисциплина — это дисциплина независимого принятия решений, не связанного с услужливостью». Без долгих колебаний Халь скомандовал: «Рота, шагом марш в Лысянку, пароль: „свобода“»[194].

Солдаты дивизии СС «Викинг» шли на запад, где они были встречены советским огнем из Журжинцев. Один батальон из полка «Вестланд» атаковал село и дошел до церкви в Журжинцах. До сих пор прорыв дивизии проходил вполне успешно, но через некоторое время сильно пересеченная местность стала непроходимой для техники и тяжелого вооружения, которое пришлось привести в негодность. Как и многие другие немецкие части, эсэсовцев заставил отклониться к югу советский танковый заслон.

Чем дольше продолжался их марш через снега и темноту, тем сильнее перемешивались части. Офицеры могли командовать лишь теми, кто находился в непосредственной близости от них, но это уже не имело особого значения, поскольку все стремились к Лысянке. Солдаты «Викинга» обошли по краю лес южнее высоты 239,0 и дальше направились к Гнилому Тикичу. На этом участке пути завязла последняя техника. Эсэсовцы приближались к реке, Фриц Халь нашел некоторых солдат своей роты. Примерно в это же время окрестности осветило восходящее солнце.

С наступлением утра немцам больше не приходилось рассчитывать на внезапность и темноту. Советские контрмеры проявлялись все отчетливее, хотя их и нельзя было назвать энергичными. Халь вспоминал, что по прорывающимся немецким солдатам вела огонь артиллерия, против них также были задействованы несколько Т-34. Последние представляли собой особенно серьезную угрозу, потому что у немцев практически не осталось противотанковых средств. Немецкие потери росли, Халь тоже был ранен в спину осколками снаряда Т-34. Ему повезло, что ранение было легким, поскольку он уже видел, как советские танки давили машины с ранеными. Не особенно замедляясь из-за раны, Халь дошел до небольшой рощи, где обнаружил остатки своей роты. Неожиданно всего в 30 метрах от них появилась небольшая группа советских пехотинцев. Люди Халя, не раздумывая, бросились на советских солдат и в короткой, но ожесточенной рукопашной схватке взяли верх.

До Гнилого Тикича оставалось совсем немного, но, выйдя к реке, Халь, как и остальные немцы, не обнаружил ни моста, ни других средств для переправы. Холодная быстрая вода выглядела угрожающе, но огонь Т-34 с гребня холма в 500 метрах от берега развеял всяческие сомнения в необходимости немедленно переправляться, не тратя времени на поиски более удобного места. Рота разбрелась по берегу, и Халь, потеряв над ней контроль, решился самостоятельно пуститься вплавь, несмотря на то что температура воздуха за ночь опустилась почти до –10 °C. Он прыгнул в воду и поплыл так быстро, как только мог. Обмундирование намокло и отяжелело, угрожая утянуть хозяина на дно. Но, несмотря на мокрую одежду, ледяную воду и стремительное течение, Халь добрался до противоположного берега, где ненадолго остановился перевести дыхание в прибрежном кустарнике[195].

Вместе с офицером из полка «Германия», который переплыл Гнилой Тикич сразу за ним, Халь пошел в сторону Лысянки. На южном берегу угроза со стороны противника была гораздо меньше, и вдвоем они шли без происшествий, пока не увидели немецкий танк рядом с сельским домом. Когда они приблизились, Халь заметил, что командир танка, высунувшись из башни, смотрит на них с удивлением. С некоторой неуверенностью они спросили танкиста: «Мы выбрались?» Тот радостно ответил «Да!» Халь и его спутник бросились обнимать друг друга. Все обошлось. Кроме трех патронов в обойме пистолета и одной ручной гранаты, Халь не имел оружия[196].

Два дня спустя Халь написал короткое письмо родителям:

«Дорогие родители! Долгие недели я не имел возможности писать вам, так как связь с остальным миром у нас отсутствовала. Два дня назад мы прорвались из котла. Нам пришлось перенести множество трудностей, и часто наше положение было незавидным. Однако теперь все хорошо. Во время прорыва я был ранен в пятый раз, но все равно выбрался. Позже я напишу вам подробнее»[197].

Еще один раненый солдат из дивизии СС «Викинг», От- то Бригер, служил в 11-й батарее артиллерийского полка дивизии и за некоторое время до описываемых событий был ранен в ступню, что сильно снижало его шансы вырваться из «мешка». Он вспоминал:

«Все началось утром. Поскольку мы не могли взять с собой ношу, ее пришлось вывести из строя. На прорыв мне предложили место на танке. Я взобрался на него, но не испытывал от этого особой радости. Когда мы проехали несколько сот метров, с нами поравнялась полугусеничная машина, и я быстро пересел на нее. Однако мы ушли недалеко, потому что машина застряла в заболоченной долине. Она пыталась выбраться, но соскальзывала обратно. У нас не оставалось выбора, пришлось бросить машину и дальше идти пешком. Примерно через километр мы наткнулись на майора СС Дорра, собравшего небольшую боевую группу. Мы присоединились к этой группе, но, поскольку мне не позволяла быстро идти раненая нога, я вскоре остался один. Когда я вышел на гребень холма, я уже не увидел остальных. Я дошел до леса. То здесь, то там сквозь ветки были видны спешащие группы немецких солдат. Но из-за моей небольшой скорости через некоторое время я снова оказался в одиночестве. Но не совсем так! Впереди обнаружились позиции русских, которые нужно было преодолеть. В этой атаке я присоединился к группе, которой командовал капитан СС Дегрель. Я бросил мою последнюю гранату и расстрелял последние патроны.

Скоро я снова остался один и постепенно дошел до края леса. Вдруг справа раздалась автоматная очередь. Я увидел, как пули врезаются в землю слева от меня. Несомненно, стреляли по мне, но я так устал, что смотрел на это, как будто наблюдая со стороны. Каким-то образом мне удалось уйти невредимым. После этого я пробежал довольно большое расстояние, пока не увидел стог сена, маскирующий танк. В первый момент я сильно испугался, но потом понял, что передо мной немецкий танк. Я прорвался»[198].

Прорыв: 57-я и 88-я дивизии

Части, составлявшие арьергард группы Штеммермана, имели более трудную задачу, поскольку к моменту начала движения уже не располагали преимуществом внезапности. Дневной свет также усиливал угрозу со стороны советской артиллерии и танков. К тому же если можно было рассчитывать на замешательство и беспорядок у советских солдат на начальном этапе прорыва, то по ходу прорыва росла вероятность, что перемешаются сами немецкие войска.

Генерал Штеммерман решил, что 57-я и 88-я дивизии составят основные силы арьергарда. 88-я дивизия графа фон Риттберга находилась на северном конце «мешка», и от передовых групп III танкового корпуса ее отделяло наибольшее расстояние. Этой дивизии предстояло выступить позже, чем частям первого эшелона.

Однако предусматривалось, что солдаты, которые не требовались для прикрытия тыла группы Штеммермана, смогут пойти на прорыв с другими частями, которые выступят раньше. Неясно, насколько успешным был этот план, поскольку забитые повозками и машинами дороги задерживали части, находившиеся ближе к западному краю «мешка».

Прорыв начался в 23:00 но уже к вечеру 16 февраля некоторые подразделения 88-й дивизии начали отходить с северо-восточного участка периметра «мешка». В 17:00 323-я и 332-я дивизионные группы отступили в Шендеровку. В течение ночи 88-я дивизия оставалась на своих позициях, но в 5:15 утра 17 февраля в дивизию пришел приказ Штеммермана начать прорыв.

Когда близящийся рассвет обеспечил некоторую видимость, 88-я дивизия пришла в движение, а советские войска открыли огонь по ее северному флангу. Перед собой дивизия практически не встречала сопротивления, вероятно, потому, что шла вслед за другими немецкими частями. На дороге между Журжинцами и Почапинцами передовые подразделения 88-й дивизии встретили все тот же танковый заслон, который преградил дорогу многим частям, проходившим здесь раньше. Солдаты 88-й дивизии также оказались в лесу южнее высоты 239,0, занятой советскими войсками. Однако наспех собранный отряд из солдат 88-й дивизии атаковал советскую оборону в лесу, прорвал ее и вышел к Лысянке. Не все немцы из 88-й дивизии узнали о событиях в лесу. Вместо того чтобы воспользоваться этим успехом, они продолжали двигаться на юг и выходили к Гнилому Тикичу. Группа солдат пыталась навести переправу, но работе помешал огонь советских танков и противотанковых пушек. Началась паника, но вскоре порядок был восстановлен, и через некоторое время удалось построить пешеходный мост, который позволил перебраться на южный берег Гнилого Тикича даже раненым.

Таким образом, передовые группы 88-й дивизии прорвались успешно, а подразделения, двигавшиеся позади, столкнулись с гораздо большими трудностями. На западной окраине Шендеровки продвижение замедлилось из-за пробок на дорогах. На выезде из села находился единственный мост, который обладал недостаточной грузоподъемностью для тяжелой техники. Эта техника уже должна была быть приведена в негодность, но вопреки приказам несколько машин подошли к мосту. Когда они не смогли проехать по мосту, он оказался заблокирован, а технику пришлось бросить в Шендеровке.

Солдаты сумели обойти заблокированный мост, поэтому, несмотря на свое положение позади прочих частей, 88-я дивизия сумела сохранить значительную часть своих солдат, возможно даже больше, чем ожидалось.

В 13:00 16 февраля генерал Тровитц, командовавший 57-й пехотной дивизией, лично отдавал приказы командирам полков. Изначальные приказы на прорыв пришлось несколько изменить, потому что советские войска проникли в Комаровку в южной части «мешка». В результате части 57-й дивизии должны были двигаться немного севернее намеченных прежде маршрутов. В 17:00 пехотные полки, оборонявшие восточную часть «мешка», должны были оторваться от противника и двигаться на Шендеровку. После этого 676-й полк должен был занять оборону, чтобы прикрыть прорывающиеся части от советских сил в районе Комаровки.

Вечером 16 февраля части дивизии приступили к выполнению поставленных им задач, но прошло много часов, а дивизия все не получала от командования XI армейского корпуса финального приказа на прорыв. Этот приказ запрашивался неоднократно, но так и не был получен до тех пор, пока его не передала 88-я дивизия. Лишь в 6:15 утра 17 февраля дивизия Тровитца наконец начала прорыв. Несмотря на такую задержку, сопротивление противника сперва не мешало движению, и основным препятствием стал затор на западном выезде из Шендеровки. Только одна из артиллерийских батарей 57-й дивизии сумела переправиться по мосту, сразу после чего заняла намеченные позиции.

Оторваться от советских войск в восточной части «мешка» не составило особого труда немцам, но южную часть Шендеровки атаковали советские танки, угрожая частям 57-й дивизии с южного фланга. Советское командование перебросило пехоту, минометы, противотанковые орудия и танки на высоты на флангах немецкого прорыва. Советские войска оправились от внезапности немецкого удара, и три основных маршрута прорыва уже были недоступны, поэтому дивизия Тровитца шла по пятам за дивизией СС «Викинг».

Сильный советский огонь из района Хильков не позволил многим машинам и повозкам, запряженным лошадьми, уйти далеко от Шендеровки. Советские танки атаковали колонны с обеих сторон, нанося жестокие потери и вызывая всеобщее смятение и беспорядок. Марш немцев на запад еще больше осложнялся множеством оврагов и болотистых мест, лежавших на этом пути. Много машин было потеряно, и Тровитц укрепился во мнении, что и без советского огня местность сама по себе была непроходима для техники.

Несмотря на трудности, немецкие солдаты продолжали идти на юго-запад. На самом деле у них не было выбора. Следуя за дивизией СС «Викинг», солдаты 57-й дивизии тоже столкнулись с советской обороной в лесу южнее высоты 239,0. Некоторые подразделения дивизии упорно шли через лес, что позволило им выйти к Лысянке, почти не подвергаясь воздействию противника. Прочие части 57-й дивизии ушли дальше на юг и были вынуждены переправляться через Гнилой Тикич восточнее Лысянки. Этот путь оказался более трудным, поскольку советские войска держали под обстрелом немцев, скопившихся у речного берега. Мост найти не удалось, и многие солдаты утонули из-за переохлаждения в стремительном ледяном потоке. Тровиц указывал, что основные потери, понесенные при прорыве, имели место при переправе через Гнилой Тикич. К утру 18 февраля были построены временные мосты, которые даже позволили перевезти через реку 20 повозок с ранеными. Таким образом, вместе с прорвавшимися войсками были вывезены около 600 раненых.

Несмотря на трудность поставленной задачи, большая часть личного состава 57-й дивизии сумела спастись, но, как и в остальных дивизиях, все тяжелое снаряжение и техника были потеряны. Немцам казалось, что советское сопротивление было слабее, чем ожидалось. Основным препятствием, по всей видимости, стали танковый заслон южнее Журжинцев и пехота в лесу южнее высоты 239,0. В остальном лишь обстрелы на флангах беспокоили немецкие колонны, но они не привели к значительным потерям. При взгляде из сегодняшнего дня ясно, что лучший маршрут проходил через советскую оборону вдоль дороги Журжинцы — Почапинцы и через лес южнее высоты 239,0. Те же немецкие солдаты, которые ушли к Гнилому Тикичу, подвергались как опасности утонуть при переправе, так и угрозе стать жертвой советского огня по скопившимся на берегу войскам.

Прорыв: Антон Мейзер

Хотя пять дивизий сыграли основную роль в ходе прорыва, в окруженной группировке имелось большое количество солдат, не входивших ни в одну из этих частей. Например, 389-я дивизия практически растворилась в других частях. Ее солдаты в основной массе были распределены по разным дивизиям, а у командира дивизии, генерал-майора Крузе, под началом не осталось почти никаких сил, кроме дивизионного штаба. Тем не менее он сумел собрать около 2500–3000 человек из разных частей около леса южнее высоты 239,0, откуда вывел их в Лысянку вдоль железной дороги, идущей севернее Гнилого Тикича. Таким образом, многие раненые на повозках оказались в относительной безопасности в Лысянке.

Поскольку на момент прорыва в «мешке» находилось около 50 000 человек, судьбы отдельных солдат могли сильно различаться. Когда в 23:00 16 февраля начался прорыв, Антон Мейзер находился в Новой Буде. Он входил в состав подразделения, которое должно было прикрывать фланг группы Штеммермана до утра, после чего оставить свои позиции и присоединиться к прорывающимся войскам. В течение беспокойной ночи едва ли кто-то сомкнул глаза. Солдаты с волнением ждали, когда можно будет выступить на прорыв. Наконец на рассвете прискакал посыльный на коне с приказом для отряда Мейзера. «Прорыв начался согласно плану. Передовые группы продвигаются успешно. Однако врага необходимо оттеснять дальше. Всем следует наступать по плану».

Ободренные, солдаты выступили на запад. Мейзер мерз на морозном воздухе, так как его тонкая шинель плохо спасала от холода. С холма он видел колонны машины, движущиеся на запад на остатках горючего, и лошадей, тянущих повозки с ранеными. Глубокий снег сильно затруднял движение, и многие машины останавливались из-за плохого состояния дороги, снега и заторов. Неожиданно послышался шум танковых моторов. Из-за снегопада видимость была плохой, но на мгновение порыв ветра унес снежную завесу, и Мейзер увидел советские танки, приближавшиеся сразу и с юга, и с востока. На девять солдат его отряда приходилось лишь шесть винтовок, три пистолета-пулемета, два пистолета и несколько ручных гранат. Едва ли что-то из этого годилось для борьбы с танками. Не оставалось ничего другого, кроме как спасаться бегством в юго-западном направлении[199].

Перед Мейзером раскинулась плоская, покрытая снегом равнина. Вместе со многими другими немцами он бросился бежать через поле, но оказалось, что это небольшое озеро, прикрытое тонким слоем льда под снежным покрывалом. Не выдержав веса множества людей, лед начал трескаться и ломаться, и Мейзер, как и многие вокруг него, погрузился в воду по грудь. Некоторые солдаты утонули, но другие были полны решимости выжить. Мейзер двигался вперед, пока наконец не почувствовал под ногами твердую почву. Он потерял свой пистолет-пулемет в воде, но снова как можно быстрее побежал на юго-запад, замерзая в промокшей одежде[200].